Деревянные кони – краткое содержание книги Абрамова

Алька

Лето. В последний раз главная героиня Аля Амосова была в родной деревне Летовке в прошлом году, на похоронах матери. Теперь она хотела как можно больше узнать о новостях от тётки Анисьи и Мани, которых приехала навестить. Они рассказали ей о главном — строительстве нового клуба и замужестве Алькиной подружки.

Аля пару лет назад переехала в город и работала в столовой официанткой, куда её устроил Аркадий Семенович. Неплохо зарабатывала и начальника хвалила. Она рассказала, что больше не живет со своим кавалером Владиславом Сергеевичем. Узнала, что он платит алименты и поняла, что материально не сможет их обеспечивать.

Алька настолько соскучилась по родной деревне, что захотела испытать все прелести сразу: и в баньке помыться, и побывать за дорогой, у черемухового куста, возле которого она, бывало, с отцом поджидала возвращавшуюся с пекарни усталую мать; и на лугу под горой, где все утро заливалась сенокосилка; и у реки.

Во время прогулки Алька встретила своих знакомых: не сразу узнавшую её соседку, Пеку Каменного на машине, о которой тот долго мечтал; разыграла свою учительницу Евлампию Никифоровну, зашла в почти достроенный новый клуб, где ей всё очень понравилось. Встретилась с подружками, помогла им косить сено, а потом весело и с визгами купалась в реке. Алька была безумно рада вернуться в родную для неё деревенскую атмосферу.

Дома за обедом Аля обсуждала с собравшимися в тёткином доме старухами все подряд: пенсии, иконы, ягоды, пользу живой воды. Потом пошли с Анисьей по ягоды. В лесу особый запах листвы напомнил Але покойную мать и навеял грусть. Но выйдя на дорогу, она снова встретила Пеку и, разгово­рившись с ним, отвлеклась от воспоминаний о матери. Вернувшись с прогулки, Алька встретила старуху Христофоровну. Та рассказала, что тропу к реке переименовали Паладьиной тропой в честь Алиной матери. Труженицей она была еще той — никто столько не прошел по этой тропе, сколько она. Дойдя до пекарни, где работала мать, Алька опять загрустила, ведь пекарня эта и довела мать до гроба. Она стояла и ждала, что вот-вот в окне появится её мать. Но этого не произошло, и Аля направилась к местному магазину.

Магазины были страстью девушки. Там она встретила Серёжу, по которому ещё не так давно вздыхала. Он был пьян. Поболтав с продавщицей Настей, Аля пошла дальше. Из головы не выходил Серёжа. Она вспомнила, как ей было с ним хорошо, и сравнила с тем, какой он сейчас.

Затем главная героиня направилась к старой подруге Лидке. В её доме многое изменилось, да и сама она очень похорошела. Лидка встретила подругу очень тепло, и они всё время обсуждали растущий живот Лиды. Она была беременна как раз от того Мити, который долгое время ухаживал за Алей.

Вернувшись из гостей, Аля с тёткой Анисьей разговорились о мужчинах. Тётка все расспрашивала Алю об её ухажёрах. Затем снова обсуждали Митю Ермолова. Алька не выдержала и заплакала, склонившись на плечо к Анисье: «Тетка, тетка, ‹…› пошто меня никто не любит?» Алька верила в любовь и завидовала Лидке с Митей. Тётка пыталась успокоить племянницу, говорила, какая она красивая и что все у неё сложится, затем потихоньку уложила Алю спать.

На следующий день Альке показалось, что её зовёт мать, и она проснулась. Родной дом Али уже много лет пустовал, и поэтому Аля жила у тетки. Босая, она побежала к материнскому дому. Вбежала во дворик, где всё сделано, как хотела мать, пробежала через ворота, через сени, забежала в комнату, где стояла кровать, на которой умерла мать, и прошептала: «Мама, я пришла». Но кроме кота Бусика в доме никто не откликнулся. Кот не ушёл из дому даже после смерти матери, и Аля стала корить себя за то, что мать родную на город променяла. «Мама, мама, я останусь. Слышишь? Никуда больше не поеду. шептала Аля. Слезы текли по её щекам».

Аля была решительно настроена остаться в деревне. Первым делом она прибралась в родительском доме. Как же все-таки прекрасно с утра самой топить печь, самой мыть полы, самой греть самовар. А какое наслаждение ходить босиком по чистому, намытому дому! Аля долго думала, кем будет работать и решила, что станет дояркой. Теперь она не понимала, зачем уехала в людный город обслуживать пьяных дядек, когда дома столько прелестей жизни. Маня и Анисья были против такого решения Али, но всё-таки девушка поехала в город за вещами.

