Солнечное затмение – краткое содержание рассказа Лиханова

Солнечное затмение – краткое содержание рассказа Лиханова

• ЖАНРЫ 359
• АВТОРЫ 258 088
• КНИГИ 592 379
• СЕРИИ 22 123
• ПОЛЬЗОВАТЕЛИ 552 728

Не такая уж это была окраина, нет. Окраины давно уже поощетинились бетонными доминами. Издали еще ничего, издали, сквозь дымку, этакий сказочный многоглазый городище, весь белый, чего-то обещающий. А вблизи – каменный забор. Выйдешь из-за одного дома, думаешь, ну сейчас вот и простор будет – поле, одуванчики, земля, – а вместо одуванчиков снова дом, а за ним еще и еще, и сил уже нет добираться до выхода, и глаза тоскуют от асфальтовой серости…

Так что было это вовсе не на окраине, а посередине где-то, между центром и новыми районами, и были еще тут старые деревянные домишки, бараки-засыпухи – от военных лет, и была еще земля, и одуванчики, и старые черемухи осыпали весной дощатый тротуар опавшими лепестками.

И такой тут покой стоял, отрада душе, что порой забывалось, будто это город, большой, шумный город, и казалось, что ты в районном поселке незначительного масштаба. И люди, торопливо выходившие из-за кустов акаций, от троллейбусных остановок, приехавшие из центра, с авоськами в руках или портфелями, вывернув из-за акаций, вступив из города в старый свой поселок, где жили они давно, сами не замечая, вдруг успокаивали шаг, глядели вокруг новым, ожившим взглядом, размякали как-то, потому что уголок этот, отгороженный от шума и суеты тополями, кустами и тишиной, жил другим дыханием, другим ритмом и того же требовал от всякого, кто входил сюда…

Один только батяня Федькин ходу не сбавлял. Газовал на четвертой передаче. Выруливал из-за акаций и к дому пылил.

Федор глядел на него со своей голубятни и взглядом как бы сопровождал, как бы старался отца уберечь. Только не всегда это ему удавалось.

Дорога отцова шла мимо фанерной будчонки с пластиковой волнистой желтой крышей – самого, пожалуй, современного сооружения в старом районе. Палатка бесперебойно торговала пивом, возле нее толпились мужики; мужской этот водоворот рассасывался только в сумерки, и будка эта была для Федора самым тоскливым местом. Не в городе, нет. Во всей его жизни.

Эх, жизнь. Хватало Федьке в ней расстройств и огорчений, и пары он огребал букетами, и дрался, бывало, с другими голубятниками – такое уж это дело, не обойтись, – и порол его батяня, но все неприятности и досады были в сравнении с пивнушкой этой проклятой семечками, царапиной, пустяком, мелочью. Вот чем были для Федьки все остальные неприятности. Потому как нет для человека ничего больнее срама собственного отца.

А Федькин батяня, загребая ботинками с оббитыми, побелевшими носами пыль, мчал к дому, не сбавляя скорости. Не видел черемухи, травы, облаков. Дул, страшно сосредоточенный, глядя под ноги, как бы задумавшийся о чем-то серьезном. И Федька глядел на него не отрываясь, и этот взгляд его частенько все же помогал – отец проходил мимо будки; правда, потом, миновав ее, становился он вялый и мешковатый, и пропадала враз его сосредоточенность. Но стоило Федьке сморгнуть, или оглянуться на турмана, или подумать о чем другом, даже не сводя глаз с отца, как все и начиналось.

«Э! – кричал от пивнушки какой-нибудь сиплый голос. – Джон Иванович! Подгребай к причалу!» Или еще хуже: «Американец! Валяй сюда!»

И все возле будки ржали, просто хором ржали, а отец резко разворачивался, подступал к пивнушке, задиристо выкрикивая: «Кто обзывается? Кто?» Но его обнимали, говорили пьяно: «Брось, Гера, брось, давай по единой», – и отец затухал, замолкал, толкался у будки до позднего вечера, а когда являлся домой, комната, где жили они втроем – отец, мать и Федор, – тотчас наполнялась пивным духом… Эх!

Мать уже и не плакала теперь. Глядела на отца высохшими глазами, сама высохшая, как доска, чернявая и худая, совсем старуха, а отец отворачивался в сторону, сопел, снимая ботинки, потом говорил, оправдываясь:

– Ну чо ты, чо ты, Тоня, я же не пьяный, всего кружечку.

Бог с ней, с кружечкой, пил бы себе на здоровье и три, и пять, и бутылку, если уж приспичило, нет, не это Федьку терзало, а срам. Срам отцовский. И слабость его немужская.

Звали батяню Фединого Джон Иванович в самом деле. Родился он в тридцатые годы, аж до войны. И мода тогда была. Сейчас мода на обувь, сапоги каким-то чулком носят, к примеру, очередища страшная у обувного магазина неподалеку от их поселка, ну вот, а тогда мода на имена была. На заграничные. И родители назвали отца Джоном – по-американски. Мог бы сто раз сменить это свое имя, да он и так сменил, называя себя, знакомясь, Георгием, но народ настоящее отцово имя знал, насмехался; мать объясняла, насмехался потому, что отец тут, в райончике этом и в этом доме, жил сызмальства и алкаши эти несчастные – его детские друзья.

Федор думал об этом частенько. Вот как! Вон тот, седой совсем и с палкой, – тоже, значит, отцовский кореш с детских лет. И этот, рыжий. И тот, лысатик-пузан. Сдувают с кружек пену, чокаются с отцом. Федор глядел на них с голубятни и все представить не мог, какими они мальчишками были. И были ли? Чудно это все ему казалось. И глупо. Пусть даже были они друзьями, пусть сто лет тут живут и друг друга всегда знают. Пусть… Обзываться-то чего же! Дразниться до седых волос! Ну и чем виноват отец перед ними? Объясните – чем? Этот, седой, Иван Степанович, другой Платонов, его и по имени-то никогда не зовут, просто Платонов, будто и имени нет, лысый – Егор, а отец – Американец, вот тебе… Американец. Джон. Взрослый человек, а все Американец.

Эх, батяня. Другой бы послал к черту старых друзей, коли такое дело, коли дразнят взрослого человека, детство забыть не могут. И все. Жил бы, как остальные. Шел спокойно мимо пивнушки. Не дергался по пустякам. Но, видно, была у отца какая-то своя тайна, что ли. Своя робость, которую никак не перешагнуть. Вот вырулил он из-за угла, дует домой, сосредоточившись, голову опустив, думая о чем-то. Поравнялся с будкой.

– Дядя Сэм! – кричит лысый. – Хэлло! Дуй сюда, у меня аванец! – И отец словно спотыкается. Минуту стоит, потом рукой самому себе махнет, мол, была не была, к пивнушке идет, кричит истошным голосом: «Кто сказал „дядя Сэм“?» – и народ у ларька хохочет, за животы держится. Ладно бы эти трое, друзья детства, а то все уже потешаются.

Федор глядел, как сворачивает отец к ларьку, и закусил губу, зло воткнул топор в бревно. «Черт с ним! Горбатого могила исправит!» Это материны слова, не его, но он их всегда повторяет. Повременив, огляделся вокруг себя, словно бы к жизни возвращался.

