Анализ стихотворения Фета Севастопольское братское кладбище

Анализ лирики А.А. Фета Презентацию подготовила Фролова Т.В., учитель русского языка и литературы ГБОУ СОШ с. Узюково 2013 год. – презентация

Презентация была опубликована 5 лет назад пользователемТатьяна Фролова

Похожие презентации

Презентация на тему: ” Анализ лирики А.А. Фета Презентацию подготовила Фролова Т.В., учитель русского языка и литературы ГБОУ СОШ с. Узюково 2013 год.” — Транскрипт:

1 Анализ лирики А.А. Фета Презентацию подготовила Фролова Т.В., учитель русского языка и литературы ГБОУ СОШ с. Узюково 2013 год

2 Темы поэзии: Любовная. Тема природы. Историческая. Философская. Тема родины.

3 Задачи урока: Ответить на вопросы : 1. Почему Фета можно назвать патриотом ? 2. Какой мы видим родину по прочитанным стихотворениям ? Какие картины открываются перед вами ? Каковы особенности поэтического стиля великого мастера слова ?

4 Поэт! Ты хочешь знать, за что с такой любовью Мы любим родину с тобой…

5 О Боже… Не дай моим устам испить из горькой чаши Изгнанья мрачного по капле жгучий яд! В твоих степях любимый образ мой Не мог, опять воскреснувши, не вырость; Сын севера, люблю я шум лесной И зелени растительную сырость…

7 В 1879 году Фет посещает братское кладбище участников севастопольской обороны годов. « Нигде и никогда не испытывал я такого подъёма духа, который так мощно овладел мною на братском кладбище. Этот тот самый геройский дух, отрешённый от всяких личных стремлений, который носится над полем битвы и один способен стать предметом героической песни », – писал Фет.

9 Стихотворение «Севастопольское братское кладбище» написано спустя восемь лет после посещения кладбища. Какой тут дышит мир! Какая славы тризна Средь кипарисов, мирт и каменных гробов! Рукою набожной сложила здесь отчизна Священный прах своих сынов.

10 Читая первую строфу, мы проникаемся грустным трагическим и одновременно очень возвышенно – торжественным настроением и чувством. Поэт использует риторические восклицания, эпитет « каменных », метафору « рукою набожной сложила здесь отчизна священный прах своих сынов ».

11 Поэт достоверно изображает место события и свои скорбные чувства выражает при помощи таких слов, как: Кипарис – южное вечнозелёное хвойное дерево. Мирт, мирта – южный вечнозелёный кустарник, дерево с белыми цветами. Тризна ( устар.) – пир в честь погибших, поминки.

12 Читая вторую строфу, яснее начинаешь представлять героев Севастопольского сражения и чувствовать горечь их утраты. Они и под землёй отвагой прежней дышат… Боюсь, мои стопы покой их возмутят, И мнится, все они шаги живого слышат. Но лишь молитвенно молчат. Поэт использует шестистопный ямб, перекрёстную рифму, чередование мужских и женских рифм. Память о героях помогает поэту использовать метафору « отвагой прежней дышат ».

13 Счастливцы! Высшего пылали вы любовью: Тут что ни мавзолей, ни надпись – всё боец, И рядом улеглись, своей залиты кровью, И дед со внуком, и отец.

14 Из каменных гробов их голос вечно слышен, Им внуков поучать навеки суждено, Их слава так чиста, их жребий так возвышен, Что им завидовать грешно… 4 июня 1887 года

15 В этом стихотворении очень много противоречивых сочетаний: Простота и торжественность. Горечь утраты и восхищение подвигом погибших. Скорбь и патриотизм. Мёртвые и живая память о них. Простая разговорная и возвышенная лексика. Использование антонимов и оксюморона.

16 Родина для Фета – это весенний цветок и усталость осенней ночи, и нега летнего дня, и волшебство зимнего вечера, это и берёза в «траурном наряде», и смыкающиеся на горизонте просторы неба и земли, освещённые «светом небес высоких».

17 Остановимся на анализе одного из стихотворений. Пойду навстречу к ним знакомою тропою. Какою нежною янтарною зарёю Сияют небеса, нетленные, как рай. Далёко выгнулся земли померкший край, Прохлада вечера и дышит, и не дышит, И колос зреющий едва-едва колышет.

18 В этом стихотворении органично сочетается простота и величественность. Стихотворение написано в 1859 году. При чтении его возникает необыкновенное чувство зримого осязания знакомых мест. Реальный мир передан в таких конкретных деталях, что кажется, что его не просто видишь, а осязаешь. А ты сам « под сенью дуба » и душа твоя полна « всем, всем, что жизнь дала …» Поэт использует эпитеты « знакомою », « нежною », « нетленные ».

19 Каковы же поэтические особенности стихотворения? В этих строках мы наблюдаем метафору «янтарною зарёю сияют небеса», сравнение «как рай», олицетворения «выгнулся земли край», «прохлада и дышит и не дышит». Торжественности, величию картины способствуют использование причастий « померкший », « зреющий », прилагательного « нетленные », инверсии.

20 Нет, дальше не пойду : под сению дубов Всю ночь, всю эту ночь я просидеть готов, Смотря в лицо зари иль вдоль дороги серой … Какою молодой и безграничной верой Опять душа полна ! Как в этой тишине Всем, всем, что жизнь дала, довольная вполне, Иного уж она не требует удела. Собака верная у ног моих присела И, ухо чуткое насторожив слегка, Глядит на медленно ползущего жука.

21 Каков же образ лирического героя? Какие ещё приёмы и средства художественной выразительности использует автор ? Какие образы возникают перед вами при чтении этого стихотворения ?

22 Какие же картины открываются в другом стихотворении Фета? Лениво смотрится в окно волоковое ; В печи трещит огонь – и серый дым ковром Тихонько стелется над кровлею с коньком. Петух заботливый, копаясь на дороге, Кричит … а дедушка брадатый на пороге Кряхтит и крестится, схватившись за кольцо, И хлопья белые летят ему в лицо. И полдень настаёт. Но, Боже, как люблю я, Как тройкою ямщик кибитку удалую Промчит – скроется … Идолго, мнится мне, Звук колокольчика трепещет в вышине г.

23 Что же необычного открывается читателю? Какие приемы и средства использует автор? Перед нами открывается картина северного утра, дорогая сердцу поэта. Он говорит о самом обычном, даже обыденном : северное утро – « скупое », неторопливое – « сонливое ».

