29.03.2020

Кем быть? – краткое содержание поэмы Маяковского

Биография Маяковского

Ранние годы

Родился 7 (19) июля 1893 года в селе Багдати, Грузия, в семье лесничего. У Маяковского было 2 сестры, а 2 его брата умерли еще будучи детьми.

Юный Владимир свободно владел грузинским языком. Первое образование в биографии Маяковского было получено в гимназии города Кутаиси, куда он поступил в 1902 году.

В 1906 году переехал в Москву вместе с матерью, начал учиться в гимназии №5.

Начало творческого пути

Во время одного из арестов, в тюрьме было написано первое стихотворение Маяковского (1909). В 1911 году Маяковский поступил в Московское училище живописи. Затем он увлекся творчеством футуристов. Первое стихотворение Маяковского – «Ночь» – было опубликовано в 1912 году. В следующем году писатель создал трагедию «Владимир Маяковский», которую поставил сам и сыграл в ней главную роль.

В 1915 году была окончена знаменитая поэма Маяковского «Облако в штанах». Дальнейшая поэзия Маяковского, кроме антивоенных тематик, содержит также сатирические.

В творчестве Маяковского должное место занимают сценарии к фильмам. Он снимается в трех своих фильмах в 1918 году.

Путешествия и общественная деятельность

1918-1919 годы в биографии Владимира Маяковского ознаменованы широким распространением темы революции. Он участвовал в выпуске плакатов «Окна сатиры РОСТА», в которых создавал подписи, рисунки. В 1923 году создал творческое объединение ЛЕФ (Левый фронт искусств) и журнал «ЛЕФ», в котором был редактором. В этом журнале печатались Пастернак, Осип Брик, Б. Арватов, Н. Чужак, Третьяков, и др.

В 1922 -1924 годы Маяковский посещает Германию, Францию, Латвию. В 1925 году совершил путешествие в США, Мексику, Гавану. В Америке у поэта случился краткий роман с одной русской эмигранткой, в результате которой на свет появилась дочь Маяковского, Патриция.

Вернувшись из-за границы, путешествует по СССР, пишет стихи, выступает с докладами. Стихотворения Маяковского печатались во многих газетах, журналах, изданиях. В 1928 году вышла известная пьеса Маяковского – «Клоп», в 1929 году – «Баня».

Смерть и наследие

В начале 1930 года поэт много болел. Далее Маяковского ждала череда неудач: его выставка «20 лет работы» не принесла успеха, а премьера пьесы «Клоп» и спектакль «Баня» провалились. Душевное состояние Владимира Владимировича ухудшалось. А 14 апреля 1930 года Маяковский застрелился.

В честь великого поэта и драматурга названы многие объекты (например, библиотеки Маяковского, улицы, площади, парки, станции метро, кинотеатры), установлены многочисленные памятники. Театры им. Вл. Маяковского находятся в Москве, Норильске, Душанбе.

Хронологическая таблица

Другие варианты биографии

Вариант 2 более сжатая для доклада или сообщения в классе

Интересные факты

Самой большой любовью в жизни поэта и его музой была Лиля Юрьевна Брик. С ней и ее мужем, Осипом, Маяковский дружил, а затем переехал жить в их квартиру. У Лили и Владимира начался бурный роман, и ее муж фактически уступил ее другу.
Маяковский пользовался популярностью у женщин. Однако поэт официально не зарегистрировал ни одни свои отношения. Известно, что кроме дочери Патриции, у Маяковского есть еще и сын от связи с художницей Лилей Лавинской – Глеб-Никита, советский скульптор.
После смерти отца от заражения крови (он укололся, сшивая бумаги), Маяковского всю жизнь преследовала фобия умереть от инфекции.
Придуманная Маяковским и ставшая его визитной карточкой стихотворная «лесенка», вызывала негодование среди его коллег. Ведь редакции платили в то время не за количество символов в произведении, а за количество строк.
После чтения Маяковским в Большом театре поэмы о Ленине, зал аплодировал 20 минутн, на этом постановке присутствовал Сталин.
Маяковский стоял у истоков советской рекламы, за рекламную деятельность поэт подвергался критике со стороны некоторых современников.
посмотреть все интересные факты из жизни Маяковского

Тест по биографии

Проверьте свои знания краткой биографии Маяковского, ответив на вопросы этого теста:

Оценка по биографии

Новая функция! Средняя оценка, которую получила эта биография. Показать оценку

Хорошо!

Поэма носит автобиографический характер.

Маяковский начинает свою поэму заявлением, что былинные времена прошли. Пора отказаться от былин, эпосов и эпопей и перейти к краткому телеграммному стилю.

Телеграммой / лети, / строфа!
Воспалённой губой / припади / и попей
из реки / по имени — «Факт».

Само время «гудит телеграфной струной» и рассказывает правду о том, что случилось со страной и с самим поэтом.

Маяковский хочет, чтобы эта книга выдернула читателя из его «квартирного мирка», наполнила «строящей и бунтующей силой» и заставила вспомнить день, который поэт считал самым значимым в истории своей страны.

Поэт описывает народный бунт. Крестьяне, переодетые в солдатские шинели и насильно согнанные на войну, голодают и больше не хотят слышать обманных обещаний временного правительства. Им обещали свободу, права и землю, но всё оказалось ложью, и народ кричит: «Бей!».

Партии в Думе отдают свои силы и голоса большевикам, а по деревням идёт молва, «что есть за мужиков какие-то „большаки“».

В царском дворце, построенном Растрелли, поселился «вертлявый пострел» и «присяжный поверенный» Керенский. Роскошь, слава и власть вскружили ему голову «не хуже сорокоградусной».

«Адъютатнтики» распускают слухи о том, как народ любит Керенского. Когда «премьер проплывает над Невским», «дамы и дети-пузанчики» кидают ему «цветы и розанчики». Если же от безделья Керенский заскучает, то быстро сам себя назначит каким-нибудь министром.

На сообщения о беспорядках у него один ответ: арестуйте, выловите, пошлите казаков или карательный отряд. Зато Керенский мечтает сговориться с Корниловым и отправить императора Николая II не «на воду и чёрную корку», а к английскому кузену королю Георгу.

Керенский «пришит к истории, ‹…› его рисуют — и Бродский и Репин».

Маяковский описывает диалог между деятельницей партии кадетов Кусковой и лидером этой партии, министром иностранных дел Милюковым. Разговор пародирует беседу пушкинской Татьяны с няней.

Кускова, которую Маяковский называет то мадам, то старушкой, жалуется на духоту. Милюков вспоминает старинные были и небылицы, и, чтобы утешить плачущую воспитанницу, обещает дать ей «свобод и конституций». Наконец, Кускова признаётся «няне» Милюкову, что пылает страстью к «душке Саше» — Керенскому.

«Усатая няня» Милюков счастлив — «при Николае и при Саше мы сохраним доходы наши».