Приехав в квартиру, в которой они два года жили с подругой, первым делом Аля разболталась с Томкой. Та собиралась на вечеринку и звала Альку с собой, но та отказалась. Узнав, что Аля собралась уезжать обратно в деревню, Томка уговорила её остаться и попробовать поработать с ней стюардессой междуна­родного класса. Вся решимость Альки пропала, ведь она мечтала о такой работе. Она осталась.

Через два года осенью Анисье пришло письмо от Али. Краткое, без объяснений: продавай дом, высылай деньги. Анисья за всю свою жизнь ни Альке, ни матери её не перечила, а тут упёрлась, не дрогнула. Мать с отцом всю жизнь в этот дом столько сил вкладывали. Вскоре Анисья слегла. Она всё ждала, что вот-вот откроется дверь и на пороге появится беззаботная, улыбающаяся Алька.

— Тетка, а я ведь нашла покупателя. Ну-ка, собирай скорее на стол, обмоем это дело.

Федор Абрамов – Деревянные кони

Описание книги “Деревянные кони”

Описание и краткое содержание “Деревянные кони” читать бесплатно онлайн.

Более двадцати лет прошло со дня смерти замечательного русского писателя Федора Абрамова, но его книги, честные и пронзительно искренние, продолжают свою жизнь.

В произведениях Ф.Абрамова талантливо воплощены подлинно народные характеры, воссоздана панорама жизни разных поколений наших современников, на плечи которых мятежный и тревожный двадцатый век возложил столько испытаний.

Каждая строка прозы Ф.Абрамова пронизана любовью и сочувствием автора к своим героям.

О приезде старой Милентьевны, матери Максима, в доме поговаривали уже не первый день. И не только поговаривали, но и готовились к нему.

Сам Максим, например, довольно равнодушный к своему хозяйству, как большинство бездетных мужчин, в последний выходной не разгибал спины: перебрал каменку в бане, поправил изгородь вокруг дома, разделал на чурки с весны лежавшие под окошками еловые кряжи и наконец, совсем уже в потемках, накидал досок возле крыльца – чтобы по утрам не плавать матери в росяной траве.

Еще больше усердствовала жена Максима – Евгения.

Она все перемыла, перескоблила-в избах, в сенях, на вышке, разостлала нарядные пестрые половики, до блеска начистила старинный медный рукомойник и таз.

В общем, никакого секрета в том, что в доме вот-вот появится новый человек, для меня не было. И все-таки приезд старухи был для меня как снег на голову.

В то время, когда лодка с Милснтьевчой и ее младшим сыном Иваном, у которого она жила, подошла к деревенскому берегу, я ставил сетку га другой стороне.

Было уже темновато, туман застилал деревенский берег, и я не столько глазом, сколько ухом угадывал, что там происходит.

Встреча была шумной.

Первой, конечно, прибежала к реке Жука-маленькая соседская собачонка с необыкновенно звонким голосом, – она на рев каждого мотора выбегает, потом, как колокол, загремело и заухало знакомое мне железное кольцоэто уже Максим, трахнув воротами, выбежал из своего дома, потом я услышал тонкий плаксивый голос Евгении:

“О, о! Кто к нам приехал-то. “, потом еще, еще голоса бабы Мары, старика Степана, Прохора. В общем, похоже было, чуть ли не вся Пижма встречала Милентьевну, и, кажется, только я один в эти минуты клял приезд старухи.

Мне давно уже, сколько лет, хотелось найти такой уголок, где бы все было под рукой: и охота, и рыбалка, и грибы, и ягоды. И чтобы непременно была заповедная тишина – без этих принудительных уличных радиодинамиков, которые в редкой деревне сейчас не гремят с раннего утра до поздней ночи, без этого железного грохота машин, который мне осточертел и в городе.

В Пижме я нашел все это с избытком.

Деревушечка в семь домов, на большой реке, и кругом леса – глухие ельники с боровой дичью, веселые грибные сосняки. Ходи – не ленись.

Правда, с погодой мне не повезло – редкий день не выпадали дожди. Но я не унывал. У меня нашлось еще одно занятие – хозяйский дом.

Ах, какой это был дом! Одних только жилых помещений в нем было четыре: изба-зимовка, изба-лестница, вышка с резным балкончиком, горница боковая. А кроме них были еще сени светлые с лестницей на крыльцо, да клеть, да поветь саженей семь в длину – на нее, бывало, заезжали на паре, – да внизу, под поветью, двор с разными станками и хлевами.

И вот, когда не было дома хозяев (а днем они всегда на работе), для меня не было большей радости, чем бродить по этому удивительному дому. Да бродить босиком, не спеша. Вразвалку. Чтобы не только сердцем и разумом, подошвами ног почувствовать прошлые времена,

Теперь, с приездом старухи, на этих разгулах по дому надо поставить крест – это было мне ясно. И на моих музейных занятиях – так я называл собирание старой крестьянской утвари и посуды, разбросанной по всему дому, – тоже придется поставить крест. Разве смогу я втащить в избу какой-нибудь пропылившийся берестяный туес и так и этак разглядывать его под носом у старой хозяйки? Ну, а о всяких там других привычках и удовольствиях, вроде того чтобы среди дня завалиться на кровать и засмолить папиросу, об этом и думать нечего.

