«Стальное горло» – краткое содержание рассказа М.А. Булгакова

Краткое содержание «Стального горла» Булгакова позволит быстро ознакомиться с интереснейшим сюжетом, который не оставит равнодушным ни взрослого, ни ребёнка.

Переживания молодого врача

Рассказ написан от лица молодого врача, который на протяжении 24-х лет проживает в огромном шумном городе и уверен, что вьюга воет лишь в романах. 48 дней назад он с отличием окончил медицинский университет. Теперь его направляют в Никольское, там он будет заведовать местной лечебницей. На главного героя подобная мысль наводит настоящий ужас.

Он очень переживает, что не сможет помочь кому-то из больных из-за банального недостатка опыта или даже нанесёт вред. Вдруг, например, привезут женщину, у которой будут сложные роды, или больного с ущемлённой грыжей. Подобную операцию он наблюдал всего один раз в жизни во время своего обучения, но никогда не делал её сам.

Рассказчик хочет работать в большой больнице, чтобы рядом находились его более подкованные коллеги, с которыми всегда можно было бы посоветоваться в случае спорного вопроса. Молодой врач мечтает попасть в уездный город, где, по крайней мере, есть электричество, этот населённый пункт находится в сорока вёрстах от Никольского. Однако, к сожалению, у него нет возможности что-то изменить, к тому же он и сам прекрасно осознаёт, что это проявление малодушия. Ведь он учился в медицинском университете совсем не для этого.

Каждый день он проводит много времени за изучением медицинских справочников, нередко засыпая над учебниками.

Первый сложный случай

Однажды поздним ноябрьским вечером к нему приносят трёхлетнюю малышку по имени Лида с красивыми синими глазами. Бедняжка задыхается. Лицо матери искажено, она будто бы беззвучно плачет. Мама и бабушка утверждают, что девочке нездоровится уже 5 дней. Доктор тут же определяет, что это дифтерит, в горле у ребёнка находится что-то:

Он возмущён такой безответственностью родственников, ведь они должны были спохватиться гораздо раньше, а теперь Лиду едва ли удастся спасти, она находится при смерти.

Ребёнку срочно нужна трахеотомия, мать и бабка отказываются от неё. Они никак не могут понять, как можно разрезать горло. Врач всё им объясняет и уговаривает согласиться на эту операцию, ведь, в противном случае, бедный ребёнок умрёт уже буквально через час. В итоге родные сдаются.

Главный герой испытывает жуткий страх, ведь ему ещё ни разу не доводилось даже присутствовать на трахеотомии, не то что самостоятельно её проводить. Он бежит листать учебник. Он сильного стресса слова прыгают у него перед глазами, и он ничего не в силах понять.

Врач осознает, что уже слишком поздно что-то менять, и идёт в операционную.

Успешная операция

Доктору помогают 2 акушерки и молодой способный фельдшер. Операция проходит трудно, главному герою никак не удаётся отыскать дыхательное горло. Ему ясно, что сейчас он попросту убьёт малышку, в отчаянии он ковыряет ножом в ране. Врач делает глубокий надрез и, наконец, обнаруживает дыхательное горло. Внезапно его помощник падает в обморок, он тянет за собой горло. К счастью, девушка успевает перехватить у него инструменты.

Больной проделывают в горле отверстие и вставляют туда специальную трубочку, через которую бедняжка теперь может дышать. Малышка со свистом делает вдох, теперь она спасена. Акушерки счастливы. Врач успокаивает мать, сообщая ей, что дочка жива. Он объясняет, что пока серебряная трубка находится в горле, девочка не может разговаривать.

Молодой врач тут же приобретает славу в округе. Все говорят, что он заменил умирающему ребёнку горло на железное. Многие местные жители даже ездят поглядеть на выжившую малышку, как на настоящее чудо.

После успешной операции врач провёл множество других операций, гораздо страшнее этой. В больницу стало обращаться больше больных. Одна из акушерок уверена, что доктор приобрёл славу благодаря трахеотомии.

Проблемы, рассматриваемые автором

В своём произведении автор описывает, как молодой врач, пребывая в своих мыслях, боится ответственности, однако он всё же берёт себя в руки, понимая, что он в больнице единственный доктор. Только от него зависит жизнь больного ребёнка. Он просто не имеет права признаться в недостатке врачебного опыта и обречь пациентку на смерть.

«Стальное горло» — один из автобиографических рассказов Булгакова. Он был включен в цикл «Записки юного врача», который публиковался в журналах:

• «Красная панорама»;
• «Медицинский работник».

Сборник полностью состоит из воспоминаний и впечатлений автора, образующих одну целую картину подобно калейдоскопу. Михаил Афанасьевич показывает на самом себе путь становления медицинского специалиста и повествует о нелёгкой участи, которая выпала на долю молодого малоопытного врача, единственного в крошечной деревне.

В своём рассказе Булгаков рассматривает проблему силы духа и профессионализма человека. Невзирая на страх и отсутствие реального опыта, главный герой берёт на себя ответственность, он отнимает у мамы крошечное дитя, умирающее от дифтерийного крупа.

Мужчина демонстрирует истинное человеколюбие, а родные малышки олицетворяют невежество, ведь они могли увеличить шансы бедняжки на выздоровление, если бы обратились за врачебной помощью раньше.

Анализ произведения

Доктор решается на смелый поступок — сделать непростую операцию по книжке. Ему очень хочется помочь этому ребёнку кукольной внешности. Удачно проведённая операция способствует накоплению профессионального опыта и служит началом работы молодого врача. Местные жители воспринимают доктора как героя, а спасённую им маленькую Лиду — как настоящее чудо света.

Произведение учит читателя:

• смелости;
• храбрости;
• готовности рисковать.

В ходе анализа «Стального горла» Булгакова становится очевидно, что произведение раскрывает суть истинного человеколюбия, напоминает о важности взаимопомощи, отзывчивости, принципа некровного братства, абсолютной профессиональной самоотдачи. Именно это объясняет то, что рассказ завершается описанием дома главного героя, который автор называет следующими словами:

Доктор понимает, какой важной является его миссия в этом мире — спасать других людей.

