09.01.2021

Рим – краткое содержание рассказа Гоголя

Очень кратко : Молодой князь, выросший в Риме, уезжает учиться за границу, где понимает, что нет лучше края, кроме родного. Он возвращается домой и влюбляется в прекрасную незнакомку.

Данный текст — краткое содержание отрывка из незавершённого романа Гоголя «Аннунциата», работу над которым он начал в 1838—1839 годах.

Рассказчик сообщает читателю, что двадцатипятилетний князь, наследник благородной фамилии, покорён красотой девушки по имени Аннунциата. Но поскольку читателю важно знать всё, автор позволяет себе небольшой экскурс в историю жизни молодого человека.

Детство будущего князя протекает в Риме. Он воспитывается в соответствии с обычаями римских вельмож: и учителем, и гувернёром, и дядькой для растущего наследника семьи становится приставленный к нему аббат, не очень образованный человек. Неудивительно, что под подобным покровительством растущий князь мало что узнаёт.

Юноша так бы, вероятно, и остался неучем, если бы его отцу, старому князю, не пришло в голову поменять методику воспитания. Он решает дать сыну европейское образование и отправляет того в университет, находящийся в Лукке — городе на севере Италии. После шестилетнего пребывания в университете молодого человека начинает манить Франция, влияние которой чувствуется в Верхней Италии.

У молодого аристократа появляется непреодолимое желание повидать Францию, но он знает, что старый князь, известный своим деспотизмом, не позволит ему этого. Однако, неожиданно он получает от отца письмо с указанием отправляться для дальнейшего обучения в Париж.

Юноша прибывает в Париж, и город совершенно поглощает его своей бурлящей жизнью. Так проходят четыре года, к концу которых дальнейшее пребывание в столице Франции кажется молодому князю невыносимым — он утомлён парижским лоском, за которым скрывается пустота. Он начинает скучать по Италии.

Неожиданно отец перестаёт высылать сыну деньги, и это значительно осложняет его жизнь. Молодой человек вынужден жить в долг. Он чувствует себя всё более одиноким и отправляет отцу письмо с просьбой вернуть его домой, в Рим. Вскоре банкир вручает ему письмо от дяди, из которого молодой человек узнаёт, что старый князь умер, а юноша может вернуться в Рим и распорядиться наследством, имением и титулом по своему усмотрению.

Приехав домой, новоиспечённый князь застаёт дела семейства в невероятном упадке — тяжбы, множество лишних слуг и отсутствие денег для того, чтобы этим самым слугам платить. Пытаясь поправить пошатнувшиеся дела рода, князь начинает жить скромно. Самым большим источником удовольствия, изучения и любования становится для него Италия, её история. Он во всём видит грандиозность, монументальность, следы величия Рима. Стараясь поближе узнать свой народ, князь погружается в изучение истории.

Князю нравятся своеобразные итальянские женщины. Женщины подобны римским зданиям — они либо красавицы, либо безобразны, «хорошеньких» между ними нет. Он наслаждается ими, как стихами в прекрасной поэме. Но вскоре ко всем увлечениям князя примешивается ещё одно чувство, объявляющее войну всем прочим — страсть!

В Риме начинается карнавал. Князь не желает принимать в нём участие, но вынужден пробираться сквозь пёструю толпу. В ней он видит Аннунциату и влюбляется в неё. Князь заворожён её красотой, спокойным великолепием, исходящим от неё. Девушка замечает взгляд незнакомца, но, смутившись, сразу же прячет глаза.

Проказники из толпы обсыпают князя с ног до головы мукой. Молодой человек мчится домой, чтобы переодеться, и возвращается обратно, чтобы снова разыскать в толпе красавицу. Он мельком видит, как красавица садиться в телегу и уезжает. Понимая, что гнаться за телегой, да ещё через такую толпу — дело бессмысленное, князь отправляется к Пеппе, человеку радушному и расторопному. Он происходил из богатого дома негоцианта, но разорился из-за своей страсти к лотерее и теперь перебивается случайными заработками, выполняя различные поручения.

Отведя Пеппе подальше от посторонних ушей для важного разговора, князь хочет поручить ему разыскать прекрасную незнакомку, но забывает обо всём — он видит Рим озарённый лучами постепенно заходящего солнца, и вид этот великолепен.

Понравился ли пересказ?

Ваши оценки помогают понять, какие пересказы написаны хорошо, а какие надо улучшить. Пожалуйста, оцените пересказ:

Что скажете о пересказе?

Что было непонятно? Нашли ошибку в тексте? Есть идеи, как лучше пересказать эту книгу? Пожалуйста, пишите. Сделаем пересказы более понятными, грамотными и интересными.

Краткое содержание Гоголь Рим

Рассказ входит в сборник Петербургские повести

Гоголь опубликовал свое произведение «Рим» в 1842 году. Эта повесть является частью романа «Аннунциата».

В рассказе «Рим» описываются приключения юного римского князя. Он родился в столице Италии Риме. Повзрослев он отправился учиться в столицу Франции Париж. Ему Париж очень понравился. Эти два города очень отличались друг от друга в то время. Париж был более модным и инновационным городом. Юному князю очень понравилось, то как одевались парижане. Он хотел быть похожим на них. Также, ему нравилась, французская кухня. Он очень любил обедать в местных ресторанах и кафе. Кроме того, он посещал парижские театры и выставки. Игра актеров заставляла юного князя забыть о своей родине. Он долгое время не вспоминал о Риме. Его сердце теперь принадлежало Парижу.

С течением времени сердце юного князя начинает тосковать о родной земле. Через время князь понял, что за внешней красотой Парижа пустота. Он пытался найти истину, но не смог этого сделать. В тот момент он вспомнил о Риме. Рим казался ему простым но искренним. Из-за этого юный князь решил вернутся обратно на родину. У него больше не было сил находится в том месте, где все не естественно и фальшиво.

После того, как юный князь вернулся обратно в Рим он увидел, что его любимый город находится в ветхом состоянии. Большая часть Рима разрушена. Сначала это очень сильно напугало нашего героя, не через какое-то время он присмотрелся получше. Он смог разглядеть в полуразрушенных достопримечательностях Рима истинную красоту. Он ходи по разрушенным церквям и наблюдал за происшедшим. Князь очень сильно расстраивался, но находил в себе силы увидеть в руинах нечто большее. После возвращения он обошел все известные места Рима. Его сердце радовалось, тому что он вернулся на родину. Его сердце наконец нашло покой.

Главная мысль

Данный рассказ учит тому, что нельзя забывать свои корни. Необходимо, всегда помнить откуда ты родом. Кроме того, не стоит поддаваться чувствам и эмоциям. Необходимо всегда сохранять холодный рассудок.