А жизнь у Федьки отдельная от всех. Собственная. С ребятишками он не якшается по причине простой: не желает быть, как отец, американцем. Он бы, правда, и не стал никогда американцем, любой бы, кто обозвал, получил как следует по зубам. Тут же. Да за такие слова. Но он с ребятами все равно не водится. Не потому, что боится, как бы по-отцовски не обозвали. Потому что за отца стыдно. Мало у кого отцы не выпивают, это есть, случается. Но ни над кем в округе не издеваются, как над Федькиным родителем. Поэтому Федор все больше один. Чтоб не пришлось говорить: «Это мой батя».

Федор привык один быть. Привык своей жизнью жить, от всех отдельной. Стучал топором, рубанком стружку гнал.

Собрал старые доски, пару со стройки стянул, а сетка старая – и притих, мурлычет под нос песенку.

Песенка у Федора забавная, из какой-то там старины, в кино услышал или по радио, теперь уж и не упомнит…

Других слов не помнит, зато эти ему нравятся очень. Правда, на что ему берег турецкий? Или Африка, опять же? Ему тут нормально. В этом их углу. Тихо летом, тепло. Турманы урчат, зобы раздувают, золотистый самец перед голубкой хвост развернул, пошалить хочет, ах вы, летуны, ах, мерзавчики! Ну ничего, потерпите малость, доделает ваш Федька новую голубятню, всем голубятням голубятня. Просторная, не на крыше где-нибудь, а отдельно стоит, на четырех столбах, с крышей покатой, чтоб дождь не заливал, по всем правилам искусства, ах ты, елки-моталки, и пусть они там живут, как им нравится, папаня этот…

Солнечное затмение Лиханов (Литература XX века)

Я учусь в школе в пятом классе и очень люблю читать произведения о мальчишках и девчонках, о серьёзных жизненных проблемах моих сверстников. Недавно на уроке внеклассного чтения мы изучали творчество Альберта Анатольевича Лиханова. Мне кажется, этот урок понравился всем моим одноклассникам.

Я с огромным интересом прочитал повесть А.А.Лиханова «Солнечное затмение». Эта повесть мне очень запомнилась, я снова и снова перечитывал эпизоды из жизни Фёдора и Лены, думал, как бы я поступил на месте Фёдора, обсуждал с мамой страницы, которые взволновали, перевернули что-то в моей жизни.

Альберт Анатольевич Лиханов – известный русский писатель и наш земляк. Он написал много книг для детей, в которых учит добру, взаимопониманию, дружбе и другим важным вещам. В этой повести он рассказал нам о том, что такое дружба и одиночество, что среди детей есть и инвалиды, жизнь которых очень трудна.

Главные герои повести – мальчик Федор и девочка Лена – инвалид детства, прикованная к инвалидной коляске.

Наши эксперты могут проверить Ваше сочинение по критериям ЕГЭ
ОТПРАВИТЬ НА ПРОВЕРКУ

Эксперты сайта Критика24.ру
Учителя ведущих школ и действующие эксперты Министерства просвещения Российской Федерации.

У подростков есть свои проблемы и заботы. У Федора нет друзей, потому что он стесняется своего пьющего отца со странным именем Джон. А у Лены хоть и есть подружки в школе-интернате, но ее жизнь ограничена. Она не может играть со здоровыми сверстниками, выйти погулять и даже самостоятельно надеть платье. Несмотря на это, Федор и Лена становятся друзьями. Их дружба очень крепка. Федор помог Лене пережить смерть ее подружки Зины, остановил её и вселил надежду, когда Лена в инвалидной коляске неслась по дороге навстречу движущемуся транспорту, можно сказать, что он спас Лене жизнь.

В наше время мало таких настоящих друзей, которые могут поддержать в трудную минуту, а стало больше фальшивых, которые вроде и есть, но назвать их настоящими друзьями нельзя. Эти друзья – только для общения и веселья. Все почему-то стремятся к тому, чтобы друзей было много-много, и набирают таких «друзей» в Интернете. Будто то, что у тебя пара сотен таких друзей, сделает тебя популярным и крутым. А кто из них навестит тебя, когда ты болен, поиграет с тобой в футбол на стадионе, поможет найти выход из трудной ситуации, и тем более поможет пережить утрату? У меня тоже пока нет настоящего друга, но я очень надеюсь, что он появится со временем.

У моей мамы есть подруга – инвалид детства. У нее детский церебральный паралич. Она может ходить, но только с поддержкой. Они дружат с первого класса, вот уже тридцать лет! Мама водила ее из школы и обратно каждый учебный день. И сейчас иногда ездит к ней в гости, даже берет меня с собой. И теперь я не понаслышке знаю, как живется инвалидам. Любые дела, которые мы делаем, не задумываясь, для них могут быть невыполнимы, или делаться с большим трудом. Многие из инвалидов вынуждены сидеть дома, так как выйти на улицу для них очень трудно. И даже если это удалось, то в городе они сталкиваются с препятствиями почти на каждом шагу. Мы можем без проблем перешагнуть бордюр, подняться по ступенькам, а для них это – трудно. Для того, чтобы инвалиды могли попасть в магазин или аптеку, сейчас делают пандусы. Но во многих магазинах пандусы такие крутые, что я бы не рискнул с них съехать, даже если бы удалось на них забраться.

Но что самое плохое – это то, что им каждый день приходится сталкиваться с ненормальным человеческим отношением и невниманием к себе. Мама рассказывала, как их с подружкой, по дороге в школу, обзывали другие дети, передразнивали, забрасывали снежками… И как это все было противно и обидно. Да и сейчас подружку обзывают даже взрослые люди, смеются над ней со словами: «О, у тебя проблемы. Как ты смешно ходишь. » Почему они себя так ведут? Это же так невоспитанно! Подружка давно научилась не принимать все близко к сердцу, и старается вообще не обращать внимание на таких людей. Я никогда не буду так себя вести. Если будет нужна моя помощь – помогу, а нет – буду вести себя так, будто не вижу отличия между нами.

Вот и героиня рассказа Лена не терпит жалости к себе и старается быть сильной, хотя все больше понимает, насколько ограничена ее жизнь. И только дружба с Федей помогает ей пережить трудности, как солнечное затмение, которое надо просто переждать.

И очень хорошо, что Альберт Анатольевич Лиханов поднял эту тему в своей повести, он показал, что инвалиды – те же люди, со своими заботами и проблемами, при том гораздо большими, чем у обычных людей. Им надо помогать, а не обижать. Может быть, кто-то из подростков, прочитавших это произведение, задумается об этом и будет лучше к ним относиться, а еще будет больше ценить дружбу, любовь и поддержку. Тогда и мир будет хоть немного лучше и добрее. Спасибо автору за это!

