09.01.2021

Джамиля – краткое содержание повесть Айтматова

Чингиз Айтматов – Джамиля

Описание книги “Джамиля”

Описание и краткое содержание “Джамиля” читать бесплатно онлайн.

В повести «Джамиля», героем-повествователем которой был 15-летний подросток, проявилась главная особенность прозы Айтматова: сочетание напряженного драматизма в описании характеров и ситуаций с лирическим строем в описании природы и обычаев народа.

Сверстникам моим, выросшим в шинелях отцов и старших братьев

Вот опять стою я перед этой небольшой картиной в простенькой рамке. Завтра с утра мне надо ехать в аил, и я смотрю на картину долго и пристально, словно она может дать мне доброе напутствие.

Эту картину я еще никогда не выставлял на выставках. Больше того, когда приезжают ко мне из аила родственники, я стараюсь запрятать ее подальше. В ней нет ничего стыдного, но это далеко не образец искусства. Она проста, как проста земля, изображенная на ней.

В глубине картины — край осеннего поблекшего неба. Ветер гонит над далекой горной грядой быстрые пегие тучки. На первом плане — красно-бурая полынная степь. И дорога черная, еще не просохшая после недавних дождей. Теснятся у обочины сухие, обломанные кусты чия. Вдоль размытой колеи тянутся следы двух путников. Чем дальше, тем слабее проступают они на дороге, а сами путники, кажется, сделают еще шаг — и уйдут за рамку. Один из них… Впрочем, я забегаю немного вперед.

Это было в пору моей ранней юности. Шел третий год войны. На далеких фронтах, где-то под Курском и Орлом, бились наши отцы и братья, а мы, тогда еще подростки лет по пятнадцати, работали в колхозе. Тяжелый повседневный мужицкий труд лег на наши неокрепшие плечи. Особенно жарко приходилось нам в дни жатвы. По целым неделям не бывали мы дома и дни и ночи пропадали в поле, на току или в пути на станцию, куда свозили зерно.

В один из таких знойных дней, когда серпы, казалось, раскалились от жатвы, я, возвращаясь на порожней бричке со станции, решил завернуть домой.

Возле самого брода, на пригорке, где кончается улица, стоят два двора, обнесенные добротным саманным дувалом. Вокруг усадьбы возвышаются тополя. Это наши дома. С давних пор живут по соседству две наши семьи. Я сам — из Большого дома. У меня два брата, оба они старше меня, оба холостые, оба ушли на фронт, и давно уже нет от них никаких вестей.

Отец мой, старый плотник, с рассветом совершал намаз и уходил на общий двор, в плотницкую. Возвращался он уже поздним вечером.

Дома оставались мать и сестренка.

В соседнем дворе, или, как называют его в аиле, в Малом доме, живут наши близкие родственники. Не то наши прадеды, не то наши прапрадеды были родными братьями, но я называю их близкими потому, что жили мы одной семьей. Так повелось у нас еще со времен кочевья, когда деды наши вместе разбивали стойбища, вместе гуртовали скот. Эту традицию сохранили и мы. Когда в аил пришла коллективизация, отцы наши построились по соседству. Да и не только мы, а вся Аральская улица, протянувшаяся вдоль аила в междуречье, — наши одноплеменники, все мы из одного рода.

Вскоре после коллективизации умер хозяин Малого дома. Жена его осталась с двумя малолетними сыновьями. По старому обычаю родового адата, которого тогда еще придерживались в аиле, нельзя выпускать на сторону вдову с сыновьями, и наши одноплеменники женили на ней моего отца. К этому его обязывал долг перед духами предков — ведь он доводился покойному самым близким родственником.

Так появилась у нас вторая семья. Малый дом считался самостоятельным хозяйством: со своей усадьбой, со своим скотом, но, по существу, мы жили вместе.

Малый дом тоже проводил в армию двух сыновей. Старший, Садык, ушел вскоре после того, как женился. От них мы получали письма — правда, с большими перерывами.

В Малом доме остались мать, которую я называл «кичи-апа» — младшей матерью, и ее невестка — жена Садыка. Обе они с утра до вечера работали в колхозе. Моя младшая мать, добрая, покладистая, безобидная женщина, в работе не отставала от молодых, будь то рытье арыков или поливы, — словом, прочно держала в руках кетмень. Судьба словно в награду послала ей работящую невестку. Джамиля была под стать матери — неутомимая, сноровистая, только вот характером немного иная.

Я горячо любил Джамилю. И она любила меня. Мы очень дружили, но не смели друг друга называть по имени. Будь мы из разных семей, я бы, конечно, звал ее Джамиля. Но я называл ее «джене», как жену старшего брата, а она меня «кичине бала» — маленьким мальчиком, хотя я вовсе не был маленьким и разница у нас в годах совсем невелика. Но так уж заведено в аилах: невестки называют младших братьев мужа «кичине бала» или «мой кайни».

Домашним хозяйством обоих дворов занималась моя мать. Помогала ей сестренка, смешная девочка с ниточками в косичках. Мне никогда не забыть, как усердно она работала в те трудные дни. Это она пасла за огородами ягнят и телят обоих дворов, это она собирала кизяк и хворост, чтобы всегда было в доме топливо, это она, моя курносая сестренка, скрашивала одиночество матери, отвлекая ее от мрачных дум о сыновьях, пропавших без вести.

Согласием и достатком в доме наше большое семейство обязано моей матери. Она полновластная хозяйка обоих дворов, хранительница семейного очага. Совсем молоденькой вошла она в семью наших дедов-кочевников и потом свято чтила их память, управляя семьями по всей справедливости. В аиле с ней считались как с самой почтенной, совестливой и умудренной опытом хозяйкой. Всем в доме ведала мать. Отца, по правде говоря, жители аила не признавали главой семьи. Не раз приходилось слышать, как люди по какому-либо поводу говорили: «Э-э, да ты лучше не иди к устаке, — так почтительно у нас называют мастеровых людей, — он только и знает, что свой топор. У них старшая мать всему голова — вот к ней и иди, так оно вернее будет…»

Надо сказать, что я, несмотря на свою молодость, частенько вмешивался в хозяйственные дела. Это было возможно только потому, что старшие братья ушли воевать. И меня чаще в шутку, а порой и серьезно называли джигитом двух семей, защитником и кормильцем. Я гордился этим, и чувство ответственности не покидало меня. К тому же мать поощряла мою самостоятельность. Ей хотелось, чтобы я был хозяйственным и смекалистым, а не таким, как отец, который день-деньской молча строгает и пилит.