В ресторане пируют «аксельбантами увешанные до пупов» монархист штабс-капитан Попов и некий адъютант-либерал. Попов убеждён, что «Россию жиды продают жидам», и ничего хорошего эту страну не ждёт. Он жалуется на денщика, который в ответ на приказ «наваксить щиблетину, чтоб видеть рыло в ней», послал штабс-капитана к его матушке.

Адъютант возражает: он не монархист, и даже социалист, но «для социализма нужен базис. ‹…› Культура нужна. А мы — Азия-с». Социализм надо внедрять не сразу, а «постепенно, понемногу, по вершочку, по шажку, сегодня, завтра, через двадцать лет». Адъютант недолюбливает тех, у кого «от Вильгельма кресты и ленты», и кто ездит в пломбированных вагонах, но и «Ленина, который смуту сеет», к власти допускать нельзя.

Приятели надеются на помощь казачества и проклинают большевиков, пока не напиваются.

Тем временем в подвалах большевики раздают оружие, патроны и планируют штурм Зимнего.

Большевики готовятся к восстанию, «окружая Зимний в кольца». В смольном Ильич и его сторонники думают «о битвах и войске», и «перед картой ‹…› втыкают в место атак флажки».

Отряды рабочих, / матросов, / голи —
дошли, / штыком домерцав,
как будто / руки / сошлись на горле,
холёном / горле / дворца.

Маяковский представляет взятие Зимнего, как битву двух огромных теней. Тень дворца сжала руками-решётками торс тени толпы. Защитники Зимнего редеют, батальоны сдаются один за другим, «а Керенский спрятался, попробуй вымань его».

А во дворце, в «мягких мебелях», сидят министры. Их уже никто не слушает, и они «готовы упасть переспевшей грушею, как только их потрясут».

И вот дрожат стёкла дворцовых окон — это ударили «форты Петропавловки», а вслед за ними «бабахнула шестидюймовка Авроры». Восстание начинается. Солдаты берут приступом каждую лестницу и комнату Зимнего, «перешагивая через юнкеров».

Тринадцать министров понимают, что сопротивляться глупо, и сдаются.

Председатель реввоенкомитета Антонов объявляет временное правительство низложенным. В Смольном толпа поёт: «Это есть наш последний. », и умолкает пулемёт, а первый трамвай выезжает уже при социализме.

Поэт описывает утонувший в сумраке Петербург. На улицах пусто, лишь кое-где у горящих костров греются солдаты. Возле одного из таких костров Маяковский встречает Александра Блока.

Блок жалуется, что крестьяне подхватили песню восстания, спетую в Петербурге, и сожгли в его усадьбе библиотеку. Сёла восстали против лютых помещиков. Партия прибирала к рукам «этот вихрь ‹…› и пожара дым» и строила в ряды.

Зима, мороз, но коммунистам жарко — они работают на трудовом субботнике. Они имеют право закончить работу раньше и уйти, но не сделают этого потому, что грузят свои дрова в свои вагоны, чтобы согреть своих товарищей.

Здесь свершается «социализм: свободный труд свободно собравшихся людей».

Богачи не могут понять, «что это за „социалистическое отечество“», чем восторгаются живущие в нём люди, за что готовы сражаться. Ведь «можно умирать за землю свою, но как умирать за общую»? Для капиталистов «жена, да квартира, да счёт текущий — вот это отечество, райские кущи», ради которых можно и на смерть пойти.

Поэт отвечает капиталистам:

Слушайте, / национальный трутень,—
день наш / тем и хорош, что труден.

Капиталисты, «ощерившие сытую пасть», понимают, «что если в Россиях увязнет коготок, всей буржуазной птичке пропасть». Поэтому «разная сволочь и стерва шьёт шинели цвета серого» — европейская буржуазия хочет задушить молодое советское государство и шлёт войска на помощь «белым».

Военные суда из Марселя и Дувра плывут к Новороссийску и Архангельску, на них — сытые солдаты. В ход идут подводные лодка, авианосцы и ядовитые газы.

Все моря — и белое, и Чёрное, и Каспийское, и Балтийское — оккупировала «морей владычица, бульдожья Британия». Буржуи гребут жар чужими руками — чёрную работу за них делают «бароны и князья недорасстрелянные».

На Питер идёт войско Юденича с танками и обозами, полными еды. В Сибири хозяйничает адмирал Колчак с чехами, а в Крыму — Врангель. На обедах полковники хвастаются, «прихлёбывая виски», как убивали десятками «чудовищ большевицких».

Страна тонет в крови, горят сёла. Голодающим большевикам некуда деваться, они в Москве, как на острове «с Лениным в башке и с наганом в руке».

Проходит время. Маяковский селится в доме ВСНХ, где живут «всякие и люди, и классы». Обитатели дома голодают, отапливают комнаты «томами Шекспирьими», а «картошка — пир им». В этом доме отражена вся жизнь, и поэт варится в ней, как в каменном котле.

В пальбу / присев / на корточки,
в покой / глазами к форточке,
чтоб было / видней,
я / в комнатёнке-лодочке
проплыл / три тыщи дней.

Маяковский описывает голодную московскую жизнь. Возле Главтопа дежурят спекулянты — «обнимут, зацелуют, убьют за руп». В очередях за хлебными карточками стоят лесорубы, им положен только фунт хлеба высшей категории. Но они понимают: сейчас главное — отбиться от «белых».

Есть захотелось, / пояс — / потуже,
в руки винтовку / и / на фронт.

Самый хороший паёк у «незаменимых» — им «правление выдало урюк и повидло». Богатые питаются в коммерческих ресторанах. Учёным по особому мандату Луначарского полагается масло, сахар, мясо, дрова и «шуба широкого потребления», но от комиссара они получают только «головной убор» и «ногу лошажью».

Маяковский живёт на двенадцати квадратных аршинах с друзьями — Лилей и Осей Брик — и собакой Щеником. Взяв салазки и надев оборванную шапчонку, поэт отправляется раздобыть дров и вскоре везёт домой насквозь промёрзшее полено из разломанного забора. Принёс, настрогал перочинным ножиком, растопил печку. Обитатели комнаты уснули и чуть не угорели.

Поэт вспоминает морозную зиму, розовое закатное небо и облака, похожие на корабли.

Только в морозную ночь, «зубами вместе поляскав», поймёшь, что «нельзя на людей жалеть ни одеяло, ни ласку» и невозможно разлюбить землю, «с которою вместе мёрз».

Многие умерли в эту зиму. Поэт не хочет касаться «боли волжской» — голодающего Поволжья. На творчество Маяковского вдохновляют только глаза любимой — «круглые да карие, горячие до гари».

Поэту сообщают, что любимая опухла от голода. Врач говорит, что нужны витамины — свежие овощи. Вместо цветов, Маяковский несёт возлюбленной две морковины.

Я / много дарил / конфект да букетов,
но больше / всех / дорогих даров
я помню / морковь драгоценную эту
и пол-/полена / берёзовых дров.

«Зеленью да лаской» поэт выходил любимую.