Можете использовать этот текст для читательского дневника

Гоголь. Все произведения

Вечер накануне Ивана Купала
Вечера на хуторе близ Диканьки
Вий
Девяносто третий год
Женитьба
Заколдованное место
Записки сумасшедшего
Иван Фёдорович Шпонька и его тётушка
Игроки
История создания комедии Ревизор
История создания повести Тарас Бульба
История создания поэмы Мертвые души
Как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем
Коляска
Король забавляется
Майская ночь или Утопленница
Мёртвые души
Мертвые души по главам
Миргород
Невский проспект
Нос
Ночь перед Рождеством
Петербургские повести
Повесть о капитане Копейкине
Портрет
Пропавшая грамота
Ревизор
Рим
Сорочинская ярмарка
Старосветские помещики
Страшная месть
Тарас Бульба
Шинель

Рим. Картинка к рассказу

Сейчас читают

В центре внимания этого романа мальчик Джимми, который буквально с рождения видит жизнь в не самых лучших красках. Мама Джимми умерла, папа избивал бедного ребенка, а мачеха вовсе его невзлюбила. Мальчику пришлось самостоятельно воспитывать сестру

В давние времена жил в Германии барон. Он был потомком великих Каценеленбогенов. Весь его род был очень воинственным. Сам барон также был тщеславным человеком.

Цирковой борец Арбузов пришел к доктору с недомоганиями: тяжесть в голове, слабость, плохой сон. Доктор Луховицын осмотрел больного и поставил диагноз: гипертрофия сердца. Такое заболевание было не редкостью для людей тяжелого физического труда

Этот роман написал в форме писем, в которых Вертер, молодой человек описывает свои мысли, переживания. Адресованы эти послания другу Вертера, Вильгельму.

В книге рассказывается о поиске пиратского сокровища капитана Флинта. Рассказ начинается с трактира «Адмирал Бенбоу», находящегося чуть дальше от Бристоля. В трактир заходит пожилой мужчина по имени Билли Бонс

Рим Гоголь Н.В. краткое содержание.

Рим Гоголь Н.В.

Рим – краткое содержание рассказа Гоголя

О нас
- «МИБС»
- Структура
  - Администрация
  - Библиотеки
  - Интернет-центры
- Официальные документы
Панорама
библиотечной жизни
Литература для внеклассного чтения
Ресурсы
- Электронный каталог
- Систематическая
  картотека статей
- Наши издания
- Виртуальные выставки
- Слайд-презентации
- Подписка
Спроси у библиографа
Правовой уголок
БУКТЬЮБЕРЫ советуют!
Новинки
- Научно-техническая литература
- Детская литература
- Художественная литература
Календарь
знаменательных дат
Полезные ссылки
Наши услуги
Наши партнеры
Независимая оценка качества работы библиотеки
Опрос «Библиотека нового поколения»

Поиск по сайту

ДОРОГИЕ ЧИТАТЕЛИ!

Вы можете присоединиться к мероприятиям в наших группах в социальных сетях:

Н. В. Гоголь в Риме

Впервые в Рим Гоголь приехал весной 1837 года, вскоре после получения страшного известия о гибели Пушкина. Испытавший глубокое потрясение, Гоголь только в Риме пришел в себя.

«Когда въехал в Рим, я в первый раз не мог дать себе ясного отчета. Он показался маленьким. Но чем далее, он мне кажется большим и большим, строения огромнее, виды красивее, небо лучше, а картин, развалин и антиков смотреть на всю жизнь станет. Влюбляешься в Рим очень медленно, понемногу — и уж на всю жизнь».

Гоголь — А. С. Данилевскому. 15 апреля 1837 г. Рим.

Поселился писатель в доме 26 на Виа Феличе (Счастливой улице), на третьем этаже, в квартире итальянца Челли, с которым хорошо ладил. Комната была просторной, скромно обставленной, но с красивым мозаич-ным полом и решетчатыми ставнями изнутри. Посредине комнаты стоял большой круглый стол, возле двери кровать, у одной стены диван, у другой высокое бюро, за которым Гоголь работал стоя. Убранство комнаты завершало несколько стульев, на них в беспорядке лежали книги и одежда.

Сейчас эта улица называется Виа Систина.

Утро писателя, как везде и всегда, отдавалось работе, прерываемой только прогулками. В полдень Гоголь любил пройти по великолепной аллее, соединяющей Альбано и Кастель-Гондольеро.

«Под этими массами зелени итальянского дуба, платана, пины и проч.,— вспоминает сопровождавший Гоголя в этих прогулках П. В. Анненков,— Гоголь, случалось, воодушевлялся как живописец. Раз он сказал мне: «Если бы я был художник, я бы изобразил особенного рода пейзаж. Какие деревья и ландшафты теперь пишут. Все ясно, разобрано, прочтено мастером, а зритель по складам за ним идет. Я бы сцепил дерево с деревом, перепутал ветви, выбросил свет, где никто не ожидает его, вот какие пейзажи надо писать!»

П. В. Анненков. «Н. В. Гоголь в Риме летом 1841 года».

По этой аллее Гоголь любил гулять не только в будни, но и в праздничные дни. Замечательное описание подобной прогулки писатель оставил в своей повести «Рим»

Писатель ходил неоднократно по знаменитой Испанской лестнице. Наверняка, при своей любви к римской воде он останавливался освежиться у фонтана Barcaccia («Лодочка»).

На улице Виа Кондотти находится знаменитое Antico Cafe Greco, где Гоголь любил бывать и один, и в компании.

Бывал Гоголь и на вилле З. Волконской. По аллеям, где раньше гуляли Гоголь с Жуковским, теперь гуляет семья британского посла – это его личная резиденция.

Проходя мимо фонтана Треви, вспоминается, что в палаццо Поли Гоголь читал «Мертвые души» Зинаиде Волконской и ее гостям. А палаццо Поли– это и есть как бы «задник» фонтана Треви.

Живя в Риме в первые приезды, Гоголь молодо переживал все, чем дарила его жизнь. Восторгался синим небом Италии, удивительного лазурного оттенка, которым мог любоваться лежа на спине «по полсуткам», как свидетельствует современник. Восторгался солнцем, которое почти всегда сияет в Риме. Любовался древностями, изучал картины итальянских художников. Ходил по церквам и базиликам, созерцая высокое искусство.