Так вот, я остановил бричку возле дома в тени под вербой, ослабил постромки и, направляясь к воротам, увидел во дворе нашего бригадира Орозмата. Он сидел на лошади, как всегда, с подвязанным к седлу костылем. Рядом с ним стояла мать. Они о чем-то спорили. Подойдя ближе, я услышал голос матери:

— Не быть этому! Побойся бога, где это видано, чтобы женщина возила мешки на бричке? Нет, малый, оставь мою невестку в покое, пусть она работает, как работала. И так света белого не вижу, ну-ка, попробуй управься в двух дворах! Ладно еще, дочка подросла… Уж неделю разогнуться не могу, поясницу ломит, словно кошму валяла, а кукуруза вон томится — воды ждет! — запальчиво говорила она, то и дело засовывая конец тюрбана за ворот платья. Она делала это обычно, когда сердилась.

— Ну что вы за человек! — проговорил в отчаянии Орозмат, покачнувшись в седле. — Да если бы у меня нога была, а не вот этот обрубок, разве стал бы я вас просить? Да лучше бы я сам, как бывало, накидал мешки в бричку и погнал лошадей. Не женская это работа, знаю, да где взять мужчин-то. Вот и решили солдаток упросить. Вы своей невестке запрещаете, а нас начальство последними словами кроет… Солдатам хлеб нужен, а мы план срываем. Как же так, куда это годится?

Я подходил к ним, волоча по земле кнут, и, когда бригадир заметил меня, он необычайно обрадовался — видно, его осенила какая-то мысль.

— Ну, если вы так уж боитесь за свою невестку, то вот ее кайни, — с радостью указал он на меня, — никому не позволит близко к ней подойти. Уж можете не сомневаться! Сеит у нас молодец. Эти вот ребятки — кормильцы наши, только они и выручают…

Мать не дала бригадиру договорить.

— Ой, да на кого же ты похож, бродяга ты! — запричитала она. — А волосы-то, зарос весь космами… Отец-то наш тоже хорош, побрить голову сыну время никак не найдет…

— Ну вот и ладно, пусть сынок побалуется сегодня у стариков, голову побреет, — ловко подхватил Орозмат в тон матери. — Сеит, оставайся сегодня дома, лошадей подкорми, а завтра с утра дадим Джамиле бричку: будете вместе работать. Смотри у меня, отвечать будешь за нее. Да вы не тревожьтесь, байбиче, Сеит не даст ее в обиду. И если уж на то пошло, отправлю с ними Данияра. Вы ж его знаете: безобидный такой малый… ну, тот, что недавно с фронта вернулся. Вот и будут втроем на станцию зерно возить, кто ж посмеет тогда тронуть вашу невестку? Верно ведь, Сеит? Ты так думаешь, вот хотим Джамилю возницей поставить, да мать не соглашается, уговори ты ее.

Мне польстила похвала бригадира и то, что он советуется со мной, как со взрослым человеком. К тому же я сразу представил себе, как будет хорошо вместе с Джамилей ездить на станцию. И, сделав серьезное лицо, я сказал матери:

— Ничего ей не сделается. Что, ее волки съедят, что ли?

И, как завзятый ездовой, деловито сплюнув сквозь зубы, я поволок за собой кнут, степенно покачивая плечами.

«Джамиля» – рождение любви из музыки

Первоначально повесть «Джамиля» Чингиза Айтматова называлась «Обон», то есть «Мелодия». Действительно, музыка в ней – главный смыслобразующий элемент.

Перефразируя Ницше, назвавшего свою книгу «Рождение трагедии из духа музыки», о повести Айтматова можно сказать как о рождении любви из музыки. А сам кыргызский писатель был редким даже среди людей, приверженных духом и душой именно к музыке, звуку, полифонии, контрапункту.

В повести и Джамиля, и Сейит влюбляются в угрюмого, нелюдимого Данияра – ведь он так прекрасно поет! Поет о земле, о родине, о красоте. Но песня Данияра ими воспринимается как голос его внутреннего мира, манифестация его личностных качеств, как сигнал вовне. И этот сигнал с большой готовностью воспринимается обоими. Вместе с тем Айтматов организует структуру повести так, что читатель почти ничего не знает, что думает о Джамиле Данияр, а она о нем. Мы наблюдаем за происходящим с одной только точки зрения, видим все глазами Сейита, которому отведена роль некоего хора в древнегреческой трагедии, если использовать понятия театральной эстетики. В этой связи вспоминается тонкое наблюдение того же Ницше, полагавшего, что именно хор, то есть музыка, «равная по своей силе самому Гераклу», служит основным способом выражения авторской мысли в античном греческом театре.

Тут мне хочется поразмыслить о том, что значила музыка вообще для Айтматова. А значила она очень многое, хотя по моим личным наблюдениям, писатель не казался никак меломаном, рыдающим над хроматизмами Листа и Шуберта или Патетической симфонии Чайковского. Вообще, я поостерегся бы называть его знатоком музыкальной классики. Так сложилось его детство, так сложилась его жизнь. Но музыка проникала в его душу весьма своеобразным способом: он улавливал ее глубинную суть как бы с лёту, ухватывая из ее тонко организованной структуры именно то, что было нужно ему.

Мне кажется, что само литературное мышление Айтматова было организовано очень музыкально, почти по закону контрапункта. Вместе с тем, назвать это мышление сонатным, например, было бы явным упрощением, хотя кто осмелится заявить, что «Аппассионата» Бетховена или его же «Буря» – это простые по структуре произведения?