Если нужно написать сочинение по «Стальному горлу», можно ознакомиться с пересказом текста. Это поможет справиться с задачей и сэкономить ценное время. Конечно, в идеале следует всё же изучить и оригинальную версию рассказа, это позволит лучше понять замысел автора.

Отзывы читателей

Это произведение было написано Михаилом Афанасьевичем в 1925 году. Я всегда была убеждена, что врачебная практика — самая трудная деятельность. Этот небольшой рассказ является наглядным подтверждением.

Было бы любопытно узнать, действительно ли в жизни писателя имели место подобные события, или же это только вымысел? Мне почему-то кажется, что Булгакову довелось всё это пережить в реальности, ведь он работал врачом. Насколько мне известно, он был военным хирургом, поэтому описанный случай может быть настоящей историей. Не исключено, что сам автор делал такую операцию или же наблюдал за тем, как этим занимается кто-то из его коллег.

Я считаю, что этот маленький рассказ смело можно назвать истинным шедевром. Мне немного грустно оттого, что роман «Мастер и Маргарита» затмил остальные творения этого человека. Хочу, чтобы все знали, что у Булгакова ещё есть множество других не менее гениальных произведений, и «Стальное горло» — одно из них. Оно однозначно имеет литературный и высокоморальный вес.

С проблемой, описываемой в этом рассказе, довелось столкнуться многим начинающим докторам, и я невольно оказался в их числе. Подобно главному герою я был вынужден делать то, в чем не был специалистом. К счастью, у меня, как и у этого молодого доктора, всё завершилось успешно. Настоящему врачу всегда приятно осознавать, что от него зависят человеческие жизни и судьбы.

Не всегда всё идёт гладко, встречаются и трудности, и неожиданности, но никогда нельзя опускать руки и сдаваться. В состоянии острого стресса мозг активизируется и каким-то чудом удается вспомнить ранее изученный книжный материал. Да, у каждого врача есть своё кладбище, но в любой ситуации нужно сделать всё, что от тебя зависит. Тогда удачных случаев будет гораздо больше. Залог успешной работы врача, я считаю, — абсолютная самоотдача и понимание, что делаешь доброе дело.

Недавно прочитала «Стальное горло» и была поражена, это действительно замечательный рассказ, который я всем рекомендую. Работа доктора трудна и очень ответственна, её нужно уважать. По моему мнению, этот рассказ непременно стоит включить в школьную программу. Произведение читается как на одном дыхании, я его изучила всего за час, получив массу удовольствия. Мне кажется, что у меня что-то изменилось внутри после ознакомления с этой книгой.

Стальное горло. М. А. Булгаков

Итак, я остался один. Вокруг меня — ноябрьская тьма с вертящимся снегом, дом завалило, в трубах завыло. Все двадцать четыре года моей жизни я прожил в громадном городе и думал, что вьюга воет только в романах. Оказалось: она воет на самом деле. Вечера здесь необыкновенно длинны, лампа под синим абажуром отражалась в черном окне, и я мечтал, глядя на пятно, светящееся на левой руке от меня.

Мечтал об уездном городе — он находился в сорока верстах от меня. Мне очень хотелось убежать с моего пункта туда.

Там было электричество, четыре врача, с ними можно было посоветоваться, во всяком случае не так страшно. Но убежать не было никакой возможности, да временами я и сам понимал, что это малодушие. Ведь именно для этого я учился на медицинском факультете…

«…Ну, а если привезут женщину и у нее неправильные роды? или, предположим, больного, а у него ущемленная грыжа? Что я буду делать? Посоветуйте, будьте добры.» Сорок восемь дней тому назад я кончил факультет с отличием, но отличие само по себе, а грыжа сама по себе. Один раз я видел, как профессор делал операцию ущемленной грыжи. Он делал, а я сидел в амфитеатре. И только холодный пот неоднократно стекал у меня вдоль позвоночного столба при мысли о грыже. Каждый вечер я сидел в одной и той же позе, налившись чаю: под левой рукой у меня лежали все руководства по оперативному акушерству, сверху маленький Додерляйн. А справа десять различных томов по оперативной хирургии, с рисунками. Я кряхтел, курил, пил черный холодный чай…

И вот я заснул: отлично помню эту ночь — 29 ноября, я проснулся от грохота в двери. Минут пять спустя я, надевая брюки, не сводил молящих глаз с божественных книг оперативной хирургии. Я слышал скрип полозьев во дворе: уши мои стали необычайно чуткими. Вышло, пожалуй, еще страшнее, чем грыжа, чем поперечное положение младенца: привезли ко мне в Никольский пункт-больницу в одиннадцать часов ночи девочку. Сиделка глухо сказала:

— Слабая девочка, помирает… Пожалуйте, доктор, в больницу…

Помню, я пересек двор, шел на керосиновый фонарь у подъезда больницы, как зачарованный смотрел, как он мигает. Приемная уже была освещена, и весь состав моих помощников ждал меня уже одетый и в халатах. Это были: фельдшер Демьян Лукич, молодой еще, но очень способный человек, и две опытных акушерки — Анна Николаевна и Пелагея Ивановна. Я же был всего лишь двадцатичетырехлетним врачом, два месяца назад выпущенным и назначенным заведовать Никольской больницей.

