Звезда Соломона – краткое содержание рассказа Куприна

Краткое содержание Куприн Звезда Соломона

Главный герой – Иван Степанович Цвет – чиновник в суде. Имея красивый голос, он пел в церковном хоре, а еще мастерил красивые безделушки: за все это он получал небольшие деньги, которые высылал своей матери-старушке и двум незамужним сестрам.

Жил он мирной и спокойной жизнью. Любил разгадывать ребусы в газетах. Иногда заходил он в трактир «Белые лебеди», но пил немного.

Однажды после праздничной службы весь хор пригласили на обед, затем все пошли в трактир. Иван Степанови выпил больше, чем обычно. Два его знакомых певца обсуждали лотерейные билеты и выигрыши. Все присутствующие присоединились к беседе. Люди стали мечтать, чтобы они сделали, если бы получили огромный выигрыш. Иван Степанови мечтал о спокойной жизни всем вместе – о рае на земле. Затем все разошлись по домам.

Ночью Цвета разбудил незнакомый мужчина в черном и стал рассказывать ему о его дяде.Он назвал своё имя, Мефодий Исаевич Тоффель, и сказал, что покойный дядя был алхимиком и оставил ему наследство. Иван Степанович подписал все бумаги и поехал смотреть имение, которое ему досталось. Гость попросил, чтобы он сжег книги по черной магии, которые были в библиотеке дяди. Когда же Иван упоминал имя Бога, тот странно реагировал на это.

Когда наследник приехал на место, он узнал о дурной славе усадьбы. В доме Иван нашел много книг, странную палочку и шар. Еще он начал читать записи его дяди и нашел рисунок «Звезды Соломона», маленькие квадратики-карточки, которые надо было сложить, чтобы узнать тайную формулу. Он сложил заклинание и произнес его. Тогда на столе появилась крыса с лицом Мефодия Исаевича Тоффеля – Мефистоффеля. Иван все понял и упал в обморок.

Утром Иван пил чай со старым сторожом. Книга, котроя лежала на столе начала гореть от свечи, сторож посоветовал ее сжечь. Так он и сделал. Пришла телеграмма от Тоффеля, что он нашел покупателя на усадьбу. Почтальен подвез его до станции. Иван пожелал ему стать начальником почтового отделения и встретить красивую девушку. Все сбылось.

Жизнь Ивана сильно изменилась после получения наследства. Он заметил, что все его пожелания немедленно исполнялись. В поезде он познакомился с Варварой Николаевной Локтевой.

Тоффель просил Ивана назвать ему слово, которое он узнал в усадьбе. Но, Цвет не хотел его произносить.

У него начался успех в высшем свете. Тоффель постоянно требовал слово, а Цвет отгонял его от себя. Цвет выиграл на скачках и затем участвовал в дуэли.

Жизнь Цвета на широкую ногу привлекала внимание. У него было все, что он желал. Но, Иван не мог вспомнить прошлое, все было словно в тумане.

Его слуга нашел в кармане пластинки с буквами. К Ивану пришел старый знакомый с церковного хора, но Цвет не мог его вспомнить.

На глазах у Ивана трамвай сбил женщину, а он выкрикнул слово-заклинание. Тоффель был рад. Иван случайно разгадал тайну Соломона и ему служили разные духи. Но, так как он был человеком честным и с чистой душой, он смог избавиться от проклятия и освободил Тоффеля, который был в плену у звезды тридцать веков.

Утром Ивана разбудили его сослуживцы и жизнь его стала прежней.

Можете использовать этот текст для читательского дневника

Куприн. Все произведения

Звезда Соломона. Картинка к рассказу

Сейчас читают

События произведения разворачиваются во время Великой Отечественной войны на белорусской земле.

Переживая тяжелый период жизни, наполненный бунтом и противостоянием с обществом, Джордж Байрон пишет драматическую поэму «Манфред»

Главный герой и его камердинер останавливаются на ночь в безлюдном замке, чтобы не спать на улице. Они расположились в небольших апартаментах, которые находятся в самой дальней башне.

Знаменитая повесть Оноре де Бальзака «Гобсек» предстала на суд читателей в 1830 году. Внимание читателей сосредоточено на одном из человеческих пороков – скупости.

Повествование в произведении ведется от имени главного героя, солдата, входящего в один из расчет противотанковых орудий, Лозняка.

Александр Куприн «Звезда Соломона»

Звезда Соломона

Другие названия: Каждое желание

Повесть, 1917 год

Язык написания: русский

Перевод на испанский: А. Вивас (La estrella de Salomón), 2015 — 1 изд.

  • Жанры/поджанры: Мистика
  • Общие характеристики: Психологическое | Философское
  • Место действия: Наш мир (Земля)( Россия/СССР/Русь )
  • Время действия: 20 век
  • Сюжетные ходы: Сверхъестественные способности, супергерои | Договор с нечистой силой
  • Линейность сюжета: Линейный
  • Возраст читателя: Любой

В жизни происходят порой удивительные вещи. Вот и к скромному чиновнику-бессребреннику Ивану Цвету явился таинственный человек, принесший весть о наследстве и билеты на поезд в дядино именье. И просил этот М.И. Тоффель только об одной ответной услуге — сжечь, не читая, оккультные рукописи почившего дядюшки-масона.

Первая публикация в сборнике «Земля», кн. 20, весна 1917 г.

— антологию «Призраки», 1991 г.

Лингвистический анализ текста:

Приблизительно страниц: 90

Активный словарный запас: очень высокий (3319 уникальных слов на 10000 слов текста)

Средняя длина предложения: 73 знака, что немного ниже среднего (81)

Доля диалогов в тексте: 29%, что немного ниже среднего (37%)

Самиздат и фэнзины:

Издания на иностранных языках:

Доступность в электронном виде:

vladimir66, 8 сентября 2012 г.

«Что бы ты, Митенька, делал,если бы стал царем?»-« А ни хрена бы не делал,сидел бы на завалинке и лузгал семечки,а кто мимо идет- в морду!»

«. Хотите ,чтобы все ваши желания исполнялись в мгновение ока? Каждый продаст душу с величайшим удовольствием! Но какие желания можно придумать,когда нечего больше хотеть? Ничего вам не придумать смелого и оригинального,веселого и грандиозного.Ничего ,кроме бабы, жранья,питья и мягкой перины.И когда дьявол придет за вашей крошечной душонкой, он застанет ее охваченной смертельной скукой и подлой трусостью.»

По моему,эти слова Александра Ивановича,как нельзя лучше относятся к нашим сегодняшним олигархам и власть имущим.

vikusiana, 1 февраля 2010 г.

Превосходный рассказ. Лишний раз поразилась, как Куприн умеет кратко и ясно излагать достаточно глубокие вещи. Ничего лишнего или не досказанного, все по делу, т. е. и не добавить и не убрать.

Эта восхитительная мифическо-сказочная история о простом человеке, на которого внезапно свалилось чудо. Жил себе главный герой по веселой фамилии Цвет, никого не трогал, любил всякие головоломки разгадывать и тут выясняется, что он получил наследство. Да не простое. Сам сатана перешел ему в услужение после того, как он нашел разгадку звезды Соломона терзавшую веками ученые умы. Все что он не задумает, все в ту же секунду свершается. Но в этом ли заключается человеческое счастье?

Кар Карыч, 30 мая 2016 г.