В текстах Айтматова, как в контрапункте, действуют несколько героев, чьи жизненные интересы или позиции (голоса) и поведенческие модели изначально разнонаправленны, потому и конфликтогенны. Но они обычно связаны друг с другом так плотно, а пространственно–временные пласты накладываются один на другой так, что образуют взаимодополняющее торжество разных элементов – голосов. Поэтому айтматовские романы – это настоящие симфонии, и абсолютно прав был выдающийся кыргызский эстет Азиз Салиев, определивший природу таланта Айтматова как «бетховенскую».

А выдающийся русский критик Юрий Суровцев назвал композицию романа «И дольше века длится день» как контрапунктическую (контрапункт —одновременное сочетание двух или более самостоятельных мелодических голосов в музыке). Неслучайно поэтому, что по айтматовским текстам написаны и балеты. Например, балет «Асель» Владимира Власова поставлен в Большом театре в Москве еще в 70-е годы, Калый Молдобасанов написал балет-ораторию «Материнское поле», на языке музыки прозвучали и «Белый пароход», и Легенда о Манкурте и т. д.

В публицистическом наследии Айтматова есть несколько интересных материалов о музыкантах. Например, он оставил очень трогательный портрет–воспоминание о великом Дмитрии Шостаковиче, который очень любил повести кыргызского прозаика. Есть заметка о Стравинском, который, как писал Чингиз Торекулович, всегда интересовался и профессионально увлекался простыми по форме, но глубокими по содержанию народными мелодиями.

Помню как мы, кыргызская официальная делегация, в составе которой был и Чингиз Торекулович, посетили Стокгольмскую оперу во время государственного визита в Швецию и слушали бессмертную «Кармен». Между прочим я заметил, что писателю эта классическая опера в новаторской постановке Януса Педерсена не очень понравилась. Мне кажется, опера не была его страстью, балет, возможно, был ему ближе.

Но вернемся к «Джамиле», в которой Айтматов принес много дани именно музыке. В повести юный Сейит станет свидетелем, невольным соглядатаем взаимоотношений угрюмого и молчаливого фронтовика Данияра и веселой и жизнерадостной снохи, к которой он испытывает еще по-детски нежные чувства. А после побега возлюбленных он впадает в безотчетную тоску, чувствует невероятное опустошение. Что-то надо предпринимать, чем-то заглушить эту тоску и насполнить эту душевную пропасть. И он решает воспеть эту историю двух людей, воспроизвести ее в красках, стать художником. Это с одной стороны.

С другой, юношу отделяет от Джамили невидимая стена близкородственных связей, и он вынужден балансировать на лезвии ножа, тонкой грани, испытывая приступы смутного влечения, ревности и стыда. Тонко чувствуя это обстоятельство писатель такие сложные душевные движения героя целомудренно оставляет без подробного описания – он отдает предпочтение исключительно поэтической символике, интуитивным ощущениям, создавая дискурс недосказанности и нераскрытого контекста, хотя в конце повести Сейит все-таки решается назвать уходящую с Данияром Джамилю «любимой». Фрейд назвал бы это состояние «перверзными душевными движениями», то есть страданиями, причиняемыми определенными физиологическими симптомами.

«Я впервые почувствовал тогда, – исповедуется лирический герой, – как проснулось во мне что-то новое, чего я еще не умел назвать, но это было что-то неодолимое, это была потребность выразить себя. Да, выразить, не только самому видеть и ощущать мир, но и донести до других свое видение, свои думы и ощущения, рассказать людям о красоте нашей земли так же вдохновенно, как умел это делать Данияр. Я замирал от безотчетного страха и радости перед чем-то неизвестным. Но я тогда еще не понимал, что мне нужно взять в руки кисть.

…Мной овладело то самое непонятное волнение, которое всегда приходило с песнями Данияра. И вдруг мне стало ясно, чего я хочу. Я хочу нарисовать их». [1

И Айтматов нарисовал. Нарисовал свою Мону Лизу. Все это у него зародилось из духа музыки.

Нельзя сказать, что в повести описана какая-то совершенно исключительная жизненная ситуация, что уход женщины от нелюбимого мужа среди кыргызов является чем-то из ряда вон. Все было и есть. Но жизнь Джамили – это драма, а точнее, трагедия сильной, наделенной богатым душевным и физическим здоровьем женщины, только-только начинающей осознавать суть человеческого бытия и вкус жизни.

Всемирно известный русский литературовед Виктор Шкловский в своей книге «Художественная проза. Размышления и разборы», говоря о жизни толстовских героинь, тонко замечал: «В Анне Карениной нет ничего необыкновенного, но она одарена всем как бы чрезмерно; она – человек в его полной сущности, и именно это делает ее любовь трагической. Кроме полноты жизненности Анна ни в чем не виновата.

Наташа Ростова тоже охарактеризована тем, что ей дано слишком много, это должно ей принести несчастье.

Анна Каренина обыкновенна, воспитана, в ней нет ничего уклоняющегося от обычного, но она настолько сильна, что сламывает это обычное; ее несчастье типично, как трагедия полноценности».

Смею утверждать, что это наблюдение верно и по отношению к Джамиле, но с одним важным дополнением: этот образ далеко не такой одномерный, как кажется, он имеет минимум еще один дополнительный ракурс для более полного рассмотрения. Джамиля – вовсе не светская дама, следящая за каждым своим движением и скованная строгими правилами светской жизни, а женщина, воспитанная в духе кыргызского традиционного эпикурейства. С другой стороны, у нее есть одно важное преимущество – природный слух к слову, музыке, услышанной в невероятном контексте – на фоне величественных гор и степей.

В этом смысле можно только сожалеть, что никто еще не пробовал послушать, например, «Серенаду Хаффнера» Моцарта или 5-ю симфонию Малера под звездами и в окружении гор Тянь-Шаня. Правда, есть один уникальный пример, но в кинематографе: в фильме Стэнли Кубрика «Космическая одиссея 2001» классический вальс Иоганна Штрауса звучит на фоне бесконечного космоса и мириад звезд. И звучит божественно. «Так сказал Заратустра» Рихарда Штрауса тоже раздается на фоне какого-то лунного ландшафта и циклопических каменных глыб. Ощущение поистине невероятное.