Фельдшер распахнул торжественно дверь, и появилась мать. Она как бы влетела, скользя в валенках, и снег еще не стаял у нее на платке. В руках у нее был сверток, и он мерно шипел, свистел. Лицо у матери было искажено, она беззвучно плакала. Когда она сбросила свой тулуп и платок и распутала сверток, я увидел девочку лет трех. Я посмотрел на нее и забыл на время оперативную хирургию, одиночество, мой негодный университетский груз, забыл все решительно из-за красоты девочки. С чем бы ее сравнить? Только на конфетных коробках рисуют таких детей — волосы сами от природы вьются в крупные кольца почти спелой ржи. Глаза синие, громаднейшие, щеки кукольные. Ангелов так рисовали. Но только странная муть гнездилась на дне ее глаз, и я понял, что это страх, — ей нечем было дышать «она умрет через час», — подумал я совершенно уверенно, и сердце мое болезненно сжалось…

Ямки втягивались в горле у девочки при каждом дыхании, жилы надувались, а лицо отливало из розоватого в легонький лиловый цвет. Эту расцветку я сразу понял и оценил. Я тут же сообразил, в чем дело, и первый раз диагноз поставил совершенно правильно, и главное, одновременно с акушерками — они-то были опытны: «У девочки дифтерийный круп, горло уже забито пленками и скоро закроется наглухо…»

— Сколько дней девочка больна? — спросил я среди насторожившегося молчания моего персонала.

— Пятый день, пятый, — сказала мать и сухими глазами глубоко посмотрела на меня.

— Дифтерийный круп, — сквозь зубы сказал я фельдшеру, а матери сказал: — Ты о чем же думала? О чем думала?

И в это время раздался сзади меня плаксивый голос:

— Пятый, батюшка, пятый!

Я обернулся и увидел бесшумную, круглолицую бабку в платке. «Хорошо было бы, если б бабок этих вообще на свете не было», — подумал я в тоскливом предчувствии опасности и сказал:

— Ты, бабка, замолчи, мешаешь — Матери же повторил: — О чем ты думала? Пять дней? А?

Мать вдруг автоматическим движением передала девочку бабке и стала передо мной на колени.

— Дай ей капель, — сказала она и стукнулась лбом в пол, — удавлюсь я, если она помрет.

— Встань сию же минуточку, — ответил я, — а то я с тобой и разговаривать не стану.

Мать быстро встала, прошелестев широкой юбкой, приняла девчонку у бабки и стала качать. Бабка начала молиться на косяк, а девочка все дышала со змеиным свистом. Фельдшер сказал:

— Так они все делают. На-род — Усы у него при этом скривились набок.

— Что ж, значит, помрет она? — глядя на меня, как мне показалось, с черной яростью, спросила мать.

— Помрет, — негромко и твердо сказал я.

Бабка тотчас завернула подол и стала им вытирать глаза. Мать же крикнула мне нехорошим голосом:

— Дай ей, помоги! Капель дай!

Я ясно видел, что меня ждет, и был тверд.

— Каких же я ей капель дам? Посоветуй. Девочка задыхается, горло ей уже забило. Ты пять дней морила девчонку в пятнадцати верстах от меня. А теперь что прикажешь делать?

— Тебе лучше знать, батюшка, — заныла у меня на левом плече бабка искусственным голосом, и я ее сразу возненавидел.

— Замолчи! — сказал ей. И, обратившись к фельдшеру, приказал взять девочку. Мать подала акушерке девочку, которая стала биться и хотела, видимо, кричать, но у нее не выход уже голос. Мать хотела ее защитить, но мы ее отстранили, и мне удалось заглянуть при свете лампы-молнии девочке в горло. Я никогда до тех пор не видел дифтерита, кроме легких и быстро забывшихся случаев. В горле было что-то клокочущее, белое, рваное. Девочка вдруг выдохнула и плюнула мне в лицо, но я почему-то не испугался за глаза, занятый своей мыслью.

— Вот что, — сказал я, удивляясь собственному спокойствию, — дело такое. Поздно. Девочка умирает. И ничто ей не поможет, кроме одного — операции.

И сам ужаснулся, зачем сказал, но не сказать не мог. «А если они согласятся?» — мелькнула у меня мысль.

— Как это? — спросила мать.

— Нужно будет горло разрезать пониже и серебряную трубку вставить, дать девочке возможность дышать, тогда, может быть, спасем ее, — объяснил я.

Мать посмотрела на меня, как на безумного, и девочку от меня заслонила руками, а бабка снова забубнила:

— Что ты! Не давай резать! Что ты? Горло-то?!

— Уйди, бабка! — с ненавистью сказал я ей. — Камфару впрысните, — сказал я фельдшеру.

Мать не давала девочку, когда увидела шприц, но мы ей объяснили, что это не страшно.

— Может, это ей поможет? — спросила мать.

— Нисколько не поможет.

Тогда мать зарыдала.

— Перестань, — промолвил я. — Вынул часы и добавил: пять минут даю думать. Если не согласитесь, после пяти минут сам уже не возьмусь делать.

— Не согласна! — резко сказала мать.

— Нет нашего согласия! — добавила бабка.

— Ну, как хотите, — глухо добавил я и подумал: «Ну, вот и все! Мне легче. Я сказал, предложил, вон у акушерок изумленные глаза. Они отказались, и я спасен». И только что подумал, как другой кто-то за меня чужим голосом вымолвил: — Что вы, с ума сошли? Как это так не согласны? Губите девочку. Соглашайтесь. Как вам не жаль?

— Нет! — снова крикнула мать.

Внутри себя я думал так: «Что я делаю? Ведь я же зарежу девочку». А говорил иное:

— Ну, скорей, скорей соглашайтесь! Соглашайтесь! Ведь у нее уже ногти синеют.

— Ну, что же, уведите их в палату, пусть там сидят.

Их увели через полутемный коридор. Я слышал плач женщин и свист девочки. Фельдшер тотчас же вернулся и сказал:

Внутри у меня все окаменело, но выговорил я ясно: — Стерилизуйте немедленно нож, ножницы, крючки, зонд!

Через минуту я перебежал двор, где, как бес, летала и шаркала метель, прибежал к себе и, считал минуты, ухватился за книгу, перелистал ее, нашел рисунок, изображающий трахеотомию. На нем все было ясно и просто: горло раскрыто, нож вонзен в дыхательное горло. Я стал читать текст, но ничего не понимал, слова как-то прыгали в глазах. Я никогда не видел, как делают трахеотомиию. «Э, теперь уж поздно», — подумал я, взглянул с тоской на синий цвет, на яркий рисунок, почувствовал, что свалилось на меня трудное, страшное дело, и вернулся, не заметив вьюги, в больницу.