Посмотреть все сочинения без рекламы можно в нашем

Чтобы вывести это сочинение введите команду /id5520

Альберт Лиханов – Солнечное затмение

Альберт Лиханов – Солнечное затмение краткое содержание

Солнечное затмение читать онлайн бесплатно

Не такая уж это была окраина, нет. Окраины давно уже поощетинились бетонными доминами. Издали еще ничего, издали, сквозь дымку, этакий сказочный многоглазый городище, весь белый, чего-то обещающий. А вблизи – каменный забор. Выйдешь из-за одного дома, думаешь, ну сейчас вот и простор будет – поле, одуванчики, земля, – а вместо одуванчиков снова дом, а за ним еще и еще, и сил уже нет добираться до выхода, и глаза тоскуют от асфальтовой серости…

Так что было это вовсе не на окраине, а посередине где-то, между центром и новыми районами, и были еще тут старые деревянные домишки, бараки-засыпухи – от военных лет, и была еще земля, и одуванчики, и старые черемухи осыпали весной дощатый тротуар опавшими лепестками.

И такой тут покой стоял, отрада душе, что порой забывалось, будто это город, большой, шумный город, и казалось, что ты в районном поселке незначительного масштаба. И люди, торопливо выходившие из-за кустов акаций, от троллейбусных остановок, приехавшие из центра, с авоськами в руках или портфелями, вывернув из-за акаций, вступив из города в старый свой поселок, где жили они давно, сами не замечая, вдруг успокаивали шаг, глядели вокруг новым, ожившим взглядом, размякали как-то, потому что уголок этот, отгороженный от шума и суеты тополями, кустами и тишиной, жил другим дыханием, другим ритмом и того же требовал от всякого, кто входил сюда…

Один только батяня Федькин ходу не сбавлял. Газовал на четвертой передаче. Выруливал из-за акаций и к дому пылил.

Федор глядел на него со своей голубятни и взглядом как бы сопровождал, как бы старался отца уберечь. Только не всегда это ему удавалось.

Дорога отцова шла мимо фанерной будчонки с пластиковой волнистой желтой крышей – самого, пожалуй, современного сооружения в старом районе. Палатка бесперебойно торговала пивом, возле нее толпились мужики; мужской этот водоворот рассасывался только в сумерки, и будка эта была для Федора самым тоскливым местом. Не в городе, нет. Во всей его жизни.

Эх, жизнь. Хватало Федьке в ней расстройств и огорчений, и пары он огребал букетами, и дрался, бывало, с другими голубятниками – такое уж это дело, не обойтись, – и порол его батяня, но все неприятности и досады были в сравнении с пивнушкой этой проклятой семечками, царапиной, пустяком, мелочью. Вот чем были для Федьки все остальные неприятности. Потому как нет для человека ничего больнее срама собственного отца.

А Федькин батяня, загребая ботинками с оббитыми, побелевшими носами пыль, мчал к дому, не сбавляя скорости. Не видел черемухи, травы, облаков. Дул, страшно сосредоточенный, глядя под ноги, как бы задумавшийся о чем-то серьезном. И Федька глядел на него не отрываясь, и этот взгляд его частенько все же помогал – отец проходил мимо будки; правда, потом, миновав ее, становился он вялый и мешковатый, и пропадала враз его сосредоточенность. Но стоило Федьке сморгнуть, или оглянуться на турмана, или подумать о чем другом, даже не сводя глаз с отца, как все и начиналось.

«Э! – кричал от пивнушки какой-нибудь сиплый голос. – Джон Иванович! Подгребай к причалу!» Или еще хуже: «Американец! Валяй сюда!»

И все возле будки ржали, просто хором ржали, а отец резко разворачивался, подступал к пивнушке, задиристо выкрикивая: «Кто обзывается? Кто?» Но его обнимали, говорили пьяно: «Брось, Гера, брось, давай по единой», – и отец затухал, замолкал, толкался у будки до позднего вечера, а когда являлся домой, комната, где жили они втроем – отец, мать и Федор, – тотчас наполнялась пивным духом… Эх!

Мать уже и не плакала теперь. Глядела на отца высохшими глазами, сама высохшая, как доска, чернявая и худая, совсем старуха, а отец отворачивался в сторону, сопел, снимая ботинки, потом говорил, оправдываясь:

– Ну чо ты, чо ты, Тоня, я же не пьяный, всего кружечку.

Бог с ней, с кружечкой, пил бы себе на здоровье и три, и пять, и бутылку, если уж приспичило, нет, не это Федьку терзало, а срам. Срам отцовский. И слабость его немужская.

Звали батяню Фединого Джон Иванович в самом деле. Родился он в тридцатые годы, аж до войны. И мода тогда была. Сейчас мода на обувь, сапоги каким-то чулком носят, к примеру, очередища страшная у обувного магазина неподалеку от их поселка, ну вот, а тогда мода на имена была. На заграничные. И родители назвали отца Джоном – по-американски. Мог бы сто раз сменить это свое имя, да он и так сменил, называя себя, знакомясь, Георгием, но народ настоящее отцово имя знал, насмехался; мать объясняла, насмехался потому, что отец тут, в райончике этом и в этом доме, жил сызмальства и алкаши эти несчастные – его детские друзья.

Федор думал об этом частенько. Вот как! Вон тот, седой совсем и с палкой, – тоже, значит, отцовский кореш с детских лет. И этот, рыжий. И тот, лысатик-пузан. Сдувают с кружек пену, чокаются с отцом. Федор глядел на них с голубятни и все представить не мог, какими они мальчишками были. И были ли? Чудно это все ему казалось. И глупо. Пусть даже были они друзьями, пусть сто лет тут живут и друг друга всегда знают. Пусть… Обзываться-то чего же! Дразниться до седых волос! Ну и чем виноват отец перед ними? Объясните – чем? Этот, седой, Иван Степанович, другой Платонов, его и по имени-то никогда не зовут, просто Платонов, будто и имени нет, лысый – Егор, а отец – Американец, вот тебе… Американец. Джон. Взрослый человек, а все Американец.

Эх, батяня. Другой бы послал к черту старых друзей, коли такое дело, коли дразнят взрослого человека, детство забыть не могут. И все. Жил бы, как остальные. Шел спокойно мимо пивнушки. Не дергался по пустякам. Но, видно, была у отца какая-то своя тайна, что ли. Своя робость, которую никак не перешагнуть. Вот вырулил он из-за угла, дует домой, сосредоточившись, голову опустив, думая о чем-то. Поравнялся с будкой.

– Дядя Сэм! – кричит лысый. – Хэлло! Дуй сюда, у меня аванец! – И отец словно спотыкается. Минуту стоит, потом рукой самому себе махнет, мол, была не была, к пивнушке идет, кричит истошным голосом: «Кто сказал „дядя Сэм“?» – и народ у ларька хохочет, за животы держится. Ладно бы эти трое, друзья детства, а то все уже потешаются.

Федор глядел, как сворачивает отец к ларьку, и закусил губу, зло воткнул топор в бревно. «Черт с ним! Горбатого могила исправит!» Это материны слова, не его, но он их всегда повторяет. Повременив, огляделся вокруг себя, словно бы к жизни возвращался.

