Белое безмолвие – краткое содержание романа Лондона

«Белое Безмолвие», анализ рассказа Джека Лондона

История создания

«Северные рассказы» Джека Лондона появились после поездки на Аляску. Они публиковались в журнале «Оверленд мансли», а потом вышли отдельной книгой «Сын волка» (1900).

Литературное направление и жанр

Реалистические рассказы описывают суровую жизнь среди Белого Безмолвия. Смерть Мэйсона кажется фантастическим совпадением, но те реалистичнее сама возможность смерти в мёртвой снежной пустыне.

Тема, основная мысль, проблематика

Тема рассказа – противостояние человека и северной природы, которую воплощает мёртвое Белое Безмолвие, жизни и смерти. Смерть побеждает, убивая одного человека. Но три жизни вырываются из её цепких лап. Морально-этическая проблема рассказа – это проблема вынужденного выбора. Кид должен взять всю ответственность на себя. Но это не просто арифметическая задача – три жизни против одной.

Сюжет и композиция

Композиция рассказа строится по излюбленной Джеком Лондоном схеме. Герои отправляются в опасное путешествие по снежному пути. Читатель встречается с героями, когда часть пути ими пройдена, но остаётся ещё 200 миль по непроложенному пути. Этот путь труден, опасен для жизни, но в случае успеха героев ждёт счастье. Внезапно случается беда, превращающая критическую ситуацию в безвыходную. Отказ от дальнейшей борьбы и победа природы – кульминация рассказа.

Рассказ начинается с бытовой сценки: Мэйсон скусывает лёд с лап ослабевшей собаки. Людей тяготит мысль о том, что «еды хватит всего дней на шесть, а для собак и совсем ничего нет». Они понимают, что слабые собаки, как Кармен, погибнут, а некоторых придётся убить для пропитания.

Завтрак людей скуден, кофе и хлеб, и это последний их завтрак. Кроме голода, путникам угрожают и сами собаки, которые от голода отбились от рук и готовы наброситься на людей.

Люди пускаются в путь не просто так, а ради волшебной сказки. Они мечтают переплыть океан и жить в большом городе. К вечеру случилось несчастье: преодолевая подъём, нарты наехали на лыжи Мэйсона, которого сбило с ног, собаки покатились под откос, а несчастная Кармен упала, да ещё и была избита бичом Мэйсона. Казалось бы, «трудная, тягостная минута для путников», когда «издыхает собака, ссорятся двое друзей» должна стать кульминационной. Но и это ещё не момент наивысшего напряжения.

Природа как будто испытывает героев. Не сумев напугать их расстоянием или голодом, не сумев рассорить, природа решает убить одного из них. Огромное дерево придавило Мэйсона. Сосна стояла на этом месте много лет. На огромном пространстве Белого Безмолвия природа нашла возможность бросить на человек дерево, и от него остались «жалкие останки того, что так недавно было человеком».

Мэйсон был страшно искалечен. Его положили на подстилку из веток, закутали в звериные шкуры, разложили костёр. Мэйсон бредил, переживая детство в Восточном Теннеси. Утром Мэйсон пришёл в себя и говорил только о своей жене. Он вспоминает, как познакомился с ней, и просит Кида позаботиться о жене, отправить её в Штаты или помочь вернуться на родину, если она захочет.

Мэйсон просит продать его шкуры и позаботиться об образовании его будущего сына. Он приказывает жене и другу идти дальше и просит застрелить его, не оставлять одного.

Возвращаясь после неудачной охоты, Кид помог Руфи отбиваться от собак, напавших на съестные припасы. На весь путь осталось пять фунтов муки. В борьбе за господство одной собаке проломили череп топором, и её мясо было припасено в дорогу. А утром собаки съели ослабевшую Кармен.

Руфь послушно отправилась в путь, а Мэйсон прождал до полудня, но ему пришлось застрелить всё не умирающего но и не приходящего в сознание товарища и ехать вдогонку Руфи. Такова развязка рассказа.

Герои рассказа

В опасное путешествие отправляются Мэйсон, его жена индианка Руфь и его товарищ Мэйлмют Кид. Все трое – люди очень хорошие.

Мэйсон когда-то был главой методистской общины и преподавал в воскресной школе. Он вспоминает о своё доме в Теннеси, где растёт чай. Со своей женой он ласков и мудр. Он рассказывает о путешествии на понятном ей языке. Океан он называет Солёной Водой, плохой и бурной, город – большим селением, а многоэтажные дома – высокими вигвамами в двадцать сосен. Мэйсон упрям и не желает признать, что был неправ, когда бил собаку при последнем издыхании. Он смиряет свою гордыню только перед смертью и просит прощения за Кармен.

В Штатах Мэйсон был женат на девушке, с которой они вместе росли. Она не была такой хорошей женой, как Руфь. Мэйсон уехал на Север, чтобы дать ей повод к разводу.

Мэйсон – мужественный человек. Понимая, что нужно двигаться вперёд, а ранен он безнадёжно, Мэйсон приказывает идти дальше, а его застрелить.

Мэйлмют Кид – «сильный и суровый человек, способный свалить быка одним ударом». Но он настолько добрый, что не мог бить несчастных собак, щадил их. Такое поведение – редкость для погонщиков. И уж совсем редко встречается, чтобы погонщик «чуть не плакал от жалости», глядя на собак. Мэйлмют Кид вступается за упавшую Кармен, которую избивает Мэйсон, обрезает постромки упряжки. Такому человеку приходится застрелить друга, с которым они пять лет плечом к плечу встречали смертельную опасность.

Кид не раз сталкивался с внезапной опасностью и мгновенной смертью. Он сразу кинулся на помощь товарищу. За ночь рядом с бредящим другом у Кида появилось несколько морщин. Слушая бред Мэйсона, Кид сочувствовал, как «может сочувствовать только тот, кто долгие годы был лишён всего, что зовётся цивилизацией».

Руфь – индианка, полюбившая первого белого человека, которого встретила. Он показал ей, что «в женщине можно видеть не только животное или вьючную скотину». Когда муж рассказывает ей о высоких вигвамах, она принимает это за шутку, а сам факт шутки считает милостью.

Руфь мечтает о том, чтобы не нуждаться в еде. Именно это обещает ей муж. Когда с ним случается несчастье, Руфь «не упала без чувств и не стала проливать ненужные слёзы, как это сделали бы многие из её белых сестёр». Немая скорбь Руфи и её взгляд, исполненный отчаяния и надежды страшнее мучений её мужа для оставшегося с ней Кида.

