Чингиз Айтматов – Пегий пес, бегущий краем моря
Чингиз Айтматов – Пегий пес, бегущий краем моря краткое содержание
Пегий пес, бегущий краем моря – читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Пегий пёс, бегущий краем моря
В непроглядной насыщенной летучей влагой и холодом приморской ночи, на всем протяжении Охотского побережья, по всему фронту суши и моря шла извечная, неукротимая борьба двух стихий – суша препятствовала движению моря, море не уставало наступать на сушу.
Гудело и маялось море во тьме, набегая и расшибаясь на утесах. Надсадно ухала, отражая удары моря, каменно твердая земля.
И вот так они в противоборстве от сотворения – с тех пор как день зачался днем, а ночь зачалась ночью, и впредь быть тому, все дни и все ночи, пока пребудут земля и вода в нескончаемом времени.
Все дни и все ночи…
Еще одна ночь протекала. Ночь накануне выхода в море. Не спал он той ночью. Первый раз в жизни не спал, первый раз в жизни изведал бессонницу. Уж очень хотелось, чтобы день наступил поскорее, чтобы ринуться в море. И слышал он, лежа на нерпичьей шкуре, как едва уловимо подрагивала под ним земля от ударов моря и как грохотали и маялись волны в заливе. Не спал он, вслушиваясь в ночь…
А ведь когда-то все было по-иному. Теперь такое невозможно даже представить себе, об этом теперь никто знать не знает, не догадывается даже, что, не будь в ту издавнюю пору утки Лувр, мир мог бы устроиться совсем по-другому – суша не противостояла бы воде, а вода не противостояла бы суше. Ведь в самом начале – в изначале начал – земли в природе вовсе не было, ни пылиночки даже. Кругом простиралась вода, только вода. Вода возникла сама из себя, в круговерти своей – в черных безднах, в безмерных пучинах. И катились волны по волнам, растекались волны во все стороны бесстороннего тогда света: из ниоткуда в никуда.
А утка Лувр, да-да, та самая, обыкновенная кряква-широконоска, что по сей день проносится в стаях над нашими головами, летала в ту: пору над миром одна-одинешенька, и негде ей было снести яйцо. В целом свете не было ничего, кроме воды, даже тростиночки не было, чтобы гнездо смастерить.
С криком летала утка Лувр – боялась, не удержит, боялась, уронит яйцо в пучину бездонную. И куда бы ни отправлялась утка Лувр, куда бы ни долетала она – везде и повсюду плескались под крыльями волны, кругом лежала великая Вода – вода без берегов, без начала, без конца. Извелась утка Лувр, убедилась: в целом свете не было места, где бы устроить гнездо.
И тогда утка Лувр села на воду, надергала перьев из с Боей груди и свила гнездо. Вот с того-то гнезда плавучего и начала земля образовываться. Мало-помалу разрасталась земля, мало-помалу заселялась земля тварями разными. А человек всех превзошел среди них – приноровился по снегу ходить на лыжах, по воде плавать на лодке. Стал он зверя добывать, стал он рыбу ловить, тем кормился и род умножал свой.
Да только если бы знала утка Лувр, как трудно станет на белом свете с появлением тверди среди сплошного царства воды. Ведь с тех пор, как возникла земля, море не может успокоиться, с тех пор бьются море против суши, суша против моря. А человеку подчас приходится очень туго между ними – между сушей и морем, между морем и сушей. Не любит его море за то, что к земле он больше привязан…
Приближалось утро. Еще одна ночь уходила, еще один день нарождался. В светлеющем, сероватом сумраке постепенно вырисовывалось, как губа оленя в сизом облаке дыхания, бушующее соприкосновение моря с берегом. Море дышало. На всем вскипающем соприкосновении суши и моря клубился холодный пар летучей мороси, и на всем побережье, на всем его протяжении стоял упорный рокот прибоя. ;
Волны упорствовали на своем: волна за волной могуче взбегали на штурм суши вверх по холодному и жесткому насту намытого песка, вверх через бурые, ослизлые завалы камней, вверх – сколько сил и размаха хватало, и волна за волной угасали, как выдох, на последней черте выплеска, оставляя по себе мгновенную пену да прелый запах взболтанных водорослей.
Временами вместе с прибоем выметывались на берег обломки льдин, невесть откуда занесенных весенним движением океана. Шалые льдины, вышвырнутые на песок, сразу превращались в нелепые беспомощные куски смерзшегося моря. Последующие волны быстро возвращались и уносили их. обратно, в свою стихию.
Исчезла мгла. Утро все больше наливалось светом. Постепенно вырисовывались очертания земли, постепенно прояснялось море.
Волны, растревоженные ночным ветром, еще бурунились у берегов беловерхими набегающими грядами, но в глубине, в теряющейся дали море уже усмирялось, успокаивалось, свинцово поблескивая в той стороне тяжкой зыбью.
Расползались тучи с моря, передвигаясь ближе к береговым сопкам.
В этом месте, близ бухты Пегого пса, возвышалась на пригористом полуострове, наискось выступавшем в море, самая приметная сопка-утес, и вправду напоминавшая издали огромную пегую собаку, бегущую по своим делам краем моря. Поросшая с боков клочковатым кустарниковым разнолесьем и сохранявшая до самого жаркого лета белое пятно снега на голове, как большое свисающее ухо, и еще большое белое пятно в паху – в затененной впадине, сопка Пегий пес всегда далеко виднелась окрест – и с моря и из лесу…
Отсюда, из бухты Пегого пса, поутру, когда солнце поднялось высотой на два тополя, отчалил в море нивхский каяк. В лодке было трое охотников и с ними мальчик. Двое мужчин, что помоложе и покрепче, гребли в четыре весла. На корме, правя рулем, сидел самый старший из них, степенно посасывая деревянную трубку, – коричневолицый, худой, кадыкастый старик, очень морщинистый – особенно шея, вся изрезанная глубокими складками, и руки были под стать – крупные, шишковатые в суставах, покрытые рубцами и трещинами. Седой уже. Почти белый. На коричневом лице очень выделялись седые брови. Старик привычно жмурился слезящимися, красноватыми глазами: всю жизнь ведь приходилось смотреть на водную гладь, отражающую солнечные лучи, – и, казалось, вслепую направлял ход лодки по заливу. А на другом конце каяка, примостившись, как кулик, на самом носу, то и дело мельком поглядывая на взрослых, с великим трудом удерживал себя на месте, чтобы поменьше крутиться, дабы не вызывать неудовольствие хмурого старейшины, черноглазый мальчик лет одиннадцати-двенадцати.
Мальчик был взволнован. От возбуждения ноздри его упруго раздувались, и на лице проступали скрытые веснушки. Это у него от матери – у нее тоже, когда она очень радовалась, появлялись на лице такие скрытые веснушки. Мальчику было отчего волноваться. Этот выход в море предназначался ему, его приобщению к охотничьему делу. И потому Кириск крутил головой по сторонам, как кулик, глядел повсюду с неубывающим интересом и нетерпением. Впервые в жизни отправлялся Кириск в открытое море с настоящими охотниками, на настоящую, большую добычу, в большом родовом каяке. Мальчику очень хотелось привстать с места, поторопить гребцов, очень хотелось самому взяться за весла, подналечь изо всех сил, чтобы быстрей доплыть до островов, где предстояла большая охота на морского зверя. Но такие ребяческие желания могли показаться серьезным людям смешными. Опасаясь этого, он всеми силами пытался не выдать себя. Но это не совсем удавалось. Трудно было ему скрыть свое счастье – горячий румянец отчетливо проступал на смуглых крепких щеках. А главное, глаза, сияющие, чистые, одухотворенные глаза мальчишечьи не могли утаить радости и гордости, переполнявших его ликующую душу. Впереди море, впереди большая охота.
Онлайн чтение книги Пегий пес, бегущий краем моря
Когда кончается детство. О повестях Чингиза Айтматова
Дети часто мечтают поскорее стать взрослыми, не думая о том, что детские годы навсегда останутся самыми счастливыми в их жизни.
А как становятся взрослыми? Иначе говоря, когда кончается детство?