24 Вся эта картина – поэтический образ русской деревни. (Г.А. Очкасова) Автор использует поражающие воображение метафоры и неожиданные эпитеты : хлопья -« белые », петух – « заботливый », кибитка – « удалая ». Использует необычное Сравнение « коньком стелется », описывая клубы дыма из трубы. Эпитет « волоковое » не просто досоздаёт картину приглушённого зимнего рассвета, а также точно указывает на деталь избы.

25 «Но, Боже, как люблю я…» (А.А. Фет) Дорога, тройка, звук колокольчика, о которых говорит поэт, дополняют картину и усиливают чувство, которое она вызывает.

26 Родина для Фета – это земля, на которой он родился и живёт, русская природа с её многоцветьем, звуками, запахами … Это мир в целом : земля, небо, звёзды – вселенная, частицей которой он себя ощущает. Так ли это ? «Земля – его колыбель, Вселенная – Родина…» А вы как считаете?

27 Природа для Фета – это прежде всего вечный источник божественной красоты, неиссякаемый в своём разнообразии и вечном обновлении.

28 Проанализируем стихотворение «На стоге сена ночью южной…» На стоге сена ночью южной Лицом ко тверди я лежал, И хор светил, живой и дружный, Кругом раскинувшись, дрожал. Стихотворение относится к зрелой лирике, написано в 1857 году, когда поэт сотрудничал с журналом « Современник », был дружен с Некрасовым, Тургеневым.

29 Человек и космос, человек и мироздание – так можно определить тему этого стихотворения. Стихотворение открывается картиной одушевлённого, все живого мира природы. Первая строфа представляет собой сложносочиненное предложение.

30 Каждая строфа стихотворения написана четырёхстопным ямбом с использованием перекрёстных рифм. Читая строки, легко представить необыкновенную красоту деревенской ночи. Этому способствуют образы сена, земли, неба. Для описания природы поэт использует « характерные » эпитеты « живой » и « дружный », « южной », развёрнутую метафору « хор светил, живой и дружный, кругом раскинувшись, дрожал ». Поэт также применяет инверсию, параллелизм, аллитерацию.

31 В первых строках стихотворения Фет передаёт при помощи слова необыкновенную лёгкость и одновременно торжественность, царящую в природе. Этому способствуют слова разговорные и высоко поэтические : « стог », « лежал », « твердь », « хор светил ». Твердь ( высок.) – земля, суша. Светило – светящееся небесное тело ( солнце, устар.), здесь, в тексте, луна, звёзды.

32 Стихотворение, которое открывалось картиной одушевлённого, все живого мира природы, завершается внезапной «встречей» героя с тайной Творения. Земля, как смутный сон немая, Безвестно уносилась прочь, И я, как первый житель рая, Один в лицо увидел ночь. Лирический герой словно разделяется между землёй и небом. В какой – то момент он словно парит в поднебесье, а земля где – то далеко под ним.

33 Главное сравнение второй строфы- «как первый житель рая»- наконец- то наполняется реальным смыслом. Лирический герой находится в Божьих руках. Он сознаёт внезапно божественное присутствие.

34 Импрессионистический стиль давал Фету возможность «заострить» и умножить изобразительную силу слова. Вторая строфа представляет собой так же, как и первая, сложносочиненное предложение. Поэт использует и характерные эпитеты « немая », « смутный ». В этой строфе он использует развёрнутые сравнения « как смутный сон немая », « как первый житель рая ». Лирический герой словно разделяется между небом и землёй, в какой – то момент он словно парит между землёй и небом.

35 Лирический герой находится Божьих руках. Он сознаёт внезапно божественное присутствие. Я ль нёсся к бездне полуночной, Иль сонмы звёзд ко мне неслись? Казалось, будто в длани мощной Над этой бездной я повис. Поэт использует старославянизмы : « длань » ( архаизм, высок.) – рука, ладонь ; « мощной », « бездной » ( разг.) – тьмой, « сонмы », сонм ( стар. высок.)- скопление, множество кого – нибудь.

36 Стихотворение близко к оде М.В. Ломоносова «Вечернее размышление о Божием величестве». В третьей строфе поэт использует риторический вопрос, инверсию, развёрнутое сравнение « будто в длани мощной », описывает необыкновенные чувства при помощи разговорной и торжественной, высоко поэтической лексики. Примером разговорной лексики являются глаголы « нёсся », « уносилась ».

37 Лирический герой и впрямь уподобился Адаму, которого только что сотворил Господь. И с замираньем и с волненьем Я взором мерил глубину, В которой с каждым я мгновеньем Всё невозвратное тону. Четвёртая строфа представляет собой сложноподчинённое предложение. Для выражения глубины чувств поэт использует эмоционально оценочную лексику : « замиранье », « волненье », « взор », « тону », « невозвратное ».

38 Поделись живыми снами, Говори душе моей, Что не выскажешь словами – Звуком на душу навей.

39 Поэт видит Вселенную впервые, смотрит на неё свежим, изумлённым взглядом.

40 Лейтмотивом поэзии Фета является тема полёта: мечты в его стихах «роятся и летят», поэт чувствует в минуту вдохновенья, как «растут и тотчас в небо унесут» его «раскинутые крылья». Свою поэзию он называет ласточкой с «молниевидным крылом».

41 Муза Фета – «на облаке, незримая земле, в венце из звёзд, нетленная богиня».

pennik

Пена когда-нибудь да осядет

Афанасий Афанасьевич Фет.
Севастопольское братское кладбище

Какой тут дышит мир! Какая славы тризна
Средь кипарисов, мирт и каменных гробов!
Рукою набожной сложила здесь отчизна
Священный прах своих сынов.

Они под землей отвагой прежней дышат.
Боюсь, мои стопы покой их возмутят,
И мнится, все они шаги живого слышат,
Но лишь молитвенно молчат.

Счастливцы! Высшею пылали вы любовью:
Тут что ни мавзолей, ни надпись — всё боец,
И рядом улеглись, своей залиты кровью,
И дед со внуком и отец.

Из каменных гробов их голос вечно слышен,
Им внуков поучать навеки суждено,
Их слава так чиста, их жребий так возвышен,
Что им завидовать грешно.

Это самый большой некрополь русских воинов — участников Крымской войны. На нём покоятся около 50 тысяч защитников Севастополя. Организован в конце сентября 1854 года по указанию вице-адмирала В. А. Корнилова. Вначале называлось Петропавловским, затем стало именоваться Братским, возможно, с легкой руки Э.И. Тотлебена. Площадь кладбища — 18 га. Проект ограды и ворот выполнил архитектор, впоследствии — академик архитектуры, А.А. Авдеев.

Ограда из крымбальского камня с двумя чугунными воротами, отлитыми на Николаевском заводе из металла, собранного на поле брани после войны в Севастополе, сооружена в 1870 году.