Я долго сидел в лодке, приткнутой к берегу.

Уже туман наглухо заткал реку, так что огонь, зажженный на той стороне, в доме хозяев, был похож на мутное желтое пятно, уже звезды высыпали на небе (да, все вдруг – и туман, и звезды), а я все сидел и сидел и распалял себя.

Меня звали. Звал Максим, звала Евгения, а я закусил удила и – ни слова. У меня даже одно время появилась было мыслишка укатить на ночлег в Русиху – большую деревню, километра за четыре, за три вниз по реке, да я побоялся заблудиться в тумане.

И вот я сидел, как сыч, в лодке и ждал. Ждал, когда на той стороне погаснет огонь. С тем, чтобы хоть ненадолго, до завтра, до утра, отложить встречу со старухой.

Не знал сколько продолжалось мое сиденье в лодке.

Может быть, два часа, может быть – три, а может, и четыре. Во всяком случае, по моим расчетам, за это время можно было и поужинать, и выпить уже не один раз, а между тем на той с троне и не думали гасить огонь, н желтое пятно все так же маячило в тумане.

Мне хотелось есть – давеча, придя из лесу, я так спешил на рыбалку, что даже не пообедал, меня колотила дрожь – от сырости, от ночного холода, и в конце концов – не пропадать же – я взялся за весло.

Огонь на той стороне сослужил мне неоценимую службу. Ориентируясь на него, я довольно легко, не блуждая в тумане, переехал за реку, затем так же легко по тропинке, мимо старой бани, огородом поднялся к дому.

В доме, к моему немалому удивлению, было тихо, и, если бы не яркий огонь в окошке, можно было бы подумать, что там уже все спят.

Я постоял-постоял под окошками, прислушиваясь, и решил, не заходя в избу, подняться к себе на вышку.

Но зайти в избу все-таки пришлось. Потому что, отворяя ворота, я так брякнул железным кольцом, что весь дом задрожал от звона.

– Сыскался? – услышал я голос с печи. – Ну, слава богу. А я лежу и все думаю, хоть бы ладно-то все было.

– Да чего неладно-то! – с раздражением сказала Евгения. Она тоже, оказывается, не спала. – Это вот для тебя светильню-то выставила, – кивнула Евгения на лампу, стоявшую на подоконнике за спинкой широкой никелированной кровати. – Чтобы, – говорит, – постоялец в тумане не заблудился. Ребенок постоялец-то! Сам-то уж не сообразит, что к чему.

– Да нет, всяко бывает, – опять отозвалась с печи старуха. – Кой год у меня хозяин всю ночь проплавал по реке, едва к берегу прибился. Такой же вот туман был.

Евгения, охая и морщась, начала слезать с кровати, чтобы покормить меня, но до еды ли мне было в эти минуты! Кажется, никогда в жизни мне не было так стыдно за себя, за свою безрассудную вспыльчивость, и я, так и не посмев поднять глаза кверху, туда, где на печи лежала старуха, вышел из избы.

Утром я просыпался рано, как только внизу начинали ходить хозяева.

Но сегодня, несмотря на то, что старый деревянный дом гудел и вздрагивал каждым своим бревном и каждой своей потолочиной, я заставил себя лежать до восьми часов: пусть хоть сегодня не будет моей вины перед старым человеком, который, естественно, хочет отдохнуть с дороги.

Но каково же было мое удивление, когда, спустившись с вышки, я увидел в избе только одну Евгению!

– А где же гости? – Про Максима я не спрашивал.

Максим после выходного на целую неделю уходил на свой смолокуренный завод, где он работал мастером.

– А гости были да сплыли, – веселой скороговоркой ответила Евгения. – Иван домой уехал – разве не чул, как мотор гремел, а мама, та, известно, за губами ушла.

– За губами! Милентьевна за грибами ушла?

– А чего? – Евгения быстро взглянула на старинные, в травяных узорах часы, висевшие на передней стене рядом с вишневым посудным шкафчиком. – Еще пяти не было, как ушла. Как только начало светать.

– Ушла-то? Как не одна. Что ты! Который год я тут живу? Восьмой, наверно. И не было вот годочка, чтобы она в это время к нам не приехала. Всего наносит. И соленых, и обабков, и ягод. Краса Насте. – Тут Евгения быстро, по-бабьи оглянувшись, перешла на шепот: – Настя и живет-то с Иваном из-за нее. Ей-богу! Сама сказывала весной, когда Ивана в город возила от вина лечить. Горькими тут плакала. “Дня бы, говорит, не мучилась с ним, дьяволом, да мамы жалко”. Да, вот такая у нас Милентьевна, – не без гордости сказала Евгения, берясь за кочергу. – Мы-то с Максимом оживаем, когда она приезжает.