Чингиз Айтматов всегда, с юных лет, очень серьезно относился к детям. Всемирно известный писатель из Киргизии, он смолоду писал на русском и киргизском языках. И в лучших его повестях и романах слова о детях всегда звучат особенно проникновенно, а судьба их часто связана с глубоким смыслом всего происходящего. Так было в романе «Белый пароход», где Мальчик, будучи не в силах вынести несправедливость и жестокость окружающих людей, уходит из этого мира… Так было и в романе «Плаха», где судьба младенца Кендже, случайно убитого собственным отцом, сокрушает небеса и становится шекспировской трагедией.
Наверное, интерес Айтматова к детям и их судьбам определяется тем, что он сам, тринадцатилетний Чингиз, сын Торекула, сполна испытал на себе тяготы и трагедии своей семьи, близких, своих односельчан, своего народа, горе утраты. Детство Чингиза кончилось именно тогда, в первые годы войны против гитлеровской Германии. Детство кончилось, но осталась детская чистота и детская доверчивость к радости и красоте жизни, восторг перед каждым ее днем; только добавилась взрослая мудрость и понимание времени, летящего в вечность.
Для Айтматова любой из его юных героев-подростков прежде всего – человек, хотя и в начале своей жизни. Но начало жизни, по мысли писателя, очень ответственный период: он определяет дальнейшие судьбы этих мальчишек и девчонок от двенадцати до шестнадцати лет.
Дети для Айтматова – мерило человечности, носители духовной и нравственной чистоты. У каждого народа на Земле есть своеобразный культ детей. Именно дети помогают увидеть жизнь по-новому и дают почувствовать: что-то неладно в окружающем мире; это называется детской свежестью восприятия действительности. Дети – носители и продолжатели семейных вековых традиций; они же связывают настоящее с будущим.
Очарование двух маленьких повестей, включенных в эту книгу, состоит в том, как внимательно и любовно изображает Айтматов мир мальчишеского детства. Вот Султанмурат («Ранние журавли») сидит в школе на уроке, не очень внимательно слушает рассказ учительницы о животном мире в Австралии или на острове Цейлоне, где весело, тепло и не нужно теплой одежды, где бродят слоны и скачут кенгуру. Султанмурат думает об отце, от которого давно нет писем с фронта, о том, как тяжело матери работать в колхозе и управляться с четырьмя детьми. Думает мальчишка и о своей однокласснице, красивой девочке Мырзагуль, сидящей за соседней партой… Айтматов пишет об этом сдержанно, целомудренно.
Когда одиннадцатилетний Кириск из повести «Пегий пес, бегущий краем моря» радуется, что отец Эмрайин и старейшина Орган берут его впервые в море на охоту, он не знает, сколь смертельно опасным будет его первое плавание. Точно так же пятнадцатилетний Султанмурат, конечно, не предполагает, что десант маленьких плугарей на Аксайское предгорье, где надо распахать большой участок земли под посевы хлебов, закончится столь драматично. Но из этих тяжких даже для взрослого человека испытаний оба мальчика выходят достойно – уже другими, повзрослевшими людьми.
В этих повестях раскрывается богатство чувств, мыслей, верований двух народов, живущих на расстоянии в несколько тысяч километров друг от друга. Для одного народа – киргизов – родной стихией стали горы и небо, для другого – нивхов, живущих на дальнем Севере, на берегу холодного Охотского моря, – родная стихия – Земля и Океан, Земля и Вода. Эти природные стихии определяют характер и мирочувствование людей на берегу бескрайнего океана. Там вырабатывается особый характер человека, от рождения до смерти противостоящего враждебным силам природы – буранам, штормам, лютым морозам… Не случайно в самом начале повести «Пегий пес…» радостное нетерпение Кириска вдруг пронзает предчувствие опасности: небольшая лодка-каяк, выдолбленная из цельного ствола тополя, вышла в открытое море, и оно расступилось, заполняя собой все видимое пространство. «Открытое море ошеломило Кириска. Такого зрелище он не ожидал. Только вода – зыбучая, тяжелая вода, только волны – скоротечно возникающие и немедленно умирающие, только глубина – темная тревожная глубина, и только небо в кочующих белых облаках, легковесных и недоступных. И то был весь сущий мир – и ничего больше… Вода застилала свет из края в край». Так начинается у Кириска вступление в большой, тревожный мир.
В «Ранних журавлях» герой повести, семиклассник Султанмурат, уже не испытывает такого безмятежного состояния души, как Кириск в «Пегом псе…»: идет тяжелая война, холодно и голодно дома и в школе. Но вот в класс во время урока входит председатель колхоза Тыналиев, недавний фронтовик, тяжело раненный в боях. И его голос резко нарушает привычное душевное состояние Султанмурата и его одноклассников. Председатель объявляет, что несколько учеников придется на время оторвать от школы, чтобы вспахать и засеять двести гектаров на предгорных склонах Аксайской степи. «Женщин послать не можем, – сказал председатель. – Это далеко, в Аксае. Людей нет. Решили обратиться к вам за помощью, к школьникам…»
Все очень обычно, буднично. Однако Айтматову важно показать общественную значимость вроде бы простых, вполне бытовых ситуаций. И вслед за речью председателя Тыналиева писатель резко меняет тон повествования. В голосе рассказчика начинают звучать голоса времени, истории, голоса тяжких лет войны. Интонация повествователя вбирает в себя громадный опыт народа, накопленный за тысячелетия. Простой рассказ начинает звучать как торжественное народное сказание, как эпическое произведение.
Обычно эпос любого народа осмысляет многократные испытания, выпавшие на долю людей, – войны, невзгоды, голод… И каждый отдельный случай вдруг видится в перспективе многолетней истории; это поддерживает духовное состояние отдельного человека.
Так что повести Айтматова по-настоящему эпичны. Не случайно эпиграфы к повести «Ранние журавли» взяты из древнейших книг человечества.
И слова председателя Тыналиева в застуженном зимними сквозняками школьном классе начинают обретать отсвет протекшего трудного времени. Интонация рассказчика торжественна и значительна: «Вот как говорил председатель Тыналиев, суровый и замкнутый человек, ходивший в своей неизменной армейской серой шинели, в которой он конечно же мерз, в серой ушанке, с озабоченным, заострившимся лицом, а сам молодой еще, скособоченный, с недостающими ребрами, с неразлучной полевой сумкой на боку…».
Четырежды повторит рассказчик этот торжественный рефрен: «Вот так говорил председатель…», уточняя новые и новые бытовые детали, словно стремясь еще и еще раз запечатлеть в памяти читателя психологические и житейские мелочи той встречи январским днем 1943 года.
Это впечатление усиливается и нередкими обращениями рассказчика к героическому киргизскому эпосу «Манас». Тот же Тыналиев видится юным плугарям, «пожалуй, как сам Манас, сивогривый, грозный, в кольчуге, а они перед ним как верные батыры». А эти «батыры» с их щуплыми плечами и головами на тонких шеях «преданно и восхищенно» смотрели в лицо председателя, готовые выполнить любое его приказание.
Такой строгий тон повествования идет от подлинного переживания, испытанного Айтматовым в годы войны при виде мальчишек-плугарей в Кок-Сайской степи. Незадолго до публикации «Ранних журавлей» Чингиз Айтматов вспоминал о той встрече в предгорьях Алатау: «Плуги выплывают из вихрей снега. Припадая к борозде, сжались в напряжении четверки жадно дышащих лошадей. Снег мгновенно таял на их горячих спинах белым паром. Да и ребятам понукающим не легче». То, что увидел тогда пятнадцатилетний Айтматов, – надрывающиеся лошади, измученные ребята, – поразило будущего писателя. «Я долго не приближаюсь к ним, – напишет он через тридцать два года в одной из своих статей, – не хочу, чтобы они видели, как я плачу…»
Из этого искреннего чувства восхищения и сострадания рождаются и сказово-символические образы, освещая будничное дело ореолом героического действия («Три плугаря и великие горы впереди. Три плугаря и великая степь позади»).
В повести «Пегий пес…» извечное противостояние человека и природной слепой стихии предстает еще более драматичным. Только здесь, у холодного моря, люди пытаются одолеть не горы и не степь, а небо и бескрайний океан на простой весельной лодке-каяке. А в лодке только четверо: одиннадцатилетний мальчик Кириск, его отец Эмрайин, дядя Мылгун и старик Орган. Маленькая лодка и грозный шторм, лодка и мертвенный густой туман при полном штиле. И люди уже не могут определить, куда им плыть; остается только ждать немало дней, чтобы снова увидеть звезды и по ним уже проложить курс. А питьевой пресной воды в бочонке становится все меньше. Как ведут себя люди в такой безвыходной ситуации?