В приемной тень с круглыми юбками прилипла ко мне, и голос заныл:

— Батюшка, как же так, горло девчонке резать? Да разве же это мыслимо? Она, глупая баба, согласилась. А моего согласия нету, нету. Каплями согласна лечить, а горло резать не дам.

— Бабку эту вон! — закричал я и в запальчивости добавил: — Ты сама глупая баба! Сама! А та именно умная! И вообще никто тебя не спрашивает! Вон ее!

Акушерка цепко обняла бабку и вытолкнула ее из палаты .

— Готово! — вдруг сказал фельдшер.

Мы вошли в малую операционную, и я, как сквозь завесу, увидал блестящие инструменты, ослепительную лампу, клеенку… В последний раз я вышел к матери, из рук которой девочку еле вырвали. Я услыхал лишь хриплый голос, который говорил: «Мужа нет. Он в городу. Придет, узнает, что я наделала, — убьет меня!»

— Убьет, — повторила бабка, глядя на меня в ужасе.

— В операционную их не пускать! — приказал я.

Мы остались одни в операционной. Персонал, я и Лидка — девочка. Она, голенькая, сидела на столе и беззвучно плакала. Ее повалили на стол, прижали, горло ее вымыли, смазали иодом, и я взял нож, при этом подумал «Что я делаю?» Было очень тихо в операционной. Я взял нож и провел вертикальную черту по пухлому белому горлу. Не выступило ни одной капли крови. Я второй раз провел ножом по белой полоске, которая выступила меж раздавшейся кожей. Опять ни кровинки. Медленно, стараясь вспомнить какие-то рисунки в атласах, я стал при помощи тупого зонда разделять тоненькие ткани. И тогда внизу раны откуда-то хлынула темная кровь и мгновенно залила всю рану и потекла по шее. Фельдшер тампонами стал вытирать ее, но она не унималась. Вспоминая все, что я видел в университете, я пинцетами стал зажимать края раны, но ничего не выходило. Мне стало холодно, и лоб мой намок. Я остро пожалел, зачем пошел на медицинский факультет, зачем попал в эту глушь. В злобном отчаянии я сунул пинцет наобум, куда-то близ раны, зашелкнул его, и кровь тотчас же перестала течь. Рану мы отсосали комками марли, она предстала передо мной чистой и абсолютно непонятной. Никакого дыхательного горла нигде не было. Ни на какой рисунок не походила моя рана. Еще прошло минуты две-три, во время которых я совершенно механически и бестолково ковырял в ране то ножом, то зондом, ища дыхательное горло. И к концу второй минуты я отчаялся его найти «Конец, — подумал я, — зачем я это сделал? Ведь мог же я не предлагать операцию, и Лидка спокойно умерла бы у меня в палате, а теперь умрет с разорванным горлом, и никогда, ничем я не докажу, что она все равно умерла бы, что я не мог повредить ей…» Акушерка молча вытерла мой лоб. «Положить нож, сказать: не знаю, что дальше делать», — так подумал я, и мне представились глаза матери. Я снова поднял нож и бессмысленно, глубоко и резко полоснул Лидку. Ткани разъехались, и неожиданно передо мной оказалось дыхательное горло.

— Крючки! — сипло бросил я.

Фельдшер подал их. Я вонзил один крючок с одной стороны, другой — с другой, и один из них передал фельдшеру. Теперь я видел только одно: сероватые колечки горла. Острый нож я вколол в горло — и обмер. Горло поднялось из раны, фельдшер, как мелькнуло у меня в голове, сошел с ума: он стал вдруг выдирать его вон. Ахнули за спиной у меня обе акушерки. Я поднял глаза и понял, в чем дело: фельдшер, оказывается, стал падать в обморок от духоты и, не выпуская крючка, рвал дыхательное горло «все против меня, судьба, — Подумал я, — теперь уж, несомненно, зарезали мы девочку, — и мысленно строго добавил: — Только дойду домой — и застрелюсь…» Тут старшая акушерка, видимо, очень опытная, как-то хищно рванулась к фельдшеру и перехватила у него крючок, причем сказала, стиснув зубы:

Фельдшер со стуком упал, ударился, но мы не глядели на него. Я вколол нож в горло, затем серебряную трубку вложил в него. Она ловко вскользнула, но Лидка осталась недвижимой. Воздух не вошел к ней в горло, как это нужно было. Я глубоко вздохнул и остановился: больше делать мне было нечего. Мне хотелось у кого-то попросить прощенья, покаяться в своем легкомыслии, в том, что я поступил на медицинский факультет. Стояло молчание. Я видел, как Лидка синела. Я хотел уже все бросить и заплакать, как вдруг Лидка дико содрогнулась, фонтаном выкинула дрянные сгустки сквозь трубку, и воздух со свистом вошел к ней в горло, потом девочка задышала и стала реветь. Фельдшер в это мгновение привстал, бледный и потный, тупо и в ужасе поглядел на горло и стал помогать мне его зашивать.

Сквозь сон и пелену пота, застилавшую мне глаза, я видел счастливые лица акушерок, и одна из них мне сказала:

— Ну и блестяще же вы сделали, доктор, операцию.

Я подумал, что она смеется надо мной, и мрачно, исподлобья глянул на нее. Потом распахнулись двери, повеяло свежестью. Лидку вынесли в простыне, и сразу же в дверях показалась мать. Глаза у нее были как у дикого зверя.

Она спросила у меня:

Когда я услышал звук ее голоса, пот потек у меня по спине, я только тогда сообразил, что было бы, если бы Лидка умерла на столе. Но голосом очень спокойным я ей ответил:

— Будь поспокойнее. Жива. Будет, надеюсь, жива. Только, пока трубку не вынем, ни слова не будет говорить, так не бойтесь.