Итак, можно сказать, что музыка способна переломить судьбу и подтолкнуть человека к реальному действию в жизни? Айтматов говорит, что может. А если кто-то осмеливаются на какой-либо жизненный шаг или поступок из-за музыки или не в последнюю очередь из-за нее, то он, надо полагать, поистине является сверхчеловеком – высочайшего духа и подлинной свободы.

«Любовь включает в себя все, что дано природой, звездами, Космосом. Любовь — это симфония, точнее, мировая симфония”.

Повесть Чингиз Айтматов Джамиля

прочитать текст, выразить своё отношение к прочитанному.

u041fu0440u0435u043au0440u0430u0441u043du0430u044f u043cu0430u043bu0435u043du044cu043au0430u044f u043fu043eu0432u0435u0441u0442u044c, u0442u0440u043eu0433u0430u0442u0435u043bu044cu043du0430u044f. u041du0435u0441u043cu043eu0442u0440u044f u043du0430 u043du0435u0431u043eu043bu044cu0448u043eu0439 u043eu0431u044au0435u043c, u043eu043du0430 u0441u043eu0434u0435u0440u0436u0438u0442 u0432 u0441u0435u0431u0435 u043eu0447u0435u043du044c u043cu043du043eu0433u043eu0435: u043au0440u0430u0441u043eu0442u0443 u0440u043eu0434u043du043eu0439 u0437u0435u043cu043bu0438, u0432u043eu0439u043du0443, u0441u0435u043cu0435u0439u043du044bu0435 u0443u0437u044b, u0442u043eu0441u043au0443 u0436u0438u0432u043eu0433u043e u0441u0435u0440u0434u0446u0430, u0443u0440u043eu043au0438 u0436u0438u0437u043du0438 u0438 u043du0435u043fu0440u043eu0441u0442u043eu0439 u0432u044bu0431u043eu0440. u0418, u043au043eu043du0435u0447u043du043e, u043bu044eu0431u043eu0432u044c, u0432u043e u0432u0441u0435u0445 u0435u0435 u043fu0440u043eu044fu0432u043bu0435u043du0438u044fu0445.n

u0417u043du0430u043au043eu043cu0441u0442u0432u043e u0441 u043fu0440u043eu0438u0437u0432u0435u0434u0435u043du0438u0435u043c u0410u0439u0442u043cu0430u0442u043eu0432u0430 u043fu043eu043bu0443u0447u0438u043bu043eu0441u044c u0431u043eu043bu0435u0435 u0447u0435u043c u0443u0434u0430u0447u043du044bu043c u0438, u043au043eu043du0435u0447u043du043e u0436u0435, u044f u043eu0431u044fu0437u0430u0442u0435u043bu044cu043du043e u0435u0433u043e u043fu0440u043eu0434u043eu043bu0436u0443.n

u00abu0414u0436u0430u043cu0438u043bu044fu00bb – u043au0430u043a u043fu043eu0432u0435u0441u0442u044c, u0442u0430u043a u0438 u0433u0435u0440u043eu0438u043du044f, u0447u044cu0438u043c u0438u043cu0435u043du0435u043c u043eu043du0430 u043du0430u0437u0432u0430u043du0430 – u044du0442u043e u0441u0430u043cu0430 u0436u0438u0437u043du044c. u0416u0438u0437u043du044c, u043au043eu0442u043eu0440u0430u044f u0431u044cu0435u0442 u043au043bu044eu0447u043eu043c, u043du0435 u043fu0440u0438u0437u043du0430u0435u0442 u0443u0441u043bu043eu0432u043du043eu0441u0442u0435u0439 u0438 u043fu0440u0430u0432u0438u043b, u043au043eu0442u043eu0440u0430u044f u0445u043eu0447u0435u0442 u0441u0432u043eu0431u043eu0434u043du043e u0432u044bu0441u043au0430u0437u044bu0432u0430u0442u044c u0441u0432u043eu0435 u043cu043du0435u043du0438u0435 u0438 u043fu043eu0434u0447u0438u043du044fu0442u044cu0441u044f u0437u043eu0432u0443 u0441u0435u0440u0434u0446u0430.n

u0418 u043eu043du0430 u0441u0432u043eu0439 u0432u044bu0431u043eu0440 u0434u0435u043bu0430u0435u0442. u0418 u043du0438u043au043eu043cu0443 u043eu0442u0447u0438u0442u044bu0432u0430u0442u044cu0441u044f u043du0435 u0441u0442u0430u043du0435u0442, u0433u043eu0440u0434u0430u044f u0434u0443u0448u0430. u041cu043eu0436u0435u0442 u0431u044bu0442u044c, u043du0438u043au0442u043e u044du0442u043eu0442 u0432u044bu0431u043eu0440 u043du0435 u043fu043eu0439u043cu0435u0442 u0438 u043du0435 u043eu0434u043eu0431u0440u0438u0442. u041au0440u043eu043cu0435 u043eu0434u043du043eu0433u043e-u0435u0434u0438u043du0441u0442u0432u0435u043du043du043eu0433u043e u0447u0435u043bu043eu0432u0435u043au0430. u041du043e u044du0442u043e u0438 u043du0435 u0438u043cu0435u0435u0442 u0437u043du0430u0447u0435u043du0438u044f.n

u0410 u043eu0434u043du043eu043cu0443 u0447u0435u043bu043eu0432u0435u043au0443 u044du0442u0430 u0438u0441u0442u043eu0440u0438u044f u0438u0437 u0434u0435u0442u0441u0442u0432u0430 u0441u043bu043eu0432u043du043e u043eu0442u043au0440u043eu0435u0442 u0433u043bu0430u0437u0430 u043du0430 u043cu0438u0440, u043du0430u0443u0447u0438u0442 u043eu0442u043bu0438u0447u0430u0442u044c u0438 u0446u0435u043du0438u0442u044c u043du0430u0441u0442u043eu044fu0449u0435u0435. u0418 u0447u0435u0440u0435u0437 u0432u0441u044e u0436u0438u0437u043du044c u043eu043d u043fu0440u043eu043du0435u0441u0435u0442 u0432u043eu0441u043fu043eu043cu0438u043du0430u043du0438u0435 u043e u0442u043eu043c u043bu0435u0442u0435, u043au043eu0433u0434u0430 u043du0430u0434 u043du043eu0447u043du043eu0439 u0441u0442u0435u043fu044cu044e u0437u0432u0443u0447u0430u043bu0430 u043fu0440u0435u043au0440u0430u0441u043du0430u044f u043fu0435u0441u043du044f.