Охотно встречался с русскими знакомыми, живущими в Риме: с Репниными, Балабиными, Соллогуб, Вьельгорскими. Вместе с ними делал прогулки по окрестностям. Нередко читал в их гостиных свои произведения. Бывал на знаменитой вилле княгини З. Волконской. Знакомился со многими русскими художниками и особенно сошелся с А. А. Ивановым, автором знаменитой картины «Явление Христа народу», художником Ф. А. Моллером и гравером Ф. И. Иорданом. Постоянно посещал их мастерские, входил в их интересы, их замыслы и даже давал свои советы.

Гоголь и сам много работал кистью.

«Моя портфель с красками готова, с сегодняшнего дня отправляюсь рисовать на весь день, я думаю, в Колисей. Обед возьму в карман. Дни значительно прибавились. Я вчера пробовал рисовать. Краски ложатся сами собою, так что потом дивишься, как удалось подметить и составить такой-то колорит и оттенок».

Гоголь — В. А. Жуковскому. Февраль 1839 г. Рим.

Но несмотря на обилие впечатлений, главное внимание Гоголя было отдано работе над поэмой «Мертвые души». Помогавший ему в переписке П. В. Анненков вспоминал, что самое настроение писателя, настроение каждого дня зависело от того, как сегодня работалось.

«По светлому выражению его лица. видно было, что впечатления диктовки привели его в веселое состояние духа. Это сказалось еще более на дороге. Гоголь взял с собой зонтик. и как только повернули мы налево от дворца Барбарини в глухой переулок, он принялся петь разгульную малороссийскую песню, наконец пустился просто в пляс и стал вывертывать зонтиком в воздухе такие штуки, что не далее двух минут ручка зонтика осталась у него в руках, а остальное полетело в сторону. »

П. В. Анненков. «Н. В. Гоголь в Риме летом 1841 года».

Из воспоминаний Н. В. Берга

. Однажды, кажется у Шевырева, кто-то из гостей, несмотря на принятую всеми знавшими Гоголя систему не спрашивать его ни о чем, особенно о литературных работах и предприятиях, — не удержался и заметил ему, «что это он смолк: ни строки, вот уже сколько месяцев сряду!» — Ожидали простого молчания, каким отделывался Гоголь от подобных вопросов, или ничего незначащего ответа. Гоголь грустно улыбнулся и сказал: «Да! как странно устроен человек: дай ему всё, чего он хочет, для полного удобства жизни и занятий, тут-то он и не станет ничего делать; тут-то и не пойдет работа!»

Потом, помолчавши немного, он сообщил следующее: «Со мною был такой случай: ехал я раз между городками Джансано и Альбано, в июле месяце. Среди дороги, на бугре, стоит жалкий трактир, с бильярдом в главной комнате, где вечно гремят шары, и слышится разговор на разных языках. Все проезжающие мимо непременно тут останавливаются, особенно в жар. Остановился и я. В то время я писал первый том Мертвых Душ, и эта тетрадь со мною не расставалась. Не знаю почему, именно в ту минуту, когда я вошел в этот трактир, захотелось мне писать. Я велел дать столик, уселся в угол, достал портфель и под гром катаемых шаров, при невероятном шуме, беготне прислуги, в дыму, в душной атмосфере, забылся удивительным сном и написал целую главу, не сходя с места. Я считаю эти строки одними из самых вдохновенных. Я редко писал с таким одушевлением…»

Таким был Гоголь в Риме в свои два путешествия 1836—1839 и 1840—1841 годов. Много восторженных слов посвящено писателем Риму в письмах к родным и друзьям, но особенно яркую характеристику дал он городу в своей одноименной повести.

В Риме в общей сложности Гоголь прожил около 40 месяцев, то есть, почти три с половиной года. На доме, где жил Гоголь, установлена мемориальная доска.

Поделитесь ссылкой с друзьями!

Создано 17.01.2011 16:52
Обновлено 17.01.2011 17:01

Краткое содержание Н.В. Гоголь «Ночь перед Рождеством»

Основные персонажи
Очень краткий пересказ
Краткое содержание
Основная идея повести

Н.В. Гоголь в своем произведении с юмором описал жизнь полтавских селян в предпраздничный вечер, взяв за основу сюжета историю любви молодого парня Вакулы и богатой девушки Оксаны. Краткое содержание повести Гоголя «Ночь перед рождеством» поможет ученикам в 5 и 6 классах хорошо подготовится к уроку литературы по данной теме.

Основные персонажи

Главные персонажи повести «Ночь перед рождеством»:

Вакула — молодой кузнец, влюбленный в Оксану и готовый на все ради выполнения ее заветного желания;
Оксана — дочка казака Чуба, 17-летняя красавица с капризным характером;
черт – фольклорный персонаж.

Помимо главных героев, в повести присутствуют и другие персонажи, такие как богатый отец Оксаны — казак Чуб, мать главного героя — ведьма Солоха, пузатый знахарь Пацюк и другие.

Очень краткий пересказ

Повесть начинается с того, чтов зимнюю ночь накануне Рождества черт крадет месяц с неба, чтобы кузнец Вакула не смог дойти к своей любимой Оксане. После этого он через дымоход проникает в дом матери кузнеца — ведьме Солохе. Луна возвращается на свое место.

Как только Солоха начинает разговор с чертом, слышится стук в дверь. Ведьма прячет нечистую силу в мешок. Пришедших один за другим в гости к видной женщине сельского голову, дьяка и казака Чуба героиня также прячет в мешки. Когда возвращается домой сын Вакула, он решает вынести мешки из дома.

На улице кузнец встречает возлюбленную с подружками. Они идут колядовать. Оксана сообщает влюбленному парню, что если он принесет ей царские башмаки-черевички, то она выйдет за него замуж. Главный герой бросает мешки на дороге, и, взяв меньший мешок с собой, идет с ним к Пацюку.

Оставшиеся на дороге мешки кум и Оксана начинают развязывать и с удивлением выпускают оттуда важных людей села.

Придя к знахарю, парень просит его помочь найти черта. Но, понимает, что его искать не нужно, так как черт сидит у него в мешке. Молодой человек седлает нечистого и велит ему отвезти его поскорей к царице Екатерине. Прибыв во дворец Вакула получает желанную обувь.

Тем временем Оксана понимает, что также любит Вакулу, и горько сожалеет о том, что так вела себя с ним. Молодой человек возвращается от царицы и отдает любимой подарок. Он просит Оксаниной руки у казака Чуба. После согласия отца, молодые женятся и в скором времени у них рождаются дети.

Краткое содержание

Жители Диканьки собираются встречать Рождество. Ночь перед этим праздником выдалась ясной. Неожиданно из дымаря одного дома появилась женщина верхом на большом венике и начала руками хватать звезды. Черт в этом время ворует с неба месяц и прячет его в карман, чтобы наступила темнота и кузнец Вакула не смог повидаться со своей любимой Оксаной. Таким образом мифическое творение хотело насолить молодому парню, который изобразил его в неприглядном виде на картине (помимо кузнечного ремесла, Вакула был неплохим художником).