С некоторым удивлением прочитал повесть Александра Куприна «Звезда Соломона». Она как-то прячется за другими, более яркими произведениями писателя. С удивлением — потому что я привык числить его по разряду «чистых» реалистов, а здесь автор связался с «нечистой» силой во всей красе, причём связался крепко. Повесть — мистическая, исполнена в лучших традициях Гоголя. Однако более, чем тексты Николая Васильевича, эта вещь Куприна напомнила мне Михаила Булгакова. Интонации очень знакомые. И образы тоже: загадочный Тоффель отдалённо напомнил Воланда, благородный и бескорыстный Цвет отдалённо напомнил Мастера, красавица Варвара — самоотверженную Маргариту. Даже трамвай переехал из повести, написанной в 1917 году, в роман, создававшийся в тридцатые годы. Нельзя, конечно, равнять небольшую повесть Куприна с великим романом Булгакова, однако я уверен, что эта вещь весьма повлияла на работу Михаила Афанасьевича, помогла ему.

В повести Куприна ещё не дышит революция, её просто нет, а вот неприязнь автора к буржуйству, к прожигателям жизни чувствуется основательно. Маленькие люди, напротив, выписаны душевно. Отличная вещь!

Oreon, 31 августа 2014 г.

По фантасмагорическому внезапному наслоению событий, повесть чем-то напомнила Нос Гоголя. Вот простой, мелкий канцелярский служащий Иван, чьей розовой мечтой было надеть однажды чиновничью фуражку (уже давно была куплена и ждала в картонной коробке своего часа), который был положителен и достаточно примерен, даже по вечеринках почти не напивался. И вот в один из таких дружеских вечеров таки выпил больше положенного и тут понесся и затянул его хоровод невероятных и необъяснимых событий.

Надо сказать, что хоть повесть объективно и не плоха (оценки на фантлабе тоже говорят в её пользу), то субъективно она мне как-то все равно не пошла: не то чтобы раздражали, но мешали все время некоторые пустяки и мелочи (может просто чтение попало в неподходящий настрой). Начиная хотя бы с имени героя. Цвет. Почему Цвет? Почему не Запах или еще что нибудь? Когда предложение начиналось заглавным словом «Цвет. », мозг подспудно ожидал что-то типа «цвет ковра. », «цвет неба. », в общем определения, а получал сказуемое. Но если вступительная часть знакомства с героями была несколько скучна и тянула на сон, то с момента когда Цвет отправился на Малороссию за наследством, события завертелись стремительнее и читать стало интересней. Косвенно обращает на себя внимание, что во времена Куприна вопрос существования страны со своим собственным, отличным от русского языком, страны которая так издавна бередит российские умы, а в наше время некоторыми российскими политиками ставится вообще под сомнение сам факт существования и ее и ее языка, страну которую на фантлабе в угоду политической конъюнктуре «просят» не вспоминать и не называть в отзывах и форумах, а во времена автора (да и теперь хотят) называли пренебрежительно Малороссией, не стоял. Правда, если Гоголь писал про Украину с любовью, а ее язык органически вплетал в повествование, так что русский язык даже заимствовал с этих произведений некоторые слова, то у Куприна нет такого пиетета и его цитирования «малорусского языка» выглядят как кривляния.

По «счастливой» случайности Цвет оказался мастером разгадывать шарады и в соответствующий момент, относительно легко, сложил слово, над разгадкой которого веками другие не глупые люди безуспешно бились целую жизнь. Не понятно только зачем надо было идти именно ночью в заброшенный дом, пользующийся такой дурной славой у местных, и оставаться там ночевать.. И причем здесь Соломон с его звездой, чей секрет он якобы разгадал? Автор хотел сказать, что Соломон нашедши это слово подчинил себе темный мир и, подобно Цвету в дальнейшем, мог исполнять свои прихоти??

Концовка. Опять же не понятно, что автор хотел сказать своим произведением. Что сотрудничество с князем тьмы не ведет к добру и счастью? Но зло в произведении достаточно нейтрально, а сам Мефистофель здесь выступает чуть ли не позитивным героем. Что устоять герою помогли его доброта, скромность и отсутствие жажды обладать чем либо? Так аппетит приходит во время еды и вот эта нейтральность и отсутствие жажды смотрятся как раз как-то неубедительно. Тем более, что как минимум один предмет вожделения — девушка, у героя все таки был. Но хорошо то, что хорошо заканчивается, чары спали, герою предоставляется возможность самостоятельно действовать, он снова, уже без чар, встречает «эту прекрасную женщину», и что? И тоже все смазано и не ярко.

А что касается двух замечательных цитат, которые упомянуты в предыдущем отзыве («Что бы ты, Митенька, делал, если бы стал царем? — А ни хрена бы не делал, сидел бы на завалинке и лузгал семечки, а кто мимо идет — в морду!» и «Хотите, чтобы все ваши желания исполнялись в мгновение ока? Каждый продаст душу с величайшим удовольствием! Но какие желания можно придумать, когда нечего больше хотеть? Ничего вам не придумать смелого и оригинального, веселого и грандиозного. Ничего, кроме бабы, жранья, питья и мягкой перины. И когда дьявол придет за вашей крошечной душонкой, он застанет ее охваченной смертельной скукой и подлой трусостью.»), то, хоть они по тексту и идут в более скучной части произведения, но, по моему, во всей красоте раскрывают загадочную русскую душу, разгадку которой, так давно ищут во многих произведениях. И лишь Куприну получилось так ярко и красочно её разгадать(!), хотя и тут автор делает это как-то мимоходом и особо не акцентируясь. Надо себе записать где-то, для дальнейшего цитирования.

Walles, 3 мая 2019 г.

Сказка, написанная Куприным в гатчинский период его жизни. Несмотря на то, что ее включают в различного рода «готические антологии» и сборники со страшными обложками, причислять данную повесть к мистическим произведениям можно только по внешним условным признакам. По мне так это более сатирическое произведение (одна лошадь по кличке Сатанелла чего стоит), хотя, конечно, подробное описание треугольников Соломона Александр Иванович почерпнул из соответствующей узконаправленной литературы.

Как всегда, в мастерстве автору не откажешь, фразы вроде «а вы так хороший кусок сна хватили» , или «по воскресеньям собираются в хате и читают в книгу», «попили моего пота» и др. весьма доставляют.

Также в очередной раз замечаю у Куприна подшучивание над авторами развлекательной, приключенческой литературы. Когда в поезде проводник выдает Цвету для чтения 15-й (!) (а и правда, какая разница, какой он там у него по счету. ) том приключений «мазурика Рокамболя», Иван Степанович выдерживает только несколько строчек этой книжки и проваливается в сон.

Ну и от души автор поиздевался над любовными переживаниями своего персонажа. Чувствуется, как ему доставляло удовольствие подразнить простоватого Ивана Степановича манящим ликом Варвары Николаевны, и тотчас разлучать их. Даже Мефодий Исаевич которому казалось бы уж до этого точно никакого дела нет, не выдержал, высказался.

Mishel5014, 24 сентября 2015 г.

Отлично написанная мистическая повесть в лучших традициях классической русской литературы. Симпатичен и герой, и реалии тогдашней жизни. даже М.И.Тоффель какой-то симпатичный получился. В общем, традициям Гоголя перевода на Руси нет. И уж тем паче в Малороссии и Руси Белой.