И тут бабка выросла из-под земли и перекрестилась на дверную ручку, на меня, на потолок. Но я уж не рассердился на нее. Повернулся, приказал Лидке впрыснуть камфару и по очереди дежурить возле нее. Затем ушел к себе через двор. Помню, синий свет горел у меня в кабинете, лежал Додерляйн, валялись книги. Я подошел к дивану одетый, лег на него и сейчас же перестал видеть что бы то ни было; заснул и даже снов не видел.

Прошел месяц, другой. Много я уже перевидал, и было уже кое-что страшнее Лидкиного горла. Я про него и забыл. Кругом был снег, прием увеличивался с каждым днем. И как-то, в новом уже году, вошла ко мне в приемную женщина и ввела за ручку закутанную, как тумбочка, девчонку. Женщина сияла глазами. Я всмотрелся — узнал.

Лидке распутали горло. Она дичилась и боялась, но все же мне удалось поднять подбородок и заглянуть. На розовой шее был вертикальный коричневый шрам и два тоненьких поперечных от швов.

— Все в порядке, — сказал я, — можете больше не приезжать.

— Благодарю вас, доктор, спасибо, — сказала мать, а Лидке велела: — Скажи дяденьке спасибо!

Но Лидка не желала мне ничего говорить. Больше я никогда в жизни ее не видел. Я стал забывать ее. А прием мой все возрастал. Вот настал день, когда я принял сто десять человек. Мы начали в девять часов утра и кончили в восемь часов вечера. Я, пошатываясь, снимал халат. Старшая акушерка-фельдшерица сказала мне:

— За такой прием благодарите трахеотомию. Вы знаете, что в деревнях говорят? Будто вы больной Лидке вместо ее горла вставили стальное и зашили. Специально ездят в эту деревню глядеть на нее. Вот вам и слава, доктор, поздравляю.

— Так и живет со стальным? — осведомился я.

— Так и живет. Ну, а вы доктор, молодец. И хладнокровно как делаете, прелесть!

— М-да… я, знаете ли, никогда не волнуюсь, — сказал я неизвестно зачем, но почувствовал, что от усталости даже устыдиться не могу, только глаза отвел в сторону. Попрощался и ушел к себе. Крупный снег шел, все застилало. Фонарь горел, и дом мой был одинок, спокоен и важен. И я, когда шел, хотел одного — спать.

Примечания к рассказу Булгакова «Стальное горло»

Из сборника «Записки юного врача». Опубликовано в 1925 году в ленинградском журнале «Красная панорама», 1925, № 33 с подзаголовком «Рассказ юного врача».

Михаил Булгаков – Стальное горло

Михаил Булгаков – Стальное горло краткое содержание

Стальное горло – читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)

Михаил Афанасьевич Булгаков

Итак, я остался один. Вокруг меня — ноябрьская тьма с вертящимся снегом, дом завалило, в трубах завыло. Все двадцать четыре года моей жизни я прожил в громадном городе[1] и думал, что вьюга воет только в романах. Оказалось: она воет на самом деле. Вечера здесь необыкновенно длинны, лампа под синим абажуром отражалась в черном окне, и я мечтал, глядя на пятно, светящееся на левой руке у меня. Мечтал об уездном городе — он находился в сорока верстах от меня. Мне очень хотелось убежать с моего пункта туда. Там было электричество, четыре врача, с ними можно было посоветоваться, во всяком случае, не так страшно. Но убежать не было никакой возможности, да временами я и сам понимал, что это малодушие. Ведь именно для этого я учился на медицинском факультете.

«. Ну, а если привезут женщину и у нее неправильные роды? Или, предположим, больного, а у него ущемленная грыжа? Что я буду делать? Посоветуйте, будьте добры. Сорок восемь дней тому назад я кончил факультет с отличием, но отличие само по себе, а грыжа сама по себе. Один раз я видел, как профессор делал операцию ущемленной грыжи. Он делал, а я сидел в амфитеатре. И только. »

Холодный пот неоднократно стекал у меня вдоль позвоночного столба при мысли о грыже. Каждый вечер я сидел в одной и той же позе, напившись чаю: под левой рукой у меня лежали все руководства по оперативному акушерству, сверху маленький Додерляйн[2]. А справа десять различных томов по оперативной хирургии, с рисунками. Я кряхтел, курил, пил черный холодный чай.

И вот я заснул, отлично помню эту ночь — 29 ноября, я проснулся от грохота в двери. Минут пять спустя я, надевая брюки, не сводил молящих глаз с божественных книг оперативной хирургии. Я слышал скрип полозьев во дворе: уши мои стали необычайно чуткими. Вышло, пожалуй, еще страшнее, чем грыжа, чем поперечное положение младенца: привезли ко мне в Никольский пункт-больницу в одиннадцать часов ночи девочку. Сиделка глухо сказала:

— Слабая девочка, помирает. Пожалуйте, доктор, в больницу.

Помню, я пересек двор, шел на керосиновый фонарь у подъезда больницы, как зачарованный смотрел, как он мигает. Приемная уже была освещена, и весь состав моих помощников ждал меня уже одетый и в халатах. Это были: фельдшер Андрей Лукич, молодой еще, но очень способный человек, и две опытные акушерки — Мария Николаевна и Прасковья Михайловна. Я же был всего лишь двадцатичетырехлетним врачом, два месяца назад выпущенным и назначенным заведовать Никольской больницей.