Краткое содержание «И дольше века длится день»

Читать «И дольше века длится день» в кратком содержании

Поезда в этих краях шли с востока на запад и с запада на восток.

А по сторонам от железной дороги в этих краях лежали великие пустынные пространства — Сары-Озеки, Серединные земли жёлтых степей. Едигей работал здесь стрелочником на разъезде Боранлы-Буранный. В полночь к нему в будку пробралась жена, Укубала, чтобы сообщить о смерти Казангапа.

Тридцать лет назад, в конце сорок четвёртого, демобилизовали Едигея после контузии. Врач сказал: через год будешь здоров. Но пока работать физически он не мог. И тогда они с женой решили податься на железную дорогу: может, найдётся для фронтовика место охранника или сторожа. Случайно познакомились с Казангапом, разговорились, и он пригласил молодых на Буранный. Конечно, место тяжёлое — безлюдье да безводье, кругом пески. Но все лучше, чем мытариться без пристанища.

Когда Едигей увидел разъезд, сердце его упало: на пустынной плоскости стояло несколько домиков, а дальше со всех сторон — степь. Не знал тогда, что на месте этом проведёт всю остальную жизнь. Из них тридцать лет — рядом с Казангапом. Казангап много помогал им на первых порах, дал верблюдицу на подои, подарил верблюжонка от неё, которого назвали Каранаром. Дети их росли вместе. Стали как родные.

И хоронить Казангапа придётся им. Едигей шёл домой после смены, думал о предстоящих похоронах и вдруг почувствовал, что земля под его ногами содрогнулась. И он увидел, как далеко в степи, там, где располагался Сарозекский космодром, огненным смерчем поднялась ракета. То был экстренный вылет в связи с чрезвычайным происшествием на совместной советско-американской космической станции «Паритет». «Паритет» не реагировал на сигналы объединённого центра управления — Обценупра — уже свыше двенадцати часов. И тогда срочно стартовали корабли с Сары-Озека и из Невады, посланные на выяснение ситуации.

. Едигей настоял на том, чтобы хоронили покойного на далёком родовом кладбище Ана-Бейит. У кладбища была своя история. Предание гласило, что жуаньжуаны, захватившие Сары-Озеки в прошлые века, уничтожали память пленных страшной пыткой: надеванием на голову шири — куска сыромятной верблюжьей кожи. Высыхая под солнцем, шири стискивал голову раба подобно стальному обручу, и несчастный лишался рассудка, становился манкуртом. Манкурт не знал, кто он, откуда, не помнил отца и матери, — словом, не осознавал себя человеком. Он не помышлял о бегстве, выполнял наиболее грязную, тяжёлую работу и, как собака, признавал лишь хозяина.

Одна женщина по имени Найман-Ана нашла своего сына, превращённого в манкурта. Он пас хозяйский скот. Не узнал её, не помнил своего имени, имени своего отца. «Вспомни, как тебя зовут, — умоляла мать. — Твоё имя Жоламан».

Пока они разговаривали, женщину заметили жуаньжуаны. Она успела скрыться, но пастуху они сказали, что эта женщина приехала, чтобы отпарить ему голову (при этих словах раб побледнел — для манкурта не бывает угрозы страшнее). Парню оставили лук и стрелы.

Найман-Ана возвращалась к сыну с мыслью убедить его бежать. Озираясь, искала.

Удар стрелы был смертельным. Но когда мать стала падать с верблюдицы, прежде упал её белый платок, превратился в птицу и полетел с криком: «Вспомни, чей ты? Твой отец Доненбай!» То место, где была похоронена Найман-Ана, стало называться кладбищем Ана-Бейит — Материнским упокоем.

Рано утром все было готово. Наглухо запелёнутое в плотную кошму тело Казангапа уложили в прицепную тракторную тележку. Предстояло тридцать километров в один конец, столько же обратно, да захоронение. Впереди на Каранаре ехал Едигей, указывая путь, за ним катился трактор с прицепом, а замыкал процессию экскаватор.

Разные мысли навещали Едигея по пути. Вспоминал те дни, когда они с Казангапом были в силе. Делали на разъезде всю работу, в которой возникала необходимость. Теперь молодые смеются: старые дураки, жизнь свою гробили, ради чего? Значит, было ради чего.

. За это время прошло обследование «Паритета» прилетевшими космонавтами. Они обнаружили, что паритет-космонавты, обслуживавшие станцию, исчезли. Затем обнаружили оставленную хозяевами запись в вахтенном журнале. Суть её сводилась к тому, что у работавших на станции возник контакт с представителями внеземной цивилизации — жителями планеты Лесная Грудь. Лесногрудцы пригласили землян посетить их планету, и те согласились, не ставя в известность никого, в том числе руководителей полёта, так как боялись, что по политическим соображениям им запретят посещение.

И вот теперь они сообщали, что находятся на Лесной Груди, рассказывали об увиденном (особенно потрясло землян, что в истории хозяев не было войн), а главное, передавали просьбу лесногрудцев посетить Землю. Для этого инопланетяне, представители технически гораздо более развитой цивилизации, чем земная, предлагали создать межзвёздную станцию. Мир ещё не знал обо всем этом. Даже правительства сторон, поставленные в известность об исчезновении космонавтов, не имели сведений о дальнейшем развитии событий. Ждали решения комиссии.