Мэйсон встретил Руфь за четыре года до описываемых событий. Сначала он просто увлёкся хорошенькой девушкой, а потом к ней привязался. Руфь была хорошей женой, всегда была рядом и помогала мужу в его промысле. Она переплывала пороги, сняла друзей со скалы под градом пуль, бежала по льдинам, чтобы передать вести, пережила с мужем голод.

Она безропотно слушается мужа, приказавшего его оставить, потому что мужчине, властелину всего живущего, не подобает прекословить. Она целует мужа на прощанье и отправляется в путь, как слепая. Утешения от Кида она не ждёт, её народ не знает такого обычая».

Художественное своеобразие

Идея враждебного мёртвого пространства заключена в рассказе. Двести миль непроложенного пути противопоставлены расстоянию между Форт Юконом, где будет Руфь ждать мужа, находящегося в Арктик-сити. Это расстояние, по словам Кида, совершенно неощутимо, ведь можно связаться по длинной верёвке, как Кид называет телефон. Расстояние в рассказе измеряется в снах, как это принято у индейцев.

Образы рассказа контрастны. Волшебная сказка противопоставлена пути столь трудному, что даже разговоры в пути – роскошь. Счастлив тот, кто выдержит день такого пути, «а тому, кто пройдёт двадцать снов по великой Северной Тропе, могут позавидовать и боги».

Белое Безмолвие – полноценный герой рассказа, личность. Оно – само воплощение природы, которая доказывает человеку, что она сильнее. Главное качество Белого Безмолвия – бесстрастность. Оно мёртвое, призрачное, даже яркое небо сравнивается с отполированной медью. Мёртвое пространство сопровождает отсутствие движения и звуков. Человек в нём чувствует себя червём. Тишина леса зловещая, природа от холода становится немой, сердце её замерзает. Единственное движение в этой пустыне – падение дерева – приводит к жестокому убийству человека.

Джек Лондон включает в рассказ внесюжетный элемент, состоящий из пейзажа и философских рассуждений о том, как он влияет на человека. Джек Лондон подробно описывает этапы влияния Белого Безмолвия на человека: страх перед смертью. Богом, всем миром – надежда на воскресение и жизнь, тоска по бессмертию.
Битва с голодными собаками – тоже противостояние с дикой природой: «Древняя трагедия естественного отбора разыгралась со всей своей первобытной жестокостью», «человек и зверь исступлённо боролись за господство». Человек может победить холодную природу только ценой порабощения существ, которые от него полностью зависят – собак.

Джек Лондон – Белое безмолвие

Джек Лондон – Белое безмолвие краткое содержание

Белое безмолвие – читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок

— Кармен и двух дней не протянет.

Мэйсон выплюнул кусок льда и уныло посмотрел на несчастное животное, потом, поднеся лапу собаки ко рту, стал опять скусывать лед, намерзший большими шишками у нее между пальцев.

— Сколько я ни встречал собак с затейливыми кличками, все они никуда не годились, — сказал он, покончив со своим делом, и оттолкнул собаку. — Они слабеют и в конце концов издыхают. Ты видел, чтобы с собакой, которую зовут попросту Касьяр, Сиваш или Хаски, приключилось что-нибудь неладное? Никогда! Посмотри на Шукума: он…

Раз! Отощавший пес взметнулся вверх, едва не вцепившись клыками Мэйсону в горло.

— Ты что это придумал?

Сильный удар по голове рукояткой бича опрокинул собаку в снег; она судорожно вздрагивала, с клыков у нее капала желтая слюна.

— Я и говорю, посмотри на Шукума: Шукум маху не даст. Бьюсь об заклад, не пройдет и недели, как он задерет Кармен.

— А я, — сказал Мэйлмют Кид, переворачивая хлеб, оттаивающий у костра, — бьюсь об заклад, что мы сами съедим Шукума, прежде чем доберемся до места. Что ты на это скажешь, Руфь?

Индианка бросила в кофе кусочек льда, чтобы осела гуща, перевела взгляд с Мэйлмюта Кида на мужа, затем на собак, но ничего не ответила. Столь очевидная истина не требовала подтверждения. Другого выхода им не оставалось. Впереди двести миль по непроложенному пути, еды хватит всего дней на шесть, а для собак и совсем ничего нет.

Оба охотника и женщина придвинулись к костру и принялись за скудный завтрак. Собаки лежали в упряжке, так как это была короткая дневная стоянка, и завистливо следили за каждым их куском.

— С завтрашнего дня никаких завтраков, — сказал Мэйлмют Кид, — и не спускать глаз с собак; они совсем от рук отбились, того и гляди, набросятся на нас, если подвернется удобный случай.

— А ведь когда-то я был главой методистской общины и преподавал в воскресной школе!

И, неизвестно к чему объявив об этом, Мэйсон погрузился в созерцание своих мокасин, от которых шел пар. Руфь вывела его из задумчивости, налив ему чашку кофе.

— Слава богу, что у нас вдоволь чая. Я видел, как чай растет, дома, в Теннесси. Чего бы я теперь не дал за горячую кукурузную лепешку. Не горюй, Руфь, еще немного, и тебе не придется больше голодать, да и мокасины не надо будет носить.

При этих словах женщина перестала хмуриться, и глаза ее засветились любовью к ее белому господину — первому белому человеку, которого она встретила, первому мужчине, который показал ей, что в женщине можно видеть не только животное или вьючную скотину.

— Да, Руфь, — продолжал ее муж на том условном языке, единственно на котором они и могли объясняться друг с другом, — вот скоро мы выберемся отсюда, сядем в лодку белого человека и поедем к Соленой Воде. Да, плохая вода, бурная вода — словно водяные горы скачут вверх и вниз. А как ее много, как долго по ней ехать! Едешь десять снов, двадцать снов — для большей наглядности Мэйсон отсчитывал дни на пальцах, — и все время вода, плохая вода. Потом приедем в большое селение, народу много, все равно как мошкары летом. Вигвамы вот какие высокие — в десять, двадцать сосен. Эх!