О себе поэт не думает: «Мне легше, чем всем — я Маяковский. Сижу и ем кусок конский». Он жалеет сестру, которой приходится менять вещи на еду. Тем не менее, поэт кричит в лицо Америки «круглей ресторанных блюд», что любит свою нищую землю, «с которой вдвоём голодал».

Маяковский продолжает рассказывать о голоде, о том, что «нету топлив брюхам заводовым». Поэт описывает, как рабочие в залатанных валенках откапывают занесённый снегом локомотив.

По Москве ползут «обывательские слухи-свиньи» о том, что «Деникин подходит к самой, к тульской, к пороховой сердцевине». «Шептоголосые кухарочьи хоры» поют, что будет много еды. Обыватели ждут Деникина-освободителя. Но город проснулся, партия призвала к оружию, и уже скачут на юг «красные» эскадроны.

В Ленина стреляет Каплан — это «заёрзали длинноносые щуки», враги советской власти. Но «лежит на хищнике Лубянская лапа Че-ка» и ветер уже треплет списки расстрелянных.

Обыватели-мошки прячутся и замолкают, а наутро счастливая весть: Ленин жив. Коммунисты «держали взятое, да так, что кровь выступала из-под ногтей».

Поэт видел щедрые южные края, но только за «землю, которую завоевал и полуживую вынянчил», можно пойти «на жизнь, на труд, на праздник и на смерть».

Маяковский описывает бегство интервентов из Крыма, о котором ему рассказал «тихий еврей».

Бегут все, недовольные советской властью, — и «чистая публика, и солдатня». Везде суматоха и толкотня. Полуодетые люди, забыв приличия, кулаками пробивают себе дорогу на теплоходы, невзирая на пол и чины.

«Хлопнув дверью, сухой, как рапорт» из штаба выходит Врангель в чёрной черкеске. Перед тем как сесть в ждущую его лодку, главнокомандующий падает на колени, трижды целует родную землю и крестит город.

Так покидают Родину «вчерашние русские», «оторванные от станка и пахот», чтобы «доить коров в Аргентине» и «мереть по ямам африканским». Уплывают на турецких судах, которых сопровождают «два миноносца-американца». А им вслед несётся: «Спёрли казну и удрали, сволочи».

Советскому правительству отправлена телеграмма: «Врангель опрокинут в море», точка в войне. Коммунисты бросают оружие и расходятся к недопаханным полям и остывшим доменным печам.

Поэт не хочет хвалить всё, что сделано. Он «пол-отечества мог бы снести, а пол — отстроить, умыв». Маяковский вместе со всеми «вышел строить и месть». Он счастлив видеть, что много достигнуто, но считает, что большая часть пути ещё впереди.

Я / планов наших / люблю громадьё,
размаха / шаги саженьи.
Я радуюсь / маршу, / которым идём
в работу / и в сраженья.

Поэт наблюдает, как из-под сора «коммуны дома прорастают ‹…› и поворачиваются к тракторам крестьян заскорузлые сердца». А планы, которые раньше «задерживал нищенства тормоз», встают, «железом и камнем формясь». И поэт прославляет свою республику, «рождённую в трудах и бою».

Маяковский описывает Красную площадь, куда часто приходит один, поздно вечером или ночью. Там, у Кремлёвской стены, покоятся те, кто отдал свою жизнь и кровь за СССР. Рядом, «как нагромождённые книги», мавзолей Ленина.

Поэт идёт вдоль могил и вспоминает каждого героя Революции и Гражданской войны. Они умерли «от трудов, от каторг и от пуль, и никто почти — от долгих лет».

Поэту чудится, «что на красном погосте товарищей мучит тревоги отрава» — не предали ли потомки их дело, и скор ли освободят народ «в чёрных Европах и Азиях». Маяковский успокаивает их, говорит, что «страна-подросток» становится всё краше и сильнее, а «в мире насилия и денег» народ будят их тени, и «готова к бою партийная сила».

В последней главе Маяковский описывает, какой стала Советская страна. Он рад обильным витринам магазинов со сниженными ценами, обновлённым и украшенным городам, развивающейся кооперации и своей фамилии в поэтической рубрике «книжных груд».

Я / земной шар
чуть не весь / обошёл,—
и жизнь / хороша,
и жить / хорошо.

Депутаты защищают права советского человека, а милиционеры, уличные регулировщики, красная армия — его жизнь и покой. Страна строится, работают фабрики — ткут ситчик комсомолкам, а колхозники «доят, пашут, ловят рыбицу».

Обрисовав каждое достижение советского народа, Маяковский удовлетворённо восклицает: «Хорошо!».

Поэзия Маяковского
(краткое содержание)

Автор обращается к обывателям. Он, «бесценных слов мот и транжира, обвинительно бросает в лицо толпе:

Он, «грубый гунн», если не захочет сегодня кривляться перед толпой, захохочет и плюнет ей в лицо.

Дешевая распродажа

Автора забавляют нищие люди, «опасливо» придерживающие карман в страхе, что их ограбят. О себе поэт говорит, что он очень богат. Его через «сколько-то лет» изучат профессора. О нем будут говорить с кафедры так, что истинное лицо поэта не будет ясно.

Богатство, которым владеет поэт, — это богатство души. Он украсит собою вечность, но все это он готов отдать «за одно только слово ласковое, человечье». Но это слово — казалось, дешевую плату за славу — не найти.

Флейта-позвоночник Пролог

Поэт задается вопросом: не поставить ли «точку пули в своем конце»? Поэтому «на всякий случай» решает «дать прощальный концерт».

«Праздник нарядных». Повсюду веселье. Поэту «празднично» то, что на праздник «выйти не с кем». Он говорил, что нет Бога. Но Бог есть, и он выдумал «дать тебе настоящего мужа», чтобы поэт мучился. Боль, «ежедневно множимая», настолько сильна, что поэт обещает Богу свой скорый визит. И тогда пусть Всевышний судит его так, как считает нужным. Но просит поэт лишь об одном: «Убери проклятую ту, которую сделал моей любимою!»

Автор говорит, что слова любви сопровождают людей всегда, даже когда «от крови качающийся, как Бахус, пьяный бой идет». Вот и он, поэт, поет «накрашенную, рыжую». Он живет для любимой и ради любимой:

Он говорит, что его любовь, возможно, «последняя в мире любовь».

Поэт забудет «год, день, число», запрется «одинокий с листом бумаги». Он ходил в дом любимой и почувствовал, что там что-то неладно. Она сказала ему «очень рада» холодно. Поэт в смятенье, в отчаянье. Он чувствует — любовь умерла:

Поэт говорит, что не вырвет ее и себя из сердца. Обращается к любимой: «Радуйся, радуйся, ты доконала!» Вошел ее муж. Поэт говорит ему:

Ночью от плача и хохота героя «морда комнаты выносилась ужасом». Он хочет теперь «одной отравы — пить и пить стихи».

