Краткое содержание «Господа Головлевы»
Социально-психологический роман «Господа Головлевы» Салтыкова-Щедрина посвящен трем поколениям помещичьего семейства. Изначально автор не планировал написание романа: в течение нескольких лет он публиковал небольшие рассказы, которые позже легли в его основу. В виде отдельной книги роман был напечатан в 1880 году.
Для лучшей подготовки к уроку литературы, а также для читательского дневника рекомендуем читать онлайн краткое содержание «Семьи Головлевых» по главам.
Главные герои
Арина Петровна Головлева – богатая помещица, трудолюбивая, властная и решительная женщина.
Владимир Михайлович Головлев – глава семейства, мягкий и безалаберный человек.
Степан – старший сын Головлевых, безответственный шутник, не приспособленный к жизни.
Анна – дочь, опозорившая семью, выйдя замуж без родительского согласия. Мать двух девочек-близняшек – Анниньки и Любиньки.
Порфирий – сын Арины Петровны, подлый и двуличный человек, думающий лишь о собственной выгоде.
Павел – младший сын, замкнутый, нелюдимый человек.
Другие персонажи
Аннинька и Любинька – внучки Арины Петровны, сироты.
Петенька и Володенька – сыновья Порфирия Владимировича, рано ушедшие из жизни.
Евпраксеюшка – молодая экономка в доме Порфирия Владимировича.
Краткое содержание
Глава 1. Семейный суд
Управляющий одной из вотчин Арины Петровны Головлевой приходит к барыне с докладом. Передав все дела, он с неохотой сообщает ей важную новость – ее сын, Степан Владимирович Головлев, продал московский дом за долги. Арина Петровна подавлена услышанным – « известие это, по-видимому, отняло у нее сознание ».
Придя в себя, барыня негодует, ведь всего два года тому назад она заплатила за этот дом « двенадцать тысяч, как одну копейку », а сейчас полиция продала его гораздо дешевле.
Арина Петровна имеет славу грозной, решительной женщины, привыкшей жить согласно своей воле. Она « единолично и бесконтрольно управляет обширным головлевским имением », и даже от собственных детей требует беспрекословного послушания и подчинения.
Супруг Арины Петровны – Владимир Михайлович Головлев – « человек легкомысленный и пьяненький ». В отличие от серьезной и деловой своей жены, он с молодых лет отличался безалаберным характером.
У Арины Петровны « детей было четверо: три сына и дочь ». О дочери и старшем сыне она даже говорить не хотела. Старший сын – Степка – имел славу семейного шута из-за своего излишне озорного характера. Он совершенно не приспособлен к жизни: может проиграться в карты в пух и прах, влезть в непомерные долги.
Дочь Аннушка не только не оправдала надежд Арины Петровны, но и « на весь уезд учинила скандал » – убежала из семьи и без родительского благословения вышла замуж за молоденького корнета. Решив избавиться от своевольной дочери, Арина Петровна выделила ей самую захудалую деревушку и пять тысяч рублей. Спустя два год супруг Аннушки сбежал, оставив ее одну « с двумя дочерьми-близнецами: Аннинькой и Любинькой ». Через три месяца скончалась и сама Аннушка, и Арина Петровна помимо воли была вынуждена приютить у себя двух сироток.
Третий ребенок четы Головлевых « Порфирий Владимирыч известен был в семействе под тремя именами: Иудушки, кровопивушки и откровенного мальчика ». С ранних лет он лебезил перед матерью, и частенько ей наушничал. Арина Петровна, будучи женщиной неглупой, видела все его ухищрения, и сам вид сына « поднимал в ее сердце смутную тревогу чего-то загадочного, недоброго ».
Полной противоположностью Порфирия был самый младший ребенок в семье – Павлуша. С ранних лет он не проявлял ни к чему интереса, всех сторонился, « любил жить особняком, в отчуждении от людей ». Со временем из Павла Владимировича сформировалась « апатичная и загадочно-угрюмая личность », начисто лишенная стремления к каким-либо поступкам.
Арина Петровна понимает, что старший сын после продажи за бесценок московского дома планирует вернуться в родительское имение. Однако ей не дают покоя неизбежные людские пересуды, и она решает « созвать семейный совет для решения балбесовой участи».
По приезду сыновей она поначалу « все жаловалась и умилялась сама над собой », но после приступила к делу. Павел не стал осуждать брата, в то время как Порфирий предложил матери разрешить ему житье в Головлеве, но более ничего не выделять ему.
Согласно решению, принятому на семейном совете, Степан поселяется в родительском имении, но не в самом доме, а в отдельной конторке. Обедает он не за общим столом, а вместе с прислугой, доедая объедки с хозяйской кухни. Серая и унылая жизнь приводит к тому, что Степан окончательно спивается и впадает в мрачное, тягостное состояние. Спустя некоторое время Степан умирает, а мать с лицемерной печалью отчитывается перед сыновьями о богатом и пышном его погребении.
Глава 2. По-родственному
По прошествии десяти лет Арина Петровна стала « скромною приживалкой в доме младшего сына ». Тяжело пережив своего супруга и, особенно, отмену крепостного права, она утратила былую твердость и решительность. Старая барыня разделила имение между двумя братьями, при этом « Порфирию Владимирычу была выделена лучшая часть, а Павлу Владимирычу — похуже ».
Первое время Арина Петровна жила с Порфирием в доставшемся ему поместье Головлево на правах управляющей. Но, не выдержав непомерной жадности сына, переехала к Павлу в Дубровино.
Павел Владимирович принял мать и сирот-племянниц, но только с тем условием, чтобы они не вмешивались ни в его жизнь, ни в управление хозяйством.