У нивхов, рыбаков и морских охотников, свои законы, свои нравы.
Можно только подивиться, как точно киргизский писатель сумел почувствовать духовный и нравственный мир другого народа, тем более такого малочисленного и далекого. И дело, наверное, не только в том, что повесть эту Айтматов посвятил своему другу, нивхскому писателю Владимиру Санги. Дружба двух талантливых литераторов открыла перед ними возможность узнать иноязычный мир, его обычаи и мировосприятие, а это самый надежный путь к сближению разных народов. Не в этом ли смысл литературы?
Чингиз Айтматов особенно глубоко почувствовал своеобразные, непростые отношения нивхов и природы. Может быть, потому, что природные стихии Земли и Воды на берегу океана более опасны и непредсказуемы. Впервые выйдя в море, мальчик Кириск «почувствовал свою бесконечную малость и бесконечную беззащитность перед лицом великой стихии».
И не случайно старейшина Орган в начале плавания часто обращается к родовым легендам, в частности к сказанию о Великой Рыбе-женщине, основательнице рода Органа, который чувствовал себя «сродни и Морю и Небу». Великолепный образ старого нивха создан Айтматовым. Старик Орган – мудрый, немногословный – в своих долгих раздумьях во время плавания размышляет о жизни и смерти, о смысле человеческого существования – обо всем, что волновало философов всех народов. Почти всю жизнь старика Органа сопровождал сон-спутник о той Рыбе-женщине. Он не боялся смерти, он только хотел, чтобы этот сон был с ним и после смерти.
Где ты плаваешь, Великая Рыба-женщина?
Твое жаркое чрево – зачинает жизнь,
Твое жаркое чрево – нас породило у моря…
Где ты плаваешь, Великая Рыба-женщина?
Айтматова увлекла жизнь северного народа, его многовековое единоборство с суровой природой, когда она восстает против маленького, но сильного духом человека. Такой час настал и для четверых охотников, плывших на легком деревянном каяке. Они вдруг увидели, как «по морю, застилая почти полгоризонта, двумя широкими, смыкающимися языками надвигалась на них серая стена густого тумана. Туман подступал зримо, могуче клубясь по черной поверхности воды, неуклонно заполняя собой все окружающее пространство. Он приближался как живое существо, как чудовище, имеющее непременной целью захватить, поглотить их вместе с лодкой, вместе со всем видимым и невидимым миром».
Вот испытание, трудное даже для взрослого, опытного человека, – бушующий шторм в плотном тяжелом тумане, в клубящейся живой тьме: «Все исчезло. С этой минуты не стало ни неба, ни моря, ни лодки. Они не различали даже лиц друг друга».
Но судьба готовила охотникам еще одно тяжкое испытание. После нескольких дней и ночей шторма наступил мертвый штиль, и никто уже не знал, куда плыть.
И это испытание было не последним.
Самое трудное началось потом, когда питьевая вода в бочонке стала убывать и людей начала мучить страшная жажда. Это испытание посильнее любого шторма, ибо оно неодолимо.
Как ведут себя люди в последние дни своей жизни, «у своего Предела», когда они обречены? Здесь – смысловой узел повести Айтматова, кульминация ее сюжета.
Старик Орган первым прорывает эту смертную цепь. Он решает уйти в морскую пучину, чтобы оставить малые запасы воды мальчику и двум молодым нивхам: достаточно только молча перевалиться через борт лодки.
Потом уходит в ледяную воду Мылгун. Перед уходом с ним случилась истерика, он почти тронулся разумом и громко проклинает, обращаясь к небу, великого Шамана ветров. Не выдержав жажды, он напился соленой морской воды и ускорил свой конец.
Остаются в лодке отец Эмрайин и сын Кириск – в рыданиях и муках. Трудно читать эти страницы, написанные Айтматовым сурово и бесстрашно. Вспоминаются строки из поэмы великого итальянца Данте: «Здесь нужно, чтоб душа была тверда, здесь страх не должен подавать совета».
И однажды на рассвете Кириск, проснувшись, увидел, что отца в лодке нет. И все понял. И морская мертвая тишина взрывается мальчишеским воплем, в котором и протест, и горе, и безнадежность: «Он рванулся, шаря по лодке, и закричал жутким воплем, горестно огласившим безмолвную пустыню туманного моря. И долго не смолкал его одинокий, полный отчаяния и боли вопль. Он плакал страшно, до изнеможения, а потом упал на дно лодки, хрипя, и бился головой о борт. То была его плата отцам, его любовь, его горе и причитание по ним…»
Вот так кончается детство Кириска, всего за несколько дней его жизни, когда он посмотрел прямо в глаза смерти. Он останется жив, но детство его в одиннадцать лет закончится.
У Султанмурата в «Ранних журавлях» прощание с детством происходит иначе. Конокрады, вооруженные взрослые мужчины, однажды ночью проникли в легкую юрту, где спали мальчишки, забрали упряжь и угнали лучших лошадей. Напрасно Султанмурат погнался за ними на своем любимом коне: коня бандиты пристрелили. И, поднявшись с земли, Султанмурат вдруг увидел перед собой матерого голодного волка, почуявшего острый запах конины и свежей крови. «Сизым злобным сполохом вспыхнули волчьи глаза. Пригнув голову, скалясь и свирепея, волк начал медленно приближаться».
Так и стоят они в конце повести – свирепый волк, изготовившийся для прыжка, и мальчик с уздечкой.
Айтматов не говорит, чем завершилась та роковая встреча человека и зверя. Мы знаем только, что для Султанмурата в те часы погони за конокрадами и схватки с волком состоялось прощание с детством.
Так тоже расстаются с детством.
Не много в нашей литературе книг, в которых столь проникновенно показана жизнь мальчишек-подростков. Повесть «Ранние журавли» Чингиз Айтматов посвятил сыну Аскару: писатель хотел рассказать своим юным современникам, об их ровесниках, которые шестьдесят лет назад почитали за высшее счастье обнять родных отцов и лишь немногие дождались такого счастья. «Дети войны» перенесли тогда столько горя и страданий, сколько не выпадало на долю многих поколений. При этом «дети войны» оставались еще и просто детьми, подростками: они, как и во все времена, замирали от предчувствия первой отроческой любви к неприступной однокласснице с девчоночьими косичками, они жаждали материнской ласки и хотели скорее вырасти…
Им пришлось рано проститься с детством. Но в их жизни и опыте остался большой общечеловеческий смысл.
Обостренная память детства осталась у Айтматова на всю жизнь. Писатель убежден, что детство не только славная пора, но и время, когда формируется ядро будущей человеческой личности, это звено в бесконечной родословной. Наверное, поэтому он обратился к повестям о детстве уже в зрелые годы, чтобы лучше понять свой мир. В «Заметках о себе», написанных более тридцати лет назад, Айтматов вспоминал, как в киргизских аилах воспитывали в детях память о предках. Старики строго спрашивали мальчишек: «Ну-ка, батыр, скажи, из какого ты рода, кто отец твоего отца? А его отец? А его? А какой он был человек, чем занимался, что говорят люди о нем?» И если мальчишка не знал своих предков, его называли человеком без роду, без племени.
В русском языке есть выражение: «Иван, не помнящий родства». Так говорят о людях, не знающих своих предшественников, помнящих только отца и мать, ну еще, может быть, своих двух дедушек и бабушек. А дальше? А третье, четвертое поколение своих родичей, а пятое-шестое колено своего рода?
О себе Чингиз Айтматов писал: «Я мог бы сказать, что я из рода Шекер. Шекер – наш родоначальник, мой отец – Торекул, его отец – Айтмат, а его отец – Кимбилди, а его отец – Кончуджок».
Он и родился в аиле Шекер в Киргизии, в Таласской долине, в пойме реки Куркуреу 12 декабря 1928 года.