Александр Куприн – Звезда Соломона

Александр Куприн – Звезда Соломона краткое содержание

Звезда Соломона – читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)

I

Странные и маловероятные события, о которых сейчас будет рассказано, произошли в начале нынешнего столетия в жизни одного молодого человека, ничем не замечательного, кроме разве своей скромности, доброты и полнейшей неизвестности миру. Звали его Иван Степанович Цвет. Служил он маленьким чиновником в Сиротском суде, даже, говоря точнее, и не чиновником, а только канцелярским служителем, потому что еще не выслужил первого громкого чина коллежского регистратора и получал 37 руб. 24 1/2 коп. в месяц. Конечно, трудно было бы сводить концы с концами при таком ничтожном жалованье, но милостивая судьба благоволила к Цвету, должно быть, за его душевную простоту. У него был малюсенький, но чистенький, свежий и приятный голосок, так себе, карманный голосишко, тенорок-брелок, — сокровище не Бог весть какой важности, но все-таки благодаря ему Цвет пел в церковном хоре своего богатого прихода, заменяя иногда солистов, а это вместе с разными певческими халтурами, вроде свадеб, молебнов, похорон, панихид и прочего, увеличивало более чем вдвое его скудный казенный заработок. Кроме того, он с удивительным мастерством и вкусом вырезал и клеил из бумаги, фольги, позументов и обрезков атласа и шелка очень изящные бонбоньерки для кондитерских, блестящие котильонные ордена и елочные украшения. Это побочное ремесло тоже давало небольшую прибыль, которую Иван Степанович аккуратно высылал в город Кинешму своей матушке, вдове брандмейстера, тихо доживавшей старушечий век на нищенской пенсии в крошечном собственном домишке, вместе с двумя дочерьми, перезрелыми и весьма некрасивыми девицами.

Читайте также:  В цирке – краткое содержание повести Куприна

Жил Цвет мирно и уютно, вот уже шестой год подряд все в одной и той же комнате в мансарде над пятым этажом. Потолком ему служил наклонный и трехгранный скат крыши, отчего вся комнатка имела форму гроба; зимой бывало в ней холодно, а летом чрезвычайно жарко. Зато за окном был довольно широкий внешний выступ, на котором Цвет по весне выгонял в лучинных коробках настурцию, резеду, лакфиоль, петунью и душистый горошек. Зимою же на внутреннем подоконнике шарашились колючие бородавчатые кактусы и степенно благоухала герань. Между тюлевыми занавесками, подхваченными синими бантами, висела клетка с породистым голосистым кенарем, который погожими днями, купаясь в солнечном свете и в фарфоровом корытце, распевал пронзительно и самозабвенно. У кровати стояли дешевенькие ширмочки с китайским рисунком, а в красном углу, обрамленное шитым старинным костромским полотенцем, утверждено было Божие милосердие, образ Богородицы-троеручицы, и перед ним под праздники сонно и сладостно теплилась розовая граненая лампадка.

И все любили Ивана Степановича. Квартирная хозяйка — за порядочное, в пример иным прочим, буйным и скоропреходящим жильцам, поведение, товарищи — за открытый приветливый характер, за всегдашнюю готовность услужить работой и денежной ссудой или заменить на дежурстве товарища, увлекаемом любовным свиданием; начальство — за трезвость, прекрасный почерк и точность по службе. Своим канареечным прозябанием сам Цвет был весьма доволен и никогда не испытывал судьбу чрезмерными вожделениями. Хотелось ему, правда, и круто хотелось — получить заветный первый чин и надеть в одно счастливое утро великолепную фуражку с темно-зеленым бархатным околышем, с зерцалом и с широкой тульей, франтовато притиснутой с обоих боков. И экзамен был им на этот предмет сдан, только далеко не блестяще, особенно по географии и истории, и потому мечты носились пока в густом розовом тумане. Давно заказанная фуражка покоилась в картонке, в нижнем ящике комода. Иногда, придя из присутствия, Цвет извлекал ее на свет Божий, приглаживал бархат рукавом и сдувал с сукна невидимые пылинки. Он не курил, не пил, не был ни картежником, ни волокитой. Позволял себе только разумные и дешевые удовольствия: по субботам, после всенощной, — жаркую баню с долгим любовным пареньем на полке, а в воскресенье утром — кофе с топлеными сливками и с шафранным кренделем. Изредка совершал он прогулки на вербы, на троицкое катанье, на балаганы, на ледоход и на Иордань и раз в год ходил в театр на какую-нибудь сильную, патриотическую пьесу, где было побольше действий, а также слез, криков и порохового дыма.

Была у него одна невинная страстишка, а пожалуй, даже призвание — разгадывать в журналах и газетах всевозможные ребусы, шарады, арифмографы, криптограммы и прочую путаную белиберду. В этой пустяковой области Цвет отличался несомненным, выдающимся, исключительным талантом, и много было случаев, что он для своих товарищей и знакомых, выписывающих недорогие еженедельные изданьица, разгадывал шутя сложные премированные задачи. Высоким мастером был он также в чтении всевозможных секретных шифров, и об этом странном даровании Ивана Степановича наша правдивая, хотя и неправдоподобная повесть рассказывает не случайно, а с нарочитым подчеркиванием, которое станет ясным в дальнейшем изложении.

Изредка, в праздничные дни, под вечерок, заходил Цвет — и то по особо настойчивым приглашениям — в один трактирный низок под названием “Белые лебеди”. Там иногда собирались почтамтские, консисторские, благочинские и сиротские чиновники, а также семинаристы и кое-кто из соборных певчих — голосистая, хорошо сладившаяся, опытная в хоровом пении компания. Толстый и суровый хозяин, господин Нагурный, страстный обожатель умилительных церковных песнопений, охотно отводил на эти случаи просторный “банкетный” кабинет. Пелись старинные русские песни, кое-что из малорусского репертуара, особенно из “Запорожца за Дунаем”, но чаще — церковное, строгого стиля, вроде “Чертог твой вижду”, “Егда славнии ученицы” или из бахметьевского обихода греческие распевы. Регентовал обычно великий знаток Среброструнов от Знамения, а октаву держал сам знаменитый и препрославленный Сугробов, бродячий октавист, горький пьяница и сверхъестественной глубины бас. Хозяину Нагурному петь раз навсегда было строго запрещено, вследствие полного отсутствия голоса и слуха. Он только дирижировал головой, делал то скорбное, то строгое, то восторженное лицо, закатывал глаза, хлюпал носом и — старый, потертый крокодил — плакал настоящими, в орех величиною, слезами. И часто, разнежившись, ставил выпивку и закуску.

На этих любительских концертах Иван Степанович, случалось, не мог отказаться от стакана-другого пива, от рюмочки сантуринского или кагора. Но приятнее ему было все-таки скромно угостить хорошего знакомого, чаще всего — волосатого и звероподобного октависта Сугробова, к которому он питал те же почтительные, боязливые, наивные и влюбленные чувства, какие испытывает порою пылкий десятилетний мальчуган перед пожарным трубником в сияющей медной каске.

Поэтика «Звезды Соломона» А.И. Куприна

Куприн пишет свою повесть «Звезда Соломона» в 1917 году. Именно в это время писателя интересуют гуманистические темы. Он приходит к мысли, что жизнью человека кто-то управляет и очень сильно ее может изменить лишь один случай. В этой повети отчетливо просматривается интертекст. Автор обращается к образу Фауста и связанным с ним проблемам, которые волновали всю мировую литературу уже много веков, – теме Фауста. К образу Дьявола также прибегали многие писатели: Данте («Божественная комедия. Ад»), К. Марло («Доктор Фауст»), Вондел («Люцефер»), Д. Мильтон («Потерянный рай»). Наиболее яркое выражение в мировой литературе легенда о Фаусте приобрела в трагедии Гете, а в русской литературе – в творчестве А.С. Пушкина. Однако в образе Ивана Цвета предстает скорее анти-Фауст, поскольку этому герою чужда жажда познания и жизненная активность, это «маленький человек», служащий чиновником. В повести Куприна отчетлива параллель с такими героями, как Вырин («Станционный смотритель» А.С. Пушкина) и Башмачкин («Шинель» Н.В. Гоголя). Цвет не обладает особыми умственными способностями и не понимает, как это он может «открыть то, что не удавалось открыть трем умным и образованным людям на протяжении целого века». В итоге он узнает магическое слово благодаря тому, что в его голову пришла очень простая мысль, которая не могла прийти в голову мудрецам, посвященным в науку, – пересмотреть квадратики на свет. В повести переплетается действительность и фантастика.