Пристрастие Павла Владимировича к выпивке становится причиной смертельной болезни. После осмотра больного врач заявляет, что ему остается жить не более двух дней. Арина Петровна надеется, что Павел подпишет завещание на пользу сироток, но доктор говорит, что он в таком состоянии, что « фамилии путем подписать не может ». Женщина в отчаянии – после смерти Павла всего его имущество по закону перейдет подлецу Порфирию.
В Дубровино приезжает Иудушка с сыновьями – Петенькой и Володенькой. Он интересуется здоровьем брата, всем своим видом выражая лицемерное беспокойство. Мальчики рассказывают бабушке об ужасном характере их донельзя скупого отца.
Со смертью Павла Владимировича все его имущество переходит к Иудушке. Арина Петровна с внучками вынуждена переехать в бедную деревеньку Погорелку, что в свое время отдала дочери Анне.
Глава 3. Семейные итоги
В Погорелке Арина Петровна пытается с прежним усердием взяться за хозяйство, однако « старческие немощи » заметно убавляют ее пыл. Постылые осенние вечера в деревне все чаще наводят сестер на мысль – « во что бы ни стало уйти из постылой Погорелки ». Они уезжают в Харьков и становятся актрисами.
С отъездом девушек « погорелковский дом окунулся в какую-то безнадежную тишину» . Старая барыня в целях экономии распускает почти всю прислугу. Бессменными компаньонками Арины Петровны становятся « беспомощное одиночество и унылая праздность ».
Роковая ошибка – отделение сыновей и полное доверие Иудушке – приводит к тому, что Арина Петровна, некогда сильная и властная женщина, готова смириться с жалкой участью приживалки.
Она начинает все чаще наведываться в Головлево, а Порфирий, хоть и не рад этим визитам, но отказать матери не смеет, боясь ее проклятия. Именно этот страх останавливает « его от многих пакостей, на которые он был великий мастер ».
С возрастом дурные наклонности Порфирия Петровича еще более усугубляются. Он отказывает своему сыну Петру в помощи, когда тот, растратив казенные деньги, оказывается под угрозой сибирской ссылки. В отчаянии, Петр напоминает отцу о Володе, доведенном отцовской жадностью до самоубийства. Арина Петровна, будучи свидетельницей этого разговора, проклинает Иудушку.
Глава 4. Племяннушка
Несмотря на все ожидания, Порфирий Владимирович « вынес материнское проклятие довольно спокойно » и ничем не помог Петру. На следующий день после отъезда внука « Арина Петровна уехала в Погорелку и уже не возвращалась в Головлево ». Старая барыня быстро угасает и в одиночестве умирает. Весь ее капитал переходит в полное распоряжение Иудушки.
Петр в последний раз пытается попросить у отца денег, на что получает отказ и совет смиренно переносить справедливое наказание. Вскоре Порфирий Владимирович получает известие о смерти сына.
В Головлево неожиданно приезжает Аннинька – красивая молодая женщина, которая невольно восхищает своей внешностью даже Порфирия Владимировича.
На бубушкиной могиле Анниньку охватывает желание пожить немного в тихой, забытой Богом Погорелке. Перед ее глазами проносится ее беспутная жизнь актрисы, и девушке хочется немного пожить в тишине, вдали от окружающей ее пошлости.
Но, вспомнив ту страшную тоску, от которой они в свое время с сестрой сбежали, Аннинька передумывает и намеревается вернуться в Москву. Дядя уговаривает девушку остаться у него, но подобная перспектива пугает ее. Экономка делится с Аннинькой, что при взгляде на нее у хозяина « бесстыжие глаза так и бегают ». Девушка с большим облегчением покидает Головлево, и обещает дяде, что никогда больше сюда не вернется.
Глава 5. Недозволенные семейные радости
Незадолго до печальной истории с Петром Арина Петровна замечает, что его экономка Евпраксеюшка находится в интересном положении. Она подробно расспрашивает молодую женщину о самочувствии, дает дельные советы.
Барыня пытается поговорить с сыном на столь щекотливую тему, но тот всячески увиливает от разговоров. Иудушка очень рад тому, что « его не тревожат и что Арина Петровна приняла горячее участие в затруднительном для него обстоятельств ».
Однако надеждам Иудушки не суждено было сбыться из-за смерти матери. Боясь пересудов, он прекращает всякое общение с Евпраксией. После рождения сына Владимира он несколько дней размышляет о том, как поступить, чтобы все « хорошохонько было ».
Пока « молодая мать металась в жару и бреду » Иудушка отдает распоряжение – отправить новорожденного сына в московский воспитательный дом.
Глава 6. Вымороченный
Порфирий понимает, что остался в полном одиночестве – « одни перемерли, другие — ушли ». Единственный человек, связующий его с внешним миром – Евпраксеюшка. Но после подлого изъятия ее ребенка переменилось ее отношение к хозяину.
Она впервые осознала, что молодость ее безвозвратно уходит в компании старого занудного старика. Евпраксинья стала погуливать с молодыми парнями, игнорировать свои обязанности по дому. В ней « явилась ненависть, желание досадить, изгадить жизнь, извести » барина.
В последнее время Порфирий Владимирович совсем одичал, и хотел только одного – чтобы его « не тревожили в его последнем убежище — в кабинете ». Только здесь он мог с упоением предаваться своим фантазиям – « мысленно вымучить, разорить, обездолить, пососать кровь ».
Глава 7. Расчет
В Головлеве неожиданно появляется Аннинька. Но от былой красоты и свежести не осталось и следа – это было « какое-то слабое, тщедушное существо с впалой грудью, вдавленными щеками, с нездоровым румянцем ». После самоубийства сестры, не выдержавшей унизительной жизни дешевой куртизанки, Аннинька решает вернуться к дяде. Она очень больна, и жить ей осталось совсем немного.
Безмерно опустившаяся, жалкая, больная, она ходит по дядюшкиному дому, вспоминая былую жизнь. Страстно желая забыться, она вскоре начинает выпивать, а спустя время к ней присоединяется и дядя.