Читать краткое содержание рекомендуется по главам, чтобы лучше разобраться в сюжете повести.

В начале повести казак Чуб и знахарь Панас собираются к своему другу на праздник. Они замечают, что с неба внезапно исчез месяц, но решают не откладывать визит.

Оставшись дома одна, Оксана любуется своей красотой у зеркала. За этим занятием ее застает Вакула, который объясняется девушке в любви. Но своими речами и поступками она показывает, что не отвечает молодому человеку взаимностью. Вдруг неожиданно слышится стук в дверь.

Далее автор описывает разговор Солохи с чертом в ее доме. Ведьма оказалась матерью Вакулы. Она любила разных мужчин, но старалась встречаться с ними так, чтобы они друг о друге ничего не знали. Больше всего красивой Солохе нравился богатый казак Чуб. Когда Черт пролезал в дымоход, он заметил, что к ведьме идет Чуб, и поднял сильную метель, чтобы гость вернулся домой.

Чуб не выдержал метели и ушел. Услыхав крики негодования кузнеца, он изменил свой голос. Парень не узнал казака и подрался с ним, решив, что это явился его соперник. Побитый Чуб решил пойти в гости к Солохе, пока нет дома ее сына.

В следующем эпизоде книга описывает, как из кармана черта выплыл на небо месяц, метель закончилась, и на улицы колядовать вышли с мешками молодые люди. Оксане очень хотелось заполучить новые черевички, как у подружки, из-за чего она загрустила. Вакула вызвался принести ей такую же обувь, если она согласится быть его женою. Девушка, шутя, согласилась и сказала, что хочет носить только те башмачки, которые есть у самой царицы.

К Солохе с чертом пришел сельский голова. Пока ведьма открывала ему дверь, черт спрятался в мешок. Голова беседовал с Солохой и угощался с ее стола, когда в дверь снова постучались. Женщина прячет испуганного голову в другой мешок и открывает перед дьяком двери. Совсем скоро в мешок был отправлен и дьяк, так как к Солохе наведался-таки и казак Чуб. Когда печальный сын вернулся домой, казак также был отправлен в мешок, подобно другим гостям ведьмы. Кузнец, не замечая тяжести мешков, хватает их в руки и решает избавиться от них.

На улице кузнец встречает Оксану с подружками. Они идут колядовать. Девушка напоминает ему о своем желании. Вакула бросает мешки у дороги, берет с собой самый меньший, прощается со всеми и убегает от толпы.

В следующем эпизоде представлено описание того, как Вакула отправился к знахарю Пацюку, чтобы тот помог ему разыскать черта. Пацюк в это время трапезничал галушками и варениками, которые сами влетали ему в рот. Увидев это, юноша убегает от знахаря, услышав в ответ, что черта не нужно искать, поскольку тот у него за плечами. Черт выпрыгивает из мешка, но Вакула хватает рогатого за хвост и заставляет его отвезти в Петербург к царице за черевичками.

Оксана с подружками решают забрать себе оставшиеся мешки (думая, что там наколядованные угощения) и возвращаются домой за санками. В их отсутствие, вышедший из шинка кум, забирает себе мешок с двумя героями повести. Когда он ссорится с женой по поводу того, что находится в мешке, из него вылезают знатные люди села и объясняют свое нахождение в нем игрой и шуткой.

Девушки все-таки привозят на санках домой оставшийся на дороге последний мешок, из которого вылезает смущенный глава села. Пришедший домой Чуб возмущается хитрости ведьмы Солохи.

Летать на черте интересно, особенно когда есть цель — достать для возлюбленной Оксаны башмачки самой царицы

Тем временем Вакула прибывает в Петербург. Черт превращается в коня, уменьшается в размерах и прячется к нему в карман. Кузнец встречается с запорожцами, которые также приехали с прошениями к самодержице, и они все вместе идут во дворец. Там их встречает царица. К ногам Екатерины бросается Вакула со своей просьбой насчет черевичков. Царица, пораженная простодушием отчаянного парня, вручает ему золотые башмачки. Кузнец, восхищаясь красотой Екатерины, удаляется из дворца.

Пока Вакула был в Петербурге, по селу распространились слухи о том, что он пропал — покончил жизнь самоубийством: нашлись даже свидетели, которые «видели», как кузнец утопился в проруби. Оксана очень опечалилась из-за таких новостей — она наконец-то поняла, что ответно влюблена в кузнеца, и ей стало очень горько за свое поведение.

По возвращению домой Вакула ударил черта трижды хворостиной и отпустил его. Затем парень зашел в дом и хорошенько выспался после дальней дороги. Набравшись сил, кузнец взял подарки для Чуба и его дочери и отправился в дом к казаку. Молодой человек подарил Чубу шапку с поясом, а Оксане — золотые туфельки царицы, и попросил ее выйти за него замуж. После отцовского благословления девушка ответила согласием, заявив, что она и без черевичек готова стать женой Вакулы.

После женитьбы кузнец размалевал свою хату, а в церкви изобразил черта в аду. Вскоре в семье появились и детки.

Краткий пересказ повестиНиколая Васильевича Гоголя «Ночь перед Рождеством» поможет школьникам лучше подготовиться к урокам по литературе. Однако рекомендуется прочесть книгу полностью, ведь она будет интересна и познавательна не только для детей, но и для взрослых.

Счастливый Вакула раздобыл черевички царицы для возлюбленной Оксаны

Основная идея повести

Рассказ показывает читателям то, что нельзя никогда сдаваться. Никакие трудности не должны помешать воплотить в реальность поставленные цели. Всегда нужно стараться найти решение любой проблемы. Кроме того, вера в чудо также может оказаться полезной.

Гоголь в своей книге раскрывает тему народной жизни. Изображаются типичные сельские персонажи — сильный кузнец Вакула, красивая, но самовлюбленная Оксана, глупый и богатый казак Чуб, хитрая Солоха. Включив в сюжет мифических персонажей, таких как ведьма, черт, знахарь с летающими варениками, автор делает историю влюбленных сказочной. По повести был снят великолепный фильм.

Николай Гоголь – Рим

99 Пожалуйста дождитесь своей очереди, идёт подготовка вашей ссылки для скачивания.

Скачивание начинается. Если скачивание не началось автоматически, пожалуйста нажмите на эту ссылку.

Описание книги “Рим”

Описание и краткое содержание “Рим” читать бесплатно онлайн.

