Волчья стая – краткое содержание рассказа Быкова

Василий Быков – Волчья стая

Описание книги “Волчья стая”

Описание и краткое содержание “Волчья стая” читать бесплатно онлайн.

Книги, созданные белорусским прозаиком Василем Быковым, принесли ему мировую известность и признание миллионов читателей. Пройдя сквозь ад Великой Отечественной войны, прослужив в послевоенной армии, написав полсотни произведений, жестких, искренних и беспощадных, Василь Быков до самой своей смерти оставался «совестью» не только Белоруссии, но и каждого отдельного человека вне его национальной принадлежности.

Василь Владимирович Быков

С трудом протиснувшись в людском потоке через распахнутые железные ворота, Левчук очутился на просторной, запруженной автомобилями привокзальной площади. Здесь толпа пассажиров из только что пришедшего поезда рассыпалась в разных направлениях, и он замедлил свой и без того не слишком уверенный шаг. Он не знал, куда направиться дальше – по уходящей от вокзала улице в город или к двум желтым автобусам, поджидавшим пассажиров на выезде с площади. В нерешительности остановившись, опустил на горячий, в масляных пятнах асфальт неновый, с металлическими уголками чемоданчик и осмотрелся. Пожалуй, надо было спросить. В кармане у него лежал помятый конверт с адресом, но адрес он знал на память и теперь присматривался, к кому бы из прохожих обратиться.

В этот предвечерний час людей на площади было немало, но все проходили мимо с видом такой неотложной поспешности и такой занятости, что он долго и неуверенно вглядывался в их лица, прежде чем обратиться к такому же, наверно, как сам, немолодому человеку с газетой, которую тот развернул, отойдя от киоска.

– Скажите, пожалуйста, как попасть на улицу Космонавтов? Пешком или надо ехать автобусом?

Человек поднял от газеты не очень довольное, как Левчуку показалось, лицо и сквозь стекла очков строго посмотрел на него. Ответил не сразу: то ли вспоминал улицу, то ли присматривался к незнакомому, явно нездешнему человеку в сером примятом пиджаке и синей рубашке, несмотря на жару, застегнутой до воротника на все пуговицы. Под этим испытующим взглядом Левчук пожалел, что не завязал дома галстук, который несколько лет без надобности висел в шкафу на специально для того вбитом гвоздике. Но он не любил да и не умел завязывать галстуки и оделся в дорогу так, как одевался дома по праздникам: в серый, почти еще новый костюм и первый раз надетую, хотя и давно уже купленную, сорочку из модного когда-то нейлона. Здесь, однако, все были одеты иначе – в легкие, с короткими рукавами тенниски или по случаю выходного, наверно, в белые рубашки с галстуками. Но не большая беда, решил он, сойдет и попроще – не хватало ему забот о своем внешнем виде…

– Космонавтов, Космонавтов… – повторил человек, вспоминая улицу, и оглянулся. – Вон садитесь в автобус. В семерку. Доедете до площади, там перейдете на другую сторону, где гастроном, и пересядете на одиннадцатый. Одиннадцатым проедете две остановки, потом спросите. Там пройти метров двести.

– Спасибо, – сказал Левчук, хотя и не очень запомнил этот непростой для него маршрут. Но он не хотел задерживать, видно, занятого своими делами человека и только спросил: – Это далеко? Наверно, километров пять будет?

– Каких пять? Километра два-три, не больше.

– Ну, три можно и пешком, – сказал он, обрадовавшись, что нужная ему улица оказалась ближе, чем ему показалось сначала.

Не спеша он пошел по тротуару, стараясь своим чемоданчиком не очень мешать прохожим. Шли по двое, по трое, а то и небольшими группками – молодые и постарше, все заметно торопясь и почему-то все навстречу ему, в сторону вокзала. Возле попавшегося ему на пути продуктового магазина народу было и еще больше, он взглянул в блестящие стекла витрины и удивился: у прилавка, словно пчелиный рой, гудела плотная толпа покупателей. Все это было похоже на приближение какого-то праздника или городского события, он прислушался к обрывкам торопливых разговоров рядом, но что-либо понять не смог и все шел, пока не увидел на огромном щите оранжевое слово «футбол». Подойдя ближе, прочитал объявление о намеченной на сегодня встрече двух футбольных команд и с некоторым удивлением понял причину оживления на городской улице.

Футболом он мало интересовался, даже по телевизору редко смотрел матчи, считая, что футбол может увлекать ребятишек, молодежь да тех, кто в него играет, а для пожилых и здравомыслящих – занятие это малосерьезное, детская забава, игра.

Но горожане, наверно, относились к этой игре иначе, и теперь по улице трудно было пройти. Чем меньше времени оставалось до начала матча, тем заметнее торопились люди. Переполненные автобусы едва ползли возле тротуаров, из незакрытых дверей гроздьями свисали пассажиры. Зато в обратном направлении большинство автобусов катило пустыми. Он ненадолго остановился на углу улицы и молча поудивлялся этой особенности городского быта.

Потом он долго и не спеша шел по тротуару. Чтобы не надоедать прохожим расспросами о дороге, посматривал на углы домов с названиями улиц, пока не увидел на стене одного из них синюю табличку с долгожданными словами «Ул. Космонавтов». Номера, однако, тут не было, он прошел к следующему зданию и убедился, что нужный дом еще далеко. И он пошел дальше, приглядываясь по дороге к жизни большого города, в котором никогда прежде не был и даже не предполагал быть, если бы не обрадовавшее его письмо племянника. Правда, кроме адреса, племянник ничего больше не сообщил, даже не разузнал, где и кем работает Виктор, что у него за семья. Но о чем мог разузнать студент-первокурсник, который случайно наткнулся на знакомую фамилию в газете и по его просьбе раздобыл в паспортном столе адрес. Вот теперь сам обо всем узнает – за этим ехал.

Прежде всего ему радостно было сознавать, что Виктору удалось пережить войну, после которой судьба, надо полагать, отнеслась к нему благосклоннее. Если живет на такой видной улице, то, наверное, не последний человек в городе, может, даже какой-либо начальник. В этом смысле самолюбие Левчука было удовлетворено, он чувствовал, что тут ему почти повезло. Хотя он понимал, конечно, что достоинство человека не определяется только его профессией или должностью – важен еще ум, характер, а также его отношение к людям, которые в конце концов и решают, чего каждый стоит.

Присматриваясь к огромным, многоэтажным, из светлого кирпича фасадам со множеством балконов, заставленных у кого чем – лежаками, раскладушками, старыми стульями, легкими столиками и ящиками, разным домашним хламом, опутанным бельевыми веревками, – он старался представить себе его квартиру, тоже конечно, с балконом где-нибудь на верхнем этаже дома. Он считал, что квартира тем лучше, чем выше она расположена – больше солнца и воздуха, а главное – далеко видать, если не до конца, то хотя бы до половины города. Лет шесть назад он гостил у сестры жены в Харькове, и там ему очень понравилось наблюдать до вечерам с балкона, хотя тот и был не очень высоко – на третьем этаже десятиэтажного дома.