В конце жизненного пути у Иудушки « совесть проснулась, но бесплодно ». Он понял, сколько зла причинил близким, но просить прощения было уже не у кого. Порфирий Владимирович скончался по дороге к могиле матери. Недолго его пережила Аннинька, оказавшаяся в плену горячки.
За всеми трагедиями в семье Головлевых зорко следит Надежда Ивановна – их дальняя родственница и единственная законная наследница.
Заключение
В своем произведении Салтыков-Щедрин раскрывает немало важных тем, среди которых – отсутствие любви и взаимопонимания в семье, скупость, подлость и предательство в отношении самых близких людей, пьянство и праздность. В совокупности все эти пороки приводят к полному разрушению некогда большого и процветающего семейства.
После краткого пересказа «Господа Головлевы» рекомендуем прочитать роман Салтыкова-Щедрина в полном варианте.
Тест по роману
Проверьте запоминание краткого содержания тестом:
Господа Головлевы. По-родственному. Часть 5.
Не успела Арина Петровна сойти вниз, как на бугре у дубровинской церкви показалась коляска, запряженная четверней. В коляске, на почетном месте, восседал Порфирий Головлев без шапки и крестился на церковь; против него сидели два его сына: Петенька и Володенька. У Арины Петровны так и захолонуло сердце: “Почуяла Лиса Патрикевна, что мертвечиной пахнет!” – подумалось ей; девицы тоже струсили и как-то беспомощно жались к бабушке. В доме, до cих пор тихом, вдруг поднялась тревога: захлопали двери, забегали люди, раздались крики: барин едет! барин едет! – и все население усадьбы разом высыпало на крыльцо. Одни крестились, другие просто стояли в выжидательном положении, но все, очевидно, сознавали, что то, что до сих пор происходило в Дубровине, было лишь временное, что только теперь наступает настоящее, заправское, с заправским хозяином во главе. Многим из старых, заслуженных дворовых выдавалась при “прежнем” барине месячина; многие держали коров на барском сене, имели огороды и вообще жили “свободно”; всех, естественно, интересовал вопрос, оставит ли “новый” барин старые порядки или заменит их новыми, головлевскими. Иудушка между тем подъехал и по сделанной ему встрече уже заключил, что в Дубровине дело идет к концу. Не торопясь вышел он из коляски, замахал руками на дворовых, бросившихся барину к ручке, потом сложил обе руки ладонями внутрь и начал медленно взбираться по лестнице, шепотом произнося молитву. Лицо его в одно и то же время выражало и скорбь, и твердую покорность. Как человек, он скорбел; как христианин – роптать не осмеливался. Он молился “о ниспослании”, но больше всего уповал и покорялся воле провидения. Сыновья, в паре, шли сзади его. Володенька передразнивал отца, то есть складывал руки, закатывал глаза и шевелил губами; Петенька наслаждался представлением, которое давал брат. За ними, безмолвной гурьбой, следовал кортеж дворовых. Иудушка поцеловал маменьку в ручку, потом в губы, потом опять в ручку; потом потрепал милого друга за талию и, грустно покачав головою, произнес: – А вы все унываете! Нехорошо это, друг мой! ах, как нехорошо! А вы бы спросили себя: что, мол, бог на это скажет? – Скажет: вот я в премудрости своей все к лучшему устрояю, а она ропщет! Ах, маменька! маменька! Потом перецеловал обеих племянниц и с тою же пленительною родственностью в голосе сказал: – И вы, стрекозы, туда же в слезы! чтоб у меня этого не было! Извольте сейчас улыбаться – и дело с концом! И он затопал на них ногами или, лучше сказать, делал вид, что топает, но, в сущности, только благосклонно шутил. – Посмотрите на меня! – продолжал он, – как брат – я скорблю! Не раз, может быть, и всплакнул. Жаль брата, очень, даже до слез жаль. Всплакнешь, да и опомнишься: а бог-то на что! Неужто бог хуже нашего знает, как и что? Поразмыслишь эдак – и ободришься. Так-то и всем поступать надо! И вам, маменька, и вам, племяннушки, и вам. всем! – обратился он к прислуге. – Посмотрите на меня, каким я молодцом хожу! И он с тою же пленительностью представил из себя “молодца”, то есть выпрямился, отставил одну ногу, выпятил грудь и откинул назад голову. Все улыбнулись, но кисло как-то, словно всякий говорил себе: ну, пошел теперь паук паутину ткать! Окончив представление в зале, Иудушка перешел в гостиную и вновь поцеловал у маменьки ручку. – Так так-то, милый друг маменька! – сказал он, усаживаясь на диване, – вот и брат Павел. – Да, и Павел. – потихоньку отозвалась Арина Петровна. – Да, да, да. раненько бы! раненько! Ведь я, маменька, хоть и бодрюсь, а в душе тоже. очень-очень об брате скорблю! Не любил меня брат, крепко не любил, – может, за это бог и посылает ему! – В этакую минуту можно бы и забыть про это! Старые-то дрязги оставить надо. – Я, маменька, давно позабыл! Я только к слову говорю: не любил меня брат, а за что – не знаю! Уж я ли, кажется. и так и сяк, и прямо и стороной, и “голубчик” и “братец” – пятится от меня, да и шабаш! Ан бог-то взял да невидимо к своему пределу и приурочил! – Говорю тебе: нечего поминать об этом! Человек на ладан уж дышит! – Да, маменька, великая это тайна – смерть! Не весте ни дня, ни часа – вот это какая тайна! Вот он все планы планировал, думал, уж так высоко, так высоко стоит, что и рукой до него не достанешь, а бог-то разом, в одно мгновение, все его мечтания опроверг. Теперь бы он, может, и рад грешки свои поприкрыть – ан они уж в книге живота записаны значатся. А из этой, маменька, книги, что там записано, не скоро выскоблишь! – Чай, раскаянье-то приемлется! – Желаю! от души брату желаю! Не любил он меня, а я – желаю! Я всем