Сергею Есенину

Автор стихотворения высоко оценивает Сергея Есенина как поэта:

Маяковский недоумевает, почему Есенин решил покончить жизнь самоубийством:

Возмущает то, как общественность отреагировала на смерть поэта. Маяковский протестует против разговоров критиков и обывателей, которые говорили о том, что в жизни поэта было «много пива и вина», что ему следовало заменить «богему классом», чтобы класс влиял на него, что нужно было приставить к Есенину «кого из напостов», чтобы содержание его лирики приобрело политически «правильное» звучание, и писал бы он тогда по сто строк в день.

Маяковский говорит, что если бы все это осуществилось, то лучше было бы «от водки умереть», поэт тогда бы еще раньше «наложил на себя руки». Автор не может понять причин, толкнувших Есенина на этот шаг. Смерть поэта повлекла за собой череду подражаний:

Есенин ушел из жизни, и эта утрата — народное горе:

Но не так следовало чтить память поэта, как это делали. Не нужны пошлые надгробные речи, «стихов заупокойный лом, с прошлых с похорон не переделавши почти». Сразу же после смерти поэта возникли дрянные посвящения и воспоминания, а имя Есенина «в платочки рассоплено». Автор намерен бороться против обывательской реакции на случившееся:

Маяковский говорит, что пока жизнь мало изменилась,

Нужно переделывать жизнь, а потом воспевать ее. Это нелегко, но «протоптанней и легшее» не было никогда.

Юбилейное

Автор обращается к великому поэту:

Он предлагает ему поговорить «часок-другой». Маяковский говорит, что теперь он стал свободен от «любви и от плакатов» и не собирается навязываться к нему «в меланхолишке черной». Однако с великим поэтом ему хочется поговорить, потому что иной раз «большое понимаешь через ерунду». Он говорит, что между ними есть много общего: оба они искали «речи точной и нагой», новые способы поэтической речи. Обращаясь к Пушкину, Маяковский говорит:

Но любовные переживания в поэзии — не самые сильные. Маяковский говорит, когда «и горевать не в состоянии», это намного тяжелее. Труднее быть индивидуальным в поэзии, искать новые темы.

Маяковский говорит, что жалеет о том, что сейчас Пушкина нет в живых:

После смерти они оба будут стоять рядом — Пушкин «на Пе», а он «на эМ», а вот те, кто будет стоять между ними, — это вопрос, так как «страна моя поэтами нища». Маяковский называет некоторых, с его точки зрения, достойных поэтов — Некрасова, например. О Есенине говорит так:

Остальные — однообразный «пейзаж». Правда,

Пушкина автор ценит высоко, ему доверил бы он и «агитки», и «рекламу», так как тот бы «смог». Маяковский даже бы в угоду великому поэту «ямбом подсюсюкнул», но все-таки ямб пришлось бы бросить Пушкину, живи он в настоящее время. Маяковский говорит, что в родной стране можно жить и работать, только вот мало хороших поэтов. Маяковский протестует против хрестоматийности образа Пушкина:

Потому и ненавидит он всякое подведение под правила, штампы. А собственный памятник Маяковский бы взорвал:

Облако в штанах
Тетраптих (Вступление)

Обращаясь к читателю, поэт говорит, что намерен «дразнить об окровавленный сердца лоскут» «вашу мысль». Он молод душой, в нем нет «старческой нежности»:

Маяковский призывает приходить учить «из гостиниц батистовых» новому мировосприятию. Обывательское мировоззрение должно быть искоренено. Он намерен «славословить» «мужчин, залежанных, как больница, / и женщин, истрепанных, как пословица» .

Мария сказала, что придет в четыре. Но ее нет. Он переживает:

Неважно то, что его «сердце — холодной железкою», — человеческое тепло и ему необходимо. Он стоит у окна, думает о том, «будет любовь или нет», а если будет, то какая — «большая или крошечная».

Двенадцатый час — ее все нет.

Он страдает, ждет, нервничает:

Наконец она пришла, «резкая, как “нате!”, сообщила, что выходит замуж.

Он пытается быть равнодушным к ее словам.

Кажется, что он предвидел такой финал:

Он будет пытаться продолжать жить:

Она говорит, что у него много «безумий». Переживания героя передаются так:

Герой болен, у него «пожар сердца». Его глаза — «наслезенные бочки», из сердца своего «выскочить» ему не удается.

Поэт говорит, что он не чета великим. Раньше он думал, что книги делаются легко: «пришел поэт, легко разжал уста, и сразу запел вдохновенный простак». Но оказалось, что прежде, чем начнет «петься», нужно долго ходить, «разомлев от брожения», пока не возникнет рифма, а окружающая обстановка мешает «слову». Город поэту «дорогу мраком запер». Уличная давка, суета, обыденность жизни мешают поэтам воспевать любовь. Маяковский говорит, что так не должно быть. Поэту не должен мешать окружающий мир, поэт должен петь в унисон с этим самым миром:

Мы сами творцы в горящем гимне, шуме фабрики и лаборатории.

Самому ему это удается:

И пусть люди в копоти и «в оспе», но «солнце померкло б, увидев наших душ золотые россыпи!». Люди не должны ждать милостей свыше — они сами себе хозяева:

Автор говорит, что сегодня он не понят людьми, осмеян, но он — предтеча нового. Ради этого он «выжег души, где нежность растили».

И когда новый Бог придет, поэт сделает следующее:

Ах, зачем это,
откуда это
в светлое весело
грязных кулачищ замах!

Пришла
и голову отчаянием занавесила
мысль о сумасшедших домах.

Поэт рассуждает о людях. Приводит в пример Бурлюка, когда он, «почти окровавив исслезенные веки», все-таки

Маяковский осуждает такой подход к жизни. Для него хорошо перед эшафотом крикнуть: «Пейте какао Ван-Гутена!», и такую «громкую секунду» он не променял бы ни на что.

Маяковский говорит о Северянине:

Автор утверждает, что уйдет от тех поэтов, которые «влюбленностью мокнут»:

Маяковский уверен: появится на земле новое поколение людей, которые назовут своих детей именами его стихов, т. е. будут думать так, как он сам. Поэт, «воспевающий машину и Англию», станет, возможно, тринадцатым апостолом.

Он просит Марию впустить его. Прохожие с любопытством смотрят на него. Поэт говорит, что он простой человек, «выхарканный чахоточной ночью в грязную руку Пресни». Он просит Марию открыть ему. Она впустила его. Он говорит ей:

Поэт обещает Марии любить ее:

Мария отказывается от любви поэта. Он «темно и понуро» берет сердце, «слезами окапав», несет его к Богу. Обращаясь к Богу, он говорит:

Он спрашивает Бога, почему тот не сумел сделать так, чтобы любовь была без мук:

Поэт достает «из-за голенища сапожный ножик», собирается «пропахшего ладаном» «раскроить отсюда до Аляски».

Разговор с фининспектором о поэзии

Поэт обращается к фининспектору с вопросом «о месте поэта в рабочем строю». Он говорит, что труд поэта родствен любому другому труду. Поэту тоже непросто — ему нужно найти такие рифмы, «чтоб враз убивали, нацелясь».