Интересно все же, как его примут…

Сперва, конечно, он постучит в дверь… Не очень чтоб громко и настойчиво, не кулаком, а лучше кончиком пальца, как перед отъездом наставляла его жена, и, когда откроется дверь, отступит на шаг назад. Кенку, пожалуй, лучше снять раньше, может, еще в подъезде или на лестнице. Когда ему откроют, он сперва спросит, здесь ли живет тот, кто ему нужен. Хорошо, если бы открыл сам Виктор, наверно, он бы его узнал, хотя и прошло тридцать лет – время, за которое мог до неузнаваемости измениться любой. Но все равно, наверно, узнал бы. Он хорошо помнил его отца, а сын должен хоть чем-нибудь походить на отца. Если же откроет жена или кто из детей… Нет, пожалуй, дети еще малые. Хотя вполне могут открыть и дети. Если ребенку пять или шесть лет, почему бы не открыть дверь гостю. Тогда он спросит хозяина и назовет себя.

Тут, чувствовал он, наступит самое важное и самое трудное. Он уже знал, как это радостно и тревожно – встретить давнего своего знакомого. И воспоминание, и удивление, и даже какое-то чувство неловкости от того странного открытия, что ты знал и помнил вовсе не этого стоящего перед тобой незнакомого человека, а другого, навечно оставшегося в далеком твоем прошлом, воскресить которое не в состоянии никто, кроме твоей не мутнеющей с годами памяти… Потом его, наверно, пригласят в комнату и он переступит порог. Само собой, квартира у них хорошая – блестящий паркет, диваны, ковры, – не хуже, чем у многих теперь в городе. У порога он оставит свой чемоданчик и снимет ботинки. Обязательно надо не забыть снять ботинки, говорят, в городе теперь повелся такой обычай, чтобы обувь снимать у порога. Это дома он привык в кирзе или резине переться прямо от порога к столу, но здесь он не дома. Значит, перво-наперво снять ботинки. Носки у него новые, купленные перед поездкой в сельмаге за рубль шестьдесят шесть копеек, с носками конфуза не будет.

Потом пойдет разговор, конечно, разговор будет нелегкий. Сколько он ни думал, не мог представить себе, как и с чего они начнут разговор. Но там будет видно. Наверно, его пригласят за стол, и тогда он вернется за своим чемоданчиком, в котором всю дорогу тихонько булькает большая бутылка с заграничной наклейкой и дожидается своего часа кой-какой деревенский гостинец. Хотя и в городе теперь сытно, но кольцо деревенской колбасы, баночка меду да пара копченых лещей собственного улова, наверно, окажутся не лишними на хозяйском столе.

Волчья стая – краткое содержание рассказа Быкова

Василь Владимирович Быков

С трудом протиснувшись в людском потоке через распахнутые железные ворота, Левчук очутился на просторной, запруженной автомобилями привокзальной площади. Здесь толпа пассажиров из только что пришедшего поезда рассыпалась в разных направлениях, и он замедлил свой и без того не слишком уверенный шаг. Он не знал, куда направиться дальше – по уходящей от вокзала улице в город или к двум желтым автобусам, поджидавшим пассажиров на выезде с площади. В нерешительности остановившись, опустил на горячий, в масляных пятнах асфальт неновый, с металлическими уголками чемоданчик и осмотрелся. Пожалуй, надо было спросить. В кармане у него лежал помятый конверт с адресом, но адрес он знал на память и теперь присматривался, к кому бы из прохожих обратиться.

В этот предвечерний час людей на площади было немало, но все проходили мимо с видом такой неотложной поспешности и такой занятости, что он долго и неуверенно вглядывался в их лица, прежде чем обратиться к такому же, наверно, как сам, немолодому человеку с газетой, которую тот развернул, отойдя от киоска.

– Скажите, пожалуйста, как попасть на улицу Космонавтов? Пешком или надо ехать автобусом?

Человек поднял от газеты не очень довольное, как Левчуку показалось, лицо и сквозь стекла очков строго посмотрел на него. Ответил не сразу: то ли вспоминал улицу, то ли присматривался к незнакомому, явно нездешнему человеку в сером примятом пиджаке и синей рубашке, несмотря на жару, застегнутой до воротника на все пуговицы. Под этим испытующим взглядом Левчук пожалел, что не завязал дома галстук, который несколько лет без надобности висел в шкафу на специально для того вбитом гвоздике. Но он не любил да и не умел завязывать галстуки и оделся в дорогу так, как одевался дома по праздникам: в серый, почти еще новый костюм и первый раз надетую, хотя и давно уже купленную, сорочку из модного когда-то нейлона. Здесь, однако, все были одеты иначе – в легкие, с короткими рукавами тенниски или по случаю выходного, наверно, в белые рубашки с галстуками. Но не большая беда, решил он, сойдет и попроще – не хватало ему забот о своем внешнем виде…

– Космонавтов, Космонавтов… – повторил человек, вспоминая улицу, и оглянулся. – Вон садитесь в автобус. В семерку. Доедете до площади, там перейдете на другую сторону, где гастроном, и пересядете на одиннадцатый. Одиннадцатым проедете две остановки, потом спросите. Там пройти метров двести.

– Спасибо, – сказал Левчук, хотя и не очень запомнил этот непростой для него маршрут. Но он не хотел задерживать, видно, занятого своими делами человека и только спросил: – Это далеко? Наверно, километров пять будет?

– Каких пять? Километра два-три, не больше.

– Ну, три можно и пешком, – сказал он, обрадовавшись, что нужная ему улица оказалась ближе, чем ему показалось сначала.

Не спеша он пошел по тротуару, стараясь своим чемоданчиком не очень мешать прохожим. Шли по двое, по трое, а то и небольшими группками – молодые и постарше, все заметно торопясь и почему-то все навстречу ему, в сторону вокзала. Возле попавшегося ему на пути продуктового магазина народу было и еще больше, он взглянул в блестящие стекла витрины и удивился: у прилавка, словно пчелиный рой, гудела плотная толпа покупателей. Все это было похоже на приближение какого-то праздника или городского события, он прислушался к обрывкам торопливых разговоров рядом, но что-либо понять не смог и все шел, пока не увидел на огромном щите оранжевое слово «футбол». Подойдя ближе, прочитал объявление о намеченной на сегодня встрече двух футбольных команд и с некоторым удивлением понял причину оживления на городской улице.

Футболом он мало интересовался, даже по телевизору редко смотрел матчи, считая, что футбол может увлекать ребятишек, молодежь да тех, кто в него играет, а для пожилых и здравомыслящих – занятие это малосерьезное, детская забава, игра.

Но горожане, наверно, относились к этой игре иначе, и теперь по улице трудно было пройти. Чем меньше времени оставалось до начала матча, тем заметнее торопились люди. Переполненные автобусы едва ползли возле тротуаров, из незакрытых дверей гроздьями свисали пассажиры. Зато в обратном направлении большинство автобусов катило пустыми. Он ненадолго остановился на углу улицы и молча поудивлялся этой особенности городского быта.

Потом он долго и не спеша шел по тротуару. Чтобы не надоедать прохожим расспросами о дороге, посматривал на углы домов с названиями улиц, пока не увидел на стене одного из них синюю табличку с долгожданными словами «Ул. Космонавтов». Номера, однако, тут не было, он прошел к следующему зданию и убедился, что нужный дом еще далеко. И он пошел дальше, приглядываясь по дороге к жизни большого города, в котором никогда прежде не был и даже не предполагал быть, если бы не обрадовавшее его письмо племянника. Правда, кроме адреса, племянник ничего больше не сообщил, даже не разузнал, где и кем работает Виктор, что у него за семья. Но о чем мог разузнать студент-первокурсник, который случайно наткнулся на знакомую фамилию в газете и по его просьбе раздобыл в паспортном столе адрес. Вот теперь сам обо всем узнает – за этим ехал.