Комната Цвета, похожая на гроб, ассоциируется с комнатой Раскольникова в романе «Преступление и наказание» Ф.М. Достоевского. Особо следует рассмотреть «Звезду Соломона» в контексте Серебряного века. Яркими предшественниками Куприна, которые также обращались к фаустовской и дьявольской тематике, выступают Ф. Сологуб и В. Брюсов. В повести «Звезда Соломона» отчетливо просматривается интертекст сологубовского стихотворения «Чертовы качели», в котором жизнь человека представлена как раскачивание на качелях вверх-вниз по воле Дьявола. Это раскачивание неизбежно заканчивается смертью.

В романе «Огненный ангел» В. Брюсова дьяволиада приобретает необычные черты: в нем Фауст выступает как реальное лицо, жившее в XVI веке. Уже позднее к подобной тематике обратится Л. Андреев в романе «Дневник Сатаны” М.А. Булгаков в романе «Мастер и Маргарита».

В первой редакции повесть имела название «Каждое желание», и это неслучайно. Автор изображает Цвета добрым и наивным человеком, напоминающим сказочного героя Емелю, у которого все должно произойти само собой. Сказочная формула «По щучьему веленью, по моему хотенью» была бы очень уместна и применительно к повести «Звезда Соломона».

Повесть начинается со слов: «Странные и маловероятные события, о которых сейчас будет рассказано, произошли в начале нынешнего столетия в жизни одного молодого человека, ничем не замечательного, кроме своей скромности». Повествователь сразу же вводит читателя в атмосферу мистического и загадочного, а также знакомит с главным героем, обозначая основное его качество. В начале также говорится о том, что Цвет любит разгадывать в журналах разнообразные ребусы, арифмографы, криптограммы, что он был мастером в чтении всевозможных секретных шифров. Повествователь упоминает о том, что об этом умении героя он пишет не случайно, а «с нарочитым подчеркиванием, которое станет ясным в дальнейшем изложении». Таким образом, очевидно, что начало здесь играет немаловажную «кодирующую» роль, ведь именно в нем обозначены важные особенности художественного мира повести и развития сюжета.

Повествование в повести ведется от третьего лица. Повествователь не персонифицируется, ничего не известно о его внешности и личности. В начале повести повествователь знакомит читателя с героем и образом его жизни как бы со стороны. В дальнейшем повествователь передвигается вместе с героем: он описывает те помещения, в которых находится герой (трактир, его комната, карета, поезд, старый дом), озвучивает мысли, чувства, переживания героя («Как его звать? – подумал Цвет. – Удивительно знакомое имя. И где же я видел эту странно-помятую физиономию?»). Только в X главе мы узнаем, что повествователь был лично знаком с героем: «Все, что я здесь пишу, я пишу по устному, не особенно связному рассказу Цвета». В конце повести повествователь упоминает об авторе в третьем лице: «Но автор не считает себя вправе умолчать о нескольких незначительных мелочах…». В пространственной сфере позицию повествователя на первый взгляд можно назвать объективной, поскольку он изображает окружающий мир через восприятие героя. Однако в повести изображается не действительность, а сон, что заставляет сомневаться в этой объективности. По ходу развития события становится ясно, что в этом сне существует еще один сон, а сон во сне – обусловливает очень важную степень субъективности. Все это дает основания полагать, что повествование в повести все же субъективное. Собственно повествование состоит из текста повествователя, который гармонично переплетается с «неавторскими» формами – диалогами и монологами, которые наполняют повествование прямой речью.

Как показывает анализ, сюжет «Звезды Соломона» эпический. Повествователь является посредником между событиями и читателем, но не вносит свою эмоционально-оценочную окраску в развитие сюжета.

Он развивается в двух пространственно-временных плоскостях – реальной и фантастической. Изначально Цвет находится в своей реальной действительности, потом погружается в сон, а затем перед ним предстает незнакомый мужчина (позже оказывается, что это Тоффель. В этот момент читатель уже перестает понимать, явь это или сон. В конце повести все эти фантастические события окажутся сном. Правда, автор указывает на те незначительные мелочи, которые «как будто бы свидетельствовали о правдоподобности сна, увиденного Цветом»: ветки сирени, блокнот с нарисованной звездой Соломона, квадратная пластинка из слоновой кости и девушка, с которой они в одну ночь видели друг друга во сне. В этом сне существует еще один сон, в котором Цвет разгадывает магическое слово.

Такое взаимопроникновение двух миров определяет и характер конфликта, и тип героев, и структуру хронотопа. Хронотоп двойного сна усложняет сюжетно-композиционную структуру. По отношению ко второму сну о разгадывании слова, первый сон является реальным миром, в котором происходят события, встречи с людьми, исполняются желания. Таким образом, мы можем отметить, что в повести ярко выражен мотив сна, как знак того, что все в этом мире зыбко, непрочно и непонятно. Сам Куприн задается вопросом: «Кто скажет, где граница между сном и бодрствованием? Да и намного ли разнится жизнь с открытыми глазами от жизни с закрытыми? Разве человек, одновременно слепой, глухой, немой и лишенный рук и ног, не живет? Разве во сне мы не смеемся, не любим, не испытываем радостей и ужасов, иногда гораздо более сильных, чем в рассеянной действительности. И что такое, если поглядим глубоко, вся жизнь человека и человечества, как не краткий, узорчатый и, вероятно, напрасный сон? Ибо – рождение наше случайно, зыбко наше бытие, и лишь вечный сон непреложен”.

Основу конфликта повести составляет идея соблазна перед властью. Собственно конфликт разрешается тем, что Цвет не поддался этому соблазну. Обретя могущественную и ни с чем не сравнимую власть, Цвет так и не воспользовался ней. В развязке повети сам Тоффель замечает: «Но сколькими огромными человеческими соблазнами вы пренебрегли, мой милый Цвет. Вы могли бы объездить весь земной шар и увидеть его во всем многообразии . Вы точно забыли или не хотели знать, что в мире существует множество прекрасных женщин . Вы никогда не подумали о власти, о громадном господстве над людской массой. Вы не властолюбивы, но и не любопытны».

Мысль о том, что Ивану власть не интересна, изложена еще в начале повести, когда в трактире на вопрос товарищей о том, что бы он сделал, если бы у него появилось много денег, Цвет практически рисует рай, в котором никто не ссорится, работа идет в радость, поют птички и плавают рыбки. И это все, чего он хочет – ни к какой власти, в отличие от своих товарищей, он не стремится. Наряду с этим, автор обращает внимание на то, что Иван Степанович «совсем не удивился тому, что с ним происходило. Но временами испытывал тоскливую покорность судьбе и бессилие перед неизбежным». Здесь выражена авторская идея о том, что человек, даже случайно получивший власть, не может претендовать на роль хозяина судьбы, поскольку его судьбой все равно управляет кто-то невидимый. Однако это только внешний конфликт.