Конечно, говорит автор, поэты бывают разными, есть те, которые «вставят чужую строчку — и рады». Это сродни воровству и растрате на производстве. Настоящий же поэт съест пуд соли, выкурит сотни папирос, прежде чем добудет «драгоценное слово» из «артезианских людских глубин». У поэта со временем изнашивается «машина души», происходит «амортизация сердца и души». Автор утверждает, что рифма поэта имеет огромное значение — это и «ласка, и кнут, и штык». Он по праву требует «пядь в ряду беднейших рабочих и крестьян».

Письмо Татьяне Яковлевой

Автор пишет, что не любит парижскую любовь, каким, бы шелками она ни была украшена. Обращаясь к адресату, он говорит, что лишь она одна ему «ростом вровень». Он рассказывает про «важный вечер». Пять часов вечера, город словно вымер. Слышен гром, но это не гроза, а «просто ревность». Коростой сойдет «страсти корь», останется радость. Автору близко чувство ревности, но не к женщине, а к «Советской России». Он переживает за то, что «ста мильонам» людей плохо — они больны, «на плечах заплаты». Он обвиняет адресата в том, что ее нет в России. Поэт говорит, что это «оскорбление», которое будет «нанизано на общий счет». Он говорит, что все равно вернет ее:

Раннее творчество.
В. Маяковский-кубофутурист

Истоки поэзии Маяковского — в кубизме, футуризме, а также в русской и западной поэтической культуре конца XIX — начала XX в. Маяковскому были близки эпатажность, антиэстетизм, изображение пороков современной буржуазной цивилизации.

Первые стихотворения Маяковского привлекли внимание читателей исключительно своей скандальностью. Кубофутуристические сборники «Пощечина общественному вкусу», «Садок судей II», «Дохлая луна», «Рыкающий Парнас» и др., в которых печатался поэт, удивили не только обычных читателей, но и критиков.

Первый скандал вокруг имени Маяковского разразился после постановки его трагедии «Владимир Маяковский» (1913). Уже само название поэмы привело в шок зрителей. Между тем Б. Пастернак писал о том, что именно название поэмы скрывало «гениально простое открытье» Маяковского: автор становился предметом лирики, обращался к миру от первого лица. Таким образом, поэт отказался от дистанции между лириком и лирическим героем. Они слились в едином образе — Владимир Маяковский. Этот романтический образ Поэта и стал главной темой лирики Маяковского.

Баня, Маяковский Владимир Владимирович

Краткое содержание, краткий пересказ

Краткое содержание драмы

Действие пьесы происходит в СССР в 1930 г. Изобретатель Чудаков собирается включить сконструированную им машину времени. Он объясняет своему приятелю Велосипедкину всю важность этого изобретения: можно остановить секунду счастья и наслаждаться месяц, можно “взвихрить растянутые тягучие годы горя”. Велосипедкин предлагает с помощью машины времени сокращать скучные доклады и выращивать кур в инкубаторах. Чудаков обижен практицизмом Велосипедкина. Появляется англичанин Понт Кич, интересующийся изобретением Чудакова, в сопровождении переводчицы Мезальянсовой. Чудаков простодушно объясняет ему устройство машины, Понт Кич записывает что-то в блокнот, затем предлагает изобретателю деньги. Велосипедкин заявляет, что деньги есть, выпроваживает гостя, незаметно вытаскивая у него из кармана блокнот, а недоумевающему Чудакову объясняет, что денег нет, но он их раздобудет во что бы то ни стало. Чудаков включает машину, раздается взрыв. Чудаков выхватывает письмо, написанное “пятьдесят лет тому вперед”. В письме сообщается, что завтра к ним прибудет посланец из будущего.

Чудаков и Велосипедкин добиваются приема у Победоносикова — главного начальника по управлению согласованием (главначпупса), стремясь получить деньги на продолжение опыта. Однако секретарь Победоносикова Оптимистенко не пускает их к начальству, предъявляя им готовую резолюцию — отказать. Сам же Победоносиков в это время диктует машинистке речь по случаю открытия новой трамвайной линии; прерванный телефонным звонком, продолжает диктовать фрагмент о “медведице пера” Льве Толстом, прерванный вторично, диктует фразу об “Александре Семеныче Пушкине, непревзойденном авторе как оперы Евгений Онегин, так и пьесы того же названия”. К Победоносикову приходит художник Бельведонский, которому он поручил подобрать мебель. Бельведонский, объяснив Победоносикову, что “стили бывают разных Луев”, предлагает ему выбрать из трех “Луев”. Победоносиков выбирает мебель в стиле Луи XIV, однако советует Бельведонскому “выпрямить ножки, убрать золото и разбросать там и сям советский герб”. Затем Бельведонский пишет портрет Победоносикова верхом на лошади.

Победоносиков собирается на отдых, под видом стенографистки прихватив с собой Мезальянсову. Его жена Поля, которую он считает гораздо ниже себя, поднявшегося по “умственной, социальной и квартирной лестнице”, хочет ехать с ним, но он ей отказывает.

На площадку перед квартирой Победоносикова Велосипедкин с Чудаковым приносят машину, которая взрывается огнем фейерверка. На её месте возникает Фосфорическая женщина — делегатка из 2030 г. Она прислана Институтом истории рождения коммунизма, с тем чтобы отобрать лучших представителей этого времени для переброски в коммунистический век. Фосфорическая женщина восхищена увиденным ею при кратком облете страны; она предлагает всем готовиться к переброске в будущее, объясняя, что будущее примет всех, у кого найдется хотя бы одна черта, роднящая его с коллективом коммуны, — радость работать, жажда жертвовать, неутомимость изобретать, выгода отдавать, гордость человечностью. Летящее время сметет и срежет “балласт, отягченный хламом, балласт опустошенных неверием”.

Поля рассказывает Фосфорической женщине, что её муж предпочитает ей других — более образованных и умных. Победоносиков обеспокоен тем, чтобы Поля “не вынесла сор из избы”. Фосфорическая женщина разговаривает с машинисткой Ундертон, уволенной Победоносиковым за то, что она красила губы (“Кому?” — удивляется Фосфорическая женщина. — “Да себе же!” — отвечает Ундертон. “Если б приходящим за справками красили, тогда б могли сказать — посетители обижаются”, — недоумевает гостья из будущего). Победоносиков заявляет Фосфорической женщине, что он собирается отправиться в будущее исключительно по просьбе коллектива, и предлагает ей предоставить ему в будущем должность, соответствующую его теперешнему положению. Тут же он замечает, что прочие — гораздо менее достойные люди: Велосипедкин курит, Чудаков пьет, Поля — мещанка. “Зато работают”, — возражает Фосфорическая женщина.