Гоголь – один из немногих писателей, побывавший в своих бесконечных странствиях в трех святых столицах – Москве, Риме и Иерусалиме, писатель, переживший эти «паломничества» с особой силой и глубиной. Из трех городов самый любимый, бесспорно, Рим: в нем Гоголь провел четыре с половиной года, завершил первую часть «Мертвых душ», создал и переработал немало произведений.

Известно, что первоначально Гоголь намеревался написать целый «римский» роман, озаглавленный «Аннунциата». Однако в 1841 г. он меняет название на «Мадонна дей фьори», а год спустя выходит повесть «Рим». Смена заглавия свидетельствовала о том, что изменилась тема и сместился центр тяжести повествования – рассказ не о женщине, а о городе. Гоголь и раньше использовал топонимы в названии своих сочинений, например, в «Миргороде» (1835) и «Невском проспекте» (1835). «Рим» замыкает этот ряд.

И если согласиться с тем, что произведение искусства всегда является картиной мира, imago mundi, повесть Гоголя окажется не только исследованием римского гения места, облеченным в форму литературного произведения, но и идеальным imago Urbis.

Попробуй взглянуть на молнию, когда, раскроивши черные как уголь тучи, нестерпимо затрепещет она целым потопом блеска. Таковы очи у альбанки Аннунциаты. Всё напоминает в ней те античные времена, когда оживлялся мрамор и блистали скульптурные резцы. Густая смола волос тяжеловесной косою вознеслась в два кольца над головой и четырьмя длинными кудрями рассыпалась по шее. Как ни поворотит она сияющий снег своего лица – образ ее весь отпечатлелся в сердце. Станет ли профилем – благородством дивным дышит профиль, и мечется красота линий, каких не создавала кисть. Обратится ли затылко с подобранными кверху чудесными волосами, показав сверкающую позади шею и красоту невиданных землею плеч – и там она чудо. Но чудеснее всего, когда глянет она прямо очами в очи, водрузивши хлад и замиранье в сердце. Полный голос ее звенит, как медь. Никакой гибкой пантере не сравниться с ней в быстроте, силе и гордости движений. Всё в ней венец созданья, от плеч до античной дышущей ноги и до последнего пальчика на ее ноге. Куда ни пойдет она – уже несет с собой картину: спешит ли ввечеру к фонтану с кованой медной вазой на голове – вся проникается чудным согласием обнимающая ее окрестность: легче уходят в даль чудесные линии альбанских гор, синее глубина римского неба, прямей летит вверх кипарис, и красавица южных дерев, римская пинна, тонее и чище рисуется на небе своею зонтикообразною, почти плывущею на воздухе, верхушкою. И всё: и самый фонтан, где уже столпились в кучу на мраморных ступенях, одна выше другой, альбанские горожанки, переговаривающиеся сильными серебряными голосами, пока поочередно бьет вода звонкой алмазной дугой в подставляемые медные чаны, и самый фонтан, и самая толпа – всё кажется для нее, чтобы ярче выказать торжествующую красоту, чтобы видно было, как она предводит всем, подобно как царица предводит за собою придворный чин свой. В праздничный ли день, когда темная древесная галлерея, ведущая из Альбано в Кастель-Гандольфо, вся полна празднично-убранного народа, когда мелькают под сумрачными ее сводами щеголи миненти в бархатном убранстве, с яркими поясами и золотистым цветком на пуховой шляпе, бредут или несутся вскачь ослы с полузажмуренными глазами, живописно неся на себе стройных и сильных альбанских и фраскатанских женщин, далеко блистающих белыми головными уборами, или таща вовсе не живописно, с трудом и спотыкаясь, длинного неподвижного англичанина в гороховом непроникаемом макинтоше, скорчившего в острый угол свои ноги, чтобы не зацепить ими земли, или неся художника в блузе, с деревянным ящиком на ремне и ловкой вандиковской бородкой, а тень и солнце бегут попеременно по всей группе, – и тогда, и в оный праздничный день при ней далеко лучше, чем без нее. Глубина галлереи выдает ее из сумрачной темноты своей всю сверкающую, всю в блеске. Пурпурное сукно альбанского ее наряда вспыхивает, как ищерь, тронутое солнцем. Чудный праздник летит из лица ее навстречу всем. И, повстречав ее, останавливаются как вкопанные: и щеголь миненте с цветком за шляпой, издавши невольное восклицание; и англичанин в гороховом макинтоше, показав вопросительный знак на неподвижном лице своем; и художник с вандиковской бородкой, долее всех остановившийся на одном месте, подумывая: “то-то была бы чудная модель для Дианы, гордой Юноны, соблазнительных Граций и всех женщин, какие только передавались на полотно!” и дерзновенно думая в то же время: то-то был бы рай, еслиб такое диво украсило навсегда смиренную его мастерскую!

Но кто же тот, чей взгляд неотразимее вперился за ее следом? Кто сторожит ее речи, движенья, и движенья мыслей на ее лице? Двадцатипятилетний юноша, римский князь, потомок фамилии, составлявшей когда-то честь, гордость и бесславие средних веков, ныне пустынно догорающей в великолепном дворце, исписанном фресками Гверчина и Караччей, с потускневшей картинной галлереей, с полинявшими штофами, лазурными столами и поседевшим, как лунь, maestro di casa.[1] Его-то увидали недавно римские улицы, несущего свои черные очи, метатели огней из-за перекинутого через плечо плаща, нос, очеркнутый античной линией, слоновую белизну лба и брошенный на него летучий шелковый локон. Он появился в Риме после пятнадцати лет отсутствия, появился гордым юношею вместо еще недавно бывшего дитяти.