. А Едигей тем временем вспоминал об одной давней истории, которую мудро и честно рассудил Казангап. В 1951 г. прибыла на разъезд семья — муж, жена и двое мальчиков. Абуталип Куттыбаев был ровесник Едигею. В сарозекскую глухомань они попали не от хорошей жизни: Абуталип, совершив побег из немецкого лагеря, оказался в сорок третьем среди югославских партизан. Домой он вернулся без поражения в правах, но затем отношения с Югославией испортились, и, узнав о его партизанском прошлом, его попросили подать заявление об увольнении по собственному желанию. Попросили в одном месте, в другом. Много раз переезжая с места на место, семья Абуталипа оказалась на разъезде Боранлы-Буранный. Насильно вроде никто не заточал, а похоже, что на всю жизнь застряли в сарозеках. И эта жизнь была им не под силу: климат тяжёлый, глухомань, оторванность. Едигею почему-то больше всего было жаль Зарипу. Но все-таки семья Куттыбаевых была на редкость дружной. Абуталип был прекрасным мужем и отцом, а дети были страстно привязаны к родителям. На новом месте им помогали, и постепенно они стали приживаться. Абуталип теперь не только работал и занимался домом, не только возился с детьми, своими и Едигея, но стал и читать — он ведь был образованным человеком. А ещё стал писать для детей воспоминания о Югославии. Это было известно всем на разъезде.

К концу года приехал, как обычно, ревизор. Между делом расспрашивал и об Абуталипе. А спустя время после его отъезда, 5 января 1953 г., на Буранном остановился пассажирский поезд, у которого здесь не было остановки, из него вышли трое — и арестовали Абуталипа. В последних числах февраля стало известно, что подследственный Куттыбаев умер.

Сыновья ждали возвращения отца изо дня в день. А Едигей неотступно думал о Зарипе с внутренней готовностью помочь ей во всем. Мучительно было делать вид, что ничего особенного он к ней не испытывает! Однажды он все же сказал ей: «Зачем ты так изводишься. Ведь с тобой все мы (он хотел сказать — я)».

Тут с началом холодов снова взъярился Каранар — у него начался гон. Едигею с утра предстояло выходить на работу, и потому он выпустил атана. На другой день стали поступать новости: в одном месте Каранар забил двух верблюдов-самцов и отбил от стада четырёх маток, в другом — согнал с верблюдицы ехавшего верхом хозяина. Затем с разъезда Ак-Мойнак письмом попросили забрать атана, иначе застрелят. А когда Едигей вернулся домой верхом на Каранаре, то узнал, что Зарипа с детьми уехали насовсем. Он жестоко избил Каранара, поругался с Казангапом, и тут Казангап ему посоветовал поклониться в ноги Укубале и Зарипе, которые уберегли его от беды, сохранили его и своё достоинство.

Вот каким человеком был Казангап, которого они сейчас ехали хоронить. Ехали — и вдруг наткнулись на неожиданное препятствие — на изгородь из колючей проволоки. Постовой солдат сообщил им, что пропустить без пропуска не имеет права. То же подтвердил и начальник караула и добавил, что вообще кладбище Ана-Бейит подлежит ликвидации, а на его месте будет новый микрорайон. Уговоры не привели ни к чему.

Казангапа похоронили неподалёку от кладбища, на том месте, где имела великий плач Найман-Ана.

. Комиссия, обсуждавшая предложение Лесной Груди, тем временем решила: не допускать возвращения бывших паритет-космонавтов; отказаться от установления контактов с Лесной Грудью и изолировать околоземное пространство от возможного инопланетного вторжения обручем из ракет.

Едигей велел участникам похорон ехать на разъезд, а сам решил вернуться к караульной будке и добиться, чтобы его выслушало большое начальство. Он хотел, чтобы эти люди поняли: нельзя уничтожать кладбище, на котором лежат твои предки. Когда до шлагбаума оставалось совсем немного, рядом взметнулась в небо яркая вспышка грозного пламени. То взлетала первая боевая ракета-робот, рассчитанная на уничтожение любых предметов, приблизившихся к земному шару. За ней рванулась ввысь вторая, и ещё, и ещё. Ракеты уходили в дальний космос, чтобы создать вокруг Земли обруч.

Небо обваливалось на голову, разверзаясь в клубах кипящего пламени и дыма. Едигей и сопровождавшие его верблюд и собака, обезумев, бежали прочь. На следующий день Буранный Едигей вновь поехал на космодром.

И дольше века длится день

Поезда в этих краях шли с востока на запад и с запада на восток.

Найман-Ана возвращалась к сыну с мыслью убедить его бежать. Озираясь, искала.

Казангапа похоронили неподалёку от кладбища, на том месте, где имела великий плач Найман-Ана.

Понравился ли пересказ?

Ваши оценки помогают понять, какие пересказы написаны хорошо, а какие надо улучшить. Пожалуйста, оцените пересказ:

Что скажете о пересказе?

Что было непонятно? Нашли ошибку в тексте? Есть идеи, как лучше пересказать эту книгу? Пожалуйста, пишите. Сделаем пересказы более понятными, грамотными и интересными.

Айтматов Ч. Т. – И дольше века длится день – краткое содержание по главам

Поезда в этих краях шли с востока на запад и с запада на восток…

А по сторонам от железной дороги в этих краях лежали великие пустынные пространства — Сары-Озеки, Серединные земли желтых степей. Едигей работал здесь стрелочником на разъезде Боранлы-Буранный. В полночь к нему в будку пробралась жена, Укубала, чтобы сообщить о смерти Казангапа.

Тридцать лет назад, в конце сорок четвертого, демобилизовали Едигея после контузии. Врач сказал: через год будешь здоров. Но пока работать физически он не мог. И тогда они с женой решили податься на железную дорогу: может, найдется для фронтовика место охранника или сторожа. Случайно познакомились с Казангапом, разговорились, и он пригласил молодых на Буранный. Конечно, место тяжелое — безлюдье да безводье, кругом пески. Но все лучше, чем мытариться без пристанища.