Размышления Ивана Цвета дают возможность говорить о внутреннем конфликте сознания и подсознания в человеческой природе. Ярким примером такого столкновения является эпизод, в котором Цвет видит человека, занимавшегося ремонтными работами на куполе церкви. Он задается вопросом: «А что, если упадет?», и человек действительно начинает подать. Позже Иван с ужасом будет думать о том, неужели же он действительно хотел, чтобы этот человек упал и разбился. Куприн пишет: «Нет, конечно же, он не хотел. Но где-то в самом низу души, на ужасной черной глубине. Под слоями одновременных мыслей, чувств и желаний, ясных, полуясных и почти бессознательных, все-таки пронеслась какая-то тень, похожая на гнусное любопытство». Подсознание человека глубоко и таинственно, а сознание сформировано культурой. Их роль в личности и поступках человека и интересует А.И. Куприна.

Читайте также:  Впотьмах - краткое содержание с планом повести Куприна

Особенным элементом сюжета «звезды Соломона» становится сказочный мотив исполнения желаний. После разгадывания слова Цвет обретает неограниченную власть, однако его тяготят исполнения его желаний и пугает тот факт, что каждая его мысль исполниться. При этом Цвет даже не пытается избавиться от обретенных способностей. Куприн заостряет особое внимание на том, что с момента явления дьявола и до того момента, когда все мистические события закончились, набожный Цвет о Боге ни разу не вспомнил.

Очень важными в повести являются мотивы скорости и времени. События в ней развиваются стремительно, со скоростью мысли. Куприн проводит параллель с кинематографом, где оператор с произвольной скоростью крутит ручку аппарата и действие убыстряется, сливаясь в единый поток. До встречи с дьяволом тихая и размеренная жизнь Цвета протекала очень медленно и спокойно, а после встречи события ускоряются. Этот же мотив обнаруживается в эпизоде, когда Цвету не понравилась скорость поезда, в котором он ехал. Герой мысленно начинает управлять поездом, то ускоряя, то замедляя его ход. В этом мотиве выражена мысль Куприна о том, что жизнью человека управляет невидимая рука оператора, который то ускоряет, то замедляет события в жизни человека.

Говоря о мотивах произведения, стоит упомянуть о мотиве старины (вечности) и тьмы. Для изображения всего мистического автор использует особую цветовую палитру, в которой доминируют черный и огненные цвета («На руках у Тоффеля были черные перчатки, на груди – огненно-красный галстук, под мышкой древний помятый, порыжевший портфель он извлек из кармана древние часы»). Мотив старины пропитывает всю повесть: древние часы, старинное кресло. С мотивом вечности связан круг, который ее и символизирует. Даже время в повести имеет круговой характер.

Если обратить внимание на даты, то можно увидеть, что герой встречается с дьяволом якобы на следующий день после 26 апреля. Он двое суток едет в имение, однако, оказавшись в имении, Цвет записывает в книгу именно эту дату. Время в фантастическом мире движется очень быстро, однако в другом мире знакомство дьявола и Ивана продлилось всего полторы минуты. Избавившись от действия магии, Цвет возвращается в свою комнату, где произошло его знакомство с Тоффелем. Вот она, замкнутость этого мира: Цвет в реальной действительности возвращается в тот самый миг туда, откуда и началось его необычайное происшествие.

В повести можно выделить мотив случая, случайности, ведь все события в повести происходят случайно: именно в тот вечер Цвет случайно выпил немного больше, чем обычно, случайно забыл запереть дверь в своей комнате, случайно получает власть над случаем. Но мы видим, что именно эти случайности являются главными в произведении, на них и построен сюжет. Отдельно можно выделить мотив огня в таких вариациях: огонь лампы, огненный шар, свеча, горящая на столе, и, в конце концов, книга, которая пылала. Характерным является то, что мотив огня появляется только в те моменты, когда «включается» мистический сюжет. Этот мотив таким образом становится как бы символом преисподней.

Говоря о преисподней, следует сказать о главном ее представителе – Мефодие Исаевиче Тоффеле. Вся канва фантастических событий начинается именно с появления этого персонажа. Тоффель появляется в комнате Цвета рано утром. Повествователь, описывая его, уделяет внимание каждой детали его внешности. Он также подчеркивает, что Цвету постоянно кажется, будто он этого человека откуда-то знает: «Странно знакомым показалось Цвету с первого взгляда узкое и длинное лицо его посетителя: этот ровный пробор посредине черной, седеющей на висках головы, с полукруглыми расчесами вверх в виде приподнятых концов бабочкиных крыльев, или маленьких рожек, этот тонкий, слегка крючковатый нос с нервными козлиными ноздрями; бледные, насмешливо изогнутые губы под наглыми воинственными устами; острая длинная французская бородка».

Обращаясь к этим деталям и сравнениям (например, в виде маленьких рожек, с козлиными ноздрями), повествователь вызывает определенные ассоциации, позволяющие читателю узнать образ черта в Тоффеле. Читателю сообщается, что у него «скрипучий голос», «пожатие его руки было твердо и сухо», «он горлом издает странный трескучий звук», а все детали его одежды были явно пропитаны древностью. Следует отметить, что описанию внешности этого персонажа Куприн уделяет гораздо больше внимания, чем внешности Цвета. Образ Ивана Степановича складывается из главных черт его характера и его привычек (служил маленьким чиновником, любил разгадывать ребусы), т.е. из того, что в развитии сюжета сыграет немаловажную роль.

В начале повести в трактире «Белые лебеди» товарищи Ивана Цвета размышляют о том, что бы они сделали, если бы у них оказалась большая сумма денег. Среброструнов объездил бы весь мир, набрал бы самый лучший хор, и тем самым стал бы самым знаменитым (позднее во сне Цвета Среброструнов придет к нему одолжить денег на устройство певческой капеллы); Сугробов бы отдал жене и ушел на волю (все знали, в каких тисках его держит жена). Все в трактире мечтали о вине, путешествиях, картах, женщинах. Пожилой чиновник Световидов мечтает о том, чтобы по мановению волшебного жезла стать царем. И только один Иван Цвет мечтает о красивом саде с большим количеством цветов, с «добрыми и ласковыми зверюшками, и чтобы все они жили в этом саду в простоте, дружбе и веселости, и никогда не ссорились».

Обо всех этих персонажах в повести сказано всего лишь пару строк, но из этого эпизода понятно, что все они жаждут власти, денег, известности и светской жизни. Парадоксально, что эту власть потом и получит Иван Степанович, т.е. тот единственный, который к ней не стремился.

В повести существуют персонажи, которые играют небольшую роль, однако они вводятся ради каких-то важных моментов в сюжете, а значит и жизни Ивана Степановича. К таким персонажам можно отнести хохла, который везет Цвета до имения. О нем практически ничего не известно, однако именно он сообщает главному герою о том, что это место плохое (он называет его «бисове кубло»), а также о том, что он сам это место очень боится К таким персонажам относится священник, у которого Цвет ненадолго остановился и пил чай. Священник вроде бы ничего не боится, в суеверия не верит, но все-таки предлагает Цвету остаться у него, сам же идти с Иваном отказывается во избежание разных слухов. Один только сторож, который провожает Ивана до имения, рассказывает о том, что он бывший солдат, а солдату бояться не положено, поэтому он спокойно может в этом имении находится. Все эти персонажи появляются не случайно: они дают понять читателю, что в этом доме произойдет что-то мистическое и непонятное, а также то, что с этого момента начнет развиваться основная коллизия событий.