А жизнь у Федьки отдельная от всех. Собственная. С ребятишками он не якшается по причине простой: не желает быть, как отец, американцем. Он бы, правда, и не стал никогда американцем, любой бы, кто обозвал, получил как следует по зубам. Тут же. Да за такие слова. Но он с ребятами все равно не водится. Не потому, что боится, как бы по-отцовски не обозвали. Потому что за отца стыдно. Мало у кого отцы не выпивают, это есть, случается. Но ни над кем в округе не издеваются, как над Федькиным родителем. Поэтому Федор все больше один. Чтоб не пришлось говорить: «Это мой батя».

Федор привык один быть. Привык своей жизнью жить, от всех отдельной. Стучал топором, рубанком стружку гнал.

Собрал старые доски, пару со стройки стянул, а сетка старая – и притих, мурлычет под нос песенку.

Песенка у Федора забавная, из какой-то там старины, в кино услышал или по радио, теперь уж и не упомнит…

Не нужен мне берег турецкий,
И Африка мне не нужна…

Других слов не помнит, зато эти ему нравятся очень. Правда, на что ему берег турецкий? Или Африка, опять же? Ему тут нормально. В этом их углу. Тихо летом, тепло. Турманы урчат, зобы раздувают, золотистый самец перед голубкой хвост развернул, пошалить хочет, ах вы, летуны, ах, мерзавчики! Ну ничего, потерпите малость, доделает ваш Федька новую голубятню, всем голубятням голубятня. Просторная, не на крыше где-нибудь, а отдельно стоит, на четырех столбах, с крышей покатой, чтоб дождь не заливал, по всем правилам искусства, ах ты, елки-моталки, и пусть они там живут, как им нравится, папаня этот…

Подумал опять про отца, и руки сами собой разжались, молоток выпал. Пальцы холодными стали. Вот всегда так. Сколько ни думай про разное, как про отца вспомнишь – ладони потеют и тоскливо становится.

Федор обернулся к ларьку – отец брел от него к дому, никуда уже не спешил, голову задрал гордо, крутил ею на тонкой шее, озирался вокруг, будто желал, чтобы его видели… Чего смотреть-то. Федя мотнул головой, занялся снова своими делами. Хорошо же стружкой пахнет, ах, хорошо, и душа от запаха этого словно вычищается, ясней становится, опять Федя поглядывает веселей на своих турманов, на небо над головой, прозрачное и голубое, – есть ли у неба дно? Он прибивал гвоздями сетку к раме, а сам все время на небо поглядывал. Вот говорят, больше всего летчики небо любят, у них, мол, профессия такая, а он не согласен. Не летчики, голубятники небо больше всего любят. Летчику что, захотел – полетел. А тут стоит человек на земле или на крыше какой, свистит на голубей, а сам радуется, что голуби его в небе мелькают. И миг такой настает, когда чувствует голубятник, будто это и не голуби вовсе, а он сам там, в небе-то. И без всяких моторов-двигателей, а сам собой, и только трепещут, хлопают крылья его. Никому не признавался Федор в этом, не такой он человек, чтобы об этом говорить, да и как скажешь. Прислонился он к стойке, задрал голову вверх, нырнул с головой в небо, и полетел, полетел в глубину, аж защемило под ложечкой от страха…

Альберт Лиханов: Солнечное затмение

Здесь есть возможность читать онлайн «Альберт Лиханов: Солнечное затмение» весь текст электронной книги совершенно бесплатно (целиком полную версию). В некоторых случаях присутствует краткое содержание. Город: М., год выпуска: 1986, категория: Детскиая проза / на русском языке. Описание произведения, (предисловие) а так же отзывы посетителей доступны на портале. Библиотека «Либ Кат» — LibCat.ru создана для любителей полистать хорошую книжку и предлагает широкий выбор жанров:

Выбрав категорию по душе Вы сможете найти действительно стоящие книги и насладиться погружением в мир воображения, прочувствовать переживания героев или узнать для себя что-то новое, совершить внутреннее открытие. Подробная информация для ознакомления по текущему запросу представлена ниже:

• 100
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5

Солнечное затмение: краткое содержание, описание и аннотация

Предлагаем к чтению аннотацию, описание, краткое содержание или предисловие (зависит от того, что написал сам автор книги «Солнечное затмение»). Если вы не нашли необходимую информацию о книге — напишите в комментариях, мы постараемся отыскать её.

Альберт Лиханов: другие книги автора

Кто написал Солнечное затмение? Узнайте фамилию, как зовут автора книги и список всех его произведений по сериям.

Возможность размещать книги на на нашем сайте есть у любого зарегистрированного пользователя. Если Ваша книга была опубликована без Вашего на то согласия, пожалуйста, направьте Вашу жалобу на info@libcat.ru или заполните форму обратной связи.

В течение 24 часов мы закроем доступ к нелегально размещенному контенту.

Солнечное затмение — читать онлайн бесплатно полную книгу (весь текст) целиком

Ниже представлен текст книги, разбитый по страницам. Система автоматического сохранения места последней прочитанной страницы, позволяет с удобством читать онлайн бесплатно книгу «Солнечное затмение», без необходимости каждый раз заново искать на чём Вы остановились. Не бойтесь закрыть страницу, как только Вы зайдёте на неё снова — увидите то же место, на котором закончили чтение.

Не такая уж это была окраина, нет. Окраины давно уже поощетинились бетонными доминами. Издали еще ничего, издали, сквозь дымку, этакий сказочный многоглазый городище, весь белый, чего-то обещающий. А вблизи – каменный забор. Выйдешь из-за одного дома, думаешь, ну сейчас вот и простор будет – поле, одуванчики, земля, – а вместо одуванчиков снова дом, а за ним еще и еще, и сил уже нет добираться до выхода, и глаза тоскуют от асфальтовой серости…

Так что было это вовсе не на окраине, а посередине где-то, между центром и новыми районами, и были еще тут старые деревянные домишки, бараки-засыпухи – от военных лет, и была еще земля, и одуванчики, и старые черемухи осыпали весной дощатый тротуар опавшими лепестками.

И такой тут покой стоял, отрада душе, что порой забывалось, будто это город, большой, шумный город, и казалось, что ты в районном поселке незначительного масштаба. И люди, торопливо выходившие из-за кустов акаций, от троллейбусных остановок, приехавшие из центра, с авоськами в руках или портфелями, вывернув из-за акаций, вступив из города в старый свой поселок, где жили они давно, сами не замечая, вдруг успокаивали шаг, глядели вокруг новым, ожившим взглядом, размякали как-то, потому что уголок этот, отгороженный от шума и суеты тополями, кустами и тишиной, жил другим дыханием, другим ритмом и того же требовал от всякого, кто входил сюда…

Один только батяня Федькин ходу не сбавлял. Газовал на четвертой передаче. Выруливал из-за акаций и к дому пылил.

Федор глядел на него со своей голубятни и взглядом как бы сопровождал, как бы старался отца уберечь. Только не всегда это ему удавалось.

Дорога отцова шла мимо фанерной будчонки с пластиковой волнистой желтой крышей – самого, пожалуй, современного сооружения в старом районе. Палатка бесперебойно торговала пивом, возле нее толпились мужики; мужской этот водоворот рассасывался только в сумерки, и будка эта была для Федора самым тоскливым местом. Не в городе, нет. Во всей его жизни.