добра желаю! и ненавидящим и обидящим – всем! Несправедлив он был ко мне – вот бог болезнь ему послал, не я, а бог! А много он, маменька, страдает? – Так себе. Ничего. Доктор был, даже надежду подал, – солгала Арина Петровна. – Ну, вот как хорошо! Ничего, мой друг! не огорчайтесь! может быть, и отдышится! Мы-то здесь об нем сокрушаемся да на создателя ропщем, а он, может быть, сидит себе тихохонько на постельке да бога за исцеленье благодарит! Эта мысль до того понравилась Иудушке, что он даже полегоньку хихикнул. – А ведь я к вам, маменька, погостить приехал, – продолжал он, словно делая маменьке приятный сюрприз, – нельзя, голубушка. по-родственному! Не ровен случай – все же, как брат. и утешить, и посоветовать, и распорядиться. ведь вы позволите? – Какие я позволения могу давать! сама здесь гостья! – Ну, так вот что, голубушка. Так как сегодня у нас пятница, так уж вы прикажете, если ваша такая милость будет, мне постненького к обеду изготовить. Рыбки там, что ли, солененькой, грибков, капустки – мне ведь немного нужно! А я между тем по-родственному. на антресоли к брату поплетусь – может быть, и успею. Не для тела, так для души что-нибудь полезное сделаю. А в его положении душа-то, пожалуй, поважнее. Тело-то мы, маменька, микстурками да припарочками подправить можем, а для души лекарства поосновательнее нужны. Арина Петровна не возражала. Мысль о непредотвратимости “конца” до такой степени охватила все ее существо, что она в каком-то оцепенении присматривалась и прислушивалась ко всему, что происходило кругом нее. Она видела, как Иудушка, покрякивая, встал с дивана, как он сгорбился, зашаркал ногами (он любил иногда притвориться немощным: ему казалось, что так почтеннее); она понимала, что внезапное появление кровопивца на антресолях должно глубоко взволновать больного и, может быть, даже ускорить развязку, но после волнений этого дня на нее напала такая усталость, что она чувствовала себя точно во сне. Покуда это происходило, Павел Владимирыч находился в неописанной тревоге. Он лежал на антресолях совсем один и в то же время слышал, что в доме происходит какое-то необычное движение. Всякое хлопанье дверьми, всякий шаг в коридоре отзывались чем-то таинственным. Некоторое время он звал и кричал во всю мочь, но, убедившись, что крики бесполезны, собрал все силы, приподнялся на постели и начал прислушиваться. После общей беготни, после громкого говора голосов вдруг наступила мертвая тишина. Что-то неизвестное, страшное обступило его со всех сторон. Дневной свет сквозь опущенные гардины лился скупо, и так как в углу, перед образом, теплилась лампадка, то сумерки, наполнявшие комнату, казались еще темнее и гуще. В этот таинственный угол он и уставился глазами, точно в первый раз его поразило нечто в этой глубине. Образ в золоченом окладе, в который непосредственно ударяли лучи лампадки, с какою-то изумительной яркостью, словно что-то живое, выступал из тьмы; на потолке колебался светящийся кружок, то вспыхивая, то бледнея, по мере того как усиливалось или слабело пламя лампадки. Внизу господствовал полусвет, на общем фоне которого дрожали тени. На той же стене, около освещенного угла, висел халат, на котором тоже колебались полосы света и тени, вследствие чего казалось, что он движется. Павел Владимирыч всматривался-всматривался, и ему почудилось, что там, в этом углу, все вдруг задвигалось. Одиночество, беспомощность, мертвая тишина – и посреди этого тени, целый рой теней. Ему казалось. что эти тени идут, идут, идут. В неописанном ужасе, раскрыв глаза и рот, он глядел в таинственный угол и не кричал, а стонал. Стонал глухо, порывисто, точно лаял. Он не слыхал ни скрипа лестницы, ни осторожного шарканья шагов в первой комнате – как вдруг у его постели выросла ненавистная фигура Иудушки. Ему померещилось, что он вышел оттуда, из этой тьмы, которая сейчас в его глазах так таинственно шевелилась; что там есть и еще, и еще. тени, тени, тени без конца! Идут, идут. – Зачем? откуда? кто пустил? – инстинктивно крикнул он, бессильно опускаясь на подушку. Иудушка стоял у постели, всматривался в больного и скорбно покачивал головой. – Больно? – спросил он, сообщая своему голосу ту степень елейности, какая только была в его средствах. Павел Владимирыч молчал и бессмысленными глазами уставился в него, словно усиливался понять. А Иудушка тем временем приблизился к образу, встал на колени, умилился, сотворил три земных поклона, встал и вновь очутился у постели. – Ну, брат, вставай! Бог милости прислал! – сказал он, садясь в кресло, таким радостным тоном, словно и в самом деле “милость” у него в кармане была. Павел Владимирыч наконец понял, что перед ним не тень, а сам кровопивец во плоти. Он как-то вдруг съежился, как будто знобить его начало. Глаза Иудушки смотрели светло, по-родственному, но больной очень хорошо видел, что в этих глазах скрывается “петля”, которая вот-вот сейчас выскочит и захлестнет ему горло. – Ах, брат, брат! какая ты бяка сделался! – продолжал подшучивать по-родственному Иудушка. – А ты возьми да и прибодрись! Встань да и побеги! Труском-труском – пусть-ка, мол, маменька полюбуется, какими мы молодцами стали! Фу-ты! ну-ты! – Иди, кровопивец, вон! – отчаянно крикнул больной. – А-а-ах! брат, брат! Я к тебе с лаской да с утешением, а ты. какое ты слово сказал! А-а-ах, грех какой! И как это язык у тебя, дружок, повернулся, чтоб этакое слово родному брату сказать! Стыдно, голубчик, даже очень стыдно! Постой-ка, я лучше подушечку тебе поправлю! Иудушка встал и ткнул в подушку пальцем. – Вот