И это верно. Я никогда еще не видел Евгению такой легкой и подвижной, ибо по утрам она, шлепая но дому в старых разношенных валенках и в стеганой телогрее, всегда стонала и охала, жаловалась на ломоту в ногах, в пояснице – у нее была тяжелая жизнь, как, впрочем, у всех деревенских женщин, юность которых пала на военную страду: только с багром в руках она тринадцать раз прошла всю реку от вершины до устья.

Сейчас я глаз не мог отвести от Евгении. Просто чудо какое-то произошло, будто ее живой водой вспрыснули.

Железная кочерга не ворочалась, плясала в ее руках. Печной жар трепетал на ее смуглом моложавом лице, и черные круглые глаза, такие сухие и строгие, сейчас мягко улыбались.

На меня тоже напал какой-то непонятный задор. Я быстро сполоснул лицо, сунул ноги в калоши и выскочил на улицу.

Туман стоял страшенный – я только теперь понял, что на окошках не занавески белели. Реку затопило с берегами. Даже верхушек прибрежных елей на той стороне не было видно.

Рецензии на книгу « Деревянные кони »

Фёдор Абрамов

Более двадцати лет прошло со дня смерти замечательного русского писателя Федора Абрамова, но его книги, честные и пронзительно искренние, продолжают свою жизнь.
В произведениях Ф. Абрамова талантливо воплощены подлинно народные характеры, воссоздана панорама жизни разных поколений наших современников, на плечи которых мятежный и тревожный двадцатый век возложил столько испытаний.
Каждая строка прозы Ф. Абрамова пронизана любовью и сочувствием автора к своим героям.

Лучшая рецензия на книгу

не хочется банальных слов о самобытности такой литературы или о корнях, которые не стоит забывать, да и мир, который открывает перед нами автор – мир небольшой русской деревни, сегодня будет непривычным (я бы даде сказал – «экзотическим»), для большинства читателей. не знаю, как другие, но лично я в деревне уже не помню и когда был, да и опять же, деревня ныне, и деревня у федора абрамова – это две разные деревни….

Скажи-ко на милость, виновата ли жена, что все дети обличьем в ей, а не в отца, а у него и за то взыск: «Чей это голубель за столом рассыпан?» Все так допрашивал маму, когда напьется. А чего бы, кажись, допрашивать? Сам темный, небаскящий, как головешка копченая, лицо в шадринах, оспой болел, как, скажи, овцы ископытили… Да радоваться надо, бога вечно молить, что дети не в тебя…

======
прочитано в рамках игры “открытая книга”

не скажу, что популярное для меня лично направление в литературе, а зря, а совершенно зря. ну вот, по поговорке «лучше поздно, чем никогда», я и взял в руки книгу.

не хочется банальных слов о самобытности такой литературы или о корнях, которые не стоит забывать, да и мир, который открывает перед нами автор – мир небольшой русской деревни, сегодня будет непривычным (я бы даде сказал – «экзотическим»), для большинства читателей. не знаю, как другие, но лично я в деревне уже не помню и когда был, да и опять же, деревня ныне, и деревня у федора абрамова – это две разные деревни….

читая книгу вспоминались не деревянные кони, но резные наличники. их много в исторической части козьмодемьянска – города, где я родился.
в центре повествования небольшой повести «деревянные… Развернуть

В эту книгу лауреата Государственной премии СССР Федора Абрамова вошли давно полюбившиеся читателям произведения “Пелагея”, “Алька”, “Деревянные кони”, “Вокруг да около” и другие.
Основная тема сборника – современная деревня. Писателя волнуют прежде всего социально-нравственные проблемы, которыми живет наше время.

Авторский сборник
431 стр.
Формат 84×108/32 (130х200 мм)
Тираж 200000 экз.
Твердый переплет

Поделитесь своим мнением об этой книге, напишите рецензию!

Рецензии читателей

Маленькая повесть об очень нелегкой судьбе пожилой уже крестьянки Милентьевны, про которую мы узнаем из рассказов Евгении, ее невестки. Тяжелая была у нее жизнь: в 16 лет отдали замуж и с тех пор не было ничего, кроме непосильной работы, бесконечных забот по хозяйству, заботы о своей семье. Вырастила двух сыновей, да потеряла их на войне. а дочь, не выдержав позора, покончила с собой. Но не сломалась, выстояла, выжила. На судьбу не жаловалась и никогда не прекращала работать, даже будучи уже совсем старенькой, каждое утро продолжала ходить в лес за грибами. Как-то раз совсем ее уже потеряли, но вернулась Милентьевна, с коробкой грибов и очень уставшая, слегла. Но, видимо, такой стержень внутри имела, что встала через два дня для того, чтобы внучку в школу проводить, несмотря на сильный дождь, грязь и холод, а все потому, что слово дала проводить и ничто не могло помешать ей сдержать свое обещание. Вот такая женщина, слабая здоровьем, с непосильной ношей в душе, но сильная духом. И ведь не жаловалась никому на свою горькую судьбу, не прекращала работать, лишь иногда, вспоминая прошлое, пробежит по телу дрожь, да и ту никто не заметит.
Недавно прочитала “Сто лет одиночества” Маркеса, так там столько всего надо было наворотить, чтобы под соусом “глубокой философии” донести прописные истины, а тут, такая маленькая повесть, никаких заумных рассуждений и высоких цитат, а какая глубина. Это, безусловно, талант.