Читайте также:  Маленькая хозяйка Большого дома – краткое содержание романа Лондона

Он замолчал, не находя слов, и бросил умоляющий взгляд на Мэйлмюта Кида, потом старательно стал показывать руками, как это будет высоко, если поставить одну на другую двадцать сосен. Мэйлмют Кид насмешливо улыбнулся, но глаза Руфи расширились от удивления и счастья; она думала, что муж шутит, и такая милость радовала ее бедное женское сердце.

— А потом сядем в… в ящик, и — пифф! — поехали. — В виде пояснения Мэйсон подбросил в воздух пустую кружку и, ловко поймав ее, закричал: — И вот — пафф! — уже приехали! О великие шаманы! Ты едешь в Форт Юкон, а я еду в Арктик-сити — двадцать пять снов. Длинная веревка оттуда сюда, я хватаюсь за эту веревку и говорю: «Алло, Руфь! Как живешь?» А ты говоришь: «Это ты, муженек?» Я говорю: «Да». А ты говоришь: «Нельзя печь хлеб: больше соды нет». Тогда я говорю: «Посмотри в чулане, под мукой. Прощай!» Ты идешь в чулан и берешь соды сколько нужно. И все время ты в Форте Юкон, а я — в Арктик-сити. Вот они какие, шаманы!

Руфь так простодушно улыбнулась этой волшебной сказке, что мужчины покатились со смеху. Шум, поднятый дерущимися собаками, оборвал рассказы о чудесах далекой страны, и к тому времени, когда драчунов разняли, женщина уже успела увязать нарты, и все было готово, чтобы двинуться в путь.

— Вперед, Лысый! Эй, вперед!

Мэйсон ловко щелкнул бичом и, когда собаки начали, потихоньку повизгивая, натягивать постромки, уперся в поворотный шест и сдвинул с места примерзшие нарты. Руфь следовала за ним со второй упряжкой, а Мэйлмют Кид, помогавший ей тронуться, замыкал шествие. Сильный и суровый человек, способный свалить быка одним ударом, он не мог бить несчастных собак и по возможности щадил их, что погонщики делают редко. Иной раз Мэйлмют Кид чуть не плакал от жалости, глядя на них.

— Ну вперед, хромоногие! — пробормотал он после нескольких тщетных попыток сдвинуть тяжелые нарты.

Наконец его терпение было вознаграждено, и, повизгивая от боли, собаки бросились догонять своих собратьев.

Разговоры смолкли. Трудный путь не допускает такой роскоши. А езда на севере — тяжкий, убийственный труд. Счастлив тот, кто ценою молчания выдержит день такого пути, и то еще по проложенной тропе.

Но нет труда изнурительнее, чем прокладывать дорогу. На каждом шагу широкие плетеные лыжи проваливаются, и ноги уходят в снег по самое колено. Потом надо осторожно вытаскивать ногу — отклонение от вертикали на ничтожную долю дюйма грозит бедой, — пока поверхность лыжи не очистится от снега. Тогда шаг вперед — и начинаешь поднимать другую ногу, тоже по меньшей мере на пол-ярда. Кто проделывает это впервые, валится от изнеможения через сто ярдов, даже если до того он не зацепит одной лыжей за другую и не растянется во весь рост, доверившись предательскому снегу. Кто сумеет за весь день ни разу не попасть под ноги собакам, тот может с чистой совестью и с величайшей гордостью забираться в спальный мешок; а тому, кто пройдет двадцать снов по великой Северной Тропе, могут позавидовать и боги.

День клонился к вечеру, и подавленные величием Белого Безмолвия путники молча прокладывали себе путь. У природы много способов убедить человека в его смертности: непрерывное чередование приливов и отливов, ярость бури, ужасы землетрясения, громовые раскаты небесной артиллерии. Но всего сильнее, всего сокрушительнее — Белое Безмолвие в его бесстрастности. Ничто не шелохнется, небо ярко, как отполированная медь, малейший шепот кажется святотатством, и человек пугается собственного голоса. Единственная частица живого, передвигающаяся по призрачной пустыне мертвого мира, он страшится своей дерзости, остро сознавая, что он всего лишь червь. Сами собой возникают странные мысли, тайна вселенной ищет своего выражения. И на человека находит страх перед смертью, перед богом, перед всем миром, а вместе со страхом — надежда на воскресение и жизнь и тоска по бессмертию — тщетное стремление плененной материи; вот тогда-то человек остается наедине с богом.

Белое безмолвие – краткое содержание романа Лондона

Белое безмолвие

Мэйлмют Кид, его товарищ Мэйсон и жена Мэйсона, индианка Руфь, пробираются по ледяным просторам Севера. Впереди двести миль по непроложенному пути, еды хватит всего дней на шесть, а для собак совсем ничего нет. Отощавшие животные звереют, временами набрасываются на людей, едва не вцепляются хозяевам клыками в горло. Люди понимают, что, очевидно, скоро собак придется резать и съедать самим.

Оба охотника и женщина останавливаются на короткую дневную стоянку, разводят костер и принимаются за скудный завтрак. Собаки лежат в упряжке и завистливо следят за каждым куском, что исчезает во рту людей. Мэйлмют Кид решает, что со следующего дня следует отменить завтраки, а также не спускать глаз с собак: те совсем отбились от рук, того и гляди, набросятся на хозяев всей сворой.

Мэйсон утешает Руфь. По его словам, петлять по снежной пустыне им осталось совсем недолго: еще немного, и им не придется больше голодать и носить мокасины. Глаза женщины светятся любовью к ее «белому господину — первому белому человеку, которого она встретила, первому мужчине, который показал ей, что в женщине можно видеть не только животное или вьючную скотину». Муж разговаривает с Руфью на «условном языке». Он обещает, что они поплывут на «лодке белого человека» (корабле), доберутся до города, Руфь поедет в Форт Юкон, а он сам — в Арктик-сити, расстояние до которого — «двадцать пять снов». Мэйсон позвонит жене по телефону («длинная веревка оттуда сюда») и даст ей добрый совет, как печь хлеб. Руфь улыбается, не верит мужу.

Мэйсон возглавляет шествие, Руфь следует за ним со второй упряжкой, а Мэйлмют Кид замыкает процессию. Сильный и суровый человек, способный свалить быка одним ударом, он не может бить несчастных собак и по возможности щадит их, что погонщики делают редко. Мэйсон же жесток к животным.

Разговоры смолкают. «Трудный путь не допускает такой роскоши. А езда на севере — тяжкий, убийственный труд. Счастлив тот, кто ценою молчания выдержит день такого пути, и то еще по проложенной тропе.