Интересно, что уже с детских лет, еще до революции 1917 года, отец Чингиза Айтматова Торекул попадает в русскоязычную среду: он учится в русско-туземной школе города Аулие-Ата (в советское время переименован в город Джамбул). Позже, в 1920-е годы, Торекул Айтматов учился в Москве, стал одним из первых коммунистов-киргизов, работал на руководящих должностях. Мать Чингиза тоже была грамотной, вполне современной женщиной и вместе с мужем приобщила своих детей (старшим из четверых был Чингиз) к русской культуре, к русскому языку и русской литературе.
Поэтому Чингиз Айтматов считал язык Пушкина и Толстого своим вторым родным языком, который открыл для юноши богатства всемирной литературы. Знание двух-трех языков и сегодня является условием успешного развития человека, вступающего в большую жизнь.
Некоторые свои произведения Айтматов писал и публиковал сначала на русском языке (например, роман «Белый пароход»), а потом переводил на киргизский.
Кроме родителей особое место в жизни Чингиза занимала его бабушка, много времени проводившая с любознательным внуком. Она увозила его к себе в горы, на летние кочевки с их праздниками и радостями. Она и ввела Чингиза в мир народных преданий, старинных песен и древних сказаний. Оттуда, из детства, воспринял Чингиз Айтматов красочную, по-своему экзотическую поэзию гор и степей, наполненную дыханием мифологических, символических образов.
Еще в детстве, в десятилетнем возрасте, Айтматов испытал суровые удары жизни: в 1937 году его отец, партийный работник, был арестован и осужден по политическим мотивам, и семья из города переехала в родной аил.
А дальше – война, открывшая Айтматову глаза на трудные и голодные будни его земляков. Он работал секретарем сельсовета, учетчиком в тракторной бригаде. Сразу после войны Айтматов поступил учиться в зооветтехникум, затем в сельскохозяйственный институт. В начале 1950-х годов он печатает первые рассказы, сотрудничает в газетах, пять лет работает корреспондентом московской газеты «Правда» в Киргизии. Но дело, конечно, не в этой внешней, житейской биографии: гораздо важнее напряженное духовное взросление молодого Айтматова; оно проходило очень интенсивно и стремительно.
Звездным часом в его творческой судьбе стала повесть «Джамиля» (1958), возвестившая о появлении крупного писателя. Вскоре Айтматов становится лауреатом Ленинской и Государственной премий, всемирно известным художником слова. Его повести и романы «Прощай, Гульсары!» (1966), «Белый пароход» (1970), «И дольше века длится день» (1980), «Плаха (1986)» переведены на десятки языков.
В последние годы Чингиз Айтматов находился на дипломатической работе в Европе, но главным его делом оставалась литература, которая, по словам писателя, «должна самоотверженно нести свой крест – вторгаться в сложности жизни, с тем чтобы человек знал, любил, тревожился за все доброе, лучшее, достойное в себе, в людях, в обществе. В этом я вижу истинное назначение искусства».
Пегий пес, бегущий краем моря – Айтматов Чингиз Торекулович
Дата добавления: 2015-03-19
Кол-во страниц: 21
Поделиться в соц.сетях:
Пегий пес, бегущий краем моря – Айтматов Чингиз Торекулович краткое содержание
Пегий пес, бегущий краем моря читать онлайн бесплатно
Пегий пес, бегущий краем моря
В непроглядной насыщенной летучей влагой и холодом приморской ночи, на всем протяжении Охотского побережья, по всему фронту суши и моря шла извечная, неукротимая борьба двух стихий — суша препятствовала движению моря, море не уставало наступать на сушу.
Гудело и маялось море во тьме, набегая и расшибаясь на утесах. Надсадно ухала, отражая удары моря, каменно твердая земля.
И вот так они в противоборстве от сотворения — с тех пор как день зачался днем, а ночь зачалась ночью, и впредь быть тому, все дни и все ночи, пока пребудут земля и вода в нескончаемом времени.
Все дни и все ночи…
Еще одна ночь протекала. Ночь накануне выхода в море. Не спал он той ночью. Первый раз в жизни не спал, первый раз в жизни изведал бессонницу. Уж очень хотелось, чтобы день наступил поскорее, чтобы ринуться в море. И слышал он, лежа на нерпичьей шкуре, как едва уловимо подрагивала под ним земля от ударов моря и как грохотали и маялись волны в заливе. Не спал он, вслушиваясь в ночь…
А ведь когда-то все было по-иному. Теперь такое невозможно даже представить себе, об этом теперь никто знать не знает, не догадывается даже, что, не будь в ту издавнюю пору утки Лувр, мир мог бы устроиться совсем по-другому — суша не противостояла бы воде, а вода не противостояла бы суше. Ведь в самом начале — в изначале начал — земли в природе вовсе не было, ни пылиночки даже. Кругом простиралась вода, только вода. Вода возникла сама из себя, в круговерти своей — в черных безднах, в безмерных пучинах. И катились волны по волнам, растекались волны во все стороны бесстороннего тогда света: из ниоткуда в никуда.
А утка Лувр, да-да, та самая, обыкновенная кряква-широконоска, что по сей день проносится в стаях над нашими головами, летала в ту: пору над миром одна-одинешенька, и негде ей было снести яйцо. В целом свете не было ничего, кроме воды, даже тростиночки не было, чтобы гнездо смастерить.
С криком летала утка Лувр — боялась, не удержит, боялась, уронит яйцо в пучину бездонную. И куда бы ни отправлялась утка Лувр, куда бы ни долетала она — везде и повсюду плескались под крыльями волны, кругом лежала великая Вода — вода без берегов, без начала, без конца. Извелась утка Лувр, убедилась: в целом свете не было места, где бы устроить гнездо.
И тогда утка Лувр села на воду, надергала перьев из с Боей груди и свила гнездо. Вот с того-то гнезда плавучего и начала земля образовываться. Мало-помалу разрасталась земля, мало-помалу заселялась земля тварями разными. А человек всех превзошел среди них — приноровился по снегу ходить на лыжах, по воде плавать на лодке. Стал он зверя добывать, стал он рыбу ловить, тем кормился и род умножал свой.
Да только если бы знала утка Лувр, как трудно станет на белом свете с появлением тверди среди сплошного царства воды. Ведь с тех пор, как возникла земля, море не может успокоиться, с тех пор бьются море против суши, суша против моря. А человеку подчас приходится очень туго между ними — между сушей и морем, между морем и сушей. Не любит его море за то, что к земле он больше привязан… .
Приближалось утро. Еще одна ночь уходила, еще один день нарождался. В светлеющем, сероватом сумраке постепенно вырисовывалось, как губа оленя в сизом облаке дыхания, бушующее соприкосновение моря с берегом. Море дышало. На всем вскипающем соприкосновении суши и моря клубился холодный пар летучей мороси, и на всем побережье, на всем его протяжении стоял упорный рокот прибоя. Волны упорствовали на своем: волна за волной могуче взбегали на штурм суши вверх по холодному и жесткому насту намытого песка, вверх через бурые, ослизлые завалы камней, вверх — сколько сил и размаха хватало, и волна за волной угасали, как выдох, на последней черте выплеска, оставляя по себе мгновенную пену да прелый запах взболтанных водорослей.
Временами вместе с прибоем выметывались на берег обломки льдин, невесть откуда занесенных весенним движением океана. Шалые льдины, вышвырнутые на песок, сразу превращались в нелепые беспомощные куски смерзшегося моря. Последующие волны быстро возвращались и уносили их. обратно, в свою стихию.
Исчезла мгла. Утро все больше наливалось светом. Постепенно вырисовывались очертания земли, постепенно прояснялось море.
Волны, растревоженные ночным ветром, еще бурунились у берегов беловерхими набегающими грядами, но в глубине, в теряющейся дали море уже усмирялось, успокаивалось, свинцово поблескивая в той стороне тяжкой зыбью.
Расползались тучи с моря, передвигаясь ближе к береговым сопкам.
В этом месте, близ бухты Пегого пса, возвышалась на пригористом полуострове, наискось выступавшем в море, самая приметная сопка-утес, и вправду напоминавшая издали огромную пегую собаку, бегущую по своим делам краем моря. Поросшая с боков клочковатым кустарниковым разнолесьем и сохранявшая до самого жаркого лета белое пятно снега на голове, как большое свисающее ухо, и еще большое белое пятно в паху — в затененной впадине, сопка Пегий пес всегда далеко виднелась окрест — и с моря и из лесу..