Читайте также:  Одна ночь - краткое содержание рассказа Быкова

Прежде всего ему радостно было сознавать, что Виктору удалось пережить войну, после которой судьба, надо полагать, отнеслась к нему благосклоннее. Если живет на такой видной улице, то, наверное, не последний человек в городе, может, даже какой-либо начальник. В этом смысле самолюбие Левчука было удовлетворено, он чувствовал, что тут ему почти повезло. Хотя он понимал, конечно, что достоинство человека не определяется только его профессией или должностью – важен еще ум, характер, а также его отношение к людям, которые в конце концов и решают, чего каждый стоит.

Присматриваясь к огромным, многоэтажным, из светлого кирпича фасадам со множеством балконов, заставленных у кого чем – лежаками, раскладушками, старыми стульями, легкими столиками и ящиками, разным домашним хламом, опутанным бельевыми веревками, – он старался представить себе его квартиру, тоже конечно, с балконом где-нибудь на верхнем этаже дома. Он считал, что квартира тем лучше, чем выше она расположена – больше солнца и воздуха, а главное – далеко видать, если не до конца, то хотя бы до половины города. Лет шесть назад он гостил у сестры жены в Харькове, и там ему очень понравилось наблюдать до вечерам с балкона, хотя тот и был не очень высоко – на третьем этаже десятиэтажного дома.

Интересно все же, как его примут…

Сперва, конечно, он постучит в дверь… Не очень чтоб громко и настойчиво, не кулаком, а лучше кончиком пальца, как перед отъездом наставляла его жена, и, когда откроется дверь, отступит на шаг назад. Кенку, пожалуй, лучше снять раньше, может, еще в подъезде или на лестнице. Когда ему откроют, он сперва спросит, здесь ли живет тот, кто ему нужен. Хорошо, если бы открыл сам Виктор, наверно, он бы его узнал, хотя и прошло тридцать лет – время, за которое мог до неузнаваемости измениться любой. Но все равно, наверно, узнал бы. Он хорошо помнил его отца, а сын должен хоть чем-нибудь походить на отца. Если же откроет жена или кто из детей… Нет, пожалуй, дети еще малые. Хотя вполне могут открыть и дети. Если ребенку пять или шесть лет, почему бы не открыть дверь гостю. Тогда он спросит хозяина и назовет себя.

Тут, чувствовал он, наступит самое важное и самое трудное. Он уже знал, как это радостно и тревожно – встретить давнего своего знакомого. И воспоминание, и удивление, и даже какое-то чувство неловкости от того странного открытия, что ты знал и помнил вовсе не этого стоящего перед тобой незнакомого человека, а другого, навечно оставшегося в далеком твоем прошлом, воскресить которое не в состоянии никто, кроме твоей не мутнеющей с годами памяти… Потом его, наверно, пригласят в комнату и он переступит порог. Само собой, квартира у них хорошая – блестящий паркет, диваны, ковры, – не хуже, чем у многих теперь в городе. У порога он оставит свой чемоданчик и снимет ботинки. Обязательно надо не забыть снять ботинки, говорят, в городе теперь повелся такой обычай, чтобы обувь снимать у порога. Это дома он привык в кирзе или резине переться прямо от порога к столу, но здесь он не дома. Значит, перво-наперво снять ботинки. Носки у него новые, купленные перед поездкой в сельмаге за рубль шестьдесят шесть копеек, с носками конфуза не будет.

Волчья стая – краткое содержание рассказа Быкова

Василь Владимирович Быков

С трудом протиснувшись в людском потоке через распахнутые железные ворота, Левчук очутился на просторной, запруженной автомобилями привокзальной площади. Здесь толпа пассажиров из только что пришедшего поезда рассыпалась в разных направлениях, и он замедлил свой и без того не слишком уверенный шаг. Он не знал, куда направиться дальше – по уходящей от вокзала улице в город или к двум желтым автобусам, поджидавшим пассажиров на выезде с площади. В нерешительности остановившись, опустил на горячий, в масляных пятнах асфальт неновый, с металлическими уголками чемоданчик и осмотрелся. Пожалуй, надо было спросить. В кармане у него лежал помятый конверт с адресом, но адрес он знал на память и теперь присматривался, к кому бы из прохожих обратиться.

В этот предвечерний час людей на площади было немало, но все проходили мимо с видом такой неотложной поспешности и такой занятости, что он долго и неуверенно вглядывался в их лица, прежде чем обратиться к такому же, наверно, как сам, немолодому человеку с газетой, которую тот развернул, отойдя от киоска.

– Скажите, пожалуйста, как попасть на улицу Космонавтов? Пешком или надо ехать автобусом?

Человек поднял от газеты не очень довольное, как Левчуку показалось, лицо и сквозь стекла очков строго посмотрел на него. Ответил не сразу: то ли вспоминал улицу, то ли присматривался к незнакомому, явно нездешнему человеку в сером примятом пиджаке и синей рубашке, несмотря на жару, застегнутой до воротника на все пуговицы. Под этим испытующим взглядом Левчук пожалел, что не завязал дома галстук, который несколько лет без надобности висел в шкафу на специально для того вбитом гвоздике. Но он не любил да и не умел завязывать галстуки и оделся в дорогу так, как одевался дома по праздникам: в серый, почти еще новый костюм и первый раз надетую, хотя и давно уже купленную, сорочку из модного когда-то нейлона. Здесь, однако, все были одеты иначе – в легкие, с короткими рукавами тенниски или по случаю выходного, наверно, в белые рубашки с галстуками. Но не большая беда, решил он, сойдет и попроще – не хватало ему забот о своем внешнем виде.

– Космонавтов, Космонавтов. – повторил человек, вспоминая улицу, и оглянулся. – Вон садитесь в автобус. В семерку. Доедете до площади, там перейдете на другую сторону, где гастроном, и пересядете на одиннадцатый. Одиннадцатым проедете две остановки, потом спросите. Там пройти метров двести.

– Спасибо, – сказал Левчук, хотя и не очень запомнил этот непростой для него маршрут. Но он не хотел задерживать, видно, занятого своими делами человека и только спросил: – Это далеко? Наверно, километров пять будет?

– Каких пять? Километра два-три, не больше.

– Ну, три можно и пешком, – сказал он, обрадовавшись, что нужная ему улица оказалась ближе, чем ему показалось сначала.

Не спеша он пошел по тротуару, стараясь своим чемоданчиком не очень мешать прохожим. Шли по двое, по трое, а то и небольшими группками – молодые и постарше, все заметно торопясь и почему-то все навстречу ему, в сторону вокзала. Возле попавшегося ему на пути продуктового магазина народу было и еще больше, он взглянул в блестящие стекла витрины и удивился: у прилавка, словно пчелиный рой, гудела плотная толпа покупателей. Все это было похоже на приближение какого-то праздника или городского события, он прислушался к обрывкам торопливых разговоров рядом, но что-либо понять не смог и все шел, пока не увидел на огромном щите оранжевое слово «футбол». Подойдя ближе, прочитал объявление о намеченной на сегодня встрече двух футбольных команд и с некоторым удивлением понял причину оживления на городской улице.

Футболом он мало интересовался, даже по телевизору редко смотрел матчи, считая, что футбол может увлекать ребятишек, молодежь да тех, кто в него играет, а для пожилых и здравомыслящих – занятие это малосерьезное, детская забава, игра.