Фельдшер распахнул торжественно дверь, и появилась мать. Она как бы влетела, скользя в валенках, и снег еще не стаял у нее на платке. В руках у нее был сверток, и он мерно шипел, свистел. Лицо у матери было искажено, она беззвучно плакала. Когда она сбросила свой тулуп и платок и распустила сверток, я увидел девочку лет трех. Я посмотрел на нее и забыл на время оперативную хирургию, одиночество, мой негодный университетский груз, забыл все решительно из-за красоты девочки. С чем бы ее сравнить? Только на конфетных коробках рисуют таких детей — волосы сами от природы вьются в крупные кольца цвета спелой ржи. Глаза синие, громаднейшие, щеки кукольные. Ангелов так рисовали. Но только странная муть гнездилась на дне ее глаз, и я понял, что это страх, — ей нечем было дышать. «Она умрет через час», — подумал я совершенно уверенно, и сердце мое болезненно сжалось.

Ямки втягивались в горле у девочки при каждом дыхании, жилы надувались, а лицо отливало из розоватого в легонький лиловатый цвет. Эту расцветку я сразу понял и оценил. Я тут же сообразил, в чем дело, и первый мой диагноз поставил совершенно правильно, и, главное, одновременно с акушерками — они-то были опытны: «У девочки дифтерийный круп, горло уже забито пленками и скоро закроется наглухо. »

— Сколько дней девочка больна? — спросил я среди насторожившегося молчания моего персонала.

— Пятый день, пятый, — сказала мать и сухими глазами глубоко посмотрела на меня.

— Дифтерийный круп, — сквозь зубы сказал я фельдшеру, а матери сказал: — Ты о чем думала? О чем думала?

И в это время раздался сзади меня плаксивый голос:

— Пятый, батюшка, пятый!

Я обернулся и увидел бесшумную, круглолицую бабку в платке. «Хорошо было бы, если б бабок этих вообще на свете не было», — подумал я в тоскливом предчувствии опасности и сказал:

— Ты, бабка, замолчи, мешаешь. — Матери же повторил: — О чем ты думала? Пять дней? А?

Мать вдруг автоматическим движением передала девочку бабке и стала передо мною на колени.

— Дай ей капель, — сказала она и стукнулась лбом в пол, — удавлюсь я, если она помрет.

— Встань сию же минуточку, — ответил я, — а то я с тобой и разговаривать не стану.

Мать быстро встала, прошелестев широкой юбкой, приняла девчонку у бабки и стала качать. Бабка начала молиться на косяк, а девочка все дышала со змеиным свистом. Фельдшер сказал:

— Так они все делают. На-род. — Усы у него при этом скривились набок.

— Что ж, значит, помрет она? — глядя на меня, как мне показалось, с черной яростью, спросила мать.

— Помрет, — негромко и твердо сказал я.

Бабка тотчас завернула подол и стала им вытирать глаза. Мать же крикнула мне нехорошим голосом:

— Дай ей, помоги! Капель дай!

Я ясно видел, что меня ждет, и был тверд.

— Каких же я капель дам? Посоветуй. Девочка задыхается, горло ей уже забило. Ты пять дней морила девчонку в пятнадцати верстах от меня. А теперь что прикажешь делать?

— Тебе лучше знать, батюшка, — заныла у меня на левом плече бабка искусственным голосом, и я ее сразу возненавидел.

— Замолчи, — сказал ей. И, обратившись к фельдшеру, приказал взять девочку. Мать подала акушерке девочку, которая стала биться и хотела, видимо, кричать, но у нее не выходил уже голос. Мать хотела ее защитить, но мы ее отстранили, и мне удалось заглянуть при свете лампы-молнии девочке в горло. Я никогда до тех пор не видел дифтерита, кроме легких и быстро забывшихся случаев. В горле было что-то клокочущее, белое, рваное. Девочка вдруг выдохнула и плюнула мне в лицо, но я почему-то не испугался за глаза, занятый своей мыслью.

— Вот что, — сказал я, удивляясь собственному спокойствию, — дело такое. Поздно. Девочка умирает. И ничто ей не поможет, кроме одного, — операции.

И сам ужаснулся, зачем сказал, но не сказать не мог. «А если они согласятся?» — мелькнула у меня мысль.

— Как это? — спросила мать.

— Нужно будет горло разрезать пониже и серебряную трубку вставить, дать девочке возможность дышать, тогда, может быть, спасем ее, — объяснил я.

Булгаковская энциклопедия (краткая)
«СТАЛЬНОЕ ГОРЛО»

Рассказ, имеющий подзаголовок «Рассказ юного врача». Опубликован: Красная панорама. Л., 1925, № 33. С. г. имеет автобиографическую основу, как и другие рассказы цикла «Записки юного врача». В свидетельстве, выданном Булгакову 18 сентября 1917 г. Сычевской земской уездной управой, указывается, в частности, что во время работы в земской больнице села Никольского он, среди прочих операций, произвел трахеотомию, которая и описана в С. г. Здесь также учтен случай с трахеотомией в «Записках врача» Викентия Вересаева (Смидовича) (1867-1945), где, однако, исход операции трагический. У Булгакова больная дифтерией девочка после трахеотомии выздоравливает. Однако для самого автора С. г. эта операция обернулась очень неприятными последствиями. Первая жена Булгакова Т. Н. Лаппа вспоминала об этом случае, относя его к марту 1917 г., вскоре после Февральской революции: «Привезли ребенка с дифтеритом, и Михаил стал делать трахеотомию. Знаете, горло так надрезается? Фельдшер ему помогал, держал там что-то. Вдруг ему стало дурно. Он говорит: «Я сейчас упаду, Михаил Афанасьевич». Хорошо, Степанида (медсестра Степанида Андреевна Лебедева. – Б. С.) перехватила, что он там держал, и он тут же грохнулся. Ну, уж не знаю, как они там выкрутились, а потом Михаил стал пленки из горла отсасывать и говорит:

«Знаешь, мне, кажется, пленка в рот попала. Надо сделать прививку». Я его предупреждала: «Смотри, у тебя губы распухнут, лицо распухнет, зуд будет страшный в руках и ногах». Но он все равно: «Я сделаю». И через некоторое время началось: лицо распухает, тело сыпью покрывается, зуд безумный. Безумный зуд. А потом страшные боли в ногах. Это я два раза испытала. И он, конечно, не мог выносить. Сейчас же: «Зови Степаниду». Я пошла туда, где они живут, говорю, что «он просит вас, чтобы вы пришли». Она приходит. Он: «Сейчас же мне принесите, пожалуйста, шприц и морфий». Она принесла морфий, впрыснула ему. Он сразу успокоился и заснул. И ему это очень понравилось. Через некоторое время, как у него неважное состояние было, он опять вызвал фельдшерицу. Она же не может возражать, он же врач. Опять впрыскивает. Но принесла очень мало морфия. Он опять. Вот так это и началось».