Идут последние приготовления к отправке в будущее. Фосфорическая женщина отдает распоряжения. Чудаков и Велосипедкин с помощниками их выполняют. Звучит Марш времени с рефреном “Вперед, время! / Время, вперед!”; под его звуки на сцену выходят пассажиры. Победоносиков требует себе нижнее место в купе. Фосфорическая женщина объясняет, что всем придется стоять: машина времени еще не вполне оборудована. Победоносиков возмущен. Появляется рабочий, толкающий вагонетку с вещами Победоносикова и Мезальянсовой. Победоносиков объясняет, что в багаже — циркуляры, литеры, копии, тезисы, выписки и прочие документы, которые ему необходимы в будущем.

Победоносиков начинает торжественную речь, посвященную “изобретению в его аппарате аппарата времени”, но Чудаков подкручивает его, и Победоносиков, продолжая жестикулировать, становится неслышным. То же происходит и с Оптимистенко. Наконец Фосфорическая женщина командует: “Раз, два, три!” — раздается бенгальский взрыв, затем — темнота. На сцене — Победоносиков, Оптимистенко, Бельведонский, Мезальянсова, Понт Кич, “скинутые и раскиданные чертовым колесом времени”.

«Хорошо!»

Автор говорит, что прошли былинные времена, что жанры «эпосов» и «эпопей» кончились. Автор утверждает новый стиль, «телеграфный».

Телеграммой / лети / строфа!
Воспалённой губой / припади / и попей
Из реки /по имени — / «Факт».

Автор говорит, что его целью было создать книгу, при чтении которой у счастливого свидетеля событий от воспоминаний ощущался бы прилив сил и возникал энтузиазм.

Мы / распнём / карандаш на листе,
Чтобы шелест страниц, / как шелест знамён,
Надо лбами /годов / шелестел.

Автор вспоминает о том, как после Февральской революции не суждено было осуществиться чаяниям народа на окончание войны, на то, что дадут наконец землю, вместо этого «на шее кучей Гучковы и министры Родзянки…» Власть по-прежнему «к богатым рыло воротит», поэтому народ не хочет ей подчиняться и призывает к ее свержению. Многочисленные партии занимаются в основном болтовнёй, и большевики набирали «и гроши, и силы, и голоса». По деревням идёт слух, что «есть за мужиков какие-то «большаки».”

В царском дворце, построенном Растрелли, «раскинулся какой-то присяжный поверенный» (Керенский). «Глаза у него бонапартьи и цвета защитного френч. Слова и слова…» Керенский сам опьянён своею славой — «пьяней, чем сорокаградусной». Когда Керенский проезжает по Невскому, «дамы и дети-пузанчики кидают цветы и розанчики». Сам себя он назначает «то военным, то юстиции, то каким-нибудь ещё министром… подмахивает подписи достойно и старательно». Услышав о беспорядках, приказывает послать карательный отряд, на доклад о Ленине и большевиках реагирует так: «Арестуйте и выловите!» Керенский желает договориться с Корниловым, с английским королём Георгом. Портрет Керенского рисуют и Бродский, и Репин.

Поздний вечер. Петербург. Автор в гротесковой форме описывает разговор престарелой мадам Кусковой и утешающей ее «усатой няни» . Диалог пародирует разговор Татьяны с няней из пушкинского «Евгения Онегина». Кускова жалуется, что ей душно, она просит «няню» посидеть с ней и поговорить о старине, делится своим мнением о том, кого следует посадить на престол. Милюков в ответ обещает дать народу «свобод и конституций». Кускова в ответ признается, что «я не больна. Я, знаешь, няня… влюблена…», «влюблена в Сашу, душку…» (Керенского). Милюков радуется, отвечает: «При Николае и при Саше мы сохраним доходы наши».

Разговаривают «аксельбантами увешанные до пупов» адъютант и штабс-капитан Попов. Они спорят о власти, Попов говорит, что он не за монархию «с коронами, с орлами», но для социализма «нужен базис». Он считает, что вначале следует ввести демократию, потом парламент. «Культура нужна, а мы — Азия-с…» Замечает, что тех, кто ездит в «пломбированном вагоне», надо повесить. Ленин, по его мнению, сеет смуту. Адъютант считает, что Россия больна. Вспоминают в разговоре казачество, генерала Каледина, «бесштанного Лёвку». А в это время «в конце у Лиговки» из подвалов «подымались другие слова». Некий товарищ из «партийной бюры» раздаёт оружие — патроны, маузеры, винтовки, боеприпасы. Это большевики готовятся к решительным действиям. Решают, что завтра следует выступать: «Ну, не несдобровать им! Быть Керенскому биту и ободрану!»

Октябрь. Едут «авто и трамваи, под мостом по Неве плывут кронштадтцы». «Бывшие» убегают в ужасе. Зимний берут в кольцо. А в это время в Смольном «в думах о битве и войске, Ильич гримированный мечет шажки, да перед картой Антонов с Подвойским втыкают в места атак флажки». Пролетариат берет Зимний дворец. «А Керенский спрятался — попробуй вымань его!» Атака предваряется залпом «Авроры». «Вбегает юнкер: «Драться глупо!» Тринадцать визгов: — Сдаваться! Сдаваться! — а в двери бушлаты, шинели, тулупы». «И в эту тишину, вкатившися всласть, бас, окрепший, над реями рея: «Которые тут временные? Слазь! Кончилось ваше время». В Смольном победившие пролетарии поют вместо «И это будет…» «Это есть наш последний…» По-прежнему ездили трамваи, авто, но «уже при социализме».

Описывается петербургская темень, пустые набережные, лишь среди всего этого стоит «видением кита туша Авророва». Кое-где видны костры. У костра автор встречается с Александром Блоком. На вопрос автора, что он думает обо всем происходящем, Блок посмотрел вокруг и сказал — «Очень хорошо». «Кругом тонула Россия Блока… Незнакомки, дымки севера шли на дно, как идут обломки и жестянки консервов». Народ идёт «за хлебом, за миром, за волей». «Бери у буржуев завод! Бери у помещика поле!» Пролетарии экспроприируют имущество «буржуев»: «Чем хуже моя Нина?! Барыни сами! Тащь в хату пианино, граммофон с часами!»

Этот вихрь, / от мысли до курка,
И постройку, / и пожара дым
Прибирала / партия / к рукам,
Направляла, / строила в ряды.

Очень холодная зима. Но коммунисты, несмотря на холод, колют дрова на трудовом субботнике.

В наши вагоны, / на нашем пути,
Наши / грузим / дрова.
Можно / уйти / часа в два,
Но мы — уйдём поздно.
Нашим товарищам / наши дрова
Нужны: товарищи мёрзнут.

«Социализм: свободный труд свободно собравшихся людей».

Капиталисты не могут понять, что за республика такая социалистическая, какие у неё характерные особенности — «какие такие фрукты-апельсины растуг в большевистском вашем раю?» Они интересуются, «за что вы идёте, если велят — «воюй»»? Указывают на то, что слишком много трудностей. Поэт отвечает:

Слушайте, / национальный трутень, —
День наш / тем и хорош, что труден.
Эта песня / песней будет
Наших бед, /побед, / буден.