Но горожане, наверно, относились к этой игре иначе, и теперь по улице трудно было пройти. Чем меньше времени оставалось до начала матча, тем заметнее торопились люди. Переполненные автобусы едва ползли возле тротуаров, из незакрытых дверей гроздьями свисали пассажиры. Зато в обратном направлении большинство автобусов катило пустыми. Он ненадолго остановился на углу улицы и молча поудивлялся этой особенности городского быта.

Потом он долго и не спеша шел по тротуару. Чтобы не надоедать прохожим расспросами о дороге, посматривал на углы домов с названиями улиц, пока не увидел на стене одного из них синюю табличку с долгожданными словами «Ул. Космонавтов». Номера, однако, тут не было, он прошел к следующему зданию и убедился, что нужный дом еще далеко. И он пошел дальше, приглядываясь по дороге к жизни большого города, в котором никогда прежде не был и даже не предполагал быть, если бы не обрадовавшее его письмо племянника. Правда, кроме адреса, племянник ничего больше не сообщил, даже не разузнал, где и кем работает Виктор, что у него за семья. Но о чем мог разузнать студент-первокурсник, который случайно наткнулся на знакомую фамилию в газете и по его просьбе раздобыл в паспортном столе адрес. Вот теперь сам обо всем узнает – за этим ехал.

Прежде всего ему радостно было сознавать, что Виктору удалось пережить войну, после которой судьба, надо полагать, отнеслась к нему благосклоннее. Если живет на такой видной улице, то, наверное, не последний человек в городе, может, даже какой-либо начальник. В этом смысле самолюбие Левчука было удовлетворено, он чувствовал, что тут ему почти повезло. Хотя он понимал, конечно, что достоинство человека не определяется только его профессией или должностью – важен еще ум, характер, а также его отношение к людям, которые в конце концов и решают, чего каждый стоит.

Присматриваясь к огромным, многоэтажным, из светлого кирпича фасадам со множеством балконов, заставленных у кого чем – лежаками, раскладушками, старыми стульями, легкими столиками и ящиками, разным домашним хламом, опутанным бельевыми веревками, – он старался представить себе его квартиру, тоже конечно, с балконом где-нибудь на верхнем этаже дома. Он считал, что квартира тем лучше, чем выше она расположена – больше солнца и воздуха, а главное – далеко видать, если не до конца, то хотя бы до половины города. Лет шесть назад он гостил у сестры жены в Харькове, и там ему очень понравилось наблюдать до вечерам с балкона, хотя тот и был не очень высоко – на третьем этаже десятиэтажного дома.

Интересно все же, как его примут.

Сперва, конечно, он постучит в дверь. Не очень чтоб громко и настойчиво, не кулаком, а лучше кончиком пальца, как перед отъездом наставляла его жена, и, когда откроется дверь, отступит на шаг назад. Кенку, пожалуй, лучше снять раньше, может, еще в подъезде или на лестнице. Когда ему откроют, он сперва спросит, здесь ли живет тот, кто ему нужен. Хорошо, если бы открыл сам Виктор, наверно, он бы его узнал, хотя и прошло тридцать лет – время, за которое мог до неузнаваемости измениться любой. Но все равно, наверно, узнал бы. Он хорошо помнил его отца, а сын должен хоть чем-нибудь походить на отца. Если же откроет жена или кто из детей. Нет, пожалуй, дети еще малые. Хотя вполне могут открыть и дети. Если ребенку пять или шесть лет, почему бы не открыть дверь гостю. Тогда он спросит хозяина и назовет себя.

Тут, чувствовал он, наступит самое важное и самое трудное. Он уже знал, как это радостно и тревожно – встретить давнего своего знакомого. И воспоминание, и удивление, и даже какое-то чувство неловкости от того странного открытия, что ты знал и помнил вовсе не этого стоящего перед тобой незнакомого человека, а другого, навечно оставшегося в далеком твоем прошлом, воскресить которое не в состоянии никто, кроме твоей не мутнеющей с годами памяти. Потом его, наверно, пригласят в комнату и он переступит порог. Само собой, квартира у них хорошая – блестящий паркет, диваны, ковры, – не хуже, чем у многих теперь в городе. У порога он оставит свой чемоданчик и снимет ботинки. Обязательно надо не забыть снять ботинки, говорят, в городе теперь повелся такой обычай, чтобы обувь снимать у порога. Это дома он привык в кирзе или резине переться прямо от порога к столу, но здесь он не дома. Значит, перво-наперво снять ботинки. Носки у него новые, купленные перед поездкой в сельмаге за рубль шестьдесят шесть копеек, с носками конфуза не будет.

Слово педагога

Автор: Лушина Светлана Викторовна
Должность: Учитель русского языка и литературы
Учебное заведение: МКОУ Базарносызганская средняя школа №1
Населённый пункт: р.п.Базарный Сызган
Наименование материала: статья
Тема: Истоки нравственного подвига героев повести Василя Быкова “Волчья стая”
Дата публикации: 16.10.2019
Раздел: полное образование

Статья «Истоки нравственного выбора героев повести Василя Быкова «Волчья стая».

Разговор о творчестве Василя Быкова, об одном из лучших его произведений «Волчья стая» хочется начать словами известного советского писателя

Чингиза Айтматова: я не могу отделаться от мысли, что судьба сберегла нам Василя Быкова, чтобы он, пройдя горнило войны, выстрадав сполна горькое

лихолетье партизанской Белоруссии, сказал бы в послевоенной литературе своё сокровенное, неповторимое, преисполненное беспощадной правды и

сыновней боли слово от имени всех тех, тогдашних восемнадцатилетних солдат, коим выпало, пожалуй, самое трудное – трагическая и героическая доля».

Повесть Василя Быкова «Волчья стая», написанная в 1974 году, рассказывает о войне. Наверное, нет и не может быть читателя, который остался бы

равнодушен к этому произведению. Судьба трёх человек, пытающихся пройти через кольцо карателей, сдавившее их партизанский отряд, очень волнует,

заставляет о многом задуматься, многому учит нас, читателей, живущих хотя и в мирное, но и в очень напряжённое время. Интересно то, что, как и все

писатели военного поколения, Быков стремится в своих повестях рассказать о войне, какой она была для самых обыкновенных ее участников. Но прежде

всего и главным образом его интересует характер «рядового великой битвы» – так он в одной из статей назвал героя, находящегося в центре его внимания,

– и «рядовой» в данном случае означает не только то, что он из самой гущи народной, но и его воинское звание.

Читайте также:  Дожить до рассвета - краткое содержание повести Быкова

К тому же сплошь и рядом этот солдат не отличается ни выправкой, ни лихостью, ни другими привычными внешними атрибутами воинской доблести –

таковы главные герои «Волчьей стаи»: Левчук, Грибоед, Клава. Что привлекает писателя в этих людях? Неколебимость их представлений о том, что

хорошо и что дурно, справедливо и несправедливо, их готовность выносить трудности и невзгоды без бравады и ропота, присущее им, но никогда не

выставляемое напоказ глубокое чувство ответственности перед родиной и перед товарищами по окопу (в тех обстоятельствах это, в сущности, одно и то

же). Можно с уверенностью сказать, что здесь писатель является продолжателем «толстовского» понимания «духа русского солдата», выдвигая в качестве

одной из центральных фигур войны тот тип «настоящего солдата русского», о котором пишет Толстой.