так! – продолжал он, – вот теперь славно! Лежи себе хорошохонько – хоть до завтрева поправлять не нужно! – Ах, как болезнь-то, однако, тебя испортила! Даже характер в тебе – и тот какой-то строптивый стал! Уйди да уйди – ну как я уйду! Вот тебе испить захочется – я водички подам; вон лампадка не в исправности – я и лампадочку поправлю, маслица деревянненького подолью. Ты полежишь, я посижу; тихо да смирно – и не увидим, как время пройдет! – Вот ты меня бранишь, а я за тебя богу помолюсь. Я ведь знаю, что ты это не от себя, а болезнь в тебе говорит. Я, брат, привык прощать – я всем прощаю. Вот и сегодня – еду к тебе, встретился по дороге мужичок и что-то сказал. Ну и что ж! и Христос с ним! он же свой язык осквернил! А я. да не только я не рассердился, а даже перекрестил его – право! – Кто? я-то! Нет, мой друг, я не граблю; это разбойники по большим дорогам грабят, а я по закону действую. Лошадь его в своем лугу поймал – ну и ступай, голубчик, к мировому! Коли скажет мировой, что травить чужие луга дозволяется, – и бог с ним! А скажет, что травить не дозволяется, – нечего делать! штраф пожалуйте! По закону я, голубчик, по закону! – Иуда! предатель! мать по миру пустил! – И опять-таки скажу: хочешь сердись, хочешь не сердись, а не дело ты говоришь! И если б я не был христианин, я бы тоже. попретендовать за это на тебя мог! – Пустил, пустил, пустил. мать по миру! – Ну, перестань же, перестань! Вот я богу помолюсь: может быть, ты и попокойнее будешь. Как ни сдерживал себя Иудушка, но ругательства умирающего до того его проняли, что даже губы у него искривились и побелели. Тем не менее лицемерие было до такой степени потребностью его натуры, что он никак не мог прервать раз начатую комедию. С последними словами он действительно встал на колени и с четверть часа воздевал руки и шептал. Исполнивши это, он возвратился к постели умирающего с лицом успокоенным, почти ясным. – А ведь я, брат, об деле с тобой поговорить приехал, – сказал он, усаживаясь в кресло, – ты меня вот бранишь, а я об душе твоей думаю. Скажи, пожалуйста, когда ты в последний раз утешение принял? – Господи! да что ж это. уведите его! Улитка! Агашка! кто тут есть? – стонал больной. – Ну, ну, ну! успокойся, голубчик! знаю, что ты об этом говорить не любишь! Да, брат, всегда ты дурным христианином был и теперь таким же остаешься. А не худо бы, ах, как бы не худо в такую минуту об душе-то подумать! Ведь душа-то наша. ах, как с ней осторожно обращаться нужно, мой друг! Церковь-то что нам предписывает? Приносите, говорит, моления, благодарения. А еще: христианския кончины живота нашего безболезненны, непостыдны, мирны – вот что, мой друг! Послать бы тебе теперь за батюшкой, да искренно, с раскаяньем. Ну-ну! не буду! не буду! А право бы, так. Павел Владимирыч лежал весь багровый и чуть не задыхался. Если б он мог в эту минуту разбить себе голову, он несомненно сделал бы это. – Вот и насчет имения – может быть. ты уж и распорядился? – продолжал Иудушка. – Хорошенькое, очень хорошенькое именьице у тебя – нечего сказать. Земля даже лучше, чем в Головлеве: с песочком суглиночек-то! Ну, и капитал у тебя. я ведь, брат, ничего не знаю. Знаю только, что ты крестьян на выкуп отдал, а что и как – никогда я этим не интересовался. Вот и сегодня; еду к тебе и говорю про себя: должно быть, у брата Павла капитал есть! а впрочем, думаю, если и есть у него капитал, так уж, наверное, он насчет его распоряжение сделал! Больной отвернулся и тяжело вздыхал. – Не сделал? ну, и тем лучше, мой друг! По закону – оно даже справедливее. Ведь не чужим, а своим же присным достанется. Я вот на что уж хил – одной ногой в могиле стою! а все-таки думаю: зачем же мне распоряжение делать, коль скоро закон за меня распорядиться может. И ведь как это хорошо, голубчик! Ни свары, ни зависти, ни кляуз. закон! Это было ужасно. Павлу Владимирычу почудилось, что он заживо уложен в гроб, что он лежит словно скованный, в летаргическом сне, не может ни одним членом пошевельнуть и выслушивает, как кровопивец ругается над телом его. – Уйди. ради Христа. уйди! – начал он наконец молить своего мучителя. – Ну-ну-ну! успокойся! уйду! Знаю, что ты меня не любишь. стыдно, мой друг, очень стыдно родного брата не любить. Вот я так тебя люблю! И детям всегда говорю: хоть брат Павел и виноват передо мной, а я его все-таки люблю! Так ты, значит, не делал распоряжений – и прекрасно, мой друг! Бывает, впрочем, иногда, что и при жизни капитал растащат, особенно кто без родных, один. ну да уж я поприсмотрю. А? что? надоел я тебе? Ну, ну, так и быть, уйду! Дай только богу помолюсь! Он встал, сложил ладони и наскоро пошептал: – Прощай, друг! не беспокойся! Почивай себе хорошохонько – может, и даст бог! А мы с маменькой потолкуем да поговорим – может быть, что и попридумаем! Я, брат, постненького себе к обеду изготовить просил. рыбки солененькой, да грибков, да капустки – так ты уж меня извини! Что? или опять надоел? Ах, брат, брат. ну-ну, уйду, уйду! Главное, мой друг, не тревожься, не волнуй себя – спи себе да почивай! Хрр. хрр. – шутливо поддразнил он в заключение, решаясь наконец уйти. – Кровопивец! – раздалось ему вслед таким пронзительным криком, что даже он почувствовал, что его словно обожгло. «Господа головлёвы»Действительность, отраженная в романе. Роман «Господа Головлевы» был написан Щедриным между 1875 и 1880-ми годами. Отдельные части его входили как очерки в цикл, называвшийся «Благонамеренные речи». В рамках этого цикла были напечатаны, например, главы «Семейный суд», «По-родственному», «Семейные