Собственно эта коллизия обозначается в тот момент, когда Цвет знакомится с почтальоном и дарит свои часы, пошутив о том, что это дорогой хронометр, Цвет действительно достанет такой из своего кармана. Позже он пожелает почтальону повышение на службе и хорошую невесту, что в ближайшее время тоже осуществится. В это же время в повести появляется Варвара Николаевна -девушка, которая бросает букет цветов Цвету в окошко, а потом появляется в его вагоне по его же желанию. Она отмечает, что их «мимолетное знакомство, хотя и смешное, но не из обычных». Цвет замечает, что этой милой особе, также как и ему, не по душе Тоффель.

На скачках Иван Степанович знакомится с хозяином лошади, на которую он поставил крупную сумму денег, – Осипом Федоровичем Валдалаевым. Валдалаев не понимает, как на его лошадь можно ставить деньги, если она не имеет даже одного шанса на миллион, чтобы победить. На этой почве у них возникает конфликт и Валдалаев впадает в агрессию, ссорясь с Цветом. Агрессия персонажа говорит читателю о том, что победа этой лошади не может произойти просто так, без вмешательства нечистой силы, а также дает предположение, что произойдет какое-то не совсем хорошее событие. После победы Сатанеллы (говорящее имя) Валдалаев говорит Цвету: «Ваша удача от дьявола. Не завидую вам». Услышав эти слова, Иван Степанович сам начинает задумываться над тем, сколько еще несчастий он принесет окружающим людям.

Пользуясь своими способностями, Цвет без особого усилия убирает от себя своего секретаря – Бориса Марковича, которого ему приставил Тоффель. Этот персонаж не нравился Цвету, поскольку был «вертляв, дерзок, высокомерен, шумлив, всеми понукал», но при этом ничего не знал, не умел и не делал. Позже сам Тоффель восхитится тем, как Цвет его «испарил», и скажет, что это вообще «мальчишка на побегушках». Образ этого персонажа говорил о том, что это особа незначительная и не имеет никакого чина даже в мире Тоффеля.

Таким образом, можно сказать, что всех этих персонажей автор вводит в произведение именно с теми характеристиками, которые каким-то образом имеют значение для сюжета: в ком-то важны внешние черты, а в ком-то особенности характера или особые привычки. Ни один персонаж не появляется в повести случайно. Они все несут какой-то смысл в произведении.

Прочитывая повесть «Звезда Соломона», читатель несомненно обратит внимание на то, что в ней практически не изображаются пейзажи, интерьеры. Мы совсем немного узнаем о внешнем виде комнаты героя, о трактире, в котором он находится. Автор указывает на то, что по дороге в имение герой в дневное время любовался из окна на реки, поля, леса и деревни, однако описания этой природы автор не дает. Первое и единственное большое описание помещения – это интерьер имения. Здесь довольно детально описывается само помещение и мебель в нем, чтобы показать древность и ветхость этого дома: «все покоробилось, сморщилось от времени и издавало тяжелые старческие вздохи». В целом же предметов в повести немного – это часы, ветки сирени, квадратные пластинки из слоновой кости, т.е. те, что имеют отношение к мистическому сюжету повести.

Александр Куприн – Звезда Соломона

Александр Куприн – Звезда Соломона краткое содержание

Звезда Соломона читать онлайн бесплатно

Александр Иванович Куприн

Странные и маловероятные события, о которых сейчас будет рассказано, произошли в начале нынешнего столетия в жизни одного молодого человека, ничем не замечательного, кроме разве своей скромности, доброты и полнейшей неизвестности миру. Звали его Иван Степанович Цвет. Служил он маленьким чиновником в Сиротском суде, даже, говоря точнее, и не чиновником, а только канцелярским служителем, потому что еще не выслужил первого громкого чина коллежского регистратора и получал тридцать семь рублей двадцать четыре с половиной копейки в месяц. Конечно, трудно было бы сводить концы и концами при таком ничтожном жалованье, но милостивая судьба благоволила к Цвету, должно быть, за его душевную про стогу. У него был малюсенький, но чистенький, свежий и приятный голосок, так себе, карманный голосишко, тенорок-брелок, – сокровище не Бог весть какой важности, но все-таки благодаря ему Цвет вел в церковном хоре своего богатого прихода, заменяя иногда солистов, а это вместе с разными певческими халтурами, вроде свадеб, молебнов, похорон, панихид и прочего, увеличивало более чем вдвое его скудный казенный заработок.

Кроме того, он с удивительным мастерством и вкусом вырезал и клеил из бумаги, фольги, позументов и обрезков атласа и шелка очень изящные бонбоньерки для кондитерских, блестящие котильонные ордена и елочные украшения. Это побочное ремесло тоже давало небольшую прибыль, которую Иван Степанович аккуратно высылал в город Кинешму своей матушке, вдове брандмейстера, тихо доживавшей старушечий век на нищенской пенсии в крошечном собственном домишке, вместе с двумя дочерьми, перезрелыми и весьма некрасивыми девицами.

Жил Цвет мирно и уютно, вот ухе шестой год подряд, все в одной и той же комнате в мансарде над пятым этажом. Потолком ему служил наклонный и трехгранный скат крыши, отчего вся комнатка имела форму гроба; зимой бывало в ней холодно, а летом чрезвычайно жарко. Зато за окном был довольно широкий внешний выступ, на котором Цвет по весне выгонял в лучинных коробках настурцию, резеду, лакфиоль, петунью и душистый горошек. Зимою же на внутреннем подоконнике таращились колючие бородавчатые кактусы и степенно благоухала герань. Между тюлевыми занавесками, подхваченными синими бантами, висела клетка с породистым голосистым кенарем, который погожими днями, купаясь в солнечном свете и фарфоровом корытце, распевал пронзительно и самозабвенно. У кровати стояли дешевенькие ширмочки с китайским рисунком, а в красном углу, обрамленное шитым старинным костромским полотенцем, утверждено было Божие милосердие, образ Богородицы-троеручицы, а перед ним под праздники сонно и сладостно теплилась розовая граненая лампадка.

И все любили Ивана Степановича. Квартирная хозяйка – за порядочное, в пример иным прочим, буйным и скоропереходящим жильцам, поведение, товарищи – за открытый приветливый характер, за всегдашнюю готовность услужить работой и денежной ссудой или заменить на дежурстве товарища, увлекаемого любовным свиданием; начальство – за трезвость, прекрасный почерк и точность по службе. Своим канареечным прозябанием сам Цвет был весьма доволен и никогда не испытывал судьбу чрезмерными вожделениями.

Хотелось ему, правда, и круто хотелось – получить заветный первый чин и надеть в одно счастливое утро великолепную фуражку с темно-зеленым бархатным околышем, с зерцалом и с широкой тульей, франтовато притиснутой с обоих боков. И экзамен был им на этот предмет сдан, только далеко не блестяще, особенно по географии и истории, и потому мечты носились пока в густом розовом тумане. Давно заказанная фуражка покоилась в картонке, в нижнем ящике комода. Иногда, придя из присутствия, Цвет извлекал ее на свет Божий, приглаживая бархат рукавом и сдувал с сукна невидимые пылинки. Он не курил, не пил, не был ни картежником, ни волокитой. Позволял себе только разумные и дешевые удовольствия: по субботам, после всенощной, жаркую баню с долгим любовным пареньем на полке, а в воскресенье утром кофе с топлеными сливками и с шафранным кренделем. Изредка совершал он прогулку на вербы, на троицкое катанье, на балаганы, на ледоход и на Иордань и раз в год ходил в театр на какую-нибудь сильную, патриотическую пьесу, где было побольше действий, а также слез, криков и порохового дыма.