Когда Едигей увидел разъезд, сердце его упало: на пустынной плоскости стояло несколько домиков, а дальше со всех сторон — степь… Не знал тогда, что на месте этом проведет всю остальную жизнь. Из них тридцать лет — рядом с Казангапом. Казангап много помогал им на первых порах, дал верблюдицу на подои, подарил верблюжонка от нее, которого назвали Каранаром. Дети их росли вместе. Стали как родные.

И хоронить Казангапа придется им. Едигей шел домой после смены, думал о предстоящих похоронах и вдруг почувствовал, что земля под его ногами содрогнулась И он увидел, как далеко в степи, там, где располагался Сарозекский космодром, огненным смерчем поднялась ракета. То был экстренный вылет в связи с чрезвычайным происшествием на совместной советско-американской космической станции «Паритет». «Паритет» не реагировал на сигналы объединенного центра управления — Обценупра — уже свыше двенадцати часов. И тогда срочно стартовали корабли с Сары-Озека и из Невады, посланные на выяснение ситуации.

…Едигей настоял на том, чтобы хоронили покойного на далеком родовом кладбище . У кладбища была своя история. Предание гласило, что жуаньжуаны, захватившие Сары-Озеки в прошлые века, уничтожали память пленных страшной пыткой: надеванием на голову шири — куска сыромятной верблюжьей кожи. Высыхая под солнцем, шири стискивал голову раба подобно стальному обручу, и несчастный лишался рассудка, становился манкуртом. Манкурт не знал, кто он, откуда, не помнил отца и матери, — словом, не осознавал себя человеком. Он не помышлял о бегстве, выполнял наиболее грязную, тяжелую работу и, как собака, признавал лишь хозяина.

Одна женщина по имени нашла своего сына, превращенного в манкурта. Он пас хозяйский скот. Не узнал её, не помнил своего имени, имени своего отца… «Вспомни, как тебя зовут, — умоляла мать. — Твое имя Жоламан».

возвращалась к сыну с мыслью убедить его бежать. Озираясь, искала…

Удар стрелы был смертельным. Но когда мать стала падать с верблюдицы, прежде упал её белый платок, превратился в птицу и полетел с криком: «Вспомни, чей ты? Твой отец Доненбай!» То место, где была похоронена , стало называться кладбищем — Материнским упокоем…

Рано утром все было готово. Наглухо запеленутое в плотную кошму тело Казангапа уложили в прицепную тракторную тележку. Предстояло тридцать километров в один конец, столько же обратно, да захоронение… Впереди на Каранаре ехал Едигей, указывая путь, за ним катился трактор с прицепом, а замыкал процессию экскаватор.

…За это время прошло обследование «Паритета» прилетевшими космонавтами. Они обнаружили, что паритет-космонавты, обслуживавшие станцию, исчезли. Затем обнаружили оставленную хозяевами запись в вахтенном журнале. Суть её сводилась к тому, что у работавших на станции возник контакт с представителями внеземной цивилизации — жителями планеты Лесная Грудь. Лесногрудцы пригласили землян посетить их планету, и те согласились, не ставя в известность никого, в том числе руководителей полета, так как боялись, что по политическим соображениям им запретят посещение.

И вот теперь они сообщали, что находятся на Лесной Груди, рассказывали об увиденном (особенно потрясло землян, что в истории хозяев не было войн), а главн-

…А Едигей тем временем вспоминал об одной давней истории, которую мудро и честно рассудил Казангап. В 1951 г. прибыла на разъезд семья — муж, жена и двое мальчиков. Абуталип Куттыбаев был ровесник Едигею. В сарозекскую глухомань они попали не от хорошей жизни: Абуталип, совершив побег из немецкого лагеря, оказался в сорок третьем среди югославских партизан. Домой он вернулся без поражения в правах, но затем отношения с Югославией испортились, и, узнав о его партизанском прошлом, его попросили подать заявление об увольнении по собственному желанию. Попросили в одном месте, в другом… Много раз переезжая с места на место, семья Абуталипа оказалась на разъезде Боранлы-Буранный. Насильно вроде никто не заточал, а похоже, что на всю жизнь застряли в сарозеках, И эта жизнь была им не под силу: климат тяжелый, глухомань, оторванность. Едигею больше всего было жаль Зарипу. Но семья Куттыбаевых была на редкость дружной. Абуталип был прекрасным мужем и отцом, а дети были страстно привязаны к родителям. На новом месте им помогали, и постепенно они стали приживаться. Абуталип теперь не только работал и занимался домом, не только возился с детьми, своими и Едигея, но стал и читать — он ведь был образованным человеком. А ещё стал писать для детей воспоминания о Югославии. Это было известно всем на разъезде.

Тут с началом холодов снова взъярился Каранар — у него начался гон. Едигею с утра предстояло выходить на работу, и потому он выпустил атана. На другой день стали поступать новости: в одном месте Каранар забил двух верблюдов-самцов и отбил от стада четырех маток, в другом — согнал с верблюдицы ехавшего верхом хозяина. Затем с разъезда письмом попросили забрать атана, иначе застрелят. А когда Едигей вернулся домой верхом на Каранаре, то узнал, что Зарипа с детьми уехали насовсем. Он жестоко избил Каранара, поругался с Казангапом, и тут Казангап ему посоветовал поклониться в ноги Укубале и Зарипе, которые уберегли его от беды, сохранили его и свое достоинство.

Вот каким человеком был Казангап, которого они сейчас ехали хоронить. Ехали — и вдруг наткнулись на неожиданное препятствие — на изгородь из колючей проволоки. Постовой солдат сообщил им, что пропустить без пропуска не имеет права. То же подтвердил и начальник караула и добавил, что вообще кладбище подлежит ликвидации, а на его месте будет новый микрорайон. Уговоры не привели ни к чему.

Кандагапа похоронили неподалеку от кладбища, на том месте, где имела великий плач .