Но читателю нужно знать непременно, как всё это свершилось, и потому пробежим наскоро историю его жизни, еще молодой, но уже обильной многими сильными впечатлениями. Первоначальное детство его протекло в Риме; воспитывался он так, как в обычае у доживающих век свой римских вельмож. Учитель, гувернер, дядька и всё, что угодно, был у него аббат, строгий классик, почитатель писем Пиетра Бембо, сочинений Джиованни делла Casa и пяти-шести песней Данта, читавший их не иначе, как с сильными восклицаниями: “dio, che cosa divina!”[2] и потом через две строки: “diavolo, che divina cosa!”,[3] в чем состояла почти вся художественная оценка и критика, обращавший остальной разговор на броколи и артишоки, любимый свой предмет, знавший очень хорошо, в какое время лучше телятина, с какого месяца нужно начинать есть козленка, любивший обо всем этом поболтать на улице, встретясь с приятелем, другим аббатом, обтягивавший весьма ловко полные икры свои в шелковые черные чулки, прежде запихнувши под них шерстяные, чистивший себя регулярно один раз в месяц лекарством olio di ricino[4] в чашке кофию и полневший с каждым днем и часом, как полнеют все аббаты. Натурально, что молодой князь узнал немного под таким началом. Узнал он только, что латинский язык есть отец италиянского, что монсиньоры бывают трех родов – одни в черных чулках, другие в лиловых, а третьи такие, которые бывают почти то же, что кардиналы; узнал несколько писем Пиетра Бембо к тогдашним кардиналам, большею частью поздравительных; узнал хорошо улицу Корсо, по которой ходил прогуливаться с аббатом, да виллу Боргезе, да две-три лавки, перед которыми останавливался аббат для закупки бумаги, перьев и нюхательного табаку, да аптеку, где брал он свое olio di ricino. В этом заключался весь горизонт сведений воспитанника. О других землях и государствах аббат намекнул в каких-то неясных и нетвердых чертах: что есть земля Франция, богатая земля, что англичане – хорошие купцы и любят ездить, что немцы – пьяницы, и что на севере есть варварская земля Московия, где бывают такие жестокие морозы, от которых может лопнуть мозг человеческий. Далее сих сведений воспитанник вероятно бы не узнал, достигнув до 25-летнего своего возраста, еслиб старому князю не пришла вдруг в голову идея переменить старую методу воспитанья и дать сыну образование европейское, что можно было отчасти приписать влиянию какой-то французской дамы, на которую он с недавнего времени стал наводить беспрестанно лорнет на всех театрах и гуляньях, засовывая поминутно свой подбородок в огромный белый жабо и поправляя черный локон на парике. Молодой князь был отправлен в Лукку, в университет. Там, во время шестилетнего его пребыванья, развернулась его живая италиянская природа, дремавшая под скучным надзором аббата. В юноше оказалась душа, жадная наслаждений избранных, и наблюдательный ум. Италиянский университет, где наука влачилась, скрытая в черствых схоластических образах, не удовлетворял новой молодежи, которая уже слышала урывками о ней живые намеки, перелетавшие через Альпы. Французское влияние становилось заметно в Верхней Италии: оно заносилось туда вместе с модами, виньетками, водевилями и напряженными произведениями необузданной французской музы, чудовищной, горячей, но местами не без признаков таланта. Сильное политическое движение в журналах с июльской революции отозвалось и здесь. Мечтали о возвращении погибшей италиянской славы, с негодованием глядели на ненавистный белый мундир австрийского солдата. Но италиянская природа, любительница покойных наслаждений, не вспыхнула восстанием, над которым не позадумался бы француз; всё окончилось только непреодолимым желанием побывать в заальпийской, в настоящей Европе. Вечное ее движение и блеск заманчиво мелькали вдали. Там была новость, противуположность ветхости италиянской, там начиналось XIX столетие, европейская жизнь. Сильно порывалась туда душа молодого князя, чая приключений и света, и всякой раз тяжелое чувство грусти его осеняло, когда он видел совершенную к тому невозможность: ему был известен непреклонный деспотизм старого князя, с которым было не под силу ладить, – как вдруг получил он от него письмо, в котором предписано было ему ехать в Париж, окончить ученье в тамошнем университете, и дождаться в Лукке только приезда дяди, с тем чтобы отправиться с ним вместе. Молодой князь прыгнул от радости, перецеловал всех своих друзей, угостил всех в загородной остерии и через две недели был уже в дороге, с сердцем, готовым встретить радостным биением всякой предмет. Когда переехали Симплон, приятная мысль пробежала в голове его: он на другой стороне, он в Европе! Дикое безобразие швейцарских гор, громоздившихся без перспективы, без легких далей, несколько ужаснуло его взор, приученный к высокоспокойной нежащей красоте италиянской природы. Но он просветлел вдруг при виде европейских городов, великолепных светлых гостиниц, удобств, расставленных всякому путешественнику, располагающемуся как дома. Щеголеватая чистота, блеск – всё было ему ново. В немецких городах несколько поразил его странный склад тела немцев, лишенный стройного согласия красоты, чувство которой зарождено уже в груди италиянца; немецкий язык также поразил неприятно его музыкальное ухо. Но перед ним была уже французская граница, сердце его дрогнуло. Порхающие звуки европейского модного языка, лаская, облобызали слух его. Он с тайным удовольствием ловил скользящий шелест их, который уже в Италии казался ему чем-то возвышенным, очищенным от всех судорожных движений, какими сопровождаются сильные языки полуденных народов, не умеющих держать себя в границах. Еще большее впечатление произвел на него особый род женщин – легких, порхающих. Его поразило это улетучившееся существо с едва вызначавшимися легкими формами, с маленькой ножкой, с тоненьким воздушным станом, с ответным огнем во взорах и легкими, почти невыговаривающимися речами. Он ждал с нетерпением Парижа, населял его башнями, дворцами, составил себе по-своему образ его и с сердечным трепетом увидел, наконец, близкие признаки столицы: наклеенные афиши, исполинские буквы, умножавшиеся дилижансы, омнибусы… наконец, понеслись домы предместья. И вот он в Париже, бессвязно обнятый его чудовищною наружностью, пораженный движением, блеском улиц, беспорядком крыш, гущиной труб, безархитектурными сплоченными массами домов, облепленных тесной лоскутностью магазинов, безобразьем нагих неприслоненных боковых стен, бесчисленной смешанной толпой золотых букв, которые лезли на стены, на окна, на крыши и даже на трубы, светлой прозрачностью нижних этажей, состоявших только из одних зеркальных стекол. Вот он, Париж, это вечное, волнующееся жерло, водомет, мечущий искры новостей, просвещенья, мод, изысканного вкуса и мелких, но сильных законов, от которых не властны оторваться и сами порицатели их, великая выставка всего, что производит мастерство, художество и всякий талант, скрытый в невидных углах Европы, трепет и любимая мечта двадцатилетнего человека, размен и ярмарка Европы! Как ошеломленный, не в силах собрать себя, пошел он по улицам, пересыпавшимся всяким народом, исчерченным путями движущихся омнибусов, поражаясь то видом кафе, блиставшего неслыханным царским убранством, то знаменитыми крытыми переходами, где оглушал его глухой шум нескольких тысяч шумевших шагов сплошно двигавшейся толпы, которая вся почти состояла из молодых людей, и где ослеплял его трепещущий блеск магазинов, озаряемых светом, падавшим сквозь стеклянный потолок в галлерею; то останавливаясь перед афишами, которые миллионами пестрели и толпились в глаза, крича о 24-х ежедневных представлениях и бесчисленном множестве всяких музыкальных концертов; то растерявшись, наконец, совсем, когда вся эта волшебная куча вспыхнула ввечеру при волшебном освещении газа – все домы вдруг стали прозрачными, сильно засиявши снизу; окна и стекла в магазинах, казалось, исчезли, пропали вовсе, и всё, что лежало внутри их, осталось прямо среди улицы нехранимо, блистая и отражаясь в углубленьи зеркалами. “Ma quest’è una cosa divina!”[5] повторял живой: италиянец.