При воротах построили небольшие привратные башни, повторяющие форму храма-пирамиды. Их фланкировали чугунные орудия периода Крымской войны. В 1874 году у центрального входа на средства севастопольского купца П. И. Губонина по проекту архитектора К.Я. Маевского построили два жилых дома с элементами готической архитектуры, предназначенных для служителей-сторожей кладбища. Деревья и кустарники для посадки на территории некрополя доставили из Никитского ботанического сада и Одесского питомника.

В 1870 году был сооружен храм-пирамида св. Николая — общий памятник погибшим защитникам Севастополя (строился с 1857 по 1870 годы). За проект этого храма архитектор А. А. Авдеев был удостоен звания академика архитектуры.

На кладбище имелось более 500 братских могил и около 200 индивидуальных надгробий. В настоящее время сохранилось только 472 братские могилы и около 120 индивидуальных надгробий.
Могилы для братских захоронений готовились заранее. Их рыли, в основном, солдаты и матросы арестантских рот. Покойников клали по 50, 100 и более в одну могилу. В центре братской могилы ставили деревянные кресты или клали камень, такие же кресты ставили и на могилах офицеров. Иногда вместо деревянных крестов, выкладывали крест из неприятельских бомб и ядер. Пустые снаряды с отверстиями, обращенными наружу, постоянно во время ветра издавали гул, напоминающий отпевание или жалобный плач по убитым. Захоронения велись и после Крымской войны, но только по разрешению императора.

Последнее известное захоронение было совершено в 1912 году. Надгробия над братскими могилами выполнены в виде стилизованных часовен с элементами русского стиля, а также с использованием классических форм: обелисков, пирамид, стел, жертвенников, саркофагов. В художественном облике ряда памятников нашел отражение мотив ордена Св. Георгия, девиз которого — «За службу и храбрость», а также широко использована символика, олицетворяющая воинскую славу, доблесть и бессмертие.

Не случайно, когда в период Первой мировой войны в Москве создавалось Братское кладбище, в Севастополь в 1914 году прислали инженера для ознакомления с уникальным комплексом на Северной стороне.
Вторая мировая нанесла Братскому некрополю непоправимый ущерб: разрушены и, видимо, никогда не будут восстановлены из-за отсутствия плана кладбища и иконографического материала десятки индивидуальных надгробий и братских могил.

В самом Севастополи был, но о этом кладбище не знал.

Если кто будет, зайдите — почтите память. Добраться до Братского кладбища («Кладбища 100 тысяч») в г. Севастополе можно следующим образом. Если Вы стоите на ступенях Графской Пристани и любуетесь бухтой Ахтиар, то видите на противоположной Северной стороне белоснежный памятник-пирамиду Свято-Никольского храма на высоком холме. Слева от Графской Пристани, от причала Морского вокзала Вам надо сесть на катер и переправиться на Северную сторону к причалу Бухты Северной. Здесь на автобусной станции сесть на маршрутное такси № 48 и доехать на нем до улицы Богданова (ехать 10-15 минут, попросите водителя такси подсказать, где надо выйти), на которой и находится Братское кладбище.

Анализ стихотворения Фета Севастопольское братское кладбище

О том, как он там был, есть трогательный рассказец:

ОБЛАКА ОБЕЩАЛИ ДОЖДЬ.
Михаил Лезинский
Над Северной стороной Севастополя плыли облака, обещая дождь.Стояло то знойное время года, когда исстрадавшейся крымской земле влага была жизненно необходима. Но дождя не было.
– Может, переждёте? – сказал возница Фету. – У меня кладбищенский сторож в знакомцах ходит, у него и пересидеть можно. Несусветный ливень намечается.
Возница – старый севастопольский унтер – в Крымскую кампанию служил под началом поручика Льва Толстого, о чём он немедленно доложил Фету, как только тот сошёл с парома, – большой Севастополь с Северной стороной был разделён бухтой! – и стал искать извозчика.
Мог ли Афанасий Фет отказаться от такого сопровождающего, хотя тот и запросил намного дороже? Не мог. Хотя и не в обычаях Фета было переплачивать – скуповат был старик!
По дороге к кладбищу возница сообщил Фету о последнем бое на Малаховом кургане, – географическая точка известная всему миру! – и о том, что только благодаря геройству унтера, то есть его геройству, поручику Льву Толстому удалось избежать гибели.
В последнем бою на Малаховом кургане Толстого не было. Об этом Фет знал точно. Как-никак, был он близок с графом.
“Пусть врёт, – подумал Фет, – надо будет не забыть рассказать об этом унтере Льву Николаевичу. ”
– Так как, Ваше благородие, пересидите дождь?
– Дождя не будет, служивый, не должно сейчас быть дождю.
Бывший унтер взглянул на иссохшую под июньским зноем землю, на порыжелые бока кладбищенских кипарисов и согласился:
– Точно, может и не быть. Давно дождя ждём.
Афанасий Фет снял фуражку и подставил лысую голову тёплому ветру.
– Пойду, служивый, ты меня не жди. А Льву Николаевичу я непременно поклонюсь от тебя.
Фет вошёл за кладбищенскую ограду и остановился. Его “встретил” памятник генералу Хрулёву. Мрамор памятника успел потускнеть, но надпись светилась золотом: “Хрулёву – Россия”.
Фет подошёл вплотную к мраморной колонне и, подслеповато щурясь, прочитал слова, заставившие сжаться его сердце:

“Пораздайтесь, холмы погребальные,
потеснитесь и вы, благодетели.Вот старатель
ваш пришёл доказать любовь свою, дабы видели
все, что и в славных боях и в могильных рядах не
отстал он от вас. Сомкните же теснее ряды свои,
храбрецы беспримерные, и героя Севастопольской
битвы окружите в вашей семейной могиле”.