Маленькая повесть об очень нелегкой судьбе пожилой уже крестьянки Милентьевны, про которую мы узнаем из рассказов Евгении, ее невестки. Тяжелая была у нее жизнь: в 16 лет отдали замуж и с тех пор не было ничего, кроме непосильной работы, бесконечных забот по хозяйству, заботы о своей семье. Вырастила двух сыновей, да потеряла их на войне. а дочь, не выдержав позора, покончила с собой. Но не сломалась, выстояла, выжила. На судьбу не жаловалась и никогда не прекращала работать, даже будучи уже совсем старенькой, каждое утро продолжала ходить в лес за грибами. Как-то раз совсем ее уже потеряли, но вернулась Милентьевна, с коробкой грибов и очень уставшая, слегла. Но, видимо, такой стержень внутри имела, что встала через два дня для того, чтобы внучку в школу проводить, несмотря на сильный… Развернуть

Вечный студент

Сайт, посвященный культуре, гуманности, истории и самопознанию

Photo Gallery Slideshow

Подписаться на блог по эл. почте

Поиск

Финалист конкурса «На Благо Мира»

Изображение

Аранжировка на заказ

Профессиональный композитор принимает заказы на аранжировку музыкальных произведений любых стилей, жанров и сложности.

Обращаться alexandrkars547@gmail.com

Группа «Время и времена» ВКонтакте

Популярные записи и страницы

Facebook

Метки

«Деревянные кони» Федора Абрамова

В маленькой повести Ф.Абрамова «Деревянные кони» о конях почти ничего.

Деревянные кони — это старинные коньки на крышах изб в маленькой северной деревушке Пижме. Да и не в них дело. А дело в той, чьими силами и судьбой эта деревушка родилась.

Старенькая Василиса Милентьевна. Имя-то будто из русской стазки-былины.

Герой-рассказчик узнает о ней понемногу, постепенно. Будто приближает нам ее объектив кинокамеры.

Сперва деревушка Пижма, где поселился рассказчик, чтобы подальше от городского шума. Самая северная глушь 60-х годов прошлого XX века. Никакого транспорта, везде пешком.

И в деревушке, не особенно даже и древней, богатые избы на старинный манер и коньки на крыше.

А еще сказочное место в доме — поветь, чердачок над хлевом, где обычно хранится сено для скота и какой-нибудь крестьянский инвентарь.

Нашел там герой рассказа целый музей.

А в доме радостная тревога и суета — ждут мать хозяина, в гости жалует. И хозяин с хозяйкой намывают дом, поправляют, настилают все, для ее удобства.

Что тут должен подумать городской житель? Придет сейчас этакая грозная Баба-Яга и всех в шеренгу построит. Вот и ушел на весь день до самой ночи на рыбалку, чтобы с этой грозой не встретиться. Звали его к вечеру хозяева — не откликался. Думал, ночью потихоньку войдет и с гостьей не встретится.

Вот и совсем темно стало. А с реки видно, свет в доме не погас, светит, как маяк. Вернулся. Оказалось, старуха Милентьевна не велела гасить, чтобы не заблудился он в темноте. Очень тревожилась, не случилось ли с ним чего.

И не увидел ее еще герой, только тихий голос с печки слышал.

А утром — опять ее нет. Ушла чуть свет за грибами.

И только хозяйка, сноха Милентьевны, все рассказывает и рассказывает о ней, как о сказочной волшебнице.

Что ж такого удивительного сделала эта женщина? Совсем юная, только-только взятая женой в семью, заставила отчаявшихся, разуверившихся во всем ленивых, угрюмых мужиков первых революционных лет взяться за тяжелый труд, расчистить от леса новую землю под пашню. Так и родилась на новом месте деревушка Пижма. И застроить ее заставила юная Василиса именно так, как строили испокон веку. Дома, где было просторно огромным крестьянским семьям, дома на много поколений. И с коньками под крышами.

И поплатились за это мужики. Советская власть никак не могла согласиться с таким богатством, созданным собственными руками. Раскулачили мужиков и сослали куда-то далеко, а она осталась с маленькими детьми на руках.