Рим – краткое содержание рассказа Гоголя

ЖАНРЫ 360
АВТОРЫ 268 938
КНИГИ 626 055
СЕРИИ 23 565
ПОЛЬЗОВАТЕЛИ 589 041

Николай Васильевич Гоголь

Попробуй взглянуть на молнию, когда, раскроивши черные как уголь тучи, нестерпимо затрепещет она целым потопом блеска. Таковы очи у альбанки Аннунциаты. Всё напоминает в ней те античные времена, когда оживлялся мрамор и блистали скульптурные резцы. Густая смола волос тяжеловесной косою вознеслась в два кольца над головой и четырьмя длинными кудрями рассыпалась по шее. Как ни поворотит она сияющий снег своего лица – образ ее весь отпечатлелся в сердце. Станет ли профилем – благородством дивным дышит профиль, и мечется красота линий, каких не создавала кисть. Обратится ли затылком с подобранными кверху чудесными волосами, показав сверкающую позади шею и красоту невиданных землею плеч – и там она чудо. Но чудеснее всего, когда глянет она прямо очами в очи, водрузивши хлад и замиранье в сердце. Полный голос ее звенит, как медь. Никакой гибкой пантере не сравниться с ней в быстроте, силе и гордости движений. Всё в ней венец созданья, от плеч до античной дышущей ноги и до последнего пальчика на ее ноге. Куда ни пойдет она – уже несет с собой картину: спешит ли ввечеру к фонтану с кованой медной вазой на голове – вся проникается чудным согласием обнимающая ее окрестность: легче уходят в даль чудесные линии альбанских гор, синее глубина римского неба, прямей летит вверх кипарис, и красавица южных дерев, римская пинна, тонее и чище рисуется на небе своею зонтикообразною, почти плывущею на воздухе, верхушкою. И всё: и самый фонтан, где уже столпились в кучу на мраморных ступенях, одна выше другой, альбанские горожанки, переговаривающиеся сильными серебряными голосами, пока поочередно бьет вода звонкой алмазной дугой в подставляемые медные чаны, и самый фонтан, и самая толпа – всё кажется для нее, чтобы ярче выказать торжествующую красоту, чтобы видно было, как она предводит всем, подобно как царица предводит за собою придворный чин свой. В праздничный ли день, когда темная древесная галлерея, ведущая из Альбано в Кастель-Гандольфо, вся полна празднично-убранного народа, когда мелькают под сумрачными ее сводами щеголи миненти в бархатном убранстве, с яркими поясами и золотистым цветком на пуховой шляпе, бредут или несутся вскачь ослы с полузажмуренными глазами, живописно неся на себе стройных и сильных альбанских и фраскатанских женщин, далеко блистающих белыми головными уборами, или таща вовсе не живописно, с трудом и спотыкаясь, длинного неподвижного англичанина в гороховом непроникаемом макинтоше, скорчившего в острый угол свои ноги, чтобы не зацепить ими земли, или неся художника в блузе, с деревянным ящиком на ремне и ловкой вандиковской бородкой, а тень и солнце бегут попеременно по всей группе, – и тогда, и в оный праздничный день при ней далеко лучше, чем без нее. Глубина галлереи выдает ее из сумрачной темноты своей всю сверкающую, всю в блеске. Пурпурное сукно альбанского ее наряда вспыхивает, как ищерь, тронутое солнцем. Чудный праздник летит из лица ее навстречу всем. И, повстречав ее, останавливаются как вкопанные: и щеголь миненте с цветком за шляпой, издавши невольное восклицание; и англичанин в гороховом макинтоше, показав вопросительный знак на неподвижном лице своем; и художник с вандиковской бородкой, долее всех остановившийся на одном месте, подумывая: «то-то была бы чудная модель для Дианы, гордой Юноны, соблазнительных Граций и всех женщин, какие только передавались на полотно!» и дерзновенно думая в то же время: то-то был бы рай, еслиб такое диво украсило навсегда смиренную его мастерскую!

Но кто же тот, чей взгляд неотразимее вперился за ее следом? Кто сторожит ее речи, движенья, и движенья мыслей на ее лице? Двадцатипятилетний юноша, римский князь, потомок фамилии, составлявшей когда-то честь, гордость и бесславие средних веков, ныне пустынно догорающей в великолепном дворце, исписанном фресками Гверчина и Караччей, с потускневшей картинной галлереей, с полинявшими штофами, лазурными столами и поседевшим, как лунь, maestro di casa[1]. Его-то увидали недавно римские улицы, несущего свои черные очи, метатели огней из-за перекинутого через плечо плаща, нос, очеркнутый античной линией, слоновую белизну лба и брошенный на него летучий шелковый локон. Он появился в Риме после пятнадцати лет отсутствия, появился гордым юношею вместо еще недавно бывшего дитяти.