“Благодетели”, “старатель”. Фет знал – это были любимые слова Степана Александровича Хрулёва. “Благодетели”, – говорил он всегда о своих солдатах.” Старатель наш”, – отзывались они в свою очередь о генерале.
Почему же тогда, , когда их произносил живой Хрулёв они не затронули поэтическую душу Афанасия Фета, а сейчас, повторенные в камне, заставили сжаться его сердце.
Фет был знаком со Степаном Александровичем Хрулёвым и знал, что в жесточайшем бою за Малахов курган 8 сентября 1855 года Хрулёв был ранен. Ранен в том самом бою, последнем за Севастополь, о котором упоминал старый унтер.
Но не умер тогда генерал от ран, а дожил до седых волос и скончался в Петербурге в 1870 году . Выполняя волю покойного, Хрулёва похоронили здесь, на Братском кладбище. Потеснились “благодетели”, пропуская своего “старателя”.
Фет идёт мимо надгробных плит, и увлажненные глаза непроизвольно выхватывают черные точечки букв, буквы складываются в фамилии рядовых и офицеров, названия рот и батальонов.
Впоследствии Афанасий Афанасьевич Фет напишет у себя в дневнике:
“. Нигде и никогда не испытывал того подъёма духа, который так мощно овладел мною на Братском кладбище. Это тот самый геройский дух, отрешенный от всяких личных стремлений, который носится над полем битвы и один способен стать предметом героической песни. ”
И родится стихотворение, которому Фет даст название:

СЕВАСТОПОЛЬСКОЕ БРАТСКОЕ КЛАДБИЩЕ
Какой тут дышит мир! Какая славы тризна
Средь кипарисов, мирт и каменных гробов!
Рукою набожно сложила здесь отчизна
Священные тела своих сынов.
. Из каменных гробов их голос вечно слышен,
Им внуков поучать навеки суждено,
Их слава так чиста, их жребий так возвышен,
Что им завидовать грешно.

Так напишет Афанасий Фет 4 июня 1887 года, через восемь лет после посещения Братского кладбища.
Но неужели эти строки написал тот самый “сладкозвучный” Фет, которому принадлежат такие строки:
Ночную фиалку лобзает зефир,
И сладостно цвет задышал.
” Истины нет, говорит Фет, мы ничего не значим, поэзия есть не что иное как безумие, а потому она ближе к истине. ”
Из письма Полонского к Майкову.

Неужели эти гражданские стихи написал тот самый Афанасий Фет, стихи котрого лучшие композиторы России превратили в романсы:” Я тебе ничего не скажу”, “Сияла ночь. Луной был полон сад”, “Опавший лист дрожит от нашего движенья”?

Тот и не тот. Каждое поколение прочитывает больших поэтов заново.
Евгений Винокуров сказал как -то о Фете:
“Через всё творчество Фета , то затихая, то громко звуча, проходит одна отчаянная, рыдающая нота, одна звонкая трагическая доминанта. Не идиллик, как принято считать, а поэт напряжённый, динамичный, дерзкий. ”
“Дерзкий” – не винокуровское определение. Понятие это принадлежит Льву Толстому. В одном из своих писем он заметил:
“И откуда у этого добродушного толстого офицера берётся такая непонятная лирическая дерзость, свойство великих поэтов?”
Значит, не только последующие поколения прочитывают поэта заново, но и для современников он разный.
“Если бы Фет (или Шеншин Аф.Аф.) не был оригиналом и притом не был бы чем -то цельным и единым, несмотря на сотни противоречий и софизмов, трудно было бы с ним ужиться. ”
Всё из того же письма Полонского к Майкову.

. Над часовней Братского кладбища продолжали плыть низкие пузатые облака и казалось, что стоит им опуститься чуть-чуть ниже, они зацепятся за полированный каменный крест и прольются дождём. Но ни капли не упало на сухую жаждующую землю.
Фет дошёл до часовни. Оттуда доносилось заупокойное пение – отпевали защитников обороны, которые пережили своих товарищей и умерли тихой смертью.
Постояв несколько минут , Фет направился к выходу, где его поджидал знакомый возница – старый унтер.
Старик был слегка пьян и радостно бросился к Фету – хотел дорассказать некоторые подробности о военной жизни графа Толстого! Но, увидев воспалённые веки Фета, борозды от слёз на измятом пыльном лице, всклокоченную бороду, остановился и произнёс, словно извиняясь:
– Жалеете, Ваше благородие, нашего брата. Где-то и мне здеся отведут местечко.
Фет промолчал, видно не расслышал. А возница продолжал:
– Эх, побили мы тогда бусурманов, крепко побили, но и нам, что там говорить, перепало. А поручик Лев Николаевич Толстой – геройский был офицер, что тебе из пистоли стрелял, что шашкой рубал.
Фет вздохнул, хотел сказать: “А брехун ты, братец!”, но сдержался, ещё
до парома не довезёт.
До самого причала ехали молча, и лишь когда к дощатой пристани подошёл паром, Фет сказал вознице, вкладывая в свои слова иронию:
– Передам от тебя привет Льву Николаевичу. Помнит, небось, своего геройского унтера.
Возница отвернулся. Пробубнил:
– Не служил я под его началом, Ваше благородие. Ныне многие на графе зарабатывают.
– Не служил?
– Так точно, не служил. А служил я под началом майора Эраста Абазы – тоже геройского командира.
– Неужто того самого, что написал музыку к словам Тургенева “Утро туманное, утро седое”.
– Уж не знаю, тот или не тот, только погиб он. На Братском и похоронен.
Фет только сейчас заметил, что на груди у старого унтера кресты да медали. И только сейчас Фет увидел, что вместо ноги у возницы деревяшка.
– Прости, братец, – сказал Фет, – а я о тебе Бог знает что подумал. Прости великодушно.

Над Северной стороной многострадального Севастополя плыли пузатые облака и тучи, обещая дождь, но дождя не было.

А в другой раз на это же кладбище привели Анненского. Он, конечно, хоть и патриарх акмеистов, поэтов солнечных, но сам – довольно мрачен. Он тоже написал стихотворение.

БРАТСКИЕ МОГИЛЫ

Волны тяжки и свинцовы,
Кажет тёмным белый камень,
И куёт земле оковы
Позабытый небом пламень.

Облака повисли с высей,
Помутнелы — ослабелы,
Точно кисти в кипарисе
Над могилой сизо-белы.

Воздух мягкий, но без силы,
Ели, мшистые каменья…
Это — братские могилы,
И полней уж нет забвенья.

И вот бродила я среди этих надгробий. Даже полки, которые уж можно было бы, наверное, подписать, не подписаны. И представила я, что лежит у тебя на этом кладбище кто-то родной. А под какой плитой – один Бог знает. То ли целое кладбище родных, то ли просто нет родной могилы. Из которой выдергивать лопухи? – из всех. На какую положишь свой букет? На все-то не хватит.
Почему-то вчера я была ближе к Анненскому.
Хотя вроде родное кладбище. Свое. Своя святыня.