И подняла — все своим бесконечным трудом и какой-то удивительной библейской кротостью. Пережила мужественно страшные годы и гибель дочки все с той же кротостью. Такой кротостью, что обе снохи души в ней не чают, как в родной матери.

И вот наконец, видим мы эту былинную богатыршу Василису Милентьевну. Вернулась из леса, маленькая, худенькая, совершенно промокшая и замерзшая. А иначе не может, как же, к детям в дом пришла, значит, кормить их надо. И все без единого слова. Хозяин с хозяйкой хлопочут, не знаю, что и делать с ней: заболеет ведь. А она от усталости даже кушать не стала, сразу на печку. Об одном только тревожится: грибы надо обработать.

И посмотрите, сколько разных эмоций вызывает ее образ у героя на протяжении всей маленькой повести. Сначала неприязнь и даже страх: грозная бабка-командирша. Потом стыд оттого, что она ждала его с рыбалки и тревожилась о нем, совершенно незнакомом человеке. Потом восхищение и какой-то благоговейный трепет перед ее героизмом от рассказа ее снохи. Потом острая жалость и тревога. Беспомощная, больная, старенькая — какая уж тут былинная героиня, ее только беречь и защищать.

Лежала два дня. На третий день встала и засобиралась домой. Внучка в первый класс идет, бабушка должна быть дома.

Должен был сын за ней приехать на машине — не приехал, дождь, дорогу размыло. И пошла она под дождем пешком. Потому что надо! Никто за нее это не сделает.

А почему все же «Деревянные кони»? Этот образ Древней Руси, возрожденный маленькой женщиной, вне времени. Это то, благодаря чему мы вечно восстаем из пепла.

Деревянные кони – краткое содержание книги Абрамова

Деревянные кони

Деревянные кони : рассказ // Новый мир. — 1970. — № 2. — С.73-90.

Евгения Зимирева
воспроизведены в издании:

Олёшина изба : повести и рассказы / Ф. А. Абрамов ; худож. Е. Н. Зимирев. — [Архангельск] : Сев.-Зап. кн. изд-во, 1976.

«Меня неудержимо потянуло в большой и шумный мир, мне захотелось работать, делать людям добро. Делать так, как делает его и будет делать до своего последнего часа Василиса Милентьевна, эта безвестная, но великая в своих деяниях старая крестьянка из северной лесной глухомани»

В жанровом отношении повесть «Деревянные кони» органично соединяет в себе черты социальной, психологической, философской, лирической прозы, притчи и сказки, а также жития и древнерусской повести. Эта насыщенность, ёмкость характеризует и проблематику произведения, и смысловое богатство его мотивов и образов.

Главная героиня повести — старая крестьянка Василиса Милентьевна — перерастает рамки реалистического характера, наделённого яркой индивидуальностью и неповторимой судьбой, и становится воплощением лучших качеств русского национального характера: разумности, сметливости, отваги, решительности, твёрдости, внутреннего благородства, исключительного трудолюбия, ответственности, совестливости, и при этом исключительной доброты.

Главное и самое ценное в героине Абрамова — её деятельная любовь, сострадательность, неустанное жертвенное служение людям. Эта щедрость её богатой души преображает мир вокруг неё. Хлебнувшая немало горя на своём веку, испытавшая беды и страдания, Василиса Милентьевна неустанно несла людям свет. Каждого из встреченных ею в жизни людей, в том числе и автора-повествователя, коснулся этот преображающий свет.

После отъезда Милентьевны повествователь осознаёт, что ему «захотелось работать, делать людям добро. Делать так, как делает его и будет делать до своего последнего часа Василиса Милентьевна, эта безвестная, но великая в своих деяниях старая крестьянка из северной лесной глухомани».

По единодушному мнению критиков и литературоведов, повесть «Деревянные кони» принадлежит к числу вершинных произведений Фёдора Абрамова и русской «деревенской прозы».

Игорь Дедков:

«Но посреди любой „игры“ она, Милентьевна, — настоящее, её тяжелейшая материнская судьба — доподлинное. Это она, старенькая, слабеющая, но доживающая в вечных хлопотах, в заботе и мыслях о других людях, вдруг привносит в спокойные дни слоняющегося городского гостя, сама о том не ведая, такой укор и такой урок серьёзного трудового отношения к жизни, к природе, к человеческому долгу на земле, что в нахлынувшем на гостя порыве „делать добро“, вернуться в „большой и шумный мир“ своего дела нет фальши, нет прекраснодушной болтовни, а есть желание хоть как-то, в меру сил, соответствовать открывшемуся образу жизни, нравственной стойкости, духовной и деятельной красоте этой крестьянки».

Дедков, Игорь. Возвращение к себе. — М., 1978. — С.226-229.

Милентьевна (Василиса Милентьевна)

«. безвестная, но великая в своих деяниях старая крестьянка из северной лесной глухомани».