Эх, жизнь. Хватало Федьке в ней расстройств и огорчений, и пары он огребал букетами, и дрался, бывало, с другими голубятниками – такое уж это дело, не обойтись, – и порол его батяня, но все неприятности и досады были в сравнении с пивнушкой этой проклятой семечками, царапиной, пустяком, мелочью. Вот чем были для Федьки все остальные неприятности. Потому как нет для человека ничего больнее срама собственного отца.

А Федькин батяня, загребая ботинками с оббитыми, побелевшими носами пыль, мчал к дому, не сбавляя скорости. Не видел черемухи, травы, облаков. Дул, страшно сосредоточенный, глядя под ноги, как бы задумавшийся о чем-то серьезном. И Федька глядел на него не отрываясь, и этот взгляд его частенько все же помогал – отец проходил мимо будки; правда, потом, миновав ее, становился он вялый и мешковатый, и пропадала враз его сосредоточенность. Но стоило Федьке сморгнуть, или оглянуться на турмана, или подумать о чем другом, даже не сводя глаз с отца, как все и начиналось.

«Э! – кричал от пивнушки какой-нибудь сиплый голос. – Джон Иванович! Подгребай к причалу!» Или еще хуже: «Американец! Валяй сюда!»

И все возле будки ржали, просто хором ржали, а отец резко разворачивался, подступал к пивнушке, задиристо выкрикивая: «Кто обзывается? Кто?» Но его обнимали, говорили пьяно: «Брось, Гера, брось, давай по единой», – и отец затухал, замолкал, толкался у будки до позднего вечера, а когда являлся домой, комната, где жили они втроем – отец, мать и Федор, – тотчас наполнялась пивным духом… Эх!

Мать уже и не плакала теперь. Глядела на отца высохшими глазами, сама высохшая, как доска, чернявая и худая, совсем старуха, а отец отворачивался в сторону, сопел, снимая ботинки, потом говорил, оправдываясь:

– Ну чо ты, чо ты, Тоня, я же не пьяный, всего кружечку.

Бог с ней, с кружечкой, пил бы себе на здоровье и три, и пять, и бутылку, если уж приспичило, нет, не это Федьку терзало, а срам. Срам отцовский. И слабость его немужская.

Звали батяню Фединого Джон Иванович в самом деле. Родился он в тридцатые годы, аж до войны. И мода тогда была. Сейчас мода на обувь, сапоги каким-то чулком носят, к примеру, очередища страшная у обувного магазина неподалеку от их поселка, ну вот, а тогда мода на имена была. На заграничные. И родители назвали отца Джоном – по-американски. Мог бы сто раз сменить это свое имя, да он и так сменил, называя себя, знакомясь, Георгием, но народ настоящее отцово имя знал, насмехался; мать объясняла, насмехался потому, что отец тут, в райончике этом и в этом доме, жил сызмальства и алкаши эти несчастные – его детские друзья.

Урок внеклассного чтения по повести Лиханова А.А. “Солнечное затмение”
план-конспект урока по литературе (8 класс) на тему

Представлен краткий обзор жизненного и творческого пути А.А. Лиханова.

В анализе произведения ” Солнечное затмение” большое внимание уделено вопросам душевного восприятия современного мира глазами подростка и отношения общества к людям с ограниченными физическими возможностями.

Урок помогает ученикам формировать навыки вдумчивого чтения, воспитывает чувство любви, милосердия, дружбы и уважения к ближнему.

Скачать:

Предварительный просмотр:

Урок внеклассного чтения по повести Лиханова А.А. “Солнечное затмение” «Обрести и сохранить душу»

Для обучающихся 8–9-х классов

Камалетдинова Зульфия Габдулхаевна, учитель русского языка и литературы

МАОУ «Лицей №42» Октябрьского района городского округа город Уфа

1. Дать краткий обзор жизненному и творческому пути А.А.Лиханова;
2. Развивать умение анализировать художественный текст.
3. Воспитывать чувство любви, сострадания и уважения к ближним.

• беседа по вопросам;
• инсценировка эпизода;
• комментирование эпизодов;
• сообщения учащихся;
• диспут.

• портрет А.А. Лиханова;
• выставка произведений А.А. Лиханова;
• толковый словарь;
• тетрадь по литературе;

Опережающее индивидуальное домашнее задание:

• сообщения о биографии писателя,
• определить лексические значения слов: душа, обретение, затмение.
• сообщение о солнечном затмении.

2. Вступительное слово учителя:

Сегодня у нас урок внеклассного чтения по повести писателя Альберта Лиханова «Солнечное затмение». Выбор произведения не случаен: главные герои повести – ваши сверстники. Вы прочитали повесть самостоятельно, думаю, что этот рассказ вызвал в вас особые переживания, воспоминания, и обо всём этом мы с вами поговорим на нашем уроке.

Откройте тетради, запишите число и тему нашего урока.

На предыдущих уроках мы с вами изучали творчество писателей 19 века, а для чего, как вы думаете, сегодня мы обращаемся к творчеству писателей современности?

Возможные ответы учащихся:

– Для того чтобы узнать, что волнует писателей современности.

– Обогатить свой дух жизненными примерами, примерами из жизни героев.

– Прочитав произведение, мы должны извлечь какие-то нравственные принципы.

– Раскрыть смысл названия повести.

Ознакомимся с биографией писателя Альберта Анатольевича Лиханова.

3. Сообщение обучающегося.

Альберт Анатольевич Лиханов родился 13 сентября 1935 года в г. Кирове. Учился в Кировских школах – № 9 и № 16.

Поступил на отделение журналистики филологического факультета Уральского Государственного университета им. М. Горького в Свердловске.

1959 г. – первые книги прозы А. А. Лиханова .

1962 г – первая публикация рассказа «Шагреневая кожа» в журнале «Юность».

Основные литературные произведения объединены в трилогию: «Семейные обстоятельства» (1974) – повести «Чистые камушки» и «Обман». Произведения писателя более ста раз издавались за рубежом, по ним сняты фильмы: «Мой генерал», «Команда 33», «Карусель на базарной площади», «Высшая мера».

Награды . Творчество А. А. Лиханова отмечено премией Ленинского комсомола, Государственной премией РСФСР.

В 1987 г. – по инициативе писателя создан советский детский фонд имени В.И.Ленина, который возглавил Альберт Анатольевич.

С 1991 г. – писатель стал председателем Российского детского фонда.

С 1992 г. – избран президентом Международной ассоциации детских фондов.

4. Беседа по вопросам:

Сегодня наш урок по повести А.Лиханова «Солнечное затмение». Впервые произведение опубликовано в журнале «Юность» в 1977г , № 7.

– Что такое повесть?

Повесть – эпическое произведение, в основе которого лежит повествование о каких – либо событиях, происходящих в жизни главных героев .

В каждом произведении есть тема и идея.

Тема – о чём говорится в тексте.

Идея – это смысл произведения, то, на что обращает наше внимание автор, ради чего он пишет то или иное повествование.

Идея произведения – основной принципиальный смысл произведения, выступающий через все единство его образов .

Какие темы вы определили в произведении «Солнечное затмение»?

– Тема взаимоотношения отцов и детей;

-Тема любви к малой Родине .