Интервенция. Плывут «из Марселя, из Дувра… к Архангельску». «С песней, с виски, сыты по-свински». Капиталисты грабят, «чужими руками жар гребя». С севера идёт адмирал Колчак, в Крыму, на Перекопе Врангель засел. Полковники разговаривают во время обеда о том, как они храбро сражаются с большевиками, один рассказывает о том, как раз «десяток чудовищ большевистских» убил и, «как денди», девушку спас. Большевики в кольце, «Москва на островке, и мы на островке. Мы — голодные, мы — нищие, с Лениным в башке и с наганом в руке».

Автор рассказывает о том, что живёт в домах Стахеева, в которых теперь размещается ВСНХ. Голодно, холодно, «зимой в печурку-пчёлку суют тома шекспирьи». Автор является свидетелем всему происходящему. В своём доме, как в лодке, он «проплыл три тыщи дней».

Возле учреждения ходят спекулянты, «обнимут, зацелуют, убьют за руп». Секретарши «топают валенками», за хлебными карточками стоят лесорубы, но никто не выражает недовольства, так как понимают, главное — отбить белых. Мимо проходит «незаменимый» работник — «идёт за пайком — правление выдало урюк и повидло». Учёным тоже живётся несладко, так как «им фосфор нужен», «масло на блюдце». «Но, как назло, есть революция, а нету масла». Луначарский выдаёт людям, полезным делу революции «сахар, жирок, дров берёзовых, посуше поленья… и шубу широкого потребленья».

Автор сидит в помещении с Лилей, Осей (Брики) и с собакой Щеником. Холодно. Автор одевается и едет на Ярославский. «Забрал забор разломанный», погрузил на санки, привёз домой, развёл огонь. Автор вспоминает, что ему довелось много блуждать в тёплых странах.

Но только / в этой зиме
Понятной / стала / мне / теплота
Любовей, / дружб / и семей.
Лишь лёжа / в такую вот гололедь,
Зубами / вместе /проляскав —
Поймёшь: / нельзя / на людей жалеть
Ни одеяла, / ни ласку.

Автор делает вывод, что землю, «с которою вместе мёрз, вовек разлюбить нельзя».

Автор опять вспоминает те не очень сытые, не очень тёплые времена, вспоминает свою любимую.

Не домой, / не на суп,
а к любимой / в гости
две /морковинки / несу
за зелёный хвостик.
Я / много дарил / конфект да букетов,
но больше / всех / дорогих даров
я помню / морковь драгоценную эту
и пол- / полена / берёзовых дров.

Автор вспоминает, как питался кониной, как делился с младшей сестрой Олей солью, «щепоткой отсыревшей». За стенкой сосед говорит жене: «Иди продай пиджак». Автор вспоминает, что «за тучей берегом лежит Америка». «Лежала, лакала кофе, какао». Но поэт по-прежнему говорит: «Я землю эту люблю… Землю, с которой вдвоём голодал, — нельзя никогда забыть».

Стоят локомотивы. Пути занесло снегом. Люди расчищают лопатами снег. Пять человек обморозились, но локомотив все-таки пошёл вперёд. В это время ходят «обывательские слухи: Деникин подходит к самой, к Тульской, к пороховой сердцевине». Красные нагоняют Мамонтова, сражаются. Поэт вспоминает о покушении Каплан на Ленина:

Ветер / сдирает /списки расстрелянных,
рвёт, / закручивает / и пускает в трубу.
А лапа / класса / лежит на хищнике —
Лубянская лапа Чека.

«Миллионный класс встал за Ильича», обыватели «хоронились за кухни, за пелёнки». Автор говорит, что видел много мест, «где инжир с айвой росли без труда у рта моего».

Но землю, / которую / завоевал
и полуживую / вынянчил,
Где с пулей встань, / с винтовкой ложись,
Где каплей / льёшься с массами, —
С такою / землёю / пойдёшь / на жизнь,
На труд, / на праздник / и на смерть!

Врангель бежит из Крыма. Крики, ругань. Бегут «добровольцы» (солдаты Добровольческой армии), «чистая публика и солдатня». Вся эта публика забыла приличия, «бросила моду», бегут кто как: «бьёт мужчина даму в морду, солдат полковника сбивает с мостков». «Вчерашние русские» бегут за границу, чтобы «доить коров в Аргентине, мереть по ямам африканским». Пришлось убраться и интервентам. В Крым входят красные с песней «И с нами Ворошилов, первый красный офицер». После победы все вспомнили — «недопахано, недожато у кого».

Я с теми, / кто вышел / строить и месть
в сплошной / лихорадке / буден.
Отечество / славлю, / которое есть,
но трижды — / которое будет.
Я / планов наших / люблю громадье,
Размаха / шаги саженьи.
Я радуюсь / маршу, / которым идём
В работу / и в сраженья.

Автор видит, как вместо нищей аграрной страны Россия превращается в индустриальную державу, «поворачиваются к тракторам крестьян заскорузлые сердца».

Я, / как весну человечества,
Рождённую / в трудах и в бою,
пою / моё отечество, / республику мою!

Поэт говорит, что «девять октябрей и маев» (поэма была написана к десятой годовщине революции) закалили его дух. Свидетельством тех далёких событий выступают памятники, которые уже успели построить, и мавзолей Ленина. Поэт вспоминает тех, кто отдал жизнь за дело революции — Красина и других. Теперь зарубежные страны признают мощь России (СССР): «Ваша подросток-страна с каждой весной ослепительней, крепнет, сильна и стройна…» Многие интересуются, «достроит коммуну из света и стали республики вашей сегодняшний житель?» Поэт также озабочен этим вопросом и спрашивает, не тянет ли людей «всевластная тина», «чиновность в мозгах паутину не свила?»

Скажите — / цела? / Скажите — / едина?
Готова ли / к бою / партийная сила?

Я / земной шар /
чуть не весь / обошёл, —
и жизнь / хороша,
и жить — / хорошо!
А в нашей буче, / боевой и кипучей, —
И того лучше.
Вьётся / улица-змея.
Дома / вдоль змеи.
Улица — моя.
Дома — мои.

Вновь открыты магазины, продаются продукты, «сыры не засижены», снижаются цены, «стала оперяться моя кооперация».

Моя / фамилия / в поэтической рубрике.
Радуюсь я — / это / мой труд
Вливается / в труд / моей республики.

Поэт осознает свою причастность ко всему происходящему вокруг, он полновластный хозяин страны, как и каждый ее гражданин. Автор наделяет эпитетом «мой» и депутатов, и чиновников, едущих на заседание, милицию, которая «меня бережёт», лётчиков, военных, которые всегда готовы дать отпор врагу.

Автор утверждает новый «телеграфный» стиль. Он говорит, что былинные времена прошли, жанры «эпопей» и «эпосов» закончились. Целью автора является создание такой книги, которая бы вызывала у читающего энтузиазм и прилив сил.

Далее следуют воспоминания автора о времени после Февральской революции. Чаяния народа на окончание войны не осуществились, власть все еще в руках богатых, народ призывает к ее свержению и не хочет ей подчиняться.