«. Я увидел её — высокую, намокшую, с подоткнутым по-крестьянски подолом, с двумя большими берестяными коробками на руках, полнёхонькими грибов. Она устала, конечно. Это было видно и по её худому тонкому лицу, до бледности промытому нынешними обильными туманами, и по её заметно вздрагивающей голове. Но в то же время сколько благостного удовлетворения и тихого счастья было в её голубых, слегка прикрытых глазах. Счастья старого человека, хорошо, всласть потрудившегося. »

«Шестнадцати лет нашу Милентьевну взамуж выпихнули. Отец, родимый батюшко, на житье женихово позарился. Один парень в доме, красоваться будешь. А какая краса, когда дикарь на дикаре вся деревня?».

«Не было у меня молодости. И по-нонешнему сказать, не любила я своего мужа. ». Ревнивый муж десять лет никуда не выпускал её из Пижмы. «Да и куделю-то, бывало, пряла одна, а не на вечерянке». Но «покорила молодая Милентьевна пижемский зверюшник. Нет, не только своей кротостью и великим терпением, но и своей твердостью, своим кремневым характером».

Семью «их покулачили, когда зачались колхозы». Свекра и мужа выслали, она осталась с маленькими детьми на руках. Мужа потом вернули, но больным «что-то с головой сделалось — три раза стрелялся. Мужа схоронила — хлоп война. Два сына убито намертво, третий . сколько лет без вести пропадал, а потом и Санюшка петлю на матерь накинула. Вот ведь сколько у ей переживаний под старость. На десятерых разложить — много. А тут все на одни плечи».

Милентьевне уже под восемьдесят, но до сих пор она живет заботами о близких — сыновьях, внучке. «Уж не отдохнёт, не посидит без дела».

«Деревянные кони» [2009] спектакль по мотивам повестей «Деревянные кони», «Пелагея», «Алька»

Альберт Лиханов – Деревянные кони

Альберт Лиханов – Деревянные кони краткое содержание

Окончилась война, но отец мальчика, героя повести, все никак не вернется домой. Но это поправимо. А вот у его друга Васьки отец не вернется никогда. Горе целой деревни постигает мальчик.

Об ошибках (опечатках) в книге можно сообщить по адресу http://www.fictionbook.org/forum/viewtopic.php?t=3129 . Ошибки будут исправлены и обновленный вариант появится в библиотеках.

Деревянные кони – читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)

Война кончилась, а отец не возвращался. И письма от него приходили редко. Бабушка, мама и я по многу раз на день заглядывали в почтовый ящик, но там было пусто.

Иногда я ходил встречать поезда. На перрон бесплатно не пускали, надо было покупать билеты – странно, за встречи и прощания брали деньги, – и я пробирался вдоль путей, мимо цистерн и товарных вагонов, устраивался где-нибудь в уголке вокзального перрона, чтобы не попадаться на глаза злым теткам в красных фуражках. Поезда приходили и уходили, у ворот, выходивших на вокзальную площадь, образовывались пробки: военные, возвращаясь домой, очень торопились, и я их понимал, улыбался, вглядываясь в их лица, искал отца, надеясь на удачу – мало ли чего не случается, а вдруг он обгонит свое письмо, в котором напишет о возвращении.

Но отца не было. Не так-то просто кончаются войны.

Однажды я шел с вокзала, стегая прутиком по лопухам, и думал об отце. Возле дома, во дворе, поросшем густой травой, было тихо, только скрипели тротуарные доски под моими ногами. Вначале я не обратил на тишину внимания: я шел задумавшись, опустив голову. Но потом тишина испугала меня. Тихо не должно быть, сейчас должно быть шумно, должен слышаться веселый лай. Я испугался за Тобика: если он порвал цепочку, его могут поймать собачники.

Я поднял голову и остановился. Тобик был жив и здоров, и цепочка его поблескивала, но он не обращал на меня никакого внимания, хотя не слышать моих шагов не мог. Это даже по ушам было видно, как он их ко мне, назад, оттягивал.

Перед Тобиком, прислонясь к косяку, стоял незнакомый парень. Одной ногой он упирался в собачью будку, а мой верный пес предательски шевелил кончиком хвоста, одобряя такую наглость, давая этому парню вести себя тут по-хозяйски.

Странные чувства смешались во мне: и обида на Тобика, и ревность к парню, на чью сторону Тобик так быстро перекинулся, и удивление – не удивляться новому парню было невозможно.

Прежде всего потому, что он был в сапогах. В сапогах с отогнутыми голенищами. Сапоги в городе, да еще в такую жару, носили только солдаты, а вот чтобы кто-нибудь так загибал голенища, я вообще не видел. Из сапог двумя широкими фонарями топорщились черные в полосочку штаны. Дальше шла рубаха – светло-зеленая, с короткими рукавами, а у ворота трепыхался красный пионерский галстук.