Читайте также:  На переломе (кадеты) - краткое содержание рассказа Куприна

Была у него одна невинная страстишка, а пожалуй, даже призвание разгадывать в журналах и газетах всевозможные ребусы, шарады, арифмографы, криптограммы и прочую путанную белиберду. В этой пустяковой области Цвет отличался несомненным, выдающимся, исключительным талантом, и много было случаев, что он для своих товарищей и знакомых, выписывающих недорогие еженедельные изданьица, разгадывал шутя сложные премированные задачи. Высоким мастером был он также в чтении всевозможных секретных шифров, и об этом странном даровании Ивана Степановича наша правдивая, хотя и неправдоподобная повесть рассказывает не случайно, а с нарочитым подчеркиванием, которое станет ясным в дальнейшем изложении.

Изредка, в праздничные дни, под вечерок, заходил Цвет – и то по особо настойчивым приглашениям – в один трактирный низок под названием “Белые лебеди”. Там иногда собирались почтамтские, консисторские, благочинные и сиротские чиновники, а также семинаристы и кое-кто из соборных певчих голосистая, хорошо сладившаяся, опытная в хоровом пении компания. Толстый и суровый хозяин, господин Нагурный, страстный обожатель умилительных церковных песнопений, охотно отводил на эти случаи просторный “банкетный” кабинет. Пелись старинные русские песни, кое-что из малорусского репертуара, особенно из “Запорожца за Дунаем”, но чаще – церковное, строгого стиля вроде “Чертог твой вижду”, “Егда славнии ученицы”, или из бахметьевского обихода греческие распевы.

Регентовал обычно великий знаток Среброструнов от Знамения, а октаву держал сам знаменитый и препрославленный Сугробов, бродячий октавист, горький пьяница и сверхъестественно глубины бас. Хозяину Нагурному петь раз навсегда было строго запрещено, вследствие полного отсутствия голоса и слуха. Он только дирижировал головой, делал то скорбное, то строгое, то восторженное лицо, закатывал глаза, хлюпал носом и – старый, потертый крокодил – плакал настоящими, в орех величиною, слезами. И часто, разнежившись, ставил выпивку и закуску.

На этих любительских концертах Иван Степанович, случалось, не мог отказаться от стакана-другого пива, от рюмочки сантуринского или кагора.

Но приятнее ему было все-таки скромно угостить хорошего знакомого, чаще всего – волосатого или звероподобного октависта Сугробова, к которому он питал те же почтительные, боязливые, наивные и влюбленные чувства, какие испытывает порою пылкий десятилетний мальчуган перед пожарным трубником в сияющей медной каске.

Двадцать шестое апреля пришлось как раз в воскресенье, в храмовой праздник прихода, где пел Иван Степанович. Кроме обычной обедни, была еще отслужена заупокойная литургия, заказанная вдовой именитого купца Солодова, по случаю мужниных сороковин. Певчие, старавшиеся вовсю, были награждены расплакавшеюся купчихой с неслыханной щедростью (поговаривали, что покойный сильно поколачивал в хмелю свою супругу и что еще при жизни мужа она утешалась с красавцем старшим приказчиком).

После литургии пропели панихиду на дому, а к поминальному обильному столу, вместе с духовенством и нарочито приглашенным соборным протодьяконом, был позван и церковный хор.

День закончился в “Белых лебедях” настоящим разливанным морем, и как-то само собой случилось, что Цвет, всегда умеренный и не любивший вина, выпил гораздо более того, что ему было допущено привычкой и натурой. Но от этого он вовсе не потерял своих милых и теплых внутренних свойств, а, наоборот, забыв о всегдашней застенчивости и слегка распахнувшись душой, стал еще добрее и привлекательнее. С нежной предупредительностью подливал он пиво в стакан то октависту Сугробову, то огромному протодьякону Картагенову, которого без особых усилий компания затащила в ресторанный подвальчик. Восторженно слушал он, как эти две городские знаменитости, оба красные, потные, мохнатые с напружившимися жилами на шеях, переговаривались через стол рокочущими густыми голосами, заставлявшими тяжело и гулко колебаться весь воздух в низкой и просторной комнате. Обнимал он также и многократно целовал жеманного, курчавого и толстого Сребструнова, уверял, что место ему по его великим талантам быть не регентом в маленьком губернском городу, а по крайней мере управлять придворной капеллой или московским синоидальным хором, и клятвенно обещался подарить к именинам Среброструнова золотой камертон с надписью и к нему – замечательный футляр из красного сафьяна, собственно ручной работы.

В этот вечер пели мало и не по-всегдашнему стройно: сказались усталость и купеческое широкое хлебосольство. Но говорили много, громко, возбужденно и все разом. Высокие носовые и горловые ноты теноровых голосов плыли и дрожали на фоне струнного басового гудения, точно сверкающая рябь солнечного заката на глубокой полосе спокойной, широкой реки. И Цвету мгновеньями казалось, что он сам среди пестрого говора, в синих облаках табачного дыма, пронизанного мутными пятнами огней, тихо плывет куда-то в темную даль, испытывая сладкое, сонное, раздражающее головокружение, какую-то приятную, лазурную, с алыми пятнами одурь.

Александр Куприн – Звезда Соломона

99 Пожалуйста дождитесь своей очереди, идёт подготовка вашей ссылки для скачивания.

Скачивание начинается. Если скачивание не началось автоматически, пожалуйста нажмите на эту ссылку.

Описание книги “Звезда Соломона”

Описание и краткое содержание “Звезда Соломона” читать бесплатно онлайн.

I

Странные и маловероятные события, о которых сейчас будет рассказано, произошли в начале нынешнего столетия в жизни одного молодого человека, ничем не замечательного, кроме разве своей скромности, доброты и полнейшей неизвестности миру. Звали его Иван Степанович Цвет. Служил он маленьким чиновником в Сиротском суде, даже, говоря точнее, и не чиновником, а только канцелярским служителем, потому что еще не выслужил первого громкого чина коллежского регистратора и получал 37 руб. 24 1/2 коп. в месяц. Конечно, трудно было бы сводить концы с концами при таком ничтожном жалованье, но милостивая судьба благоволила к Цвету, должно быть, за его душевную простоту. У него был малюсенький, но чистенький, свежий и приятный голосок, так себе, карманный голосишко, тенорок-брелок, — сокровище не Бог весть какой важности, но все-таки благодаря ему Цвет пел в церковном хоре своего богатого прихода, заменяя иногда солистов, а это вместе с разными певческими халтурами, вроде свадеб, молебнов, похорон, панихид и прочего, увеличивало более чем вдвое его скудный казенный заработок. Кроме того, он с удивительным мастерством и вкусом вырезал и клеил из бумаги, фольги, позументов и обрезков атласа и шелка очень изящные бонбоньерки для кондитерских, блестящие котильонные ордена и елочные украшения. Это побочное ремесло тоже давало небольшую прибыль, которую Иван Степанович аккуратно высылал в город Кинешму своей матушке, вдове брандмейстера, тихо доживавшей старушечий век на нищенской пенсии в крошечном собственном домишке, вместе с двумя дочерьми, перезрелыми и весьма некрасивыми девицами.