Тема нашего урока: «Обращение к душе».

Что такое душа? Как вы можете объяснить значение этого слова?

С какими понятиями у вас ассоциируются понятие душа?

Домашнее задание было – найти определение слову «Душа» по Толковому словарю.

Душа ( по словарю Ожегова, Шведовой)

1. Внутренний психологический мир человека, его сознание.
2. То или иное свойство характера, а также человек с теми или иными свойствами.
3. (перен) Вдохновитель чего-нибудь, главное лицо. Д.компании.

Подумайте, почему, прочитав повесть Николая Васильевича Гоголя «Мёртвые души», вдруг мы с вами на уроке внеклассного чтения обращаемся к такой теме? Обретение души?

В «Мёртвых душах»: омертвение души, деградация личности, потеря моральных и нравственных устоев, а в повести «Солнечное затмение» – обретение.

О брести − найти, получить, в процессе целеустремлённой деятельности.

Обратимся к тексту повести.

Главные герои нашего произведения – дети. Подростки Фёдор и Лена.

− Расскажите о Феде. Чем он живёт? Что его волнует?

Страдает Федор от неустроенности в семье: за отца, за мать

Разводит голубей, у него своя голубятня.

Переживает за отца Джона Ивановича (Американец, Сэм)

Отец часто пьян: неподалёку пивной ларёк.

− Какие черты характера присущи Феде?

Любил фантазировать («прислонился он к стойке и нырнул головой в небо, полетел в глубину»), был трудолюбивый – сам мастерил голубятню («стучал топором, рубанком, стружку гнал»), был добрый – не продал голубей, а подарил интернату, детям – инвалидам .

− В чем особенность описания мальчика?

Н ет портретной характеристики.

− Почему нет портрета героя?

Важно показать, какие поступки совершает мальчик, а не его внешние черты. Ведь поступки – это отражение внутреннего мира человека.

− Что вы можете рассказать о Лене? Какие черты характера ей присущи?

Лена – инвалид, она не может ходить, поэтому ее жизнь отличается от жизни нормальных сверстников. Конечно, у нее много друзей в интернате. Однако она одинока в нормальной жизни, и думает, что обречена на одиночество во взрослой жизни.

Морально и физически страдает: инвалид детства, «не такая как все».

− Почему Федя и Лена подружились?

− Лена, размышляя о своей жизни, часто использует определения «там» и «здесь». Что имела в виду Лена?

«Там» в интернате, где много детей с физическими недостатками, а «здесь» – дома, где она ощущает себя чужой.

Ребята, обратите внимание, что встреча с Леной послужила причиной возникновения в душе Фёдора мысли о людях, имеющих физические недостатки.

− Какие две нелюбимые вещи в жизни Лены и её подруг вы можете назвать? Прокомментируйте.

2. Когда начинают говорить за спиной.

Страхи – постоянные спутники не только Лены, но всех друзей и подруг, которые живут в интернате.

Стихотворение «Когда в объятия мои… (стихотворение, которое прочитала Лена).

Почему дети яростно хлопали, услышав эти строчки. И у всех были какие-то странные лица – «полуулыбающиеся, полугрустные»?

Повесть Альберта Лиханова называется «Солнечное затмение»

Словарь русского языка С.И. Ожегова:

Затмение , -я, ср. 1) Временное затемнение небесного светила (кода оно закрыто другим или попало в тень другого небесного тела).

2) Временное помрачение сознания. Затмение нашло на кого-либо.

Сообщение ученика о солнечном затмении:

Солнце вдруг заходит за тень Луны в определенное время . Покрытие Солнца Луной называется солнечным затмением. Это очень красивое и редкое явление. Солнечное затмение наступает, если в момент новолуния Луна пересекает плоскость эклиптики.

«Само лексическое значение слова «затмение» словно предостерегает: разум затмевается, многое не видно со всей полнотой объективности. Люди склонны действовать импульсивно, словно какая-то фатальная сила толкает к тем или иным поступкам. Именно под натиском фатальности в затмения часто случается что-то очень важное и последствия потом сказываются долго».

«Люди всегда чувствовали свою зависимость от солнца, они угадывали, что судьбы земли тесно связаны с судьбами солнца. Поэтому нет ничего удивительного, что издревле человек признавал солнце источником света, тепла и жизни и обожествляли его.

Сценка: Федя и Лена в момент солнечного затмения.

− Как вы объясните слова Лены «Все беды – это солнечные затмения, а жизнь – это само солнце»?

Иногда трудности, проблемы позволяют нам осознать, насколько прекрасна жизнь, и не нужно жаловаться по пустякам. Надо жить и ценить жизнь.

Солнечное затмение в произведении повлияло на судьбы людей.

Лена узнала о жуткой трагедии, которая произошла во время солнечного затмения с её лучшей подругой – Зинкой.

− Какое затмение произошло в душе Лены, когда она получила письмо от Вали?

Узнав о смерти подруги, « Лена в отчаянии выкатила коляску на лестницу. Цепляясь обеими руками за перила, сдерживая каталку, спустилась вниз… Она ничего не видела перед собой. Не хотела видеть». Не хотела жить.

− Как вы относитесь к поступку Лены? Можно ли оправдать её решение ?

Нет. Самый большой грех – это самоубийство. Все в жизни можно преодолеть. Всегда есть выбор, в любых ситуациях. Раз человек родился на свет, значит он нужен . А жизненные трудности, к сожалению, всегда случаются с людьми, нужно только их преодолеть. А Леной в тот момент овладели только собственные переживания. Забыла о родителях, о Феде…

− Как вы понимаете значение этих строк : « В нашей жизни надо быть готовым ко всему и не отчаиваться, если в твоей жизни вдруг наступило затмение. После него всегда выглядывает солнце и становится тепло и светло»?

− Как жил Федя до встречи с Леной?

О н жил в своем мирке, никого туда не пуская . Единственные близкие существа – голуби.

− Затмение происходит и с Федей. Как это было?

В отчаянии принимает решение сжечь голубятню, которую он строил своими руками, потому что «… на месте голубятни будут рыть котлован».

Выразительное чтение отрывка (Стр.125-125 ).

− Солнечное затмение – это как некая схватка тьмы и света. Как долго длится это природное явление?

− Так и затмение, временное помрачение сознания Феди продлилось немногим 3-4 минуты. Что для себя открыл в этом эпизоде Фёдор?

Нельзя бросать на произвол судьбы тех, кому ты позволил дать надежду.

Не мог Фёдор позволить голубям погибнуть.

− Что для Фёдора означают голуби?

О ни смысл его жизни, потеря их для него подобна смерти .

− Почему же Фёдор не продал своих голубей? Покупатель был, интересовался?

Не мог. Это всё равно, что продать своих друзей.

А ещё он отвечает за Ленку! Не смогла бы душа Фёдора обрести покой, если бы он позволил душе замолчать, оставить бедную девушку. Вселил надежду в душу – отвечай за свой поступок.

Самые трогательные моменты – встречи Фёдора и Лены.

Лена часто заводит разговор о необходимости расстаться? Говорит, что ей почему – то грустно. «Жизнь улыбается мне. А потом… ты встретишь нормальную девушку и забудешь про меня»,- говорит Лена.