Но читателю нужно знать непременно, как всё это свершилось, и потому пробежим наскоро историю его жизни, еще молодой, но уже обильной многими сильными впечатлениями. Первоначальное детство его протекло в Риме; воспитывался он так, как в обычае у доживающих век свой римских вельмож. Учитель, гувернер, дядька и всё, что угодно, был у него аббат, строгий классик, почитатель писем Пиетра Бембо, сочинений Джиованни делла Casa и пяти-шести песней Данта, читавший их не иначе, как с сильными восклицаниями: «dio, che cosa divina!» и потом через две строки: «diavolo, che divina cosa!»[2], в чем состояла почти вся художественная оценка и критика, обращавший остальной разговор на броколи и артишоки, любимый свой предмет, знавший очень хорошо, в какое время лучше телятина, с какого месяца нужно начинать есть козленка, любивший обо всем этом поболтать на улице, встретясь с приятелем, другим аббатом, обтягивавший весьма ловко полные икры свои в шелковые черные чулки, прежде запихнувши под них шерстяные, чистивший себя регулярно один раз в месяц лекарством olio di ricino[3] в чашке кофию и полневший с каждым днем и часом, как полнеют все аббаты. Натурально, что молодой князь узнал немного под таким началом. Узнал он только, что латинский язык есть отец италиянского, что монсиньоры бывают трех родов – одни в черных чулках, другие в лиловых, а третьи такие, которые бывают почти то же, что кардиналы; узнал несколько писем Пиетра Бембо к тогдашним кардиналам, большею частью поздравительных; узнал хорошо улицу Корсо, по которой ходил прогуливаться с аббатом, да виллу Боргезе, да две-три лавки, перед которыми останавливался аббат для закупки бумаги, перьев и нюхательного табаку, да аптеку, где брал он свое olio di ricino. В этом заключался весь горизонт сведений воспитанника. О других землях и государствах аббат намекнул в каких-то неясных и нетвердых чертах: что есть земля Франция, богатая земля, что англичане – хорошие купцы и любят ездить, что немцы – пьяницы, и что на севере есть варварская земля Московия, где бывают такие жестокие морозы, от которых может лопнуть мозг человеческий. Далее сих сведений воспитанник вероятно бы не узнал, достигнув до 25-летнего своего возраста, еслиб старому князю не пришла вдруг в голову идея переменить старую методу воспитанья и дать сыну образование европейское, что можно было отчасти приписать влиянию какой-то французской дамы, на которую он с недавнего времени стал наводить беспрестанно лорнет на всех театрах и гуляньях, засовывая поминутно свой подбородок в огромный белый жабо и поправляя черный локон на парике. Молодой князь был отправлен в Лукку, в университет. Там, во время шестилетнего его пребыванья, развернулась его живая италиянская природа, дремавшая под скучным надзором аббата. В юноше оказалась душа, жадная наслаждений избранных, и наблюдательный ум. Италиянский университет, где наука влачилась, скрытая в черствых схоластических образах, не удовлетворял новой молодежи, которая уже слышала урывками о ней живые намеки, перелетавшие через Альпы. Французское влияние становилось заметно в Верхней Италии: оно заносилось туда вместе с модами, виньетками, водевилями и напряженными произведениями необузданной французской музы, чудовищной, горячей, но местами не без признаков таланта. Сильное политическое движение в журналах с июльской революции отозвалось и здесь. Мечтали о возвращении погибшей италиянской славы, с негодованием глядели на ненавистный белый мундир австрийского солдата. Но италиянская природа, любительница покойных наслаждений, не вспыхнула восстанием, над которым не позадумался бы француз; всё окончилось только непреодолимым желанием побывать в заальпийской, в настоящей Европе. Вечное ее движение и блеск заманчиво мелькали вдали. Там была новость, противуположность ветхости италиянской, там начиналось XIX столетие, европейская жизнь. Сильно порывалась туда душа молодого князя, чая приключений и света, и всякой раз тяжелое чувство грусти его осеняло, когда он видел совершенную к тому невозможность: ему был известен непреклонный деспотизм старого князя, с которым было не под силу ладить, – как вдруг получил он от него письмо, в котором предписано было ему ехать в Париж, окончить ученье в тамошнем университете, и дождаться в Лукке только приезда дяди, с тем чтобы отправиться с ним вместе. Молодой князь прыгнул от радости, перецеловал всех своих друзей, угостил всех в загородной остерии и через две недели был уже в дороге, с сердцем, готовым встретить радостным биением всякой предмет. Когда переехали Симплон, приятная мысль пробежала в голове его: он на другой стороне, он в Европе! Дикое безобразие швейцарских гор, громоздившихся без перспективы, без легких далей, несколько ужаснуло его взор, приученный к высокоспокойной нежащей красоте италиянской природы. Но он просветлел вдруг при виде европейских городов, великолепных светлых гостиниц, удобств, расставленных всякому путешественнику, располагающемуся как дома. Щеголеватая чистота, блеск – всё было ему ново. В немецких городах несколько поразил его странный склад тела немцев, лишенный стройного согласия красоты, чувство которой зарождено уже в груди италиянца; немецкий язык также поразил неприятно его музыкальное ухо. Но перед ним была уже французская граница, сердце его дрогнуло. Порхающие звуки европейского модного языка, лаская, облобызали слух его. Он с тайным удовольствием ловил скользящий шелест их, который уже в Италии казался ему чем-то возвышенным, очищенным от всех судорожных движений, какими сопровождаются сильные языки полуденных народов, не умеющих держать себя в границах. Еще большее впечатление произвел на него особый род женщин – легких, порхающих. Его поразило это улетучившееся существо с едва вызначавшимися легкими формами, с маленькой ножкой, с тоненьким воздушным станом, с ответным огнем во взорах и легкими, почти невыговаривающимися речами. Он ждал с нетерпением Парижа, населял его башнями, дворцами, составил себе по-своему образ его и с сердечным трепетом увидел, наконец, близкие признаки столицы: наклеенные афиши, исполинские буквы, умножавшиеся дилижансы, омнибусы… наконец, понеслись домы предместья. И вот он в Париже, бессвязно обнятый его чудовищною наружностью, пораженный движением, блеском улиц, беспорядком крыш, гущиной труб, безархитектурными сплоченными массами домов, облепленных тесной лоскутностью магазинов, безобразьем нагих неприслоненных боковых стен, бесчисленной смешанной толпой золотых букв, которые лезли на стены, на окна, на крыши и даже на трубы, светлой прозрачностью нижних этажей, состоявших только из одних зеркальных стекол. Вот он, Париж, это вечное, волнующееся жерло, водомет, мечущий искры новостей, просвещенья, мод, изысканного вкуса и мелких, но сильных законов, от которых не властны оторваться и сами порицатели их, великая выставка всего, что производит мастерство, художество и всякий талант, скрытый в невидных углах Европы, трепет и любимая мечта двадцатилетнего человека, размен и ярмарка Европы! Как ошеломленный, не в силах собрать себя, пошел он по улицам, пересыпавшимся всяким народом, исчерченным путями движущихся омнибусов, поражаясь то видом кафе, блиставшего неслыханным царским убранством, то знаменитыми крытыми переходами, где оглушал его глухой шум нескольких тысяч шумевших шагов сплошно двигавшейся толпы, которая вся почти состояла из молодых людей, и где ослеплял его трепещущий блеск магазинов, озаряемых светом, падавшим сквозь стеклянный потолок в галлерею; то останавливаясь перед афишами, которые миллионами пестрели и толпились в глаза, крича о 24-х ежедневных представлениях и бесчисленном множестве всяких музыкальных концертов; то растерявшись, наконец, совсем, когда вся эта волшебная куча вспыхнула ввечеру при волшебном освещении газа – все домы вдруг стали прозрачными, сильно засиявши снизу; окна и стекла в магазинах, казалось, исчезли, пропали вовсе, и всё, что лежало внутри их, осталось прямо среди улицы нехранимо, блистая и отражаясь в углубленьи зеркалами. «Ma quest’é una cosa divina!»[4] повторял живой италиянец.

Оценка статьи:

(пока оценок нет)

Загрузка...