Белая зависть Афанасия Фета

115 лет назад, в день зарождения так любимой им растущей Луны, покинул мир в предчувствии «сияющей ночи» забвенья замечательный русский поэт Афанасий Афанасьевич Фет. За тринадцать лет до своей кончины он посетил наш славный город, обошел его окрестности и оставил «потомкам в пример» мужественное, глубоко лиричное стихотворение «Севастопольское Братское кладбище» и целую главу в своих «Воспоминаниях», посвященную неповторимым впечатлениям от всего увиденного здесь. Что же касается темы забвения, то мы точно знаем, что в 1892 году 21 ноября (по старому стилю) преставился Фет-человек, но его музыка так чарующих человеческие сердца лирических лунных стихотворных шедевров свежа, проста, печальна и чиста — как и весь наш блистающий, хрупкий и тающий мир… Она пронзает время, врачует наши души и, смутно тревожа, заставляет нас по-светлому, с легкой грустью по поводу того самого, неизбежного, задуматься о том, что — опять же строка Фета — «хоть не вечен человек, то, что вечно, — человечно…»

“…МЫ С ЖЕНОЙ СОБИРАЕМСЯ В ВАШ ВОЛШЕБНЫЙ КРЫМ”

…В начале февраля 1879 года в издательстве “Московских ведомостей” вечером у хозяина — редактора Михаила Никифоровича Каткова — сошелся-собрался в тесном кругу литературный мини-бомонд: вначале журналист Алексей Суворин гонял чаи со своим тезкой драматургом Потехиным, живо обсуждая второе издание “Последних песен” Н.А. Некрасова, а к восьми часам на огонек заглянули дальние родственники — поэт Афанасий Фет и литератор Михаил Боткин. Говорливый, басистый Катков только-только вернулся из Крыма и во всех красках, взахлеб живописал заповедные, чудесные края, где зима — нежданная гостья, а долгое лето в чарующем аромате кипариса и мирта просто-напросто отправляет — по аналогии — путешественника в волшебную страну Аркадию — по греческим легендам…

Наслушавшись от Каткова о “всех прелестях” Тавриды, Афанасий Афанасьевич твердо решает ехать, наконец, на свидание с Крымом — давно, кстати, собирался. Подошло запоздавшее лето, и 12 июля он отправляет в Крым, в бахчисарайское имение Ак-Тачи, любезное письмо своему доброму полковому сослуживцу греку Ксенофонту Ревелиоти: “Милый и дорогой старый товарищ Ксенофонт Феодосьевич! Мы с женой собираемся в ваш волшебный Крым. Ты позволишь, явлюсь, чтобы обнять старого товарища?”

Через три недели пришел долгожданный ответ. Конечно же, Афанасия Фета ждут, готовят пышную встречу на речке Каче…

Дела издательские порядком задержали Фета, но в самом конце сентября он все-таки садится, наконец, с женой Марией Петровной в вагон, чтобы отправиться в Крым. В Симферополе его уже ждал экипаж, заботливо высланный радушным хозяином Ак-Тачи — поместья в 2 тысячи десятин.

В застольных беседах, в прогулках по долине изворотливой крымской речушки, в поездке в ханский дворец Бахчисарая незаметно пролетели два дня. 1 октября, возвращаясь с Чуфут-Кале, Ревелиоти вдруг вспомнил, что в Севастополе на Северной стороне проживает их старинный товарищ — полковник Александр Андреевич Тази. Это было большим сюрпризом для Фета, ибо с ним он служил еще на Херсонщине, до перевода полка в Лифляндию.

Конечно, остро захотелось увидеть старого друга, а самое главное — очутиться, наконец, в легендарном Севастополе, о котором столько писалось и столько мечталось.

В “Воспоминаниях” А. Фета предчувствию и описанию этой встречи, произошедшей 2 октября, уделено немало строк: “Я узнал (от Ревелиоти. — Ред.), что бывший наш товарищ, севастопольский грек полковник Тази, в настоящее время проживает… в доме своего зятя, отставного капитана Реунова… Город в то время производил тяжелое впечатление почти сплошными развалинами. В гостинице на расспрос мой о доме Реунова указали на развалину на противоположной стороне улицы, предупреждая, что Реунова я должен искать за этими развалинами в другом, уже обновленном его доме”.

Забегая вперед, отметим, что с полковником Тази встреча у Фета, конечно, произошла. Но при подготовке этого очерка появились вопросы: кто же был такой Реунов, чем он занимался, где проживал со своим тестем, в какой гостинице, наконец, нашел приют наш известнейший, утонченный поэт-эстет, создавший, как гласят все хрестоматийные источники, и до сих пор непревзойденный образчик лирической сонаты, не употребив ни единого глагола: “Шепот, робкое дыханье…”.

Что ж, кое-что сегодня есть смысл прояснить. Ни в какой (однозначно!) гостинице Фет на Северной стороне не останавливался. Потому как, согласно сведениям редчайшего путеводителя 70-х годов ХIХ в. по Севастополю, издаваемого ежегодно госпожой М.А. Сосногоровой, в лежащем в руинах Севастополе в 1879 году было лишь три гостиницы — и все в центре. А на Северной стороне располагался, скорее всего, один-единственный постоялый двор с ночлежным комплектом на шесть путешественников…

А вот отставного капитана Константина Реунова удалось найти по картотеке нашего краеведа Олега Доскато. Он действительно, как и указывает в своих “Воспоминаниях” А. Фет, имел в конце 70-х свой дом и содержал неподалеку, правее от Михайловской батареи, в изложье мыса Банного, несколько бань, по сообщению Фета, “довольно доходных”. Кстати, он числился и в членах правления общества “Сбережение и приобретение”, то есть по нашим меркам был весьма преуспевающим предпринимателем, чутко реагирующим на запросы времени…

…И вот долгожданная встреча. Полковник Тази — некогда стройный, горбоносый красавец улан и драгун — поседел, стал заметно сутулиться, не сразу узнал своего старинного сотоварища по драгунскому Военного Ордена 13-му полку. Еще бы! Не виделись целых 20 с хвостиком лет! Но зато как потом они “гудели” далеко за полночь! Скольких товарищей, оказывается, помянуть пришлось, коих давно уже нет в живых! Отдельно доброго слова друзья удостоили своего эскадронного командира — пылкого, ироничного ирландца О”Конора. Это он перед увольнением Фета в отставку на прощальной пирушке провозгласил тост за новую, цивильную жизнь гвардии штаб-ротмистра Фета со словами: “Вам надо идти своей дорожкой — узкою, но верною…”

И как в воду смотрел. В мире отечественной поэзии Афанасий Фет, который с детства был “жаден до стихов”, выбрал поистине узкую тропу с указателем “Искусство — для искусства”. Но она оказалась в итоге верной. Ибо имя “микроскопического поэтика” (Д. Писарев), “родоначальника эмбрионической поэзии” (М. Салтыков-Щедрин) не предано забвению и в ХХI веке, чего, увы, не скажешь о том же самом Дмитрии Писареве…

ТАЙНЫЕ “ПАРАЛЛЕЛИ” ПОМЕЩИКА ШЕНШИНА

…Под вечер 3 октября Александр Тази и Афанасий Фет, минуя “хрулевские домики”, с южных ворот вошли на севастопольское Братское кладбище. Уже через несколько минут невообразимо мощное, торжественно-сладостное чувство овладело всем существом стареющего поэта. Знакомые имена прославленных военачальников — генерал-лейтенанта Хрулева, князя Михаила Горчакова, земляка Фета капитана 2 ранга батарейца Николая Костомарова, гвардии майора, гусара-композитора Эраста Абазы… Позднее в своих “Воспоминаниях” Фет напишет: “На каком бы умственном уровне ни стояли мы в настоящее время, вековечный пример защитников Севастополя, почиющих на Братском кладбище, никогда для нас не пропадет”.