− Но Фёдор не таков: «Пока мы не взрослые, рассудок не должен нас побеждать. Не должен!» Как вы понимаете эти слова Фёдора?

Пройдя через непростые испытания, дети эти два маленьких человечка смогли сохранить в своих душах искренность, чистоту, порядочность. Впору взрослым людям поучиться таким мужественным поступкам.

Пришло время подвести итог нашему уроку. О чём же заставил задуматься нас этот урок?

Какие жизненные ценности являются для вас самыми важными? Попробуйте назвать их:

Возможные ответы учеников:

– Не бросать друга в беде?

– За собственными переживаниями не забывать о близких людях, которые за вас волнуются.

-Нужно сохранить душу чистой, не запятнать её подлыми поступками.

Актуально ли в наше время это всё? Нужно ли обсуждать это на уроках?

Актуально, они касаются всех нас .

В любых условиях, при любых обстоятельствах человек должен оставаться человеком. Нужно любить жить, принимая такой, какая она у нас есть, пытаться эту жизнь наполнить благородными поступками, развиваться творчески.

Понимать, что вслед за чёрной полосой придёт светлая полоса, вслед за «затмением» наступит прозрение. Нужно постараться стать счастливыми, как бы это ни было сложно.

Я благодарю вас за работу. Все вы заслуживаете только хороших оценок!

Просьба оценить вашу работу на уроке.

Оценка результатов работы.

Сегодня на уроке:

Мне было интересно__________________

Я не узнал ничего нового _______________

Я работал активно_____________________

Не работал ____________________________

Я работал, как обычно на уроке литературы____________________

Лучше, чем обычно______________________

Хуже, чем обычно ______________________

Я ставлю себе за урок оценку _____________

Я ставлю учителю за урок оценку __________

Домашнее задание : Сочинение-рассуждение: « О чём заставила меня задуматься повесть «Солнечное затмение»?

По теме: методические разработки, презентации и конспекты

Конспект урока по повести А.Грина “Алые паруса”. К сожалению, презентацию и видеоролики прислать не могу из-за большого размера. Если кто заинтересуется, могу прислать лично.

Урок повышает интерес учащихся к творчеству А.Лиханова, заставляет задуматься над нравственными проблемами человека, расширяет читательский опыт, способствует развитию творческого потенциала учеников.

Произведения И.С. Шмелева в школьной программе представлены очень скудно,хотя они выполняют большую эстетическую и воспитательную функцию, дают возможность приобщиться к художественному тексту как к п.

Разработка представляет собой цикл уроков внеклассного чтения. Это не уроки внеклассного чтения в привычном понимании.Особенности переходного периода от младшего возрастного звена к среднему.

Конспект урока по литературе (урок внеклассного чтения по повести А. Лиханова “Последние холода”). 6 класс.

Автор делится практическим опытом использования технологии “Перевёрнутого класса” или “Перевёрнутого обучения” (flipped-classroom) при изучении повести А.С.Пушкина “Станционный смотритель” в 8 классе.

1.Тема урока-размышления “Природа в жизни людей с точки зрения Л.Н.Толстого в романе “Война и мир”. Данный урок воспитывает у учащихся чувство восприятия прекрасного и на примере текста.

Альберт Лиханов – Солнечное затмение

99 Пожалуйста дождитесь своей очереди, идёт подготовка вашей ссылки для скачивания.

Скачивание начинается. Если скачивание не началось автоматически, пожалуйста нажмите на эту ссылку.

Описание книги “Солнечное затмение”

Описание и краткое содержание “Солнечное затмение” читать бесплатно онлайн.

Повесть построена на контрастах – девочка в инвалидной коляске, Лена, живет по суровым правилам, составленным девочками в интернате: нам ничего не положено и жалеть нас не надо, а мальчишка-голубятник Федор – романтик и мечтатель.

Посетит ли юных героев нравственное озарение?

Об ошибках (опечатках) в книге можно сообщить по адресу http://www.fictionbook.org/forum/viewtopic.php?t=3103. Ошибки будут исправлены и обновленный вариант появится в библиотеках.

Не такая уж это была окраина, нет. Окраины давно уже поощетинились бетонными доминами. Издали еще ничего, издали, сквозь дымку, этакий сказочный многоглазый городище, весь белый, чего-то обещающий. А вблизи – каменный забор. Выйдешь из-за одного дома, думаешь, ну сейчас вот и простор будет – поле, одуванчики, земля, – а вместо одуванчиков снова дом, а за ним еще и еще, и сил уже нет добираться до выхода, и глаза тоскуют от асфальтовой серости…

Так что было это вовсе не на окраине, а посередине где-то, между центром и новыми районами, и были еще тут старые деревянные домишки, бараки-засыпухи – от военных лет, и была еще земля, и одуванчики, и старые черемухи осыпали весной дощатый тротуар опавшими лепестками.

И такой тут покой стоял, отрада душе, что порой забывалось, будто это город, большой, шумный город, и казалось, что ты в районном поселке незначительного масштаба. И люди, торопливо выходившие из-за кустов акаций, от троллейбусных остановок, приехавшие из центра, с авоськами в руках или портфелями, вывернув из-за акаций, вступив из города в старый свой поселок, где жили они давно, сами не замечая, вдруг успокаивали шаг, глядели вокруг новым, ожившим взглядом, размякали как-то, потому что уголок этот, отгороженный от шума и суеты тополями, кустами и тишиной, жил другим дыханием, другим ритмом и того же требовал от всякого, кто входил сюда…

Один только батяня Федькин ходу не сбавлял. Газовал на четвертой передаче. Выруливал из-за акаций и к дому пылил.

Федор глядел на него со своей голубятни и взглядом как бы сопровождал, как бы старался отца уберечь. Только не всегда это ему удавалось.

Дорога отцова шла мимо фанерной будчонки с пластиковой волнистой желтой крышей – самого, пожалуй, современного сооружения в старом районе. Палатка бесперебойно торговала пивом, возле нее толпились мужики; мужской этот водоворот рассасывался только в сумерки, и будка эта была для Федора самым тоскливым местом. Не в городе, нет. Во всей его жизни.

Эх, жизнь. Хватало Федьке в ней расстройств и огорчений, и пары он огребал букетами, и дрался, бывало, с другими голубятниками – такое уж это дело, не обойтись, – и порол его батяня, но все неприятности и досады были в сравнении с пивнушкой этой проклятой семечками, царапиной, пустяком, мелочью. Вот чем были для Федьки все остальные неприятности. Потому как нет для человека ничего больнее срама собственного отца.

А Федькин батяня, загребая ботинками с оббитыми, побелевшими носами пыль, мчал к дому, не сбавляя скорости. Не видел черемухи, травы, облаков. Дул, страшно сосредоточенный, глядя под ноги, как бы задумавшийся о чем-то серьезном. И Федька глядел на него не отрываясь, и этот взгляд его частенько все же помогал – отец проходил мимо будки; правда, потом, миновав ее, становился он вялый и мешковатый, и пропадала враз его сосредоточенность. Но стоило Федьке сморгнуть, или оглянуться на турмана, или подумать о чем другом, даже не сводя глаз с отца, как все и начиналось.