Вероятно, «неважное состояние» Булгакова, от которого он избавлялся с помощью морфия, объяснялось еще и унынием, охватившим его в деревенской глуши, и наступившей после февраля 1917 г. общей нестабильностью жизни (по воспоминаниям Т. Н. Лаппа: «Очень, знаете, тоскливо было»). В С. г. действие отнесено ко времени после Октябрьской революции. При этом подчеркнуты одиночество и тоска героя, но безо всякой связи с морфием:

«Итак, я остался один. Вокруг меня – ноябрьская тьма с вертящимся снегом, дом завалило, в трубах завыло. Все двадцать четыре года моей жизни я прожил в громадном городе и думал, что вьюга воет только в романах. Оказалось: она воет на самом деле. Вечера здесь необыкновенно длинны, лампа под синим абажуром отражалась в черном окне, и я мечтал, глядя на пятно, светящееся на левой руке у меня. Мечтал об уездном городе – он находился в сорока верстах от меня. Мне очень хотелось уехать с моего пункта туда. Там было электричество, четыре врача, с ними можно было посоветоваться, во всяком случае, не так страшно. Но убежать не было никакой возможности, да временами я и сам понимал, что это малодушие. Ведь именно для этого я учился на медицинском факультете. » Сходные чувства выразил Булгаков в письме сестре Н. А. Булгаковой 31 декабря 1917 г. из уездной Вязьмы, которая, как и находившаяся в 40 верстах от Никольского уездная Сычевка, казалась чуть ли не раем, а на поверку обернулась полным разочарованием. Автор С. г. писал сестре: «И вновь я тяну лямку в Вязьме. Я живу в полном одиночестве. Зато у меня есть широкое поле для размышлений. И я размышляю. Единственным моим утешением является для меня работа и чтение по вечерам.

Мучительно тянет меня вон отсюда в Москву или Киев, туда, где хоть и замирая, но все же еще идет жизнь. В особенности мне хотелось бы быть в Киеве!» Показательно, что именно в Вязьму поместил Булгаков героя рассказа (или повести) «Морфий», который узнает о гибели своего друга, сельского врача доктора Полякова, покончившего с собой на почве морфинизма. Там дан как бы вариант судьбы автора С. г. и других рассказов из «Записок юного врача», в случае, если бы он остался в селе. Удачная операция, слава о которой идет по окрестностям как легенда о стальном горле, будто бы сделанном больной девочке, помогает юному врачу на время забыть свою тоску, и в финале – «дом мой был одинок, спокоен и важен», ибо герой осознал значение своей миссии.

Краткое содержание рассказа М.А. Булгакова «Стальное горло»

В цикле Булгакова «Записки юного врача» есть разные истории. Среди них можно выделить «Стальное горло», краткое содержание которого позволяет лучше понять особенности произведения. В центре рассказа – выпускник медицинского университета, который на свой страх и риск провел новую манипуляцию, позволившую спасти жизнь ребенка.

История создания

В основу «Записок юного врача» Булгаков положил реальные случаи. В цикл вошло 7 рассказов, они были опубликованы в 1925—1926 годах. Писатель сам был участником событий, изложенных в произведениях. Он немного изменил ситуации и описал их.

Главное отличие заключается в герое: Булгаков стал работать земским врачом в 25 лет и уже не был новичком на этом поприще. После публикации писатель уничтожил ранние версии цикла. Автору удалось отразить состояние деревни: малограмотное население, суеверия и стремление людей обращаться к бабкам-знахаркам, а не врачам.

В сочинении по «Стальному горлу» можно отразить страх врача и его смелость, так как он пошел на определенный риск во время проведения операции.

Основные действующие лица

Краткое содержание «Стального горла» Булгакова позволяет лучше проанализировать произведение. Писатель не упоминает имени главного героя. Ему 24 года, он закончил медицинский университет не так давно. В Никольск его отправили, чтобы мужчина мог занять место руководителя местной больницы.

О главном герое известно мало:

1. Мечтал работать в крупной больнице.
2. Много времени проводил за изучением литературы по акушерству и хирургии.
3. Хорошо учился.

В рассказе есть женщина с ребенком, и именно им предстоит оказывать помощь. Булгаков назвал только имя девочки — Лида. Ей было всего 3 года, когда она заболела. Главному герою помогали акушерки и фельдшер.

Анализ «Стального горла» Булгакова дает возможность увидеть задумку автора. Он хотел показать, что начинающий врач оказывается перед нелегким выбором. Герой оказался в условиях, когда рядом не было опытных коллег и ему приходилось принимать решения на свой страх и риск.

Краткое содержание

Главный герой — заведующий больницей в Никольске. У мужчины мало практического опыта, он боится, что однажды к нему обратятся тяжелые пациенты. Страшнее всего для врача — не помочь умирающему.

Холодной ноябрьской ночью он просыпается от громкого стука в дверь. К нему привезли трехлетнюю Лиду. Девочка болела дифтерией и мать, вместо обращения в больницу, 5 дней предпочла лечить дочь народными средствами. Доктору невыносимо смотреть на задыхающуюся малышку, но он не знает, какой выход предложить матери.

Он прекрасно понимал: еще час-два и ребенок задохнется. Оставалось только одно решение — операция, которая была очень рискованной. Мама Лиды сначала отказывалась, она не понимала, как можно железными инструментами разрезать горло. В итоге герою удалось убедить женщину.