Отсюда, из бухты Пегого пса, поутру, когда солнце поднялось высотой на два тополя, отчалил в море нивхский каяк. В лодке было трое охотников и с ними мальчик. Двое мужчин, что помоложе и покрепче, гребли в четыре весла. На корме, правя рулем, сидел самый старший из них, степенно посасывая деревянную трубку, — коричневолицый, худой, кадыкастый старик, очень морщинистый — особенно шея, вся изрезанная глубокими складками, и руки были под стать — крупные, шишковатые в суставах, покрытые рубцами и трещинами. Седой уже. Почти белый. На коричневом лице очень выделялись седые брови. Старик привычно жмурился слезящимися, красноватыми глазами: всю жизнь ведь приходилось смотреть на водную гладь, отражающую солнечные лучи, — и, казалось, вслепую направлял ход лодки по заливу. А на другом конце каяка, примостившись, как кулик, на самом носу, то и дело мельком поглядывая на взрослых, с великим трудом удерживал себя на месте, чтобы поменьше крутиться, дабы не вызывать неудовольствие хмурого старейшины, черноглазый мальчик лет одиннадцати-двенадцати.
Мальчик был взволнован. От возбуждения ноздри его упруго раздувались, и на лице проступали скрытые веснушки. Это у него от матери — у нее тоже, когда она очень радовалась, появлялись на лице такие скрытые веснушки. Мальчику было отчего волноваться. Этот выход в море предназначался ему, его приобщению к охотничьему делу. И потому Кириск крутил головой по сторонам, как кулик, глядел повсюду с неубывающим интересом и нетерпением. Впервые в жизни отправлялся Кириск в открытое море с настоящими охотниками, на настоящую, большую добычу, в большом родовом каяке. Мальчику очень хотелось привстать с места, поторопить гребцов, очень хотелось самому взяться за весла, подналечь изо всех сил, чтобы быстрей доплыть до островов, где предстояла большая охота на морского зверя. Но такие ребяческие желания могли показаться серьезным людям смешными. Опасаясь этого, он всеми силами пытался не выдать себя. Но это не совсем удавалось. Трудно было ему скрыть свое счастье — горячий румянец отчетливо проступал на смуглых крепких щеках. А главное, глаза, сияющие, чистые, одухотворенные глаза мальчишечьи не могли утаить радости и гордости, переполнявших его ликующую душу. Впереди море, впереди большая охота.
Старик Орган понимал его. Углядывая прищуром глаз направление по морю, он замечал и настроение мальчишки, ерзающего от нетерпения. Старик теплел глазами — эх, детство, детство, — но улыбку в углах запавшего рта вовремя подавлял усиленным посасыванием полуугасшей трубки. Нельзя было открывать улыбку. Мальчик находился с ними в лодке не ради забавы. Ему предстояло начать жизнь морского охотника. Начать с тем, чтобы кончить ее когда-нибудь в море, — такова судьба морского добытчика, ибо нет на свете более трудного и опасного дела, нежели охота в море. А привыкать требуется сызмальства. Потому-то прежние люди говаривали: «Ум от неба, сноровка сызмальства». И еще говаривали: «Плохой добытчик — обуза рода». Вот и выходит: чтобы быть кормильцем, мужчина должен с ранних лет постигать свое ремесло. Пришел такой черед и Кириску, пора было натаскивать мальчишку, приучать его к морю.
Чингиз Айтматов «Пегий пёс, бегущий краем моря»
Пегий пёс, бегущий краем моря
Повесть, 1977 год
Язык написания: русский
Перевод на венгерский: Я. Арвай (A tengerparton futó tarka kutya), 1979 — 1 изд.
- Жанры/поджанры: Магический реализм
- Общие характеристики: Психологическое | Философское
- Место действия: Наш мир (Земля)( Россия/СССР/Русь )
- Время действия: 20 век
- Сюжетные ходы: Становление/взросление героя
- Линейность сюжета: Линейный с экскурсами
- Возраст читателя: Любой
Ранним утром четыре человека отправляются далеко в море на промысел нерпы. В одном каяке плывут старейшина племени, двое взрослых сильных мужчин и мальчик, сын одного из них. Для мальчика этот день особенный и долгожданный, ведь именно сегодня он должен стать охотником. Но случается беда – неожиданный шторм, а за ним – непроглядный туман. Охотники не утонули, но у них нет еды и очень мало воды. Неизвестно куда плыть, и неизвестно когда рассеется туман. Каждый из людей в лодке, в меру своего жизненного опыта, думает о своей судьбе и о судьбе товарищей, каждый сам решает, как ему поступить.
В произведение входит:
Обозначения: 
циклы 
романы 
повести 
графические произведения 
рассказы и пр.
Лингвистический анализ текста:
Приблизительно страниц: 82
Активный словарный запас: очень низкий (2412 уникальных слова на 10000 слов текста)
Средняя длина предложения: 68 знаков, что гораздо ниже среднего (81)
Доля диалогов в тексте: 17%, что гораздо ниже среднего (37%)
Издания на иностранных языках:
Доступность в электронном виде:
demihero, 9 сентября 2010 г.
Добрался, наконец, до этой повести. Я всё откладывал её на потом, предвкушая неимоверно приятное чтение, — но вот недавно мне понадобилось зачерпнуть откуда-нибудь северного антуража, этакого чего-то неприютного, первобытного, хтонического. Я подумал: вот теперь самая пора открыть «Пегого пса. ».
И — открыл и прочёл.
Скажу сразу: повесть меня разочаровала. Нет, она весьма неплоха, и даже стоит её перечитать когда-нибудь, — разочарование случилось того рода, когда нечто ожидаемо превосходное оказывается вдруг не более, чем просто хорошим. Добротным.
Одна моя знакомая, в художественном вкусе которой я не сомневаюсь, как-то раз мне сказала, что после «Пегого пса, бегущего краем моря» долгое время не могла читать других авторов — настолько совершенным ей показался айтматовский язык. И я, конечно, в первую очередь ждал чего-то удивительного именно от языка этой повести. Оказалось: хороший русский язык профессионального советского писателя. Но и только. Никакого великолепия или оригинальности слога я не ощутил. Кроме того, текст показался мне чересчур затянутым, медленным, повторяющим самоё себя (отнюдь не напевным, кстати, как сказала уважаемая kerigma, а, скорее, однообразным, мерным — как ход морской волны).
Кстати, для Айтматова русский язык не был родным. И вообще интересно, что подтолкнуло певца трудовой Киргизии обратиться к теме малых народов Дальнего Востока.
Пегий Пёс — в повести так называют скалистую сопку; от неё добытчики-нивхи ходят в море за нерпой, и скала как собака словно бежит какое-то время за лодкой, возвышается над горизонтом, когда остальная земля уже не видна. В тот раз, о котором повесть, в первый свой промысловый поход отправился мальчик по имени Кириск, и с ним трое взрослых охотников. Пегий Пёс проводил их и скрылся за окоёмом — а потом была беда.
Вот здесь, для описания этой жуткой картины: неподвижный, непроглядный туман, в нём — с ума сходящие от жажды и отчаянья люди — здесь приемлемы (и даже единственно уместны) длинноты и повторения, о которых я говорил выше. Форма соответствует содержанию, читатель вместе с героями мучается от неопределённости, не в силах перебороть мёртвый штиль повествования, и только по числу непрочитанных страниц догадывается о близости какой-то развязки. Но те же длинноты и повторения в начале повести вызывают у читателя уже не сопереживание, а только крепкий и здоровый сон.
Интересны характеры: каждый персонаж автор изображает преимущественно своим способом. Мальчику Кириску он — а вместе с ним читатель — смотрит в мысли, в которых мало рассуждения и понимания, зато много переживаний и впечатлений, ярких, какие бывают только в детстве. Мысли старика Органа тоже открыты нам волей автора, но это уже неспешные мысли человека, уверенно знающего, что ему осталось недолго, размеренные мысли о вечности, воспоминания — да ещё сны о Великой Рыбе-женщине, которые он хотел бы унести с собой за край жизни. Эмрайина, отца Кириска, мы видим глазами мальчика: спокойный, рассудительный, уверенный в себе человек, образец для подражания, каким и должен быть отец в глазах сына. О мыслях четвёртого охотника, Мылгуна, мы знаем только то, что видим через его непоследовательные, порывистые и отчаянные поступки.