В построенном Растрелли царском дворце «раскинулся какой-то присяжный поверенный» (Керенский). Он опьянен своей славой и назначает сам себя «то военным, то юстиции, то каким-нибудь ещё министром».

Автор в виде пародии на разговор Татьяны с няней из «Евгения Онегина» описывает разговор мадам Кусковой и утешающего ее П. Н. Милюкова. Кускова жалуется на духоту и просит Милюкова поговорить с ней о старине и поделиться мнениями о том кого все-таки следует посадить на престол.

Спорят о власти адъютант и штабс-капитан Попов. Ленин, по мнению Попова, сеет смуту. Сам он считает, что для социализма нужна основа, базис, и что сначала необходимо демократию ввести, а уж потом парламент. Большевики готовятся к активным действиям. В октябре берут в кольцо Зимний дворец. Атака на Зимний предваряется залпом «Авроры». На пустынной набережной у костра автор встречает поэта Александра Блока. На вопрос автора, что Блок думает о происходящем, тот отвечает только – «Очень хорошо».

Наступает холодная зима. Несмотря на мороз, коммунисты на трудовом субботнике колют дрова. Капиталисты никак не могут понять, что такое эта социалистическая республика и какие у нее особенности.

Интервенция. Адмирал Колчак идет с севера, Врангель засел в Крыму. Полковники хвалятся друг перед другом своими победами над большевиками и рассказывают о своей храбрости. Большевики в кольце.

Автор, являющийся очевидцем всего происходящего, рассказывает, что живёт в домах Стахеева. Холодно, голодно, маленькую печку топят томиками Шекспира. Всем живется несладко, но никто не жалуется. Главная цель сейчас – отбить белых.

Красные сражаются. Врангель бежит, красные входят в Крым.

Вместо аграрной нищей страны Россия постепенно становится индустриальной державой. За девять лет, прошедших после революции успели построить мавзолей Ленина и памятники. Поэт вспоминает всех тех, кто отдал свои жизни за дело революции.

Магазины вновь работают, товары стали качественней, цены снижаются. Поэт считает себя, как и каждого гражданина, полновластным хозяином своей страны.

Кем быть?

У меня растут года,
будет и семнадцать.
Где работать мне тогда,
чем заниматься?

Нужные работники —
столяры и плотники!
Сработать мебель мудрено:
сначала
мы
берем бревно
и пилим доски
длинные и плоские.
Эти доски
вот так
зажимает
стол-верстак.
От работы
пила
раскалилась добела.
Из-под пилки
сыплются опилки.
Рубанок
в руки —
работа другая:
сучки, закорюки
рубанком стругаем.
Хороши стружки —
желтые игрушки.
А если
нужен шар нам
круглый очень,
на станке токарном
круглое точим.
Готовим понемножку
то ящик,
то ножку.
Сделали вот столько
стульев и столиков!

Столяру хорошо,
а инженеру —
лучше,
я бы строить дом пошел,
пусть меня научат.
Я
сначала
начерчу
дом
такой,
какой хочу.
Самое главное,
чтоб было нарисовано
здание
славное,
живое словно.
Это будет
перёд,
называется фасад.
Это
каждый разберет —
это ванна,
это сад.
План готов,
и вокруг
сто работ
на тыщу рук.
Упираются леса
в самые небеса.
Где трудна работка,
там
визжит лебедка;
подымает балки,
будто палки.
Перетащит кирпичи,
закаленные в печи́.
По крыше выложили жесть.
И дом готов,
и крыша есть.
Хороший дом,
большущий дом
на все четыре стороны,
и заживут ребята в нем
удобно и просторно.

Инженеру хорошо,
а доктору —
лучше,
я б детей лечить пошел,
пусть меня научат.
Я приеду к Пете,
я приеду к Поле.
— Здравствуйте, дети!
Кто у вас болен?
Как живете,
как животик? —
Погляжу
из очков
кончики язычков.
— Поставьте этот градусник
под мышку, детишки. —
И ставят дети радостно
градусник под мышки.
— Вам бы
очень хорошо
проглотить порошок
и микстуру
ложечкой
пить понемножечку.
Вам
в постельку лечь
поспать бы,
вам —
компрессик на живот,
и тогда
у вас
до свадьбы
всё, конечно, заживет. —

Докторам хорошо,
а рабочим —
лучше,
я б в рабочие пошел,
пусть меня научат.
Вставай!
Иди!
Гудок зовет,
и мы приходим на завод.
Народа — уйма целая,
тысяча двести.
Чего один не сделает —
сделаем вместе.
Можем
железо
ножницами резать,
краном висящим
тяжести тащим;
молот паровой
гнет и рельсы травой.
Олово плавим,
машинами правим.
Работа всякого
нужна одинаково.
Я гайки делаю,
а ты
для гайки
делаешь винты.
И идет
работа всех
прямо в сборочный цех.
Болты,
лезьте
в дыры ровные,
части
вместе
сбей
огромные.
Там —
дым,
здесь —
гром.
Гро —
мим
весь
дом.
И вот
вылазит паровоз,
чтоб вас
и нас
и нес
и вез.

На заводе хорошо,
а в трамвае —
лучше,
я б кондуктором пошел,
пусть меня научат.
Кондукторам
езда везде.
С большою сумкой кожаной
ему всегда,
ему весь день
в трамваях ездить можно.
— Большие и дети,
берите билетик,
билеты разные,
бери любые —
зеленые,
красные
и голубые. —
Ездим рельсами.
Окончилась рельса,
и слезли у леса мы,
садись
и грейся.

Кондуктору хорошо,
а шоферу —
лучше,
я б в шоферы пошел,
пусть меня научат.

Фырчит машина скорая,
летит, скользя,
хороший шофер я —
сдержать нельзя.
Только скажите,
вам куда надо —
без рельсы
жителей
доставлю на дом.
Е —
дем,
ду —
дим:
«С пу —
ти
уй —
ди!»

Быть шофером хорошо,
а летчиком —
лучше,
я бы в летчики пошел,
пусть меня научат.
Наливаю в бак бензин,
завожу пропеллер.
«В небеса, мотор, вези,
чтобы птицы пели».
Бояться не надо
ни дождя,
ни града.
Облетаю тучку,
тучку-летучку.
Белой чайкой паря,
полетел за моря.
Без разговору
облетаю гору.
«Вези, мотор,
чтоб нас довез
до звезд
и до луны,
хотя луна
и масса звезд
совсем отдалены».

Летчику хорошо,
а матросу —
лучше,
я б в матросы пошел,
пусть меня научат.
У меня на шапке лента,
на матроске
якоря.
Я проплавал это лето,
океаны покоря.
Напрасно, волны, скачете —
морской дорожкой
на реях и по мачте,
карабкаюсь кошкой.
Сдавайся, ветер вьюжный,
сдавайся, буря скверная,
открою
полюс
Южный,
а Северный —
наверное.

Книгу переворошив,
намотай себе на ус —
все работы хороши,
выбирай
на вкус!

Оценка статьи:

(пока оценок нет)

Загрузка...