Но нет труда изнурительнее, чем прокладывать дорогу. На каждом шагу широкие плетеные лыжи проваливаются, и ноги уходят в снег по самое колено.

Кто сумеет за весь день ни разу не попасть под ноги собакам, тот может с чистой совестью и с величайшей гордостью забираться в спальный мешок; а тому, кто пройдет двадцать снов по великой Северной Тропе, могут позавидовать и боги.

День клонился к вечеру, и подавленные величием Белого Безмолвия путники молча прокладывают себе путь. У природы много способов убедить человека в его смертности: непрерывное чередование приливов и отливов, ярость бури, ужасы землетрясения, громовые раскаты небесной артиллерии. Но всего сильнее, всего сокрушительнее — Белое Безмолвие в его бесстрастности. Ничто не шелохнется, небо ярко, как отполированная медь, малейший шепот кажется святотатством, и человек пугается собственного голоса. Единственная частица живого, передвигающаяся по призрачной пустыне мертвого мира, он страшится своей дерзости, остро сознавая, что он всего лишь червь. Сами собой возникают странные мысли, тайна вселенной ищет своего выражения. И на человека находит страх перед смертью, перед богом, перед всем миром, а вместе со страхом — надежда на воскресение и жизнь и тоска по бессмертию — тщетное стремление плененной материи; вот тогда-то человек остается наедине с богом».

День клонится к вечеру. Русло реки, вдоль которой следует маленькая процессия, делает крутой поворот, и Мэйсон, чтобы срезать угол, направляет свою упряжку через узкий мыс. Но собаки никак не могут взять подъем. Вожак тянет упряжку вправо, и нарты наезжают на лыжи Мэйсона. Мэйсона сбивает с ног, одна из собак падает, запутавшись в постромках, и нарты катятся вниз по откосу, увлекая за собой упряжку.

Мэйсон принимается бить животных бичом. Больше всех достается упавшей собаке — Кармен. Мэйлмют Кид пытается заступиться за несчастное животное. Мэйсон дожидается, когда тот кончит говорить, — и снова длинный бич обвивается вокруг хребта провинившейся собаки. Она жалобно визжит, зарывается в снег.

«То была трудная, тягостная минута для путников: издыхает собака, ссорятся двое друзей. Кармен из последних сил тащилась позади. Пока собака может идти, ее не пристреливают, у нее остается последний шанс на жизнь: дотащиться до стоянки, а там, может быть, люди убьют лося».

Раскаиваясь в своем поступке, но из упрямства не желая сознаться в этом, Мэйсон идет впереди, не оглядывается и не подозревает о надвигающейся опасности. На небольшом расстоянии от него высится старая сосна. Мэйсон останавливается завязать ремень на мокасине.

«Вокруг стояла зловещая тишина, ни единого движения не было в осыпанном снегом лесу; холод и безмолвие заморозили сердце и сковали дрожащие уста природы. Вдруг в воздухе пронесся вздох; они даже не услышали, а скорее ощутили его как предвестника движения в этой неподвижной пустыне».

Огромное дерево, склонившееся под бременем лет и тяжестью слега, играет «свою последнюю роль в трагедии жизни. Мэйсон услышал треск, хотел было отскочить в сторону, но не успел он выпрямиться, как дерево придавило его, ударив по плечу.

Внезапная опасность, мгновенная смерть — как часто Мэйлмют Кид сталкивался с тем и другим! Еще дрожали иглы на ветвях, а он уже успел отдать приказание женщине и кинуться на помощь. Индианка тоже не упала без чувств и не стала проливать ненужные слезы, как эго сделали бы многие из ее белых сестер. По первому слову Мэйлмюта Кида она всем телом налегла на приспособленную в виде рычага палку, ослабляя тяжесть и прислушиваясь к стонам мужа, а Мэйлмют Кид принялся рубить дерево топором».

Кид кладет на снег жалкие останки того, что так недавно было человеком. Но страшнее мучений товарища — немая скорбь в лице женщины и ее взгляд, исполненный и надежды и отчаяния. Руфь ничего не говорит: «жители Севера рано познают тщету слов и неоценимое благо действий». Несчастного Мэйсона кутают в звериные шкуры и кладут на подстилку из веток. Он страшно искалечен. Никакой надежды спасти его нет.

Медленно тянется безжалостная ночь. Руфь встречает утро «со стоическим отчаянием, свойственным ее народу; на бронзовом лице Мэйлмюта Кида прибавилось несколько морщин. Мэйсон. перенесся в Восточный Теннесси, к Великим Туманным Горам, и вновь переживал свое детство.

Трогательно звучала мелодия давно забытого южного города: он бредил о купании в озерах, об охоте на енота и набегах за арбузами. Для Руфи это были только невнятные звуки, но Кид понимал все, и каждое слово отдавалось в его душе — так может сочувствовать только тот, кто долгие годы был лишен всего, что зовется цивилизацией».

Утром умирающий приходит в себя. Мэйсон шепчет другу, что Руфь была ему хорошей женой. Он просит Кида не отправлять ее назад к ее племени. Ей будет трудно там. Почти четыре года Руфь ела с ними «бобы, бекон, хлеб, сушеные фрукты — и после этого опять рыба да оленина! Узнать более легкую жизнь, привыкнуть к ней, а потом вернуться к старому» невыносимо. Мэйсон просит друга позаботиться о Руфи, которая ждет ребенка, дать сыну хорошее образование и сделать так, чтобы мальчик «не возвращался сюда. Здесь не место белому человеку».

Мэйсон приказывает Киду и Руфи идти дальше. Мэйлмют Кид умоляет друга подождать три дня — возможно, Мэйсону станет легче. После решительного торга Мэйсон соглашается и дает другу один день. В заключение Мэйсон просит у Кида прощения за Кармен.

Оставив плачущую женщину подле мужа, Кид уходит в лес с ружьем, надеясь подстрелить лося.

«Если рассуждать отвлеченно, это была простая арифметика — три жизни против одной, обреченной. Но Мэйлмют Кид колебался. Пять лет дружбы связывали его с Мэйсоном — в совместной жизни на стоянках и приисках, в странствиях по рекам и тропам, в смертельной опасности, которую они встречали плечом к плечу на охоте, в голод, в наводнение. Так прочна была их связь, что он часто чувствовал смутную ревность к Руфи, с первого дня, как она стала между ними. А теперь эту связь надо разорвать собственной рукой».

Читайте также:  Белый Клык - краткое содержание Лондона

Вернувшись ни с чем, Кид видит, что индианка отбивается топором от окружившей ее рычащей своры. Собаки набросились на запас съестных припасов. Кид спешит женщине на помощь. Избитые собаки уползают подальше от костра.

зализывают раны и жалобно воют. Весь запас вяленой рыбы уничтожен, и на дальнейший путь в двести с лишком миль остается не более пяти фунтов муки.

Голодные собаки набрасываются на умирающую Кармен и не успокаиваются, пока от несчастной не остается ни костей, ни клочка шерсти.

Медлить больше нельзя. Но Мэйсон все не умирает. Кид мастерит ему «могилу». Он быстро нагибает верхушки двух сосенок почти до земли и связывает их ремнями из оленьей кожи. Затем, ударами бича смирив собак, запрягает их в нарты и грузит туда все, кроме шкур, в которые был закутан Мэйсон. Товарища Кид обвязывает ремнями, прикрепив концы их к верхушкам сосен. Один взмах ножа — и сосны выпрямятся и поднимут тело высоко над землей.

Руфь безропотно слушает волю мужа. Она должна уйти, не видеть его последние минуты. «Бедняжку не надо учить послушанию. Еще девочкой она вместе со всеми женщинами своего племени преклонялась перед властелином всего живущего, перед мужчиной, которому не подобает прекословить». Руфь с упряжкой скрывается за деревьями.

Раздается короткий выстрел. Мэйсон взлетает ввысь, в свою воздушную гробницу, а Мэйлмют Кид, нахлестывая собак, во весь опор мчится прочь по снежной пустыне.

Белый Клык

Отец Белого Клыка — волк, мать, Кичи, — наполовину волчица, наполовину собака. Пока ещё у него нет имени. Он родился в Северной Глуши и выжил единственный из всего выводка. На Севере часто приходится голодать, это и погубило его сестёр и братьев. Отец, одноглазый волк, вскоре погибает в неравной схватке с рысью. Волчонок и мать остаются вдвоём, он часто сопровождает волчицу на охоту и вскоре начинает постигать «закон добычи»: ешь — или съедят тебя самого. Волчонок не может ясно сформулировать его, а просто живёт по нему. Кроме закона добычи, существует множество других, которым следует повиноваться. Жизнь, играющая в волчонке, силы, управляющие его телом, служат ему неиссякаемым источником счастья.

Мир полон неожиданностей, и однажды по дороге к ручью волчонок натыкается на незнакомые ему существа — людей. Он не убегает, а припадает к земле, «скованный страхом и готовый изъявить ту покорность, с которой его отдалённый предок шёл к человеку, чтобы погреться у разведённого им костра». Один из индейцев подходит ближе, и когда его рука касается волчонка, тот хватает её зубами и тут же получает удар по голове. Волчонок скулит от боли и ужаса, мать спешит ему на помощь, и вдруг один из индейцев повелительно кричит: «Кичи!», узнав в ней свою собаку («отец у неё был волк, а мать собака»), убежавшую год назад, когда в очередной раз наступил голод. Бесстрашная мать-волчица, к ужасу и изумлению волчонка, ползёт к индейцу на брюхе. Серый Бобр вновь становится хозяином Кичи. Ему же теперь принадлежит и волчонок, которому он даёт имя — Белый Клык.

Белому Клыку трудно привыкать к новой жизни в стойбище индейцев: он беспрестанно вынужден отражать атаки собак, ему приходится строго соблюдать законы людей, которых он считает богами, зачастую жестокими, иногда — справедливыми. Он постигает, что «тело бога священно», и никогда больше не пытается укусить человека. Вызывая у своих собратьев и у людей только одну ненависть и вечно враждуя со всеми, Белый Клык развивается быстро, но односторонне. При такой жизни в нем не могут зародиться ни добрые чувства, ни потребность в ласке. Но в проворстве и хитрости с ним не может сравниться никто; он бегает быстрее всех остальных собак, а драться умеет злее, ожесточённее и умнее, чем они. Иначе ему не уцелеть. Во время смены места стойбища Белый Клык убегает, но, очутившись один, ощущает страх и одиночество. Гонимый ими, он разыскивает индейцев. Белый Клык становится ездовой собакой. Спустя какое-то время его ставят во главе упряжки, что ещё усиливает ненависть к нему его собратьев, которыми он правит со свирепой непреклонностью. Усердная работа в упряжке укрепляет силы Белого Клыка, и его умственное развитие завершается. Мир вокруг суров и жесток, и у Белого Клыка нет на этот счёт никаких иллюзий. Преданность человеку становится для него законом, и из родившегося на воле волчонка получается собака, в которой много волчьего, и все же это собака, а не волк.

Серый Бобр привозит в Форт Юкон несколько тюков с мехами и тюк с мокасинами и рукавицами, надеясь на большую наживу. Оценив спрос на свой товар, он решает торговать не спеша, только бы не продешевить. В Форте Белый Клык впервые видит белых людей, и они кажутся ему богами, обладающими ещё большим могуществом, чем индейцы. Но нравы богов на Севере довольно грубы. Одно из любимых развлечений — драки, которые затевают местные собаки с собаками, только что приехавшими вместе с новичками хозяевами на пароходе. В этом занятии Белому Клыку нет равных. Среди старожилов есть человек, которому собачьи драки доставляют особое удовольствие. Это исполняющий всякую грязную работу злобный, жалкий трус и урод по прозвищу Красавчик Смит. Однажды, подпоив Серого Бобра, Красавчик Смит покупает у него Белого Клыка и жесточайшими побоями заставляет того понять, кто его новый хозяин. Белый Клык ненавидит этого сумасшедшего бога, но вынужден повиноваться ему. Красавчик Смит делает из Белого Клыка настоящего профессионального бойца и устраивает собачьи бои. Для обезумевшего от ненависти, затравленного Белого Клыка драка становится единственным способом проявить себя, он неизменно выходит победителем, а Красавчик Смит собирает деньги со зрителей, проигравших пари. Но драка с бульдогом чуть не становится для Белого Клыка роковой. Бульдог вцепляется ему в грудь и, не разжимая челюстей, висит на нем, перехватывая зубами все выше и подбираясь к горлу. Видя, что бой проигран, Красавчик Смит, потеряв остатки разума, начинает бить Белого Клыка и топтать его ногами. Собаку спасает высокий молодой человек, приезжий инженер с приисков, Уидон Скотт. Разжав с помощью револьверного дула челюсти бульдога, он освобождает Белого Клыка от смертельной хватки противника. Затем выкупает пса у Красавчика Смита.

Белый Клык довольно скоро приходит в себя и демонстрирует новому хозяину свою злобу и ярость. Но у Скотта хватает терпения приручить собаку лаской, и это пробуждает в Белом Клыке все те чувства, которые дремали и уже наполовину заглохли в нем. Скотт задаётся целью вознаградить Белого Клыка за все то, что тому пришлось вынести, «искупить тот грех, в котором человек был повинен перед ним». За любовь Белый Клык платит любовью. Он узнает и горести, неотъемлемые от любви, — когда хозяин неожиданно уезжает, Белый Клык теряет интерес ко всему на свете и готов умереть. А по возвращении Скотта впервые подходит и прижимается к нему головой. Однажды вечером рядом с домом Скотта раздаётся рычание и чьи-то крики. Это Красавчик Смит безуспешно пытался увести Белого Клыка, но изрядно поплатился за это. Уидону Скотту предстоит возвращаться домой, в Калифорнию, и он поначалу не собирается брать с собою пса — вряд ли тот вынесет жизнь в жарком климате. Но чем ближе отъезд, тем больше волнуется Белый Клык, а инженер колеблется, но все же оставляет собаку. Но когда Белый Клык, разбив окно, выбирается из запертого дома и прибегает к сходням парохода, сердце Скотта не выдерживает.

В Калифорнии Белому Клыку приходится привыкать к совершенно новым условиям, и это удаётся ему. Овчарка Колли, долго досаждавшая псу, становится в конце концов его подругой. Белый Клык начинает любить детишек Скотта, ему нравится и отец Уидона, судья. Судью Скотта Белому Клыку удаётся уберечь от мести одного из осуждённых им, отпетого преступника Джима Холла. Белый Клык загрыз Холла, но тот всадил в пса три пули, в схватке у пса оказалась сломана задняя лапа и несколько рёбер. Врачи считают, что у Белого Клыка нет никаких шансов выжить, но «Северная глушь наградила его железным организмом и живучестью». После долгого выздоровления с Белого Клыка снимают последнюю гипсовую повязку, последний бинт, и он, пошатываясь, выходит на солнечную лужайку. К псу подползают щенки, его и Колли, и он, лёжа на солнышке, медленно погружается в дремоту.

Джек Лондон – Белое безмолвие

Джек Лондон – Белое безмолвие краткое содержание

Белое безмолвие читать онлайн бесплатно

— Кармен и двух дней не протянет.

Мэйсон выплюнул кусок льда и уныло посмотрел на несчастное животное, потом, поднеся лапу собаки ко рту, стал опять скусывать лед, намерзший большими шишками у нее между пальцев.

— Сколько я ни встречал собак с затейливыми кличками, все они никуда не годились, — сказал он, покончив со своим делом, и оттолкнул собаку. — Они слабеют и в конце концов издыхают. Ты видел, чтобы с собакой, которую зовут попросту Касьяр, Сиваш или Хаски, приключилось что-нибудь неладное? Никогда! Посмотри на Шукума: он…

Раз! Отощавший пес взметнулся вверх, едва не вцепившись клыками Мэйсону в горло.

— Ты что это придумал?

Сильный удар по голове рукояткой бича опрокинул собаку в снег; она судорожно вздрагивала, с клыков у нее капала желтая слюна.

— Я и говорю, посмотри на Шукума: Шукум маху не даст. Бьюсь об заклад, не пройдет и недели, как он задерет Кармен.

— А я, — сказал Мэйлмют Кид, переворачивая хлеб, оттаивающий у костра, — бьюсь об заклад, что мы сами съедим Шукума, прежде чем доберемся до места. Что ты на это скажешь, Руфь?

Индианка бросила в кофе кусочек льда, чтобы осела гуща, перевела взгляд с Мэйлмюта Кида на мужа, затем на собак, но ничего не ответила. Столь очевидная истина не требовала подтверждения. Другого выхода им не оставалось. Впереди двести миль по непроложенному пути, еды хватит всего дней на шесть, а для собак и совсем ничего нет.

Оба охотника и женщина придвинулись к костру и принялись за скудный завтрак. Собаки лежали в упряжке, так как это была короткая дневная стоянка, и завистливо следили за каждым их куском.

— С завтрашнего дня никаких завтраков, — сказал Мэйлмют Кид, — и не спускать глаз с собак; они совсем от рук отбились, того и гляди, набросятся на нас, если подвернется удобный случай.

— А ведь когда-то я был главой методистской общины и преподавал в воскресной школе!

И, неизвестно к чему объявив об этом, Мэйсон погрузился в созерцание своих мокасин, от которых шел пар. Руфь вывела его из задумчивости, налив ему чашку кофе.

— Слава богу, что у нас вдоволь чая. Я видел, как чай растет, дома, в Теннесси. Чего бы я теперь не дал за горячую кукурузную лепешку. Не горюй, Руфь, еще немного, и тебе не придется больше голодать, да и мокасины не надо будет носить.

При этих словах женщина перестала хмуриться, и глаза ее засветились любовью к ее белому господину — первому белому человеку, которого она встретила, первому мужчине, который показал ей, что в женщине можно видеть не только животное или вьючную скотину.

— Да, Руфь, — продолжал ее муж на том условном языке, единственно на котором они и могли объясняться друг с другом, — вот скоро мы выберемся отсюда, сядем в лодку белого человека и поедем к Соленой Воде. Да, плохая вода, бурная вода — словно водяные горы скачут вверх и вниз. А как ее много, как долго по ней ехать! Едешь десять снов, двадцать снов — для большей наглядности Мэйсон отсчитывал дни на пальцах, — и все время вода, плохая вода. Потом приедем в большое селение, народу много, все равно как мошкары летом. Вигвамы вот какие высокие — в десять, двадцать сосен. Эх!

Читайте также:  Зов предков – краткое содержание романа Лондона

Он замолчал, не находя слов, и бросил умоляющий взгляд на Мэйлмюта Кида, потом старательно стал показывать руками, как это будет высоко, если поставить одну на другую двадцать сосен. Мэйлмют Кид насмешливо улыбнулся, но глаза Руфи расширились от удивления и счастья; она думала, что муж шутит, и такая милость радовала ее бедное женское сердце.

— А потом сядем в… в ящик, и — пифф! — поехали. — В виде пояснения Мэйсон подбросил в воздух пустую кружку и, ловко поймав ее, закричал: — И вот — пафф! — уже приехали! О великие шаманы! Ты едешь в Форт Юкон, а я еду в Арктик-сити — двадцать пять снов. Длинная веревка оттуда сюда, я хватаюсь за эту веревку и говорю: «Алло, Руфь! Как живешь?» А ты говоришь: «Это ты, муженек?» Я говорю: «Да». А ты говоришь: «Нельзя печь хлеб: больше соды нет». Тогда я говорю: «Посмотри в чулане, под мукой. Прощай!» Ты идешь в чулан и берешь соды сколько нужно. И все время ты в Форте Юкон, а я — в Арктик-сити. Вот они какие, шаманы!

Руфь так простодушно улыбнулась этой волшебной сказке, что мужчины покатились со смеху. Шум, поднятый дерущимися собаками, оборвал рассказы о чудесах далекой страны, и к тому времени, когда драчунов разняли, женщина уже успела увязать нарты, и все было готово, чтобы двинуться в путь.

— Вперед, Лысый! Эй, вперед!

Мэйсон ловко щелкнул бичом и, когда собаки начали, потихоньку повизгивая, натягивать постромки, уперся в поворотный шест и сдвинул с места примерзшие нарты. Руфь следовала за ним со второй упряжкой, а Мэйлмют Кид, помогавший ей тронуться, замыкал шествие. Сильный и суровый человек, способный свалить быка одним ударом, он не мог бить несчастных собак и по возможности щадил их, что погонщики делают редко. Иной раз Мэйлмют Кид чуть не плакал от жалости, глядя на них.

— Ну вперед, хромоногие! — пробормотал он после нескольких тщетных попыток сдвинуть тяжелые нарты.

Наконец его терпение было вознаграждено, и, повизгивая от боли, собаки бросились догонять своих собратьев.

Разговоры смолкли. Трудный путь не допускает такой роскоши. А езда на севере — тяжкий, убийственный труд. Счастлив тот, кто ценою молчания выдержит день такого пути, и то еще по проложенной тропе.

Но нет труда изнурительнее, чем прокладывать дорогу. На каждом шагу широкие плетеные лыжи проваливаются, и ноги уходят в снег по самое колено. Потом надо осторожно вытаскивать ногу — отклонение от вертикали на ничтожную долю дюйма грозит бедой, — пока поверхность лыжи не очистится от снега. Тогда шаг вперед — и начинаешь поднимать другую ногу, тоже по меньшей мере на пол-ярда. Кто проделывает это впервые, валится от изнеможения через сто ярдов, даже если до того он не зацепит одной лыжей за другую и не растянется во весь рост, доверившись предательскому снегу. Кто сумеет за весь день ни разу не попасть под ноги собакам, тот может с чистой совестью и с величайшей гордостью забираться в спальный мешок; а тому, кто пройдет двадцать снов по великой Северной Тропе, могут позавидовать и боги.

День клонился к вечеру, и подавленные величием Белого Безмолвия путники молча прокладывали себе путь. У природы много способов убедить человека в его смертности: непрерывное чередование приливов и отливов, ярость бури, ужасы землетрясения, громовые раскаты небесной артиллерии. Но всего сильнее, всего сокрушительнее — Белое Безмолвие в его бесстрастности. Ничто не шелохнется, небо ярко, как отполированная медь, малейший шепот кажется святотатством, и человек пугается собственного голоса. Единственная частица живого, передвигающаяся по призрачной пустыне мертвого мира, он страшится своей дерзости, остро сознавая, что он всего лишь червь. Сами собой возникают странные мысли, тайна вселенной ищет своего выражения. И на человека находит страх перед смертью, перед богом, перед всем миром, а вместе со страхом — надежда на воскресение и жизнь и тоска по бессмертию — тщетное стремление плененной материи; вот тогда-то человек остается наедине с богом.

Джек Лондон «Белое Безмолвие»

Белое Безмолвие

The White Silence

Другие названия: Белое молчание, Белая тишина

Рассказ, 1899 год

Язык написания: английский

Перевод на русский: Е. Бройдо (Белая тишина), 1915 — 1 изд. Е. Гуро, Б. Под (Белое молчание), 1928 — 2 изд. А. Елеонская (Белое безмолвие), 1946 — 56 изд. Б. Акимов (Белое безмолвие), 2003 — 2 изд. Л. Бродская (Белое Безмолвие), 2008 — 1 изд. К. Тверьянович (Белое Безмолвие), 2016 — 3 изд. Перевод на украинский: О. Косач-Кривинюк (Біла тиша), 1976 — 1 изд.

  • Жанры/поджанры: Реализм
  • Общие характеристики: Приключенческое
  • Место действия: Наш мир (Земля)( Америка( Северная ) )
  • Время действия: Новое время (17-19 века)
  • Сюжетные ходы: Становление/взросление героя
  • Линейность сюжета: Линейный
  • Возраст читателя: Любой

Переход через белую пустыню снега и льда может таить в себе множество опасностей. В этом гибельном месте многое зависит от провизии, стойкости собак в упряжи, и конечно же от крепости собственного духа, чтобы не сойти с ума от обступающего со всех сторон Белого Безмолвия.

Издания на иностранных языках:

Доступность в электронном виде:

Доктор Вова, 5 января 2012 г.

Белое Безмолвие! Как же это величественно звучит! И насколько мастерски смог передать Автор всю атмосферу этого рассказа! Трагедию маленькой группы людей, которые пытаются выжить в условиях, когда даже в верных собаках пробуждаются первобытные инстинкты, заставляющие их бросаться на своих хозяев. Трагедию Мэйсона, так и не увидевшего своего будущего ребёнка, трагедию Кида, большого и сильного человека с добрым сердцем, который вынужден сделать выстрел в лучшего друга, чтобы тот не мучался больше и чтобы попытаться спасти жену и будущего ребёнка Мэйсона. И над всеми этими страстями, трагедиями и эмоциями незыблемо и несокрушимо стоит оно: величественное Белое Безмолвие, как стояло тысячи лет до этого, и как простоит ещё столько же. И понимаешь, насколько же уязвим и слаб «царь природы» по сравнению с этой самой природой! Великолепный рассказ!

mytreus, 31 августа 2012 г.

That is no country for white men

Короткий рассказ, в котором Лондон мастерскими штрихами очертил на белом листе снега характеры трёх непохожих людей. Их прошлое обозначено, но для Севера важно настоящее, укладывающееся в один лыжный шаг. Будущее, о котором осмеливается мечтать герой, жизнь ломает с неумолимостью падающего дерева.

Это история о необходимости сделать выбор, когда выбора нет; о том, что переходя черту голода, звереют даже верные друзья людей; и о самом страшном, обозначенном лишь намёком, — превращении в зверя самого человека. Но это остаётся за рамками рассказа, как должен был за ними остаться и финальный выстрел, и вознесение Мэйсона в башню молчания на вершине сосны. Классиков не переписывают, mea culpa, но вернее было бы завершить повествование фразой о главном враге рассудка, остающегося наедине с самим собой: «Белое Безмолвие словно издевалось над ним. Его охватил страх».

BroonCard, 12 февраля 2016 г.

Драматический, прекрасный в своей метафоричной трагичности рассказ, что нравоучительно повествует о том, сколь скоротечна жизнь. Как может один лишь миг повлиять на человека, который буквально недавно обладал мечтами да целями, делясь ими с близкими и дорогими людьми, что лишь благодаря его вере также безапелляционно грезили о жизни, которая наступит «после». И это творение словно говорит: ««После» способно не настать».

Сражение за наше существование ведется везде, где мы прибываем, да каждую секунду, что мы там прибываем. Таковую мысль и излагает сие произведение, заодно затрагивая вопросы искренней любви, специфики разных культур, которые все равно не должны мешать настоящей дружбе, как у Измаила с Квикегом у Мэлвилла, и конечно тема самих мечт – сбудутся они аль нет, зависит лишь от нас, от нашей внимательности и стойкости.

Это рассказ, в своем финале дающий читателю на суд крайне философский вопрос жизни-смерти и вознесения к небесам через землю либо воздух – это опять же специфики культур. В любом случае: сеттинг бескрайнего и беспощадного севера обрамляет данное творение, заключающее в себе отнюдь не жизнерадостный сюжет, который все равно крайне приковывает ввиду богатства повествовательного языка да синопсиса самой истории.

vesnyshka, 6 ноября 2015 г.

Название произведения настраивает на погружение в нечто пугающее, настораживающее… Не зная еще, о чем пойдет речь, я представила себе абсолютную пустоту, оглушающую своим величием, и в целом не ошиблась. Перед нами простирается Север с его давящим своею бескрайностью безмолвием. Среди этих морозных белых нескончаемых километров бредут три человека и собаки. У них заканчивается провиант, собаки готовы бросаться на хозяев и в подвернувшийся момент сжирают одного из собратьев. Чувствуешь страх, опасность, некую безысходность, но вместе с тем – веру в человека.

Автор рисует по снегу узор своего произведения так, что ты веришь в каждое слово и действие. Ты чувствуешь обреченность, холод, голод, одиночество человека в бескрайности белой тишины. И вздрагиваешь, когда обрушивается дерево, и высматриваешь оленя, который мог бы спасти от голода, и погружаешься в истории детства и мечты о будущем героя, и прикрываешь глаза во время выстрела, потому что смотреть невозможно, но поступить иначе нельзя. И веришь в то, что это безмолвие все же отпустит оставшихся из своих цепких объятий, и всё еще будет хорошо, ведь внутри женщины бьется новая жизнь.

В этом небольшом рассказе Д.Лондон проверяет героев, и вместе с ними читателей, на прочность духа, верность дружбе, вере в лучшее.

После прочтения на сердце нет грусти, и белое безмолвие превращается в светлое чувство благодарности автору за глубину его произведения и его веру в человека.

elen-key, 18 мая 2011 г.

«У природы много способов убедить человека в его смертности».

Str_Kremen6, 18 августа 2012 г.

«но всего сильнее,всего сокрушительнее-Белое Безмолвие в его бесстрастности. а прозрачно-чистое и холодное Белое Безмолвие ,раскинувшееся под стальным небом, безжалостно.»

Как же прекрасно автор передал атмосферу. Атмосферу ужаса и безысходности пребывания людей в снежном капкане. Еды осталось мало, путь предстоит по непроложенной тропе, собаки оголодали настолько, что инстинкты самосохранения берут вверх над воспитанием и выучкой. И тут трагедия Мэйсона. Дерево упало на него в самый неподходящий момент. А ведь он обещал свою жену,индианку,свозить в америку,показать цивилизацию,к тому же он скоро должен стать отцом. Однако, природа имеет свои счёты на эти планы. А Кид-лучший друг,с которым они в прямом смысле прошли огонь и воду.

В такой небольшой рассказ Джек Лондон вложил много смысла. После прочтения равнодушным остаться сложно. Особенно ярко автор описывает выбор Мэйлмюта. Очень нелёгкий выбор.

«нелегко оставаться с горестными мыслями среди Белого Безмолвия. »

CattusEquese, 10 марта 2012 г.

В данном рассказе Джек Лондон хотел показать насколько человек слаб по отношению к природе. Трагедия трех людей, оказавшихся в тяжелом положении посреди «Белого безмолвия». Кстати, узнать судьбу героев данного произведения, можно из рассказа «Сын волка».

Итог: Очень сильный, и трогательный рассказ. У Джека Лондона мне нравятся именно «северные» рассказы. Наверно потому что он, сам побывал на Аляске, рассказы эти получаются очень интересные.

Joul Harristar, 11 мая 2019 г.

Маленький дисклеймер: Я описываю рассказы сборника «Сын волка», как части единого целого. Мне кажется, что читать их не по отдельности, а в совокупности — наиболее правильный вариант, который поможет наиболее полно ощутить всю гениальность этого творения Джека Лондона.

И так, приступим! Если честно, то именно рассказ-открытие меня не очень сильно впечатлил. Трагедия Мейсона меня не зацепила, так как он не показался мне приятным парнем и привязаться к нему я не успел, однако стоит отметить первое появление Мэйлмюта Кида и наше дебютное погружение в невероятно искреннюю, суровую в своем холодном, пробирающем до костей романтизме, северную реальность. Дальше будет еще атмосфернее и интереснее!

Ссылка на основную публикацию