Как видите, кроме сапог, ничего особенного. И только из-за них, пусть даже с отогнутыми голенищами, я бы останавливаться как вкопанный не стал.

Дело было не в этом.

Дело было в том, что широкоплечий пионер, поставив нагло один сапог на собачью будку… курил…

Вообще-то в том, что пионер может курить, тоже нет ничего удивительного. Даже сейчас. А тогда тем более. Я много раз видел, как пионеры, забравшись за поленницу в нашем дворе, курили папиросы, предварительно сняв галстуки и сунув их в карман. Старшие ребята курили и в школьной уборной, как-то по-хитрому пуская дым в собственные рукава, на случай, если войдет учитель. И ничего особенного в этом не было, потому что те пионеры курили таясь.

А этот курил открыто! Вот в чем дело!

Галстук развевался у него на груди, ветер полоскал его светлые волосы, и голубой дым рвался из ноздрей.

Стукнула дверь, и на крыльцо вышла моя мама. Она приветливо посмотрела на широкоплечего пионера и улыбнулась ему. Вот так штука! Я стоял ошарашенный.

Увидев маму, парень тоже улыбнулся и даже не зажал папироску в кулаке, а, наоборот, еще глубже затянулся и пустил изо рта дымный шлейф. Дверь снова стукнула, на улицу вышла бабушка, а за ней тетя Сима, которой бабушка сдавала комнату, и еще какая-то женщина, русая и круглолицая, с двумя корзинами в руке.

– Василей, – сказала строго незнакомая женщина, обращаясь к курящему пионеру, – дак я пошла. Смотри тут, не больно дымокурь-то. Тетю Симу слушай. И голос-то приглушай!

И тут я услышал голос странного парня.

– Аха! – сказал он хриплым мужицким басом.

Только это «аха» и произнес. Всего-навсего одно слово.

Во мне будто что-то сломалось. Только что я глядел на курящего пионера, приоткрыв рот, и удивлялся. Теперь я уже не удивлялся. Я его уважал. Ведь раз он курил при взрослых, не снимая галстука, значит, он имел такое право!

Курящий пионер остался во дворе, а я вслед за мамой вошел в дом.

Она кивнула на стол, чтоб я садился, подняла с полу большую кастрюлю и сняла крышку. Я охнул. Никогда я еще не видел сразу столько молока. Кастрюля была полнехонька. До краев.

– Откуда это? – удивился я.

Но мама только буркнула:

Я навалился на молоко, уписывал его с хлебом, аж за ушами запищало.

Вошла бабушка, вздохнула у меня за спиной – я ее по одному вздоху в темноте могу за много шагов узнать.

– Ну вот! – сказала бабушка и снова вздохнула.

Мама укоризненно посмотрела на нее, будто осуждала за что-то. Опять, наверное, за комнату. Они часто про это говорили. Больше, правда, шепотом, потому что стенка была дощатая, не капитальная, и все было слышно, что там делается, у квартирантки тети Симы. И что у нас делается, ей тоже слышно было.

Мама все бабушку ругала, зачем мы ту комнату квартирантам сдаем. История эта довольно длинная, но я ее уже наизусть выучил. До войны никакой той комнаты не было. Была одна большая, и в ней мы все вчетвером жили – папа, мама, бабушка и я. А когда война началась и жить стало трудно, бабушка большую комнату надвое разгородила. Теперь война уже кончилась, но бабушка квартирантов все пускала, может, потому, что денег все еще не хватало, а может, по привычке.

Мама шептала бабушке, что вот скоро вернется из армии отец, – что же, нам тут так и тесниться? Бабушка кивала головой, соглашалась и говорила, будто тетю Симу она предупредила и, как только приедет отец, она сразу съедет и стенку отец разберет.

– Прямо в первый же день! – клялась бабушка, и мама уступала, потому что действительно жилось еще трудно.

– Ну вот! – повторила, опять вздыхая, бабушка и, словно оправдываясь, произнесла: – Хоть теперь с молоком будем.

– Мама! – воскликнула мама шепотом – это она к бабушке, сами понимаете, обращалась – и возмущенно на нее поглядела.

– А что «мама»! – прошептала ей в ответ бабушка. – Ведь не на небе живем!

Бабушка помолчала, словно в нерешительности, и добавила:

– Ну и потом помочь надо: видишь, какие обстоятельства – некуда пареньку деться!

– Значит, будет у нас жить? – спросил я. Курящий пионер в сапогах с отогнутыми голенищами не выходил у меня из головы.

Они не ответили. Мама внимательно разглядывала меня, будто хотела что-то сказать, да забыла.

– Коля, – сказала она наконец, – вот этот мальчик… Вася… – Мама мялась, не решалась что-то такое сказать. – Так ты это… как бы тебе объяснить… Так ты с ним не очень-то… понимаешь… дружи.