Между прочим, любопытно, что эта повесть издавалась в 2004-м году в серии «Школьная библиотека». На мой взгляд, для школьника такое чтение чересчур сложно и тяжеловато, да и сцены околосексуального содержания там встречаются. впрочем, насчёт последнего — в наше время кому какое дело.
Резюме: стоит прочитать и даже когда-нибудь перечитать, 7/10.
Стронций 88, 31 марта 2012 г.
«Теперь он понял разницу между сушей и морем. На земле не думаешь о земле. А находясь в море, неотступно думаешь о море, даже если мысли твои о другом».
Потрясающая вещь. Тяжелая каким-то своим роком, драматизмом на грани жизни и смерти. Завораживающая своей мифологичностью – осязаемой и реальной и в этой Рыбе-женщине и в самом Великом тумане, застывшем в вечном своём оцепенении. Что-то постоянно холодило и холодило душу во время прочтении, будто на улице стояли вечные сумерки, а вокруг от горизонта до горизонта стояло бесконечно чёрное, бесконечно холодное море. Что-то жуткое было. Что-то мучительное – в ощущении своей ничтожности и зависимости от стихии… А туман был почти живым ощущаемым злом (теми самыми злыми духами, о которых говорила мать Кириска). Потрясающе мощная и жуткая вещь… Хотелось даже сглотнуть, но так было страшно – а вдруг … во рту не окажется слюны от этой чудовищной жажды… Как же мощно все передано. Будто тяжесть лежала на душе… А какой трагизм. И какое самопожертвование… Нет – потрясающая вещь. Драматичная до боли. Вещь после, которой я долго ходил с какой-то гнетущей дырой в душе…
Очередное сильнейшее произведение Айтматова, которое я прочитал (после жизненно-тяжелого «Прощай, Гульсары!» и паутинно-тонкого и сжимающего душу «Белого парохода»). Великолепнейшая, мощнейшая повесть. Неподдельно тревожащая душу… После которой будто становишься другим…
Алексей1965, 27 января 2013 г.
Сильная вещь. Айтматов — настоящий мастер. Не зря эту повесть в советское время включали в школьную программу (правда, по внеклассному чтению).
Она достойно занимает свое место в ряду такой классики как «Старик и море» и «Любовь к жизни», ни в коей мере не являясь подражательной.
Но наводит на грустные мысли.
В советское время такое поведение людей перед лицом опасности казалось единственно возможным и правильным (хотя и не каждому доступным).
А вот сейчас — среди ювенальной юстиции и либеральных ценностей — как бы вела себя в этой ситуации семья московских или питерских интеллигентов? Про глубинку не говорю — там до такой степени семейный уклад, мне кажется, еще не разбит.
Собственно, даже не так важно, как повела бы, а важно, как потом бы обсуждали и подводили моральную базу под жуткие сцены блогеры и журналисты.
Вот что страшно — то, что философия «сдохни ты сегодня, а я завтра» уже дает обильный урожай там, где всего тридцать лет назад еще учили в школах по таким вот книгам.
DownJ, 5 мая 2013 г.
Эта книга — поиск себя, своего предназначения, смысла жизни.
Книга о Любви и Надежде.
Читала вслух слова отца Кириска про то, как изменилась жизнь родителей после рождения сына, о том что он весь, такой каким он является, останется в сыне. О том, что сын был всегда, даже когда его еще не было. Великолепные слова.
А еще описание зарождающейся любви, воспоминания о которой приходят на ум в самый темный момент жизни.
Книга заставляет подумать о действительно важных вещах. Наверное, иногда нужно из лодки своей жизни выкинуть все лишнее и ненужное, чтоб осталась самое-самое главное — любовь и надежда.
kerigma, 14 июня 2010 г.
«Пегий пес, бегущий краем моря» — повесть, уже гораздо больше похожая на то, чего я ждала от Айтматова вообще. Замкнутый мирок какого-то северного племени, мальчик, впервые вышедший в море на охоту со взрослыми мужчинами, и, как водится, трагедия. Эпическая история из жизни малого народа, о которой потом будут слагать нерифмованные песни и легенды с большим количеством сложных тропов. Все как водится в эпосе.
Нужно быть большим мастером, чтобы такая история не стала убийственно скучной. Признаюсь, по мере чтения я периодически вспоминала «Старика и море» и все больше опасалась, когда же от тоски засну сидя. Но ничуть не бывало. Потому что при всей эпичности самой истории она написана очень живо и реалистично. Не то чтобы страшно, но пробирает еще как. Несмотря на общее ощущение *правильности* — текст складывается очень гладко, и с героями происходит именно то, что и должно происходить, можно догадаться об исходе уже по первым страницам. Но при всем этом — написано великолепно, плавно, напевно, мягко и очень сильно. Непросто вчитаться, а потом непросто оторваться. У Айтматова удивительный слог, вроде бы простой, но при этом одновременно мягкий и слегка пафосный, слог, каким рассказывают легенды и притчи.
masterjack, 10 февраля 2009 г.
Очень атмосферное произведение, во время прочтения вам не раз захочется промочить горло =)
Илориан, 3 июля 2014 г.
Вот не люблю критиковать классиков. Потому что традиционно считается, что господа Толстые, Достоевские, Пушкины, Цветаевы (Айтматов туда же) и иже присные — это святое и должны нравиться всем. Если не нравятся — то серйозной литературы ты не понимаешь и читать тебе лишь про всяких вампиров да Гарри Потеров, в крайнем случае С.Кинга.
А вот я всё же рискну критикнуть «Пегого пса». Вот замечательное произведение о долге и самопожертвовании. Сюжет морально тяжёл и ярок. Но всё это буквально тонет в мифах о Рыбе-женщине. Всевозможным фантасмагорическим воспоминаниям отведено гораздо больше места в книге, чем развитию сюжетной линии. Картины борьбы за выживание настолько реалистично описаны, что читатель мог бы чуть ли не на физическом уровне ощущать боль персонажей. Но этого не происходит, так как внимание рассеивается на легенды и может быть начинаешь предаваться розовым мечтам.
Итак, что получилось? Жесткая драма, утопленная в цветах.
Чингиз Айтматов – Пегий пес, бегущий краем моря
Чингиз Айтматов – Пегий пес, бегущий краем моря краткое содержание
Пегий пес, бегущий краем моря читать онлайн бесплатно
Пегий пёс, бегущий краем моря
В непроглядной насыщенной летучей влагой и холодом приморской ночи, на всем протяжении Охотского побережья, по всему фронту суши и моря шла извечная, неукротимая борьба двух стихий – суша препятствовала движению моря, море не уставало наступать на сушу.
Гудело и маялось море во тьме, набегая и расшибаясь на утесах. Надсадно ухала, отражая удары моря, каменно твердая земля.
И вот так они в противоборстве от сотворения – с тех пор как день зачался днем, а ночь зачалась ночью, и впредь быть тому, все дни и все ночи, пока пребудут земля и вода в нескончаемом времени.
Все дни и все ночи…
Еще одна ночь протекала. Ночь накануне выхода в море. Не спал он той ночью. Первый раз в жизни не спал, первый раз в жизни изведал бессонницу. Уж очень хотелось, чтобы день наступил поскорее, чтобы ринуться в море. И слышал он, лежа на нерпичьей шкуре, как едва уловимо подрагивала под ним земля от ударов моря и как грохотали и маялись волны в заливе. Не спал он, вслушиваясь в ночь…
А ведь когда-то все было по-иному. Теперь такое невозможно даже представить себе, об этом теперь никто знать не знает, не догадывается даже, что, не будь в ту издавнюю пору утки Лувр, мир мог бы устроиться совсем по-другому – суша не противостояла бы воде, а вода не противостояла бы суше. Ведь в самом начале – в изначале начал – земли в природе вовсе не было, ни пылиночки даже. Кругом простиралась вода, только вода. Вода возникла сама из себя, в круговерти своей – в черных безднах, в безмерных пучинах. И катились волны по волнам, растекались волны во все стороны бесстороннего тогда света: из ниоткуда в никуда.