Быков считал, что огромную роль в Великой Отечественной войне сыграли рядовые солдаты, «негероические с виду» люди, «в значительной мере их

руками, их большой кровью и обильным потом» добыта победа: «…Он много пережил, этот боец, голодал, изнывал от жары, но добросовестно делал своё

незаметное солдатское дело… Не беда, что он – этот рядовой – принёс с войны только каких-нибудь две-три медали, что он терялся при жестокой

бомбёжке, что где-то он оглядывался назад, стучал зубами и заикался во время танковой атаки немцев, что его тело, повинуясь инстинкту, стремилось

назад, в тыл, к безопасности, а он с усилием, но всё-таки сдержал себя в тесном окопчике, сжимая в руках тяжеленный РПГ. В этом нет ничего зазорного,

потому что это – правда, а мы не должны пренебрегать правдой человеческого поведения перед лицом смерти. В такой жестокой войне, какую пережили

мы, стойкость, верность своему солдатскому (подчас очень скромному) долгу были не менее важны, чем головокружительная отвага храбрецов.

Да, не какие-то особенные это храбрецы – просто люди, умеющие держать себя в руках, преодолеть страх, когда надо выполнить свой долг, или, лучше

сказать, делать своё солдатское дело. И не сверх обычного отпущено им сил. И не обязательно они праведники, никогда не оступавшиеся в жизни. И

многие из них не поднаторели по части грамоты и других премудростей. Но в минуты главного испытания, когда приходится смотреть смерти в глаза, они

ведут себя как настоящие люди.

Именно о таких людях рассказывает автор «Волчьей стаи». Таким человеком является и самый главный герой повести – пулемётчик Левчук. Главным

его можно назвать не только потому, что он один останется жив, прорываясь из кольца карателей, не только потому, что спасёт только что рождённого

радисткой Клавой мальчика, но и потому, что в самые опасные критические моменты всю ответственность за людей он берёт на себя.

Повесть рассказывает нам о том, что отряд, в котором воевал Левчук, пятые сутки отбивался от наседавших карателей. Командование приняло решение

идти на прорыв. Тяжело раненному в плечо Левчуку было поручено отвезти в безопасную Первомайскую партизанскую бригаду умирающего от ран

десантника Тихонова, радистку Клаву, которая вот-вот должна была родить. В помощники Левчуку назначили партизанского ездового Грибоеда,

немолодого, по-крестьянски босого, в косматой зимней шапке, в кургузом немецком мундирчике.

Дальше начинается самое страшное. Автор повести заставляет нас идти вместе со своими четырьмя героями, даёт нам возможность пережить,

прочувствовать весь ужас их страданий, всё горе, выпавшее на их долю.

Всегда, везде, во всех трудностях впереди идёт Левчук. Он отвечает за жизни трёх беспомощных людей. И это заставляет его до предела собрать свою

волю, энергию, весь свой немалый опыт разведчика, весь свой разум, чтобы принять верное решение, чтобы увести людей от опасности. Именно потому

Левчук принимает решение идти не через гать, по мнению разведки не занятую немцами, а ведёт людей через болото, более длинным и трудным путём.

«Гать не могла быть не занятой немцами – это он чувствовал всей своей кожей… За время своей партизанской жизни он привык поступать,

непосредственно исходя из обстановки, а не держаться какого-то плана, через который недолго оказаться в могилёвской губернии и ещё потащить за собой

С великим трудом, едва не утонув, решительный, отважный Левчук провёл людей через болото. Правильность решения Левчука вскоре подтвердилась:

прислушавшись к перестрелке, внезапно возникшей на гати, все на болоте поняли, что их отряд оказался разбит немцами.

Следующим страшным испытанием для четырёх несчастных людей стала встреча с немцами: среди поля в километре от себя они неожиданно увидели

врагов. Узнав об опасности, нависшей над товарищами, раненый Тихонов убил себя, но одновременно и выдал всех немцам. С этого момента страшная,

жестокая «волчья стая» по пятам стала преследовать трёх партизан.

Переживая вместе с героями все испытания, мы всё больше и больше узнаём их, они становятся нам ближе и роднее.

С горечью узнаём мы о том, что трагически закончилась эта встреча с фашистами для Клавы и Грибоеда. Спастись удалось только Левчуку. Напрасно

ждал он своих товарищей в лесу. И тогда «он понял, что ему необходимо именно туда, к гумну. Он не мог никуда больше податься, не зайдя на гумно…

Его гнало туда странное чувство, будто он сможет там что-то переиначить, сделать удачнее, чем сделал вчера. Он понимал, конечно, что теперь уж ничего

сделать нельзя, всё, что можно было сделать, наверное, уже сделали немцы. Тем не менее его неодолимо тянуло туда, как преступника тянет на место

совершённого им преступления». Клаву он так и не нашёл. Обгоревшего, облитого кровью Грибоеда Левчук нашёл у двери в ток. Но не случайно привела

судьба Левчука к этому страшному и опасному месту. «Так бы он, наверное, и ушёл в лес, если бы в тот самый момент путь ему не преградила густо

засверкавшая над рожью трассирующая очередь… Как только очередь смолкла, он вскочил. Но прежде чем побежать, он свернул по ржи в сторону, описав

в ней полукруг, пригнулся, послушал и вдруг увидел поодаль белое пятнышко у самой земли». Это был малыш Клавы. Левчук знал, что бежать с

младенцем от обнаруживших его немцев было невозможно. «Но и бросить его в тот самый момент, когда сзади мчались собаки, у него не хватило

решимости». На руках у него был младенец, и Левчук должен был сделать всё – даже невозможное, чтобы спасти эту жизнь, которая сама себя защищать

не могла и целиком зависела от него. Это было главным, это чувство питало его волю к сопротивлению, заставляло вновь и вновь искать выход, какую-то

лазейку, щель, даже просто уповать на счастливый случай, который вдруг поможет им выбраться из кольца карателей. Всё остальное – и инстинкт

самосохранения, и желание дать всё-таки напоследок этим сволочам «прикурить», погибнув «с музыкой», – не могло идти в сравнение с этим чувством, с

этой целью. Левчук и тогда ощущал – не осознавал ещё, а лишь чувствовал, понимание пришло много позже, – что «этот младенец связывал его со всеми,

кто был ему дорог и кого уже не стало, – с Клавой, Грибоедом, Тихоновым. Кроме того, он давал Левчуку обоснование его страданиям и оправдание его

ошибкам. Если он его не спасёт, тогда к чему эта его ошалелая борьба за жизнь?» Только что родившийся, но уже ставший круглым сиротой, этот

несчастный сын его партизанских товарищей, которого ему поручила судьба, которого если и мог кто-то спасти, то только он – никто другой, неожиданно

раскрывал ему простую, но самую высшую цель невыносимо тяжёлой войны, которую им пришлось вести. «Его теперь полонило какое-то новое, ещё не

испытанное им или, может быть, забытое чувство причастности к извечной человеческой жизни, в которой не было места войне… Он впервые за много

лет почувствовал себя не бойцом-партизаном, не разведчиком или пулемётчиком, а прежде всего человеком, и это было для него ново и чрезвычайно

приятно. Так, будто не было уже и войны. Сила человечности и доброты заслонила собой даже любовь к жизни и инстинкт самосохранения».