Судя по его мемуарам, Братское кладбище оказалось более чем достаточным в плане постижения Севастополя для так легко ранимой души Афанасия Фета.

Он переночует у Тази и на следующий день в экипаже посетит Байдарские ворота, а затем вернется в имение гостеприимного Ревелиоти. Пройдет восемь лет — и он создаст свое знаменитое стихотворение “Севастопольское Братское кладбище”:

Какой тут дышит мир! Какая слава тризны

Средь кипарисов, мирт, и каменных гробов!

Рукою набожной сложила здесь Отчизна

Священный прах своих сынов.

…Его современники, да и литературные критики советского периода, будут долго ломать копья насчет феномена “героического” в творчестве Фета. И не зря: кроме нескольких статей на военно-патриотическую тему, ничего подобного (имеется в виду героическая песня о севастопольском Братском кладбище) он никогда до 1887 г. не создавал и не сотворит потом до самой своей кончины.

Но вдумаемся в философскую доктрину лирики А.А. Фета: во всем, в том числе и в борьбе за свободу, должна присутствовать красота природы и чувств человеческих. Вспомним: “…их жребий так возвышен!”

По-своему прекрасной, как нам представляется, виделась Фету, пусть это и прозвучит парадоксально, и карта его судьбы, хотя вся она была иссечена метками титанической борьбы поэта за “место в партере” Жизни. И здесь есть смысл задаться вопросом: а как же он сумел оправиться от того удара, который в 14 лет нанесла ему коварная судьбина?

…В 1820 году в семье богатейшего российского помещика — далекого отпрыска знатного золотоордынца — Афанасия Неофитовича Шеншина рождается мальчик, которому родители дают имя его отца. Еще год назад матушка Афанасия была замужем за скромным асессором Фётом, уже имела дочь-подростка и была в очередной раз беременна. Но приехавший “на воды” русский медведь-аристократ Шеншин сумел покорить ее сердце, и она бежала с ним в Россию, где и родился будущий поэт.

До 14 лет он носил родовую фамилию знатного орловского латифундиста, учился в элитном пансионате Крюммера в прибалтийском городке Верро, хотя, кстати, само провидение смутно пророчило ему нечто зловещее усеченной транскрипцией отчества его отца А.Н. Шеншина: “Неофит…”. В разговорном варианте — новый… Фет. “Странное сближенье”, как говаривал некогда Лев Толстой…

И вдруг в жизни “золотого мальчика” происходит нечто ужасное. В письме, присланном отцом, сообщается, что отныне — в одночасье! — он не Шеншин, а “студент из иностранцев”, и будет зваться Афанасием Фётом, т.к. был рожден и окрещен не по признанному в России лютеранскому обряду…

Все вмиг обрушилось в жизни юноши. Но Фет был наделен от природы двойственной натурой. В душе — тончайший лирик, он, по выражению Л.Н. Толстого, “мыслил, как мужик… умом сердца”. И этот мальчик поставил перед собой грандиознейшую задачу: самому, без помощи, выходит, мнимого отца, с маргинальным шишом в кармане, подняться с колен и достигнуть тех вершин в жизни, которые раньше просто были ему уготованы самим фактом аристократического происхождения.

И Фет сумел разгрести, казалось бы, непреодолимые завалы Судьбы. Он записывается нижним чином в армию, дослужившись до гвардии штаб-ротмистра, женится по расчету, из крохотного помещика-однодворца превращается в конце концов в обладателя имений, приносящих солидный доход; получив звание камергера, добивается возвращения ему прямого избирательного права.

Как венец в декабре 1873 года выходит царский высочайший указ “О присоединении отставного гвардии штаб-ротмистра А.А. Фета к роду его отца Шеншина”.

Почему, кстати, Фета, а не Фёта? Потому что один из журнальных издателей подборки стихов Афанасия Афанасьевича как-то в начале 60-х “забыл” проставить в имени автора две точки над “е”, а Фет посчитал, что “так тому и быть впредь”…

…И вот на фоне всех этих ретроспективного плана картинок нелегкой жизни Афанасия Фёта остановим вторично внимание читателя на титрах “Фет на севастопольском Братском кладбище”. Чем все-таки были вызваны такие строчки в его “Воспоминаниях”: “Нигде и никогда я не испытывал того подъема духа, который так мощно овладел мною на Братском кладбище”?

Думается, непередаваемое впечатление на поэта тогда произвел сам наш город, который, будучи на поступательном подъеме в начале 50-х годов ХIХ века, вдруг после беспримерной осады более чем на треть столетия канул в бездну разрухи, унылых развалин, пепелищ с тем, чтобы все-таки подняться с колен и обрести и прежние жилые границы, и былое величие южного морского бастиона державы.

Так какие горестные ассоциации вдруг овладели душой Фета осенью 1879 года? И были ли они? Были. Я сказал бы — особые, скрытые в глубине всего существа поэта. И, может быть, не совсем корректно ставить на единую доску отдельно взятую человеческую судьбу и судьбу славного в веках героического города, но Фет себе это позволил. Он тоже когда-то был раздавлен жизнью и тоже сумел найти в себе силы подняться и расправить плечи, возвратив все утраченное и приумножив былые ценности.

…Параллель, конечно, дерзкая по сути, но, право слово, она имеет место быть. И хочется закончить этот очерк еще одним штрихом. Стихотворение, посвященное Братскому кладбищу, завершается загадочным двустишием:

Их слава так чиста,

Их жребий так возвышен,

Что им завидовать грешно…

Видимо, у Фета были свои, чисто человеческие причины для такой вот белой зависти к “счастливцам”, нашедшим здесь покой. Или же он — по жизни и нежнейший лирик, и большой прагматик — действительно тайно мечтал о том, что покинуть сей мир желательно именно так — в полном согласии со своей волей, красиво, в жертвенной схватке на поле брани. Вспомним слова Наполеона из толстовской эпопеи “Война и мир”, когда взгляд императора пал на поле Аустерлица на князя Болконского, сраженного в бою со знаменем в руках: “Вот красивая смерть!”