А утка Лувр, да-да, та самая, обыкновенная кряква-широконоска, что по сей день проносится в стаях над нашими головами, летала в ту: пору над миром одна-одинешенька, и негде ей было снести яйцо. В целом свете не было ничего, кроме воды, даже тростиночки не было, чтобы гнездо смастерить.
С криком летала утка Лувр – боялась, не удержит, боялась, уронит яйцо в пучину бездонную. И куда бы ни отправлялась утка Лувр, куда бы ни долетала она – везде и повсюду плескались под крыльями волны, кругом лежала великая Вода – вода без берегов, без начала, без конца. Извелась утка Лувр, убедилась: в целом свете не было места, где бы устроить гнездо.
И тогда утка Лувр села на воду, надергала перьев из с Боей груди и свила гнездо. Вот с того-то гнезда плавучего и начала земля образовываться. Мало-помалу разрасталась земля, мало-помалу заселялась земля тварями разными. А человек всех превзошел среди них – приноровился по снегу ходить на лыжах, по воде плавать на лодке. Стал он зверя добывать, стал он рыбу ловить, тем кормился и род умножал свой.
Да только если бы знала утка Лувр, как трудно станет на белом свете с появлением тверди среди сплошного царства воды. Ведь с тех пор, как возникла земля, море не может успокоиться, с тех пор бьются море против суши, суша против моря. А человеку подчас приходится очень туго между ними – между сушей и морем, между морем и сушей. Не любит его море за то, что к земле он больше привязан…
Приближалось утро. Еще одна ночь уходила, еще один день нарождался. В светлеющем, сероватом сумраке постепенно вырисовывалось, как губа оленя в сизом облаке дыхания, бушующее соприкосновение моря с берегом. Море дышало. На всем вскипающем соприкосновении суши и моря клубился холодный пар летучей мороси, и на всем побережье, на всем его протяжении стоял упорный рокот прибоя. ;
Волны упорствовали на своем: волна за волной могуче взбегали на штурм суши вверх по холодному и жесткому насту намытого песка, вверх через бурые, ослизлые завалы камней, вверх – сколько сил и размаха хватало, и волна за волной угасали, как выдох, на последней черте выплеска, оставляя по себе мгновенную пену да прелый запах взболтанных водорослей.
Временами вместе с прибоем выметывались на берег обломки льдин, невесть откуда занесенных весенним движением океана. Шалые льдины, вышвырнутые на песок, сразу превращались в нелепые беспомощные куски смерзшегося моря. Последующие волны быстро возвращались и уносили их. обратно, в свою стихию.
Исчезла мгла. Утро все больше наливалось светом. Постепенно вырисовывались очертания земли, постепенно прояснялось море.
Волны, растревоженные ночным ветром, еще бурунились у берегов беловерхими набегающими грядами, но в глубине, в теряющейся дали море уже усмирялось, успокаивалось, свинцово поблескивая в той стороне тяжкой зыбью.
Расползались тучи с моря, передвигаясь ближе к береговым сопкам.
В этом месте, близ бухты Пегого пса, возвышалась на пригористом полуострове, наискось выступавшем в море, самая приметная сопка-утес, и вправду напоминавшая издали огромную пегую собаку, бегущую по своим делам краем моря. Поросшая с боков клочковатым кустарниковым разнолесьем и сохранявшая до самого жаркого лета белое пятно снега на голове, как большое свисающее ухо, и еще большое белое пятно в паху – в затененной впадине, сопка Пегий пес всегда далеко виднелась окрест – и с моря и из лесу…
Отсюда, из бухты Пегого пса, поутру, когда солнце поднялось высотой на два тополя, отчалил в море нивхский каяк. В лодке было трое охотников и с ними мальчик. Двое мужчин, что помоложе и покрепче, гребли в четыре весла. На корме, правя рулем, сидел самый старший из них, степенно посасывая деревянную трубку, – коричневолицый, худой, кадыкастый старик, очень морщинистый – особенно шея, вся изрезанная глубокими складками, и руки были под стать – крупные, шишковатые в суставах, покрытые рубцами и трещинами. Седой уже. Почти белый. На коричневом лице очень выделялись седые брови. Старик привычно жмурился слезящимися, красноватыми глазами: всю жизнь ведь приходилось смотреть на водную гладь, отражающую солнечные лучи, – и, казалось, вслепую направлял ход лодки по заливу. А на другом конце каяка, примостившись, как кулик, на самом носу, то и дело мельком поглядывая на взрослых, с великим трудом удерживал себя на месте, чтобы поменьше крутиться, дабы не вызывать неудовольствие хмурого старейшины, черноглазый мальчик лет одиннадцати-двенадцати.
Мальчик был взволнован. От возбуждения ноздри его упруго раздувались, и на лице проступали скрытые веснушки. Это у него от матери – у нее тоже, когда она очень радовалась, появлялись на лице такие скрытые веснушки. Мальчику было отчего волноваться. Этот выход в море предназначался ему, его приобщению к охотничьему делу. И потому Кириск крутил головой по сторонам, как кулик, глядел повсюду с неубывающим интересом и нетерпением. Впервые в жизни отправлялся Кириск в открытое море с настоящими охотниками, на настоящую, большую добычу, в большом родовом каяке. Мальчику очень хотелось привстать с места, поторопить гребцов, очень хотелось самому взяться за весла, подналечь изо всех сил, чтобы быстрей доплыть до островов, где предстояла большая охота на морского зверя. Но такие ребяческие желания могли показаться серьезным людям смешными. Опасаясь этого, он всеми силами пытался не выдать себя. Но это не совсем удавалось. Трудно было ему скрыть свое счастье – горячий румянец отчетливо проступал на смуглых крепких щеках. А главное, глаза, сияющие, чистые, одухотворенные глаза мальчишечьи не могли утаить радости и гордости, переполнявших его ликующую душу. Впереди море, впереди большая охота.
Старик Орган понимал его. Углядывая прищуром глаз направление по морю, он замечал и настроение мальчишки, ерзающего от нетерпения. Старик теплел глазами – эх, детство, детство, – но улыбку в углах запавшего рта вовремя подавлял усиленным посасыванием полуугасшей трубки. Нельзя было открывать улыбку. Мальчик находился с ними в лодке не ради забавы. Ему предстояло начать жизнь морского охотника. Начать с тем, чтобы кончить ее когда-нибудь в море, – такова судьба морского добытчика, ибо нет на свете более трудного и опасного дела, нежели охота в море. А привыкать требуется сызмальства. Потому-то прежние люди говаривали: «Ум от неба, сноровка сызмальства». И еще говаривали: «Плохой добытчик – обуза рода». Вот и выходит: чтобы быть кормильцем, мужчина должен с ранних лет постигать свое ремесло. Пришел такой черед и Кириску, пора было натаскивать мальчишку, приучать его к морю.
Об этом все знали, все поселение клана Рыбы-женщины у сопки Пегого пса знало, что сегодняшний выход в плавание предпринимался ради него, Кириска, будущего добытчика и кормильца. Так заведено: каждый, кто рождается мужчиной, обязан побрататься с морем с малолетства, чтобы море знало его и чтобы он уважал море. Потому-то сам старейшина клана старик Орган и двое лучших охотников – отец мальчика Эмрайин и двоюродный брат отца Мылгун – шли в плавание, повинуясь заветному долгу старших перед младшими, в этот раз перед ним, мальчиком Кириском, которому предстояло отныне и навсегда познаться с морем, отныне и навсегда и в дни удач и неудач.
Рецензии на книгу Пегий пёс, бегущий краем моря
Внимание: данная рецензия содержит спойлеры. Показать?
В таком маленьком произведении, как «Пегий пес, бегущий краем моря» так много чему можно научиться.
Перед главным героем книги, мальчиком по имени Кириск стоит огромная ответственность. Он – это будущее рода. Он тот, кто будет ответственен за свой народ.
Одиннадцатилетнему Кириску предстоит его первое путешествие. Он вместе со своим отцом Эмрайином,главой клана Органом и двоюродным братом его отца Мылгуном отправляет в открытое море, которое сделает из него настоящего мужчину. Которое станет для него испытанием, будет ли он охотником, добыдчиком или нет.