Левчуку удалось спасти младенца. Каратели, прочесывающие с собаками лес, загнали его в болото. Они шли за ним буквально по пятам, и он, не успев

добраться до большого куста лозняка, укрылся с младенцем за маленькой кочкой. Это их и спасло: немцы, решив для «надёжности» прострочить из

автоматов болото, били главным образом по большому кусту как наиболее вероятному укрытию беглецов… Исстрадавшийся, измученный Левчук вскоре

наткнулся на партизанский отряд и передал малыша в надёжные руки. И его подвиг, – а иначе нельзя оценить то, что он совершил в эти дни, хоть сам он

меньше всего склонен считать себя героем, – приобретает и символический смысл – поистине «ради жизни на земле» не щадил он себя, словно бы

чувствуя себя ответственным за весь род людской, за его будущее.

«В военном мире В.Быкова дети – не только ясная и безупречно чистая лира всему, но – испытание и решающий вопрос воюющему человеку, это боль

памяти и воображения, ни с чем не сравнимая, это самое дно нашей боли».

Это короткая история. Но всю жизнь, до последней минуты помнил Грибоед, как копал картошку вместе с женой, престарелой матерью и ребятишками

и, распрямившись, увидел на краю ольшаника зовущего его незнакомого человека, как «запряг кобылку» и поехал за ранеными, как вырыли им потом

землянку, и протопталась та неосторожная тропинка от землянки к усадьбе, как поехали с Володькой за дровами и вернулись к развороченной пустой

Волчья стая

Василь Быков

  • Русская классика
  • Советская литература

Василь Быков – автор знаменитых книг о Великой Отечественной войне, мастер психологической драмы, глубокий исследователь проблемы нравственного выбора. В конфликте «человек и обстоятельства», составляющем центральную тему прозы Быкова, проявляются и высокие, и самые низменные качества личности; герои писателя или навсегда ломаются, теряя честь, совесть, достоинство, либо ценой невероятных усилий и жертв одерживают нравственную победу над злом.

Серия: Лучшие книги СССР
Издательство:Эксмо

Лучшая рецензия на книгу

20 июля 2016 г. 14:15

Впервые я прочитала это произведение, когда мне было лет 11, может чуть меньше. Тогда в моей жизни было время больших интересных перемен – серьезный переезд, новый чужой дом и библиотека в нем. Я даже помню то издание, в котором я читала эту повесть, но вот сюжет совершенно забыла, кроме того, что главный герой, преследуемый немцами, пробирается через болото. Как-то в последнее время все чаще мне вспоминалась эта повесть, и я решила ее перечитать. Наш главный герой – разведчик/пулеметчик Левчук, раненый и окруженный немцами, спасает младенца, который, не успев родиться, стал сиротой. И, ох, как это было нелегко, в лесу, в болоте, после боя, когда эти злобные волки упорно шли по пятам, а вокруг шли бои партизан с карателями. Повесть представляет собой воспоминания уже постаревшего…

Волчья стая — Василь Быков , повесть
Перевод: перевод автора

Год издания: 2015

Страниц 384 стр.
Формат 60×90/16 (145х215 мм)
Тираж 2000 экз.
Твердый переплет

Возрастные ограничения: 16+

Подробнее о книге

  • Рецензии 63
  • О книге
  • Истории 3
  • Цитаты 110
  • Подборки 15
  • Читатели 119

Напишите рецензию!

29 июня 2016 г. 00:19

Однажды на войне в лихую землю, преследуемый волками о четырёх ногах – злобными зверьми, и волками о двух ногах – злобными фашистскими выродками и ублюдками, которых всем сердцем проклинала вся планета, один солдат спас младенца. Он чудом вырвался из окружения немцев, все его товарищи и мать этого младенца погибли, потом он чудом вырвался из окружения волков, и потом его лишь чудом не застрелили на болоте под сплошным огнём, вёдшимся из сотен автоматов, танков и пулемётов – он один с беззащитным только что рожденным младенцем, утопает в болоте, а по нему стреляют несколько сотен немцев. И вот, спустя много лет после войны поседевший уже солдат, лишившийся руки во время той самой передряги, приходит в гости к выросшему мальчику. Очень сильная и страшная повесть о войне.

26 апреля 2016 г. 15:21

5 Книга о войне.

Случайное знакомство, с новым для меня автором. Если бы не учебная литература, я бы вряд ли сама взялась за эту книгу. Книга о войне, книга, пропитанная войной, книга о переживаниях людей в военное время. Главный герой, Левчук, прошедший ВОВ приезжает в город, чтоб разыскать одного человека. По воле случая человека, которого он ищет, не оказывается дома и гг приходится ждать. И в этот момент на Левчука находят все воспоминания. Очень сильная книга о человеческих переживаниях. Такие книги должен прочитать каждый человек. Особенно в преддверии Дня победы. В этой книге трудно сдерживать слезы, потому что она о жизни, о реальной жизни людей во время войны. Здесь нет пафоса, наигранности или красивой картинки. Здесь реальность. Такая жуткая реальность, где человек, которому ты доверял…

10 сентября 2014 г. 16:23

Случайно попавшая мне в руки книга “Волчья стая” о Второй Мировой войне поразила своей душевностью. Теперь это моя первая прочитанная книга В. Быкова, но не последняя. Пропитана она легким понятным русскому человеку языком, и такой атмосферой, что сразу ощущаешь и города советского времени, и лес с партизанами, и не придуманную трудность жизни таких же, как мы с вами, людей. Столько цепляющих моментов, связанных с главным героем: вот-вот убьют, вот-вот он попадется. И как же приятно видеть/читать не о зарубежных супергероях, а о наших людях с большим сердцем, которые имели место быть и защищать слабых в этой незабываемой трагедии советского народа – Великой Отечественной войне. Это один из тех рассказов, закладывающий внутрь человека те необходимые частички доброты, которые так…

30 октября 2013 г. 12:40

“Волчья стая” Василя Быкова потрясла меня до глубины души. О войне можно писать много, наверное, каждый военный день – это чья-то отдельная невысказанная невыстараданная история. И Быков показывает то жизнь обычного обозника, у которого даже наград нет, то девушки, впервые отправившейся в одиночку в разведку. И все это читать больно и страшно, но в то же время нужно и важно. “Волчья стая” – книга о том, как разведчик Левчук почти в одиночку раз за разом уходит от смерти, спасая младенца-сироту. И немцы, которыми кишит лес, которые, кажется, повсюду, – и есть та самая волчья стая, от которой спастись ой как трудно. Левчук теряет одного товарища за другим, спасается из горящего дома, уходит живым из-под обстрела в болоте, спасает себе жизнь, но теряет ослепшего товарища-бойца. И 24 часа…

Читайте также:  Одна ночь – краткое содержание рассказа Быкова

14 ноября 2012 г. 11:29

Могут быть спойлеры. В аудиокнигу с озвучкой, как со старой грампластинки, вошли повесть “Волчья стая” и рассказ “Одна ночь”. В повести два временных отрезка для главного героя партизана Левчука: его боевые задания и один день, тридцать лет спустя. Собственно судеб, исковерканных войной, Быков показывает множество. Но судьба простого ездового Калистрата Грибоеда, который в сорок лет выглядит как дед потрясает, бьет под дых:

– А я, знаешь, так и жить не очень хочу. Можно сказать, и совсем не хочу, – загребая босыми ногами слежалый песок, говорил Грибоед. – Зачем мне та жизнь, если моих никого не осталось? Ни бабы, ни дитенков. Война кончится, что я? Кому буду нужный? – Чудак ты! – сказал Левчук. – Война кончится, в почете будешь. Ты же вон какой заслуженный! С первой весны…

Василий Быков – Третья ракета

  • 60
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • 5

Василий Быков – Третья ракета краткое содержание

Третья ракета – читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок

Я лежу в окопе на разостланной шинели и долго гляжу вверх, в синюю бездну летнего неба. Вокруг тихо – ни взрыва, ни выстрела, все спят. Чуть дальше, возле снарядной ниши, кто-то натужно посапывает, кажется, вот-вот захрапит. Солнце скрылось за бруствером и уже клонится к закату. Помалу спадает жара, утихает ветер. Одинокая былинка на краю бруствера, что с утра беспокойно билась о высохший ком чернозема, обессиленно свисает в окоп. Высоко в небе летают аисты. Распластав широкие, размочаленные на концах крылья, они забрались в самую высь и кружат там, будто купаются в солнечном ясном раздолье. Ветровые потоки постепенно относят их в сторону, но птицы, важно взмахнув крыльями, опять набирают высоту и долго парят в поднебесье.