Врач сам очень боялся проводить вмешательство. Он побежал читать справочник по хирургии, так как никогда не присутствовал на трахеотомии. Однако мужчина понял: поздно что-то изучать. В процессе ему помогал молодой фельдшер и акушерки.

Врач первый раз проводил операцию и очень волновался. Он долго ковырялся инструментами в горле девочки и не мог найти нужную область. Молодой фельдшер падает в обморок и его инструменты успевает подхватить акушерка. В итоге главному герою удается найти подходящий участок и он вставляет в него стальную трубочку.

Благодаря смелому поступку врача Лида остается жива. Местные жители прозвали ее «горлач» и даже ездили на нее посмотреть. Главный герой в рассказе сначала боится брать на себя ответственность, но потом он берет все под контроль и завершает начатое.

Стальное горло – краткое содержание рассказа Булгакова

“СТАЛЬНОЕ ГОРЛО”, рассказ, имеющий подзаголовок “Рассказ юного врача”. Опубликован: Красная панорама. Л., 1925, № 33. С. г. имеет автобиографическую основу, как и другие рассказы цикла “Записки юного врача”. В свидетельстве, выданном Булгакову 18 сентября 1917 г. Сычевской земской уездной управой, указывается, в частности, что во время работы в земской больнице села Никольского он, среди прочих операций, произвел трахеотомию, которая и описана в С. г. Здесь также учтен случай с трахеотомией в “Записках врача” Викентия Вересаева (Смидовича) (1867-1945), где, однако, исход операции трагический. У Булгакова больная дифтерией девочка после трахеотомии выздоравливает. Однако для самого автора С. г. эта операция обернулась очень неприятными последствиями. Первая жена Булгакова Т. Н. Лаппа вспоминала об этом случае, относя его к марту 1917 г., вскоре после Февральской революции: “Привезли ребенка с дифтеритом, и Михаил стал делать трахеотомию. Знаете, горло так надрезается? Фельдшер ему помогал, держал там что-то. Вдруг ему стало дурно. Он говорит: “Я сейчас упаду, Михаил Афанасьевич”. Хорошо, Степанида (медсестра Степанида Андреевна Лебедева. – Б. С.) перехватила, что он там держал, и он тут же грохнулся. Ну, уж не знаю, как они там выкрутились, а потом Михаил стал пленки из горла отсасывать и говорит:

“Знаешь, мне, кажется, пленка в рот попала. Надо сделать прививку”. Я его предупреждала: “Смотри, у тебя губы распухнут, лицо распухнет, зуд будет страшный в руках и ногах”. Но он все равно: “Я сделаю”. И через некоторое время началось: лицо распухает, тело сыпью покрывается, зуд безумный. Безумный зуд. А потом страшные боли в ногах. Это я два раза испытала. И он, конечно, не мог выносить. Сейчас же: “Зови Степаниду”. Я пошла туда, где они живут, говорю, что “он просит вас, чтобы вы пришли”. Она приходит. Он: “Сейчас же мне принесите, пожалуйста, шприц и морфий”. Она принесла морфий, впрыснула ему. Он сразу успокоился и заснул. И ему это очень понравилось. Через некоторое время, как у него неважное состояние было, он опять вызвал фельдшерицу. Она же не может возражать, он же врач. Опять впрыскивает. Но принесла очень мало морфия. Он опять. Вот так это и началось”.

Вероятно, “неважное состояние” Булгакова, от которого он избавлялся с помощью морфия, объяснялось еще и унынием, охватившим его в деревенской глуши, и наступившей после февраля 1917 г. общей нестабильностью жизни (по воспоминаниям Т. Н. Лаппа: “Очень, знаете, тоскливо было”). В С. г. действие отнесено ко времени после Октябрьской революции. При этом подчеркнуты одиночество и тоска героя, но безо всякой связи с морфием:

“Итак, я остался один. Вокруг меня – ноябрьская тьма с вертящимся снегом, дом завалило, в трубах завыло. Все двадцать четыре года моей жизни я прожил в громадном городе и думал, что вьюга воет только в романах. Оказалось: она воет на самом деле. Вечера здесь необыкновенно длинны, лампа под синим абажуром отражалась в черном окне, и я мечтал, глядя на пятно, светящееся на левой руке у меня. Мечтал об уездном городе – он находился в сорока верстах от меня. Мне очень хотелось уехать с моего пункта туда. Там было электричество, четыре врача, с ними можно было посоветоваться, во всяком случае, не так страшно. Но убежать не было никакой возможности, да временами я и сам понимал, что это малодушие. Ведь именно для этого я учился на медицинском факультете. ” Сходные чувства выразил Булгаков в письме сестре Н. А. Булгаковой 31 декабря 1917 г. из уездной Вязьмы, которая, как и находившаяся в 40 верстах от Никольского уездная Сычевка, казалась чуть ли не раем, а на поверку обернулась полным разочарованием. Автор С. г. писал сестре: “И вновь я тяну лямку в Вязьме. Я живу в полном одиночестве. Зато у меня есть широкое поле для размышлений. И я размышляю. Единственным моим утешением является для меня работа и чтение по вечерам.

Мучительно тянет меня вон отсюда в Москву или Киев, туда, где хоть и замирая, но все же еще идет жизнь. В особенности мне хотелось бы быть в Киеве!” Показательно, что именно в Вязьму поместил Булгаков героя рассказа (или повести) “Морфий”, который узнает о гибели своего друга, сельского врача доктора Полякова, покончившего с собой на почве морфинизма. Там дан как бы вариант судьбы автора С. г. и других рассказов из “Записок юного врача”, в случае, если бы он остался в селе. Удачная операция, слава о которой идет по окрестностям как легенда о стальном горле, будто бы сделанном больной девочке, помогает юному врачу на время забыть свою тоску, и в финале – “дом мой был одинок, спокоен и важен”, ибо герой осознал значение своей миссии.