Фету всегда очень хотелось выстроить судьбу именно по этому принципу. И недаром в свой закатный, предсмертный час он решительным образом пожелал лично поставить точку.

Братское кладбище защитников Севастополя

Братское кладбище — русское воинское захоронение в Севастополе, на южном склоне холма, возвышающегося на Северной стороне города, в районе Куриной балки. На Братском кладбище похоронены останки русских воинов, павших во время Крымской войны. Основано по инициативе В. А. Корнилова 21 сентября 1854 г. в начале первой обороны города. Здесь находятся 472 братские могилы, в каждой захоронены сотни безымянных «нижних чинов», а также 130 индивидуальных захоронений офицеров и генералов.

Площадь кладбища — 18 га. Условно можно выделить три части: кладбище I мировой войны, II мировой войны и Свято-Никольский храм.

Во время Великой Отечественной войны кладбище и храм были сильно разрушены.

История

Во время обороны Севастополя большую часть убитых увозили на Северную сторону, где в конце сентября 1854 года по указанию руководителя обороны вице-адмирала Владимира Корнилова были созданы три кладбища возле Северного укрепления, на отделениях которых по полкам хоронили моряков, пехотинцев, артиллеристов, саперов. Впоследствии они разрослись и стали восприниматься как одно, которое первоначально называлось Петропавловским (по имени святых Петра и Павла), а позже Эдуард Тотлебен назвал его Братским.

Ямы для братских захоронений рыли в основном солдаты и матросы из арестантских рот. Одна могила предназначалась для 50, 100 и более погибших. После того, как тела укладывали, их засыпали известью, а потом землей. Захоронения не сопровождались погребальными маршами, лишь тихими молитвами, а тут же рядом уже готовились другие могилы. Сверху ставился деревянный крест или ложился камень, иногда крест выкладывали ядрами — так выросло Братское кладбище, на котором по разным оценкам покоится от 18 до 50 тысяч воинов. Точная цифра видимо никогда не будет известна, поскольку во время осады учёт похороненным не вёлся и планы не составлялись, и уже спустя несколько лет после окончания войны некоторые могилы нельзя было обнаружить.

Захоронения велись и после Крымской войны, но только по разрешению императора. Последнее известное захоронение было совершено в 1912 году.

Сразу же после Крымской войны началось благоустройство кладбища. Территория кладбища обнесена оградой из крымбальского камня. У входа по проекту А. А. Авдеева в 1870 году построены небольшие привратные башни в форме пирамид с двумя чугунными воротами, отлитыми на Николаевском заводе из металла, собранного на поле брани после войны в Севастополе. В 1874 году у центрального входа на средства севастопольского купца П. И. Губонина по проекту архитектора К. Я. Маевского построили два жилых дома с элементами готической архитектуры для кладбищенских сторожей. Деревья и кустарники для посадки на территории некрополя доставили из Никитского ботанического сада и Одесского питомника.

Центральная аллея приводит на вершину холма — к Свято-Никольскому храму, возведенному в 1870 году. Венчая кладбище, храм является монументальным памятником всем защитникам Севастополя в Крымской войне. Необычна его форма, напоминающая одновременно и надгробие, и египетскую пирамиду, олицетворяющих вечность. Пирамида имеет в высоту 27 метров, она увенчана крестом из вулканического диорита высотой 6,8 метра. Проект церкви принадлежит архитектору А. А. Авдееву.

В четырех метрах от основания храм опоясывают черные мраморные плиты, на которых обозначены названия дивизий, полков, флотских экипажей, время их участия в обороне и общие потери людей. Над центральным входом находится портал с мозаичным изображением Христа Спасителя, с восточной стороны храма находится мозаика «Жены-мироносицы». Внутри пространство храма имеет крестообразную геометрию, которая создана с помощью четырех больших арок. Нижняя половина стен облицована мраморными досками, на которых выбиты имена убитых и умерших от ран во время защиты Севастополя генералов, адмиралов, штаб- и обер-офицеров — всего 943 надписи.

Под Свято-Никольским храмом расположено несколько подземных ходов. По слухам один из них проходя под Севастопольской бухтой, приводит к Владимирскому собору, который также построен А. А. Авдеевым. За строительство этих храмов Авдеев стал академиком архитектуры, бытовало мнение, что на самом деле это звание присвоено ему за проектирование подземных ходов.

С декабря 1941 года на Братском кладбище расположился командный пункт сектора обороны — на часовне находился корректировочный пост артиллеристов. Кладбище подвергалось интенсивному обстрелу артиллерии и налетам авиации. Десятки индивидуальных и братских могил, а также церковь, были сильно повреждены. К 150-летию Крымской войны и обороны была проведена реставрация многих памятников кладбища.

Чуть дальше по аллее от Свято-Никольского храма находятся более поздние захоронения 1941–42 годов. Здесь же находится братская могила моряков затонувшего в 1955 году в Севастопольской бухте линейного корабля «Новороссийск» и погибших членов экипажей других кораблей участвовавших в спасении линкора. На Братском кладбище находятся и могилы севастопольцев, которые погибли на атомных подводных лодках «Комсомолец» и «Курск».

Братское кладбище в искусстве

Какой тут дышит мир! Какая славы тризна
Средь кипарисов, мирт и каменных гробов!
Рукою набожной сложила здесь Отчизна
Священный прах своих сынов.

Они и под землей отвагой прежней дышат…
Боюсь, мои стопы покой их возмутят,
И мнится, все они шаги живого слышат,
Но лишь молитвенно молчат.

Счастливцы! Высшею пылали вы любовью:
Тут, что ни мавзолей, ни надпись,— все боец,
И рядом улеглись, своей залиты кровью,
И дед со внуком, и отец.

Из каменных гробов их голос вечно слышен,
Им внуков поучать навеки суждено,
Их слава так чиста, их жребий так возвышен,
Что им завидовать грешно…

Афанасий Фет. «Севастопольское братское кладбище»

…Не оказалось в Севастополе ни разбитых пушками домов, ни тишины, ни запустения — ничего от дней отца и Николая Сергеевича с их денщиками, погребцами и казенными квартирами. Город уже давно-давно жил без них, вновь отстроенный, белый, нарядный и жаркий, с просторными извозчичьими колясками под белыми навесами, с караимской и греческой толпой на улицах, осененных светлой зеленью южной акации, с великолепными табачными магазинами, с памятником сутулому Нахимову на площади возле лестницы, ведущей к Графской пристани, к зеленой морской воде со стоящими на ней броненосцами. Только там, за этой зеленой водой, было нечто отцовское — то, что называлось Северной стороной, Братской Могилой; и только оттуда веяло на меня грустью и прелестью прошлого, давнего, теперь уже мирного, вечного и даже как будто чего-то моего собственного, тоже всеми давно забытого…

И Бунин. «Жизнь Арсеньева»

Как добраться?