Аисты часто прилетают сюда в погожую предвечернюю пору и кружатся, наверно, высматривая какое-нибудь болотце, камышовую заводь или лужок, чтобы поискать корма, напиться, а то и просто, по извечному обычаю, в раздумье постоять на одной ноге. Но теперь возле заводей, у приречных болот, на всех полях и дорогах – люди. Не успевают птицы сколько-нибудь снизиться, как на земле начинают трещать пулеметные очереди, высокий голубой простор зло прошивают невидимые шмели-пули, аисты пугливо бросаются в стороны и торопливо улетают к предгорьям Карпат.

Без аистов синее небо становится пустым и скучным, в нем не за что зацепиться взгляду, я прищуриваюсь и дремотно притихаю.

Вдруг на бруствере что-то резко щелкает, будто невидимый хлыст бьет по иссохшей пыльной земле, и я, вздрогнув, пробуждаюсь от сонливой задумчивости. В окопе по-прежнему тихо, все спят, только на ступеньках ерзает что-то Лешка Задорожный, наш заряжающий. Он в нижней рубашке с незавязанными и разметанными на широкой груди тесемками; голые до локтей, сплошь покрытые татуировкой руки его держат промасленную гимнастерку, на вороте которой болтается непришитый конец подворотничка. Лукавые Лешкины глаза на круглом бровастом лице часто мигают, как это бывает у провинившегося в чем-то человека.

– Собака! – неизвестно к кому обращаясь, говорит Лешка. – Я ж тебя подразню!

Он кладет на ступеньки гимнастерку с надраенным до блеска гвардейским значком и хватает стоящую рядом лопату. Я не успеваю еще сообразить, что к чему, как Лешка тихонько высовывает из-за бруствера точечный ее черенок.

«Чвик!» – и на бруствере вдребезги разлетается сухой ком земли.

Лешка вздрагивает, но, заметив, что я увидел его проделку, озорно улыбается и уже смелее высовывает из окопа лопату. Где-то в неприятельской стороне слышится выстрел, и одновременно новая пуля откалывает толстую щепку от лопаты.

– Не порть инструмент, – говорю я Лешке. – Нашел занятие!

– Не-ет! Уж я его подразню, собаку.

Он снова выставляет лопату. В то же мгновение четко слышится: «чвик», «чвик», – и с бруствера брызжет земля.

– О, законно! Позлись, позлись! – довольно говорит Лешка.

Он хочет сказать и еще что-то, но не успевает раскрыть рта, как устоявшаяся вокруг тишина нарушается грохотом крупнокалиберного пулемета. Песок, комья земли и клочья кукурузы разлетаются с бруствера, сыплются на лица, головы, спины, спящих в окопе людей. Но очередь короткая, она вдруг утихает, и ветер медленно сдувает с бруствера пыль.

– Что это? Что за безобразие? – кричит из дальнего конца окопа наш командир, старший сержант Желтых.

Как и все, он спал, но, очевидно, командирское чутье подсказало ему, что кто-то провинился. Пригнувшись, без ремня, в расстегнутой гимнастерке, на которой позвякивает полдюжины медалей, он перелезает через спящие тела к Лешке.

– Тебе что, тесно в окопе? – со сдержанной злостью спрашивает он заряжающего.

Тот сидит внизу, присыпанный землей, и, обнажая свои красивые широкие зубы, нагловато ухмыляется:

– Да вон Ганс! Чуть иголку из пальцев не вышиб, зараза!

– Иголку у него вышиб! Все баловство! Ты что, сосунок? Объяснить тебе, что к чему?

С минуту Желтых зло и неподвижно смотрит сверху вниз на Лешку. Однако тишина больше не нарушается, и старший сержант, успокаиваясь, начинает отряхивать с головы и усов песок. Потом он переводит все еще недовольный взгляд на нас – его подчиненных. Глаза у командира маленькие, неопределенного, будто вылинявшего, цвета, они остро смотрят из-под мохнатых строгих бровей: пожилое, синее, побитое порохом лицо его не предвещает добра.

– Чего разлегся? – вдруг босой ногой он толкает меня. – Не на курорте. А ну, марш наблюдать!

Я не торопясь поднимаюсь с шинели, в душе ругая Лешку за неуместную шутку, а командир стоит и хмуро оглядывает остальных.

– А ты, Одноухий! Нечего притворяться: вижу, не спишь! Подъем! – командует он снарядному Кривенку, который, надвинув пилотку на смуглое, перекошенное шрамом лицо, неподвижно лежит на дне окопа.

Но Кривенок не шевелится, и Желтых, наклонившись, дергает его за рукав.

Солдат нехотя раскрывает сердитые глаза.

– Не понукай! Не запряг!

– Что не запряг, подъем, говорю!

Кривенок лениво встает и, удобнее устраиваясь под стенкой окопа, ворчит:

– Порядочек! Не успеешь вздремнуть – подъем…

Желтых переводит взгляд в угол на остальных, но там уже будить никого не надо. Молчаливый и тощий, как жердь, Лукьянов тихо сидит на шинели, усердно хлопая глазами и делая вид, что давно уже проснулся. Как всегда, когда командир ругается, в синеватых глазах этого еще молодого, безвременно увядшего человека появляется молчаливая робкая покорность. Уголки его тонких губ вздрагивают, брови смыкаются – он явно не переносит грубости. Остальные давно уже привыкли к командирскому крику, и им хоть бы что. Уже деловито копошится на коленях наводчик – якут Попов. Он, видно, сразу догадывается, чем все кончится, и, не ожидая приказания, вытаскивает из ниши ящик с недочищенными накануне снарядами. Вид у него несколько надутый, недовольно-заспанный, широкое скуластое лицо сосредоточенно, веки узких глаз припухли.

– Ну, а вы чего смотрите? – покрикивает Желтых на остальных. – Думаете, калач дам? Задорожный, Лукьянов, Кривенок, за работу!

Бойцы не спеша берутся за дело.

Кривенок, тяжело вздохнув, подступает к раскрытому ящику. Через всю его щеку, от рта до уха, ярко краснеет обезображивающий лицо шрам – недавний след минного осколка; на месте начисто срезанного уха лишь небольшое отверстие. Попов с Лукьяновым уже протирают ветошью снаряды. У Попова это получается сноровисто и ловко, натренированные его руки так и мелькают вдоль блестящих латунных гильз. Лукьянов же вял и медлителен, одной рукой поворачивает скользкий снаряд и неуверенно трет его тряпкой, брезгливо сжатой между двумя пальцами; Кривенок пристраивается рядом. Только Задорожный, натянув на круглые плечи тесноватую гимнастерку, проходит по окопу мимо работающих.