…Комиссия, обсуждавшая предложение Лесной Груди, тем временем решила: не допускать возвращения бывших паритет-космонавтов; отказаться от установления контактов с Лесной Грудью и изолировать околоземное пространство от возможного инопланетного вторжения обручем из ракет.

Едигей велел участникам похорон ехать на разъезд, а сам решил вернуться к караульной будке и добиться, чтобы его выслушало большое начальство. Он хотел, чтобы эти люди поняли: нельзя уничтожать кладбище, на котором лежат твои предки. Когда до шлагбаума оставалось совсем немного, рядом взметнулась в небо яркая вспышка грозного пламени. То взлетала первая боевая ракета-робот, рассчитанная на уничтожение любых предметов, приблизившихся к земному шару. За ней рванулась ввысь вторая, и ещё, и ещё… Ракеты уходили в дальний космос, чтобы создать вокруг Земли обруч.

Небо обваливалось на голову, разверзаясь в клубах кипящего пламени и дыма… Едигей и сопровождавшие его верблюд и собака, обезумев, бежали прочь. На следующий день Буранный Едигей вновь поехал на космодром.

Краткое содержание и аудиокнига произведения “Айтматов Ч. Т.- И дольше века длится день” взяты из открытых источников, если мы не указали Вас как автора пересказа, или Вы заметили нарушение авторских прав – просьба связаться с администрацией.

Хороший пересказ? Расскажи друзьям в соц.сети, пусть тоже подготовятся к уроку!

Комментарии к краткому содержанию произведения “Айтматов Чингиз Торекулович – И дольше века длится день”:

Другие произведения автора в кратком содержании:

Краткое содержание – Буранный полустанок – Айтматов

Противопоставление природы и цивилизации

Интересный штрих добавил в свой роман писатель Ай, краткое содержание которого связано с единством человека и природы, имеет в списке действующих лиц верблюда. Каранар – образцовое животное. Писатель явно любуется им и описывает со знанием дела. По образованию Айтматов был зоотехником.

На похоронах Казангапа появляется его сын Сабитжан. Он – воплощение нового векаи технического прогресса — времени, когда люди забыли о Боге, разучились молиться и потеряли душу. Сабитжан хочет только одного – быстрее похоронить отца и уехать в город. Он пытается поразить односельчан своими знаниями, но люди испытывают лишь неприязнь – так пишет Чингиз Ай, краткое содержание которого включает еще одну тематическую линию, следует за сюжетом далее.

Новая планета

Не гнушается неизведанного и обращается к фантастическому Ай восходит к теме космоса и существования внеземных цивилизаций.

Начинается обследование «Паритета», выясняется, что космонавты, здесь бывшие, исчезли. Зато осталась запись, в которой говорится о контактах с обитателями планеты Лесная Грудь. Инопланетяне предложили космонавтам посетить их планету, те согласились, но никому об этом не сообщили.

Возвращается экипаж «Паритета», космонавты рассказывают, как живет другая, более развитая в техническом плане цивилизация. На их планете никогда не было войн, сами обитатели ее крайне доброжелательны. Лесногрудцы просят разрешения посетить Землю и построить на ней межпланетную станцию, которую земляне пока не в состоянии создать самостоятельно.

Об этом предложении было доложено в специальную комиссию, которая и должна дать ответ.

Похороны

К утру приготовления к похоронам Казангапа закончились. Тело было плотно закручено в ткань и положено в телегу, прицепленную к трактору. Из описания обряда погребения можно заключить, что большое внимание традициям степных народов уделил Ай — очень достоверное произведение).

До кладбища путь неблизкий – тридцать километров. Едигей ехал впереди процессии и указывал путь. В голове главного героя постоянно всплывали воспоминания о прошлом, работе вместе с Казангапом. Нынешнее поколение не ценило заслуг стариков (и ради чего только здоровье растратили?), но сам Едигей ни о чем не сожалел.

Манкурты

Обращается не только к настоящему, но и к прошлому в своем произведении Чингиз Ай — роман, изобилующий историческими вставками. Так читатель узнает о манкуртах. Когда-то в здешних местах хозяйничали жуаньжуаны, которые очень умело лишали памяти своих пленных. На голову им надевали шири – шапку из кожи. Изначально кожа была сыромятной. На солнце же она постепенно высыхала и сжимала голову несчастного. После этой процедуры человек лишался памяти и назывался манкуртом. Такие рабы получались послушными и безвольными.

Однажды женщина по имени Найман-Ана, чьего сына угнали в рабы, отыскала свое чадо, но его уже успели сделать манкуртом. Он пас скот, когда мать подошла к нему, умоляя ее вспомнить, но память не вернулась.

Женщину заметили, но она успела сбежать. Тогда жуаньжуаны сказали рабу, что это незнакомка прибыла, чтобы «отпарить ему голову» (не было для манкуртов страшнее угрозы). Перед тем как уйти, они оставили стрелы и лук.

Мать возвращается вновь, желая убедить сына. Но она не успела до него доехать, как получила смертельную рану стрелой в грудь. Белый платок Найман-Ана превратился в белоснежную птицу, которая должна была рассказать сыну правду.

Главные персонажи

После описания арены будущих событий писатель знакомит нас с героями романа «Буранный полустанок». Краткое содержание следующих страниц связано с образом Едигея. Он работает обходчиком путей на Буранном полустанке много лет. Ему 61 год. Свой труд он начал сразу после войны. Живет Едигей в поселке из восьми домов, среди которых есть глинобитные мазанки. Его жена Укубала так же стара, как и он. Едигей – человек твердого характера, ведь только сильные люди выживают в сарозеках.

В романе «Буранный полустанок», краткое содержание которого вы читаете, мало действующих лиц. Едигей – настоящий труженик. Работал всегда только на совесть. Когда метели и вьюги заметали железнодорожные пути, он со своим другом Казангапом лопатами очищал десятки метров снежных заносов. Молодые путейщики смеялись над таким героизмом, называли стариков дураками. В начале книги Казангап умирает.

Оценка статьи:

(пока оценок нет)

Загрузка...