Он полон радости и одновременно испытывает небольшой страх, но не показывает его, что вызывает уважение ближних. Во время всего плавания Кириск размышляет, о жизни, которую он больше не сможет вести. От чего ему придется оказаться, но и что он приобретет впоследствии.
Но все не так идеально, как кажется. По пути ко второму острову их настигает шторм. Из-за сильного тумана они забредают в неизвестные им края. Спустя несколько дней, когда уже запасы воды и еды на исходе,Орган решается на отчаянный шаг. Спасти Кириска,даже ценой своей жизни и остальных.
Эта история может тронуть Вас до глубины души и не оставит равнодушным. Мы переживаем все эмоции Кириска вместе с ним. Будь то радость или грусть. Мы сами находимся в этом плавании. Мы также надеемся увидеть в конце того самого Пегого пса,который ждет нашего возвращения.
Самопожертвование. А самого главного спойлера-то и не оказалось: не зря ли эта жертва была принесена?)))
@nuta2019, книга в бумаге около 80 с., если бы ещё и “главный спойлер” был, то это была бы не рецензия, а конспект =))
Психологическая драма или трагедия на уровне работ Уильяма Шекспира? Ода морю или гимн человеческой смелости и силе духа? Погружение в фольклор народов Камчатки или наблюдение за обыкновенными страшными буднями этих людей?
Не могу ответить на эти вопросы однозначно даже для самого себя, но это было мощно.
11-летнему мальчишке Кириску по мнению его племени пришла пора становиться мужчиной. Поэтому с отцом и старшими охотниками отправляется он на промысел далеко в Охотское море, к трем необитаемым островам, где тихо спят ни в чем не повинные, но наверное питательные нерпы. Но ни читателю, ни персонажам не следует расслабляться “ибо нет на свете более трудного и опасного дела, нежели охота в море”.
Я думал, что это будет история становления ребенка, а оказалось. На самом деле это не укладывается в голове. Мне, чтобы поесть, нужно идти “на охоту” в супермаркет. А самый опасный метод пропитания – покупки у торговок на одесском Привозе. Но ведь до сих пор есть места, где для относительно сытного ужина нужно рисковать жизнью, в прямом смысле.
Сильная вещь, и Чингиз Айтматов в своем репертуаре: он как бы сторонний наблюдатель, позволяет своим героям жить своей жизнью, а сам просто записывает их поведение, чувства, мысли. Но, если честно, Прощай, Гульсары! понравилась мне больше.
Вообще у нас с Айтматовым забавное недопонимание. В Прощай, Гульсары! я не ожидал увидеть главной героиней лошадь и был приятно удивлен. Даже несмотря на финал. А здесь ждал собаку в ключевой роли, но упомянутый в заглавии “пес” – это название песчаной сопки, тянущейся вдоль берега моря. Самолюбивого Охотского моря, в котором живет прародительница людей, Великая Рыба-женщина.
П.С. Нелюбителям описаний сюда категорически вход воспрещен. Вся книга – сплошное описание. Константин Паустовский отдыхает.
Прохожу мимо после пс)))
@loki, для тебя и писал пс)))
С первых страниц история мгновенно погружает в мрачную атмосферу туманной северной природы. Главный герой – 11 летний мальчик, которому пришла пора отправиться в море, чтобы осознать, что значит быть охотником, добытчиком и воином, бросая вызов судьбе в суровом неподвластном человеку море. Это жестокое, но честное испытание, где ему предоставляется возможность доказать себе и другим что он мужчина и достойный член общества нивхов. С первых минут море завораживает мальчика и он проникается любовью к неподвластной стихии, с которой ему придется сразиться. И в этом ему помогут трое сопровождающих его людей, среди которых отец мальчика и сам старейшина, отправившийся в это испытание, потому что для него важен каждый человек его клана, даже если это ребёнок.
Тема любви занимает одно из первых мест в этом произведении. Любовь матери и отца к сыну, мужа и жены, Органа и рыбы-женщины, являвшейся ему во сне, юношеская влюбленность Кириска – всё это отдельные истории переплетающиеся в итоге в одно.
Может показаться, что эта книга о страхе, голоде, о боли и потере и это частично правда, но всё это для того, чтобы показать насколько в человеке сильна вера в жизнь и спасение.
Удивительное произведение, жаль что не познакомилась с ним раньше.
Отличные отзываы на эту книгу уже с двух факультетов))) Надо бы тоже ознакомиться будет.
Что сказать об этом произведении? Если вы знакомы с творчеством Чингиза Айтматова, то никакие слова вам не нужны, чтобы начать читать эту книгу. “Пегий пес. ” – это книга о жизни простых рыбаков, их страхах и надеждах, о легендах и поверьях, которые пронизывают всю их жизнь. Чем-то мне напомнило “Старик и море”.
Маленький мальчик, для которого это, пожалуй, самый важный день в его жизни – ведь ему предстоит стать охотником, мужчиной. Его переполняет радость, ему не терпится уже пройти этот этап жизни и стать похожим на своего отца. Но мальчик еще не подозревает, чем все закончится. Прекрасно переданы чувства отца, на что он готов ради своего сына. Слезы наворачивались от мыслей отца насчет сына.
Как и в других произведениях Айтматова, тут не обошлось без элементов народных легенд и преданий. То, как они готовились к поездке, как мама мальчика оберегала его от бесов, сказания о Рыбе-женщине и утке Лувр – мы видим, что жизнь рыбаков настолько тесно связана с народными поверьями.
Но с другой стороны, данное произведение немного отличается от других книг Айтматова. Если в других романах описываются жизнь аула, какие-то острые социальные проблемы общества, взаимоотношение людей в обществе, то тут это изображено немного под другим углом.
И все сравнивают с Хэмом. Значит и в самом деле схожести есть)
Потрясающая повесть «Пегий пес, бегущий краем моря» талантливого Чингиза Айтматова не оставит равнодушным ни одного читателя. Ведь это небольшое по объему произведение содержит большую историю, полную искренней любви, храбрости и стоицизма.
Это произведение мне чем-то напомнило Старик и море Хемингуэя. Поэтому те, кто читал «Старик и море» обязаны по достоинству оценить «Пегого пса…».
Скажу честно, в начале я заскучала. Долгие описания отплытия, рассказы о Рыбе-женщине и утке Лувр меня утомили. Но буквально через пару десятков страниц, когда они уже отплыли и завязались разговоры, я не отрываясь «глотала» слово за словом, страницу за странницей, потому что очень хотелось узнать, чем все закончиться. Ведь история и вправду душераздирающая и искренняя.
Одиннадцатилетний Кириск первый раз идет на охоту со своим отцом Эмрайином, двоюродным братом отца Мылгуном и старейшиной Органом. Для мальчика очень важно это событие и его исход. Поэтому он изо всех сил старается сделать все, как можно лучше, и внимательно слушает указания старейшины (ведь за ним в море остается последнее слово). Но охотников настигает шторм. И когда кончаются запасы воды и еды, благородные мужчины решают сохранить жизнь Кириска ценой их собственных…
Как детально и правдиво описал все эмоции героев автор, что хотелось плакать, когда плачет герой, или радоваться, когда он радуется. Также автор умело показал характеры героев, что можно предугадать, как поступит тот в данной ситуации. И пейзажи… Они восхитительны! Пером Чингиза Айтматова было описано таинственное и притягательное море, острова и бухты.
Интересно название произведения. Пегий пес – это бухта, где живут все герои. Они назвали ее именно так из-за внешнего сходства с пегим псом. И когда охотники уплывают в море, то всегда ее видят. Им кажется, будто пегий пес показал им дорогу и бежит себе дальше краем моря. И когда охотники возвращаются на берегу их ждет верный Пегий пес. Вот такое поистине необычное название с глубоким смыслом.
Не могу оставить без внимания важную деталь в произведении, которая достойна уважения и подражания. Это отцовская любовь. Так приятно было читать диалоги Кириска и Эмрайина, ведь они полны любви и нежности. А ближе к концу произведения небольшие истории из жизни отца и сына открывались читателю, которые также заставили меня прослезиться.
Когда я узнала, что есть экранизация, то безумно обрадовалась. Планирую ее посмотреть. Надеюсь, она не запятнает такое удивительное произведение. Также я хочу продолжить знакомство с таким невероятно талантливым писателем.
Загрузка...