Василь Быков: Третья ракета

Здесь есть возможность читать онлайн «Василь Быков: Третья ракета» весь текст электронной книги совершенно бесплатно (целиком полную версию). В некоторых случаях присутствует краткое содержание. год выпуска: 1985, категория: Классическая проза / на русском языке. Описание произведения, (предисловие) а так же отзывы посетителей доступны на портале. Библиотека «Либ Кат» — LibCat.ru создана для любителей полистать хорошую книжку и предлагает широкий выбор жанров:

Выбрав категорию по душе Вы сможете найти действительно стоящие книги и насладиться погружением в мир воображения, прочувствовать переживания героев или узнать для себя что-то новое, совершить внутреннее открытие. Подробная информация для ознакомления по текущему запросу представлена ниже:

  • 80
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • 5
  • Описание
  • Другие книги автора
  • Правообладателям
  • Похожие книги

Третья ракета: краткое содержание, описание и аннотация

Предлагаем к чтению аннотацию, описание, краткое содержание или предисловие (зависит от того, что написал сам автор книги «Третья ракета»). Если вы не нашли необходимую информацию о книге — напишите в комментариях, мы постараемся отыскать её.

Василь Быков: другие книги автора

Кто написал Третья ракета? Узнайте фамилию, как зовут автора книги и список всех его произведений по сериям.

Возможность размещать книги на на нашем сайте есть у любого зарегистрированного пользователя. Если Ваша книга была опубликована без Вашего на то согласия, пожалуйста, направьте Вашу жалобу на info@libcat.ru или заполните форму обратной связи.

В течение 24 часов мы закроем доступ к нелегально размещенному контенту.

Третья ракета — читать онлайн бесплатно полную книгу (весь текст) целиком

Ниже представлен текст книги, разбитый по страницам. Система автоматического сохранения места последней прочитанной страницы, позволяет с удобством читать онлайн бесплатно книгу «Третья ракета», без необходимости каждый раз заново искать на чём Вы остановились. Не бойтесь закрыть страницу, как только Вы зайдёте на неё снова — увидите то же место, на котором закончили чтение.

Я лежу в окопе на разостланной шинели и долго гляжу вверх, в синюю бездну летнего неба. Вокруг тихо — ни взрыва, ни выстрела, все спят. Чуть дальше, возле снарядной ниши, кто-то натужно посапывает, кажется, вот-вот захрапит. Солнце скрылось за бруствером и уже клонится к закату. Помалу спадает жара, утихает ветер. Одинокая былинка на краю бруствера, что с утра беспокойно билась о высохший ком чернозема, обессиленно свисает в окоп. Высоко в небе летают аисты. Распластав широкие, размочаленные на концах крылья, они забрались в самую высь и кружат там, будто купаются в солнечном ясном раздолье. Ветровые потоки постепенно относят их в сторону, но птицы, важно взмахнув крыльями, опять набирают высоту и долго парят в поднебесье.

Аисты часто прилетают сюда в погожую предвечернюю пору и кружатся, наверно, высматривая какое-нибудь болотце, камышовую заводь или лужок, чтобы поискать корма, напиться, а то и просто, по извечному обычаю, в раздумье постоять на одной ноге. Но теперь возле заводей, у приречных болот, на всех полях и дорогах — люди. Не успевают птицы сколько-нибудь снизиться, как на земле начинают трещать пулеметные очереди, высокий голубой простор зло прошивают невидимые шмели-пули, аисты пугливо бросаются в стороны и торопливо улетают к предгорьям Карпат.

Без аистов синее небо становится пустым и скучным, в нем не за что зацепиться взгляду, я прищуриваюсь и дремотно притихаю.

Вдруг на бруствере что-то резко щелкает, будто невидимый хлыст бьет по иссохшей пыльной земле, и я, вздрогнув, пробуждаюсь от сонливой задумчивости. В окопе по-прежнему тихо, все спят, только на ступеньках ерзает что-то Лешка Задорожный, наш заряжающий. Он в нижней рубашке с незавязанными и разметанными на широкой груди тесемками; голые до локтей, сплошь покрытые татуировкой руки его держат промасленную гимнастерку, на вороте которой болтается непришитый конец подворотничка. Лукавые Лешкины глаза на круглом бровастом лице часто мигают, как это бывает у провинившегося в чем-то человека.

— Собака! — неизвестно к кому обращаясь, говорит Лешка. — Я ж тебя подразню!

Он кладет на ступеньки гимнастерку с надраенным до блеска гвардейским значком и хватает стоящую рядом лопату. Я не успеваю еще сообразить, что к чему, как Лешка тихонько высовывает из-за бруствера точечный ее черенок.

«Чвик!» — и на бруствере вдребезги разлетается сухой ком земли.

Лешка вздрагивает, но, заметив, что я увидел его проделку, озорно улыбается и уже смелее высовывает из окопа лопату. Где-то в неприятельской стороне слышится выстрел, и одновременно новая пуля откалывает толстую щепку от лопаты.

— Не порть инструмент, — говорю я Лешке. — Нашел занятие!

— Не-ет! Уж я его подразню, собаку.

Он снова выставляет лопату. В то же мгновение четко слышится: «чвик», «чвик», — и с бруствера брызжет земля.

— О, законно! Позлись, позлись! — довольно говорит Лешка.

Он хочет сказать и еще что-то, но не успевает раскрыть рта, как устоявшаяся вокруг тишина нарушается грохотом крупнокалиберного пулемета. Песок, комья земли и клочья кукурузы разлетаются с бруствера, сыплются на лица, головы, спины, спящих в окопе людей. Но очередь короткая, она вдруг утихает, и ветер медленно сдувает с бруствера пыль.

— Что это? Что за безобразие? — кричит из дальнего конца окопа наш командир, старший сержант Желтых.

Как и все, он спал, но, очевидно, командирское чутье подсказало ему, что кто-то провинился. Пригнувшись, без ремня, в расстегнутой гимнастерке, на которой позвякивает полдюжины медалей, он перелезает через спящие тела к Лешке.

— Тебе что, тесно в окопе? — со сдержанной злостью спрашивает он заряжающего.

Тот сидит внизу, присыпанный землей, и, обнажая свои красивые широкие зубы, нагловато ухмыляется:

— Да вон Ганс! Чуть иголку из пальцев не вышиб, зараза!

— Иголку у него вышиб! Все баловство! Ты что, сосунок? Объяснить тебе, что к чему?

С минуту Желтых зло и неподвижно смотрит сверху вниз на Лешку. Однако тишина больше не нарушается, и старший сержант, успокаиваясь, начинает отряхивать с головы и усов песок. Потом он переводит все еще недовольный взгляд на нас — его подчиненных. Глаза у командира маленькие, неопределенного, будто вылинявшего, цвета, они остро смотрят из-под мохнатых строгих бровей: пожилое, синее, побитое порохом лицо его не предвещает добра.

Похожие книги на «Третья ракета»

Представляем Вашему вниманию похожие книги на «Третья ракета» списком для выбора. Мы отобрали схожую по названию и смыслу литературу в надежде предоставить читателям больше вариантов отыскать новые, интересные, ещё не прочитанные произведения.

Ссылка на основную публикацию