Братское кладбище находится на Северной стороне в Нахимовском районе Севастополя. Из центра города на Северную сторону можно добраться на катере, который отходит от Графской пристани или пароме от причала морского вокзала. Затем на маршрутном такси № 49 до улицы Богданова (10–15 минут).

Нозадзе марина

Ишу магила деда пагибши 1942 года шеклашвили севасти .друг писал бабушку вовремиа ваини пахаронен по честю севастополски эемли .

Михаил

Посетили Братское кладбище.Прекрасный храм,очень красиво внутри.Поражает своей необычностью и величием.При осмотре кладбища понимаешь сколько героев лежит здесь,погибших защищая этот прекрасный город и Россию.СЛАВА ИМ ВЕЧНЫЙ ПОКОЙ

Севастопольское братское кладбище

Какой тут дышит мир! Какая славы тризна

Средь кипарисов, мирт и каменных гробов!
Рукою набожной сложила здесь отчизна
Священный прах своих сынов.

Они и под землей отвагой прежней дышат.

Боюсь, мои стопы покой их возмутят,
И мнится, все они шаги живого слышат,
Но лишь молитвенно молчат.

Счастливцы! Высшею пылали вы любовью:

Тут что ни мавзолей, ни надпись — все боец,
И рядом улеглись, своей залиты кровью,
И дед со внуком и отец.

Им внуков поучать навеки суждено,
Их слава так чиста, их жребий так возвышен,
Что им завидовать грешно.

Дул север. Плакала трава

И ветви о недавнем зное,
И роз, проснувшихся едва,
Сжималось сердце молодое.

Стоял угрюм тенистый сад,

Забыв о пеньи голосистом;
Лишь соловьихи робких чад
Хрипливым подзывали свистом.

Прошла пора влюбленных грез,

Зачем еще томиться тщетно?
Но вдруг один любовник роз
Запел так ярко, беззаветно. И я

Готов на миг воскреснуть тоже,
И песнь последняя твоя
Всех вешних песен мне дороже.

Прости — и все забудь в безоблачный ты час,

Как месяц молодой на высоте лазури;
И в негу вешнюю врываются не раз
Стремленьем молодым пугающие бури.

Когда ж под тучею, прозрачна и чиста,

Поведает заря, что минул день ненастья, —
Былинки не найдешь и не найдешь листа,
Чтобы не плакал он и не сиял от счастья.

Нет, я не изменил. До старости глубокой

Я тот же преданный, я раб твоей любви,
И старый яд цепей, отрадный и жестокой,
Еще горит в моей крови.

Хоть память и твердит, что между нас могила,

Хоть каждый день бреду томительно к другой, —
Не в силах верить я, чтоб ты меня забыла,
Когда ты здесь, передо мной.

Мелькнет ли красота иная на мгновенье,

Мне чудится, вот-вот, тебя я узнаю;
И нежности былой я слышу дуновенье,
И, содрогаясь, я пою.

Светил нам день, будя огонь в крови.

Прекрасная, восторгов ты искала
И о своей несбыточной любви
Младенчески мне тайны поверяла.

Как мог, слепец, я не видать тогда,

Что жизни ночь над нами лишь сгустится,
Твоя душа, красы твоей звезда,
Передо мной, умчавшись, загорится,

И, разлучась навеки, мы поймем,

Что счастья взрыв мы промолчали оба
И что вздыхать обоим нам по нем,
Хоть будем врознь стоять у двери гроба.

Когда читала ты мучительные строки,

Где сердца звучный пыл сиянье льет кругом
И страсти роковой вздымаются потоки, —
Не вспомнила ль о чем?

Я верить не хочу! Когда в степи, как диво,

В полночной темноте безвременно горя,
Вдали перед тобой прозрачно и красиво
Вставала вдруг заря

В тот величавый блеск за темный весь предел, —
Ужель ничто тебе в то время не шепнуло:
Там человек сгорел!

Все, все мое, что есть и прежде было,

В мечтах и снах нет времени оков;
Блаженных грез душа не поделила:
Нет старческих и юношеских снов.

За рубежом вседневного удела

Хотя на миг отрадно и светло;
Пока душа кипит в горниле тела,
Она летит, куда несет крыло.

Не говори о счастье, о свободе

Там, где царит железная судьба.
Сюда! сюда! не рабство здесь природе —
Она сама здесь верная раба.

Одним толчком согнать ладью живую

С наглаженных отливами песков,
Одной волной подняться в жизнь иную,
Учуять ветр с цветущих берегов,

Тоскливый сон прервать единым звуком,

Упиться вдруг неведомым, родным,
Дать жизни вздох, дать сладость тайным мукам,
Чужое вмиг почувствовать своим,

Шепнуть о том, пред чем язык немеет,

Усилить бой бестрепетных сердец —
Вот чем певец лишь избранный владеет,
Вот в чем его и признак и венец!

Прости! во мгле воспоминанья

Все вечер помню я один, —
Тебя одну среди молчанья
И твой пылающий камин.

Глядя в огонь, я забывался,

Волшебный круг меня томил,
И чем-то горьким отзывался
Избыток счастия и сил.

Что за раздумие у цели?

Куда безумство завлекло?
В какие дебри и метели
Я уносил твое тепло?

Где ты? Ужель, ошеломленный,

Кругом не видя ничего,
Застывший, вьюгой убеленный,
Стучусь у сердца твоего.

Руку бы снова твою мне хотелось пожать!

Прежнего счастья, конечно, уже не видать,
Но и под старость отрадно очами недуга
Вновь увидать неизменно прекрасного друга.

В голой аллее, где лист под ногами шумит,

Как-то пугливо и сладостно сердце щемит,
Если стопам попирать довелося устало
То, что когда-то так много блаженства скрывало.

Устало все кругом: устал и цвет небес,

И ветер, и река, и месяц, что родился,
И ночь, и в зелени потусклой спящий лес,
И желтый тот листок, что наконец свалился.

Лепечет лишь фонтан средь дальней темноты,

О жизни говоря незримой, но знакомой.
О ночь осенняя, как всемогуща ты
Отказом от борьбы и смертною истомой!