«Э! – кричал от пивнушки какой-нибудь сиплый голос. – Джон Иванович! Подгребай к причалу!» Или еще хуже: «Американец! Валяй сюда!»

И все возле будки ржали, просто хором ржали, а отец резко разворачивался, подступал к пивнушке, задиристо выкрикивая: «Кто обзывается? Кто?» Но его обнимали, говорили пьяно: «Брось, Гера, брось, давай по единой», – и отец затухал, замолкал, толкался у будки до позднего вечера, а когда являлся домой, комната, где жили они втроем – отец, мать и Федор, – тотчас наполнялась пивным духом… Эх!

Мать уже и не плакала теперь. Глядела на отца высохшими глазами, сама высохшая, как доска, чернявая и худая, совсем старуха, а отец отворачивался в сторону, сопел, снимая ботинки, потом говорил, оправдываясь:

– Ну чо ты, чо ты, Тоня, я же не пьяный, всего кружечку.

Бог с ней, с кружечкой, пил бы себе на здоровье и три, и пять, и бутылку, если уж приспичило, нет, не это Федьку терзало, а срам. Срам отцовский. И слабость его немужская.

Звали батяню Фединого Джон Иванович в самом деле. Родился он в тридцатые годы, аж до войны. И мода тогда была. Сейчас мода на обувь, сапоги каким-то чулком носят, к примеру, очередища страшная у обувного магазина неподалеку от их поселка, ну вот, а тогда мода на имена была. На заграничные. И родители назвали отца Джоном – по-американски. Мог бы сто раз сменить это свое имя, да он и так сменил, называя себя, знакомясь, Георгием, но народ настоящее отцово имя знал, насмехался; мать объясняла, насмехался потому, что отец тут, в райончике этом и в этом доме, жил сызмальства и алкаши эти несчастные – его детские друзья.

Федор думал об этом частенько. Вот как! Вон тот, седой совсем и с палкой, – тоже, значит, отцовский кореш с детских лет. И этот, рыжий. И тот, лысатик-пузан. Сдувают с кружек пену, чокаются с отцом. Федор глядел на них с голубятни и все представить не мог, какими они мальчишками были. И были ли? Чудно это все ему казалось. И глупо. Пусть даже были они друзьями, пусть сто лет тут живут и друг друга всегда знают. Пусть… Обзываться-то чего же! Дразниться до седых волос! Ну и чем виноват отец перед ними? Объясните – чем? Этот, седой, Иван Степанович, другой Платонов, его и по имени-то никогда не зовут, просто Платонов, будто и имени нет, лысый – Егор, а отец – Американец, вот тебе… Американец. Джон. Взрослый человек, а все Американец.

Эх, батяня. Другой бы послал к черту старых друзей, коли такое дело, коли дразнят взрослого человека, детство забыть не могут. И все. Жил бы, как остальные. Шел спокойно мимо пивнушки. Не дергался по пустякам. Но, видно, была у отца какая-то своя тайна, что ли. Своя робость, которую никак не перешагнуть. Вот вырулил он из-за угла, дует домой, сосредоточившись, голову опустив, думая о чем-то. Поравнялся с будкой.

– Дядя Сэм! – кричит лысый. – Хэлло! Дуй сюда, у меня аванец! – И отец словно спотыкается. Минуту стоит, потом рукой самому себе махнет, мол, была не была, к пивнушке идет, кричит истошным голосом: «Кто сказал „дядя Сэм“?» – и народ у ларька хохочет, за животы держится. Ладно бы эти трое, друзья детства, а то все уже потешаются.

Федор глядел, как сворачивает отец к ларьку, и закусил губу, зло воткнул топор в бревно. «Черт с ним! Горбатого могила исправит!» Это материны слова, не его, но он их всегда повторяет. Повременив, огляделся вокруг себя, словно бы к жизни возвращался.

А жизнь у Федьки отдельная от всех. Собственная. С ребятишками он не якшается по причине простой: не желает быть, как отец, американцем. Он бы, правда, и не стал никогда американцем, любой бы, кто обозвал, получил как следует по зубам. Тут же. Да за такие слова. Но он с ребятами все равно не водится. Не потому, что боится, как бы по-отцовски не обозвали. Потому что за отца стыдно. Мало у кого отцы не выпивают, это есть, случается. Но ни над кем в округе не издеваются, как над Федькиным родителем. Поэтому Федор все больше один. Чтоб не пришлось говорить: «Это мой батя».

Федор привык один быть. Привык своей жизнью жить, от всех отдельной. Стучал топором, рубанком стружку гнал.

Собрал старые доски, пару со стройки стянул, а сетка старая – и притих, мурлычет под нос песенку.

Песенка у Федора забавная, из какой-то там старины, в кино услышал или по радио, теперь уж и не упомнит…

Не нужен мне берег турецкий,
И Африка мне не нужна…

Других слов не помнит, зато эти ему нравятся очень. Правда, на что ему берег турецкий? Или Африка, опять же? Ему тут нормально. В этом их углу. Тихо летом, тепло. Турманы урчат, зобы раздувают, золотистый самец перед голубкой хвост развернул, пошалить хочет, ах вы, летуны, ах, мерзавчики! Ну ничего, потерпите малость, доделает ваш Федька новую голубятню, всем голубятням голубятня. Просторная, не на крыше где-нибудь, а отдельно стоит, на четырех столбах, с крышей покатой, чтоб дождь не заливал, по всем правилам искусства, ах ты, елки-моталки, и пусть они там живут, как им нравится, папаня этот…

Подумал опять про отца, и руки сами собой разжались, молоток выпал. Пальцы холодными стали. Вот всегда так. Сколько ни думай про разное, как про отца вспомнишь – ладони потеют и тоскливо становится.

Федор обернулся к ларьку – отец брел от него к дому, никуда уже не спешил, голову задрал гордо, крутил ею на тонкой шее, озирался вокруг, будто желал, чтобы его видели… Чего смотреть-то. Федя мотнул головой, занялся снова своими делами. Хорошо же стружкой пахнет, ах, хорошо, и душа от запаха этого словно вычищается, ясней становится, опять Федя поглядывает веселей на своих турманов, на небо над головой, прозрачное и голубое, – есть ли у неба дно? Он прибивал гвоздями сетку к раме, а сам все время на небо поглядывал. Вот говорят, больше всего летчики небо любят, у них, мол, профессия такая, а он не согласен. Не летчики, голубятники небо больше всего любят. Летчику что, захотел – полетел. А тут стоит человек на земле или на крыше какой, свистит на голубей, а сам радуется, что голуби его в небе мелькают. И миг такой настает, когда чувствует голубятник, будто это и не голуби вовсе, а он сам там, в небе-то. И без всяких моторов-двигателей, а сам собой, и только трепещут, хлопают крылья его. Никому не признавался Федор в этом, не такой он человек, чтобы об этом говорить, да и как скажешь. Прислонился он к стойке, задрал голову вверх, нырнул с головой в небо, и полетел, полетел в глубину, аж защемило под ложечкой от страха…