Жил Цвет мирно и уютно, вот уже шестой год подряд все в одной и той же комнате в мансарде над пятым этажом. Потолком ему служил наклонный и трехгранный скат крыши, отчего вся комнатка имела форму гроба; зимой бывало в ней холодно, а летом чрезвычайно жарко. Зато за окном был довольно широкий внешний выступ, на котором Цвет по весне выгонял в лучинных коробках настурцию, резеду, лакфиоль, петунью и душистый горошек. Зимою же на внутреннем подоконнике шарашились колючие бородавчатые кактусы и степенно благоухала герань. Между тюлевыми занавесками, подхваченными синими бантами, висела клетка с породистым голосистым кенарем, который погожими днями, купаясь в солнечном свете и в фарфоровом корытце, распевал пронзительно и самозабвенно. У кровати стояли дешевенькие ширмочки с китайским рисунком, а в красном углу, обрамленное шитым старинным костромским полотенцем, утверждено было Божие милосердие, образ Богородицы-троеручицы, и перед ним под праздники сонно и сладостно теплилась розовая граненая лампадка.

И все любили Ивана Степановича. Квартирная хозяйка — за порядочное, в пример иным прочим, буйным и скоропреходящим жильцам, поведение, товарищи — за открытый приветливый характер, за всегдашнюю готовность услужить работой и денежной ссудой или заменить на дежурстве товарища, увлекаемом любовным свиданием; начальство — за трезвость, прекрасный почерк и точность по службе. Своим канареечным прозябанием сам Цвет был весьма доволен и никогда не испытывал судьбу чрезмерными вожделениями. Хотелось ему, правда, и круто хотелось — получить заветный первый чин и надеть в одно счастливое утро великолепную фуражку с темно-зеленым бархатным околышем, с зерцалом и с широкой тульей, франтовато притиснутой с обоих боков. И экзамен был им на этот предмет сдан, только далеко не блестяще, особенно по географии и истории, и потому мечты носились пока в густом розовом тумане. Давно заказанная фуражка покоилась в картонке, в нижнем ящике комода. Иногда, придя из присутствия, Цвет извлекал ее на свет Божий, приглаживал бархат рукавом и сдувал с сукна невидимые пылинки. Он не курил, не пил, не был ни картежником, ни волокитой. Позволял себе только разумные и дешевые удовольствия: по субботам, после всенощной, — жаркую баню с долгим любовным пареньем на полке, а в воскресенье утром — кофе с топлеными сливками и с шафранным кренделем. Изредка совершал он прогулки на вербы, на троицкое катанье, на балаганы, на ледоход и на Иордань и раз в год ходил в театр на какую-нибудь сильную, патриотическую пьесу, где было побольше действий, а также слез, криков и порохового дыма.

Была у него одна невинная страстишка, а пожалуй, даже призвание — разгадывать в журналах и газетах всевозможные ребусы, шарады, арифмографы, криптограммы и прочую путаную белиберду. В этой пустяковой области Цвет отличался несомненным, выдающимся, исключительным талантом, и много было случаев, что он для своих товарищей и знакомых, выписывающих недорогие еженедельные изданьица, разгадывал шутя сложные премированные задачи. Высоким мастером был он также в чтении всевозможных секретных шифров, и об этом странном даровании Ивана Степановича наша правдивая, хотя и неправдоподобная повесть рассказывает не случайно, а с нарочитым подчеркиванием, которое станет ясным в дальнейшем изложении.

Изредка, в праздничные дни, под вечерок, заходил Цвет — и то по особо настойчивым приглашениям — в один трактирный низок под названием “Белые лебеди”. Там иногда собирались почтамтские, консисторские, благочинские и сиротские чиновники, а также семинаристы и кое-кто из соборных певчих — голосистая, хорошо сладившаяся, опытная в хоровом пении компания. Толстый и суровый хозяин, господин Нагурный, страстный обожатель умилительных церковных песнопений, охотно отводил на эти случаи просторный “банкетный” кабинет. Пелись старинные русские песни, кое-что из малорусского репертуара, особенно из “Запорожца за Дунаем”, но чаще — церковное, строгого стиля, вроде “Чертог твой вижду”, “Егда славнии ученицы” или из бахметьевского обихода греческие распевы. Регентовал обычно великий знаток Среброструнов от Знамения, а октаву держал сам знаменитый и препрославленный Сугробов, бродячий октавист, горький пьяница и сверхъестественной глубины бас. Хозяину Нагурному петь раз навсегда было строго запрещено, вследствие полного отсутствия голоса и слуха. Он только дирижировал головой, делал то скорбное, то строгое, то восторженное лицо, закатывал глаза, хлюпал носом и — старый, потертый крокодил — плакал настоящими, в орех величиною, слезами. И часто, разнежившись, ставил выпивку и закуску.

На этих любительских концертах Иван Степанович, случалось, не мог отказаться от стакана-другого пива, от рюмочки сантуринского или кагора. Но приятнее ему было все-таки скромно угостить хорошего знакомого, чаще всего — волосатого и звероподобного октависта Сугробова, к которому он питал те же почтительные, боязливые, наивные и влюбленные чувства, какие испытывает порою пылкий десятилетний мальчуган перед пожарным трубником в сияющей медной каске.

II

Двадцать шестое апреля пришлось как раз в воскресенье, в храмовый праздник прихода, где пел Иван Степанович. Кроме обычной обедни, была еще отслужена заупокойная литургия, заказанная вдовой именитого купца Солодова по случаю мужниных сороковин. Певчие, старавшиеся вовсю, были награждены расплакавшеюся купчихой с неслыханной щедростью (поговаривали, что покойный сильно поколачивал в хмелю свою супругу и что еще при жизни мужа она утешалась с красавцем старшим приказчиком). После литургии пропели панихиду на дому, а к поминальному обильному столу, вместе с духовенством и нарочито приглашенным соборным протодиаконом, был позван и церковный хор.

День закончился в “Белых лебедях” настоящим разливанным морем, и как-то само собой случилось, что Цвет, всегда умеренный и не любивший вина, выпил гораздо более того, что ему было допущено привычкой и натурой. Но от этого он вовсе не потерял своих милых и теплых внутренних свойств, а, наоборот, забыв о всегдашней застенчивости и слегка распахнувшись душой, стал еще добрее и привлекательнее. С нежной предупредительностью подливал он пиво в стаканы то октависту Сугробову, то огромному протодиакону Картагенову, которого без особых усилий компания затащила в ресторанный подвальчик. Восторженно слушал он, как эти две городские знаменитости, оба красные, потные, мохнатые, с напружившимися жилами на шеях, переговаривались через стол рокочущими густыми голосами, заставлявшими тяжело и гулко колебаться весь воздух в низкой и просторной комнате. Обнимал он также и многократно целовал жеманного, курчавого и толстого Среброструнова, уверял, что место ему по его великим талантам быть не регентом в маленьком губернском городе, а, по крайней мере, управлять придворной капеллой или московским синодальным хором, и клятвенно обещался подарить к именинам Среброструнова золотой камертон с надписью и к нему — замечательный футляр из красного сафьяна, собственноручной работы.

В этот вечер пели мало и не по-всегдашнему стройно: сказались усталость и купеческое широкое хлебосольство. Но говорили много, громко, возбужденно и все разом. Высокие носовые и горловые ноты теноровых голосов плыли и дрожали на фоне струнного басового гудения, точно сверкающая рябь солнечного заката на глубокой полосе спокойной, широкой реки. И Цвету мгновеньями казалось, что он сам среди пестрого говора, в синих облаках табачного дыма, пронизанного мутными пятнами огней, тихо плывет куда-то в темную даль, испытывая сладкое, сонное раздражающее головокружение, какую-то приятную, лазурную, с алыми пятнами одурь. Порою отдельные куски разговора вставали перед ним с необыкновенной, преувеличенной яркой ясностью.

Ссылка на основную публикацию