итоги». Но, получив горячее одобрение со стороны Некрасова и Тургенева, Щедрин решил продолжить повествование о Головлёвых и выделить его в отдельную книгу. В 1880-м году вышло её первое издание. Кризис общественной системы России, так остро захвативший различные сферы её жизни, по-особому сказался на разложении семейных отношений. На глазах стали рваться родственные связи, некогда соединявшие членов многочисленных дворянских семей. Сказывалась непрочность имущественно-хозяйственных отношений и гнилость той нравственности, которая скрепляла людей, объединённых родственными узами. Померкло почитание старших, потускнела забота о воспитании младших. Определяющим стали собственнические притязания. Всё это великолепно показал Щедрин в романе «Господа Головлёвы», ставшем одним из высших достижений русского реализма. Три поколения одного «дворянского гнезда». Писатель воссоздал жизнь помещичьей семьи в дореформенной и особенно в пореформенной России, постепенный распад «дворянского гнезда» и деградацию её членов. Разложение захватывает три поколения Головлёвых. К старшему поколению относятся Арина Петровна и её муж Владимир Михайлович, к среднему— их сыновья Порфирий, Степан и Павел, а к младшему — внуки Петенька, Володенька, Аннинька и Любинька. Одной из особенностей композиции книги Щедрина является то, что каждая её глава включает как важнейший итог существования «вымороченного семейства» смерть одного из Головлёвых. В первой главе показана кончина Степана, во второй — Павла, в третьей — Владимира, в четвертой — Арины Петровны и Петра (на глазах происходит умножение смертей), в последней главе повествуется о гибели Любиньки, смерти Порфирия и умирании Анниньки. Писатель намечает своеобразную предопределенность деградации членов разветвлённого семейства Головлёвых. Степан припоминает однажды подробности, характеризующие порядки в Головлёво: «Вот дяденька Михаил Петрович (в просторечии Мишка-буян), который тоже принадлежал к числу “постылых” и которого дедушка Петр Иваныч заточил к дочери в Головлёво, где он жил в людской и ел из одной чашки с собакой Трезоркой. Вот тётенька Вера Михайловна, которая из милости жила в головлёвской усадьбе у братца Владимира Михайлыча и которая умерла от умеренности», потому что Арина Петровна корила её каждым куском, съеденным за обедом, и каждым поленом дров, «употребляемых для отопления её комнаты». Становится понятным, что дети в этом семействе изначально не могут уважать старших, если те своих родителей держат на положении псов и при этом морят с голоду. Ясно и другое: дети будут повторять эту практику в своём собственном поведении. Щедрин обстоятельно характеризует образ жизни и прослеживает судьбы всех названных представителей трёх поколений. Владимир Михайлович и Арина Петровна. Вот глава семейства — Владимир Михайлович Головлёв, известный своим безалаберным и озорным характером, жизнью праздной и бездельной. Для него характерен умственный разврат, сочинительство «вольных стихов в духе Баркова», которые его жена называла «паскудством», а их автора — «ветряною мельницей» и «бесструнной балалайкой». Праздная жизнь усилила беспутство и «разжижила» мозги Головлёва-старшего. Со временем он начал попивать и подкарауливать «горничных девок». Арина Петровна сначала относилась к этому брезгливо, а потом махнула рукой на «девок-поганок». Свою жену Головлёв-старший называл «ведьмой» и судачил о ней со своим старшим сыном Степаном. Сама Арина Петровна была полновластной хозяйкой в доме. Немало сил, энергии и волчьей хватки употребила она, чтобы расширить владения, накопить добра и умножить капитал. Деспотично и бесконтрольно управляла она крестьянами и домочадцами, хотя со всеми четырьмя тысячами душ, ей принадлежащими, совладать она не умела. Всю жизнь свою посвятила она стяжанию, стремлению к накоплению и, как ей казалось, созиданию. Однако эта её деятельность имела бессмысленный характер. В своём рвении и накопительстве она очень напоминает гоголевского Плюшкина. Её сын Степан так рассказывает о матери: «Сколько, брат, она добра перегноила — страсть! Свежего запасу пропасть, а она и не прикоснётся к нему, покуда всей старой гнили не приест!» Свои богатые припасы она передерживает в погребах и амбарах, где они превращаются в тлен. Писатель наделяет Арину Петровну страшной жестокостью. Роман и начинается с того, что хозяйка имения расправляется с московским трактирщиком Иваном Михайловичем, ни в чём не повинным человеком, отдавая его в рекруты. Очень много Арина Петровна говорит о «семейных узах». Но это всего лишь лицемерие, поскольку для укрепления семьи она ничего не делает и методически её разваливает. По словам Щедрина, дети «не затрагивали ни одной струны её внутреннего существа», так как самих этих струн не было, и оказывалась она такой же «бесструнной балалайкой», как и её муж. Жестокосердию её в отношении детей нет границ: она может морить их голодом, держать взаперти, как Степана, не интересоваться их здоровьем, когда они больны. Она убеждена, что если «выбросила кусок» сыну, то больше знаться с ним она не должна. Арина Петровна лицемерно объявляет, что для девочек-сироток «денежки прикапливает» и заботится о них, но кормит их протухлой солониной и осыпает упрёками этих «нищих», «дармоедов», «ненасытных утроб», а в письме к Порфирию злобно называет их «щенками». Своих детей, и без того униженных, она старается принизить ещё более, специально подбирая для этого подходящие оскорбления. «Ты что, как мышь на крупу, надулся!» — кричит она Павлу. И в других случаях она прибегает к таким сравнениям, которые должны огрубить высказывание, втоптать собеседника в грязь. «Каково мне было узнать, что он родительское-то благословение, словно обглоданную кость, в помойную яму выбросил? » — вопрошает она. «Даром-то и прыщ на носу не вскочит», — наставляет мать своих постылых детей. И тут же всё ханжески пытается обставить благочинием, ссылками на Бога и на Церковь. И обязательно сопровождает эти свои действия фальшью и ложью. Так она встречает своих сыновей, когда они являются на семейный суд: торжественно, убитая горем, с плетущимися ногами. И Щедрин замеча ет: «Вообще она любила в глазах детей разыгрывать роль почтенной и удручённой матери. » Но постоянная жажда обогащения, округления имения и накопительства убивала в ней и окончательно извратила чувства матери. В итоге та «семейная твердыня», которую она как будто воздвигала, рухнула. Любопытно, что имя Петр и отчество Петрович, Петровна особенно часто мелькают в перечне Головлевых, глухо напоминая об этимологии этого слова («камень»). Но все носители этого имени, вплоть до Петеньки, один за другим уходят со сцены и гибнут. « Камень» твердыни оказывается подточенным и разрушенным. Умирает брат Михаил Петрович, потом её муж, затем старший и младший сыновья, погибает дочь, внуки. И Арина Петровна активно содействует этому. Всё, что, казалось, созидала она, оказалось призрачным, а сама она превратилась в жалкую и бесправную приживалку с потухшими глазами и сгорбленной спиной. Подробно характеризует Щедрин жизнь и судьбу старшего сына помещицы — Степана. Привыкший под руководством отца «куролесить» с детства (то косынку у девки Анюты изрежет в куски, то сонной Васютке мух в рот напустит, то пирог с кухни украдёт), он поступает таким же образом и в свои сорок лет: по дороге в Головлёво крадёт у своих спутников штоф водки и колбасу и собирается «в хайло препроводить» всех мух, которые облепили рот соседа. Не случайно этот старший сын Головлевых прозывается в семье Степкой-балбесом и «жеребцом долговязым» и играет в доме роль заправского шута. Его отличает характер рабский, запуганный, приниженный окружающими, его не покидает ощущение того, что он, «как червяк, подохнет с голоду». Постепенно он оказывается в положении приживальщика, живущего на краю «серой пропасти», в роли постылого сына. Он спивается, забытый и презираемый всеми, и умирает то ли от беспутной жизни, то ли уморенный собственной матерью. Вечный тип Порфирия Головлева. Наиболее ярко в романе Щедрина нарисован брат Степана — Порфирий Головлёв. С детства наделён он был тремя прозвищами. Одно — «откровенный мальчик», — вероятно, было связано с его пристрастием к нашептыванию. Два других особенно точно выражали сущность этого щедринского героя. Его прозвали Иудушкой, именем предателя. Но у Щедрина это евангельское имя предстаёт в уменьшительной форме, так как предательства у Порфирия не грандиозные, а будничные, повседневные, хотя и гнусные, вызывающие чувство гадливости. Так, во время семейного суда он предаёт брата Степана, а потом так же поступает с младшим братом — Павлом, способствуя его скорой смерти. Умирающий Павел обращается к нему с негодующими словами: «Иуда! Предатель! Мать по миру пустил!» На этот раз слово «Иуда» звучит без его уменьшительного суффикса. Предает Порфирий и многих других людей, изображенных в романе. Третье прозвище Порфирия — « Кровопивушка». Оба брата представляют его именно вампиром. По словам Степана, «этот без мыла в душу влезет». «И мать свою, “старую ведьму”, со временем порешит: он и именье и капитал из неё высосет». И в глазах Павла Порфирий выглядит «кровопивцем». «Он знал, — замечает автор, — что глаза Иудушки источают яд, что голос его, словно змей, заползает в душу и парализует волю человека». И оттого он так путается его «паскудного образа». Эта способность Иудушки сосать кровь из людей особенно ярко проявляется сначала в сцене у постели больного Павла, а потом в эпизоде сборов матери, когда он готов осматривать её сундуки и отобрать у неё её тарантас. Иудушке присущи такие свойства, как постоянная лесть, подхалимство и угодничество. В ту пору, когда маменька его была в силе, он подобострастно слушал её, улыбался, вздыхал, закатывал глаза, говорил ей нежные слова, поддакивал ей. «Порфирий Владимирыч готов был ризы на себе разодрать, но опасался, что в деревне, пожалуй, некому починить их будет». Ещё более омерзительным выглядит лицемерие Порфирия Головлёва. Автор романа, рассказывая о поведении его героя у постели умирающего, замечает: это лицемерие «было до такой степени потребностью его натуры, что он никак не мог прервать раз начатую комедию». В главе «Семейные итоги» Щедрин подчеркивает, что Иудушка был «лицемер чисто русского пошиба, то есть просто человек, лишенный всякого нравственного мерила», и это свойство соединялось в нём с «невежеством без границ», ханжеством, ложью и сутяжничеством. Каждый раз этот лицемер и обманщик норовит обратиться к Богу, вспомнить про Писание, молитвенно воздев при этом руки и томно закатив кверху глаза. Но когда он изображает молитву, то думает об ином и шепчет совсем не божественное. Иудушке присущи «умственное распутство» и пустословие. Он, по словам автора, уходит в «запой праздномыслия». С утра до вечера он «изнывал над фантастической работой»: строил всевозможные несбыточные предположения, «учитывал самого себя, разговаривал с воображаемыми собеседниками». И всё это подчинялось его хищничеству и «жажде стяжания», ибо и в мыслях своих он тиранил, томил людей, налагал на них штрафы, разорял и сосал кровь. Праздномыслие находит для себя прекрасную форму воплощения — пустословие, мастером которого был герой Щедрина. Это проявляется во время суда над Степаном и в эпизодах, когда слушательницей его пустословия сделалась маменька. Каждый свой низкий поступок, каждую свою кляузу и жалобу на людей он неизменно обставляет пустословием и фальшивой фразеологией. При этом он, по словам Щедрина, не разговаривает, а «тянет канитель», «растабаривает», «разглагольствует», «досаждает», «зудит». И потому не простым пустословием это было, а «язвой смердящей, которая непрестанно точила из себя гной» и неизменное «обманное слово». Щедрин, изображая Порфирия Головлёва, опирается на гоголевские традиции. Как Собакевич, расхваливает он своих верных крепостных слуг. Как Плюшкин, занимается накопительством и сидит в засаленном халате. Словно Манилов, он предаётся бессмысленной мечтательности и праздным вычислениям. Но при этом, гениально соединяя комическое с трагическим, Щедрин создаёт свой, неповторимый образ, вошедший в галерею мировых типов. Великолепно воспроизводит сатирик взаимоотношения хозяйки поместья и Иудушки с представителями третьего поколения Головлёвых. Выясняется, что последние оказываются жертвами безжалостного отношения алчных стяжателей и ханжей, людей жестоких или преступно-равнодушных. Это относится, прежде всего, к детям самого Иудушки. Третье поколение, Владимир, Петенька и племянницы. Владимир, обзаводясь семьей, рассчитывал на материальную помощь отца, тем более что Иудушка обещал поддержать его. Но в последний момент лицемер и предатель отказал в деньгах, и Владимир в приступе отчаяния застрелился. Другой сын Иудушки — Петенька — растратил казенные деньги. Он тоже является к богатому отцу, рассчитывая на помощь. Опутав сына иезуитской фразеологией, определив просьбу сына как вымогательство «на дрянные дела», Иудушка выгоняет Петеньку, который оказался осужденным и в дороге, не добравшись до места ссылки, умер. Со своей любовницей Евпраксеюшкой Иудушка приживает ещё одного сына, которого отправляет в московский воспитательный дом. Младенец не смог перенести дороги в зимнюю пору и умер, став ещё одной жертвой «кровопийцы». Схожая судьба ожидает и внучек Арины Петровны, племянниц Иудушки — Любиньку и Анниньку, близнецов, оставшихся после смерти их матери. Беззащитные и лишенные помощи, втянутые в судебный процесс, они не выдерживают давления жизненных обстоятельств. Любинька прибегает к самоубийству, а Анниньку, не нашедшей силы выпить яд, Иудушка превращает в живого мертвеца и преследует в Головлёво своими домогательствами, предваряя агонию и гибель и этой последней души из головлевского рода. Так Щедрин передал историю морального и физического вырождения трех поколений дворянской семьи, гниение её устоев. Жанровое своеобразие романа. Перед нами роман-хроника, состоящий из семи относительно самостоятельных глав, похожих на щедринские очерки, но скрепленных единым сюжетом и жесткой хронологией, подчиненной идее неуклонной деградации и смерти. Одновременно это семейный роман, сопоставляемый с эпопеей Э. Золя «Ругон-Маккары». Всем пафосом своим он развенчивает идею цельности и крепости дворянской семьи и свидетельствует о глубоком кризисе последней. Особенность жанра определила своеобразие таких компонентов романа, как пейзаж с его скупым лаконизмом, мрачным колоритом и серыми, бедными красками; образы бытовых вещей, играющих особую роль в собственническом мире Головлёвых; портрет, подчеркивающий неуклонную «выморочность» героев; язык, великолепно раскрывающий сущность воспроизведенных характеров и передающий позицию самого сатирика, его горькую иронию, сарказм и меткие формулы его обнаженной речи. Как кризис общественной системы России и разложение семейных отношений сказались в романе М. Е. Салтыкова-Щедрина? В чём вы видите особенности композиции этой книги сатирика? Что примечательного в облике и поведении старших членов «вымороченного» семейства? Как сложилась жизнь Стёпки-балбеса? К каким средствам художественной изобразительности и вы разительности прибегает М. Е. Салтыков-Щедрин при изоб ражении Порфирия Головлёва? Есть ли основания считать Иудушку «вечным типом» в лите ратуре? Что ожидает в жизни представителей третьего поколения Головлёвых? Как вы определяете жанр щедринского творения? Салтыков-Щедрин «Господа Головлевы» — краткое содержание по главам.Перед вами – краткое содержание романа Салтыкова-Щедрина «Господа Головлевы». Роман был написан в 1875 – 1880 годах. Краткий пересказ романа дается по главам. Господа Головлевы – краткое содержаниеГоспода Головлевы – краткое содержание – Глава 1 «Семейный суд»Арина Петровна Головлева, богатая барыня, получает известие, что ее сын по прозвищу Степка-балбес продал дом в Москве за восемь тысяч рублей. В свое время этот дом Арина Петровна купила за двенадцать тысяч. Он являлся «родительским благословением» и надеждой на то, что сын не будет в дальнейшем претендовать на наследство и обеспечение.
Степка-балбес учился в университете. Затем пытался устроиться на службу. По настоянию матери пошел служить в надворный суд, но спустя три года уже там не работал. Он получил от матери «кусок», но прогорел, дом был продан, а Степан поступил в ополчение. Проиграл последние сто рублей. Живет тем, что одалживает деньги и подкармливается у крестьян матери. Дочь Головлевых Анна убежала из дома и обвенчалась с офицером, т. е. тоже не оправдала материнских надежд. Арина Петровна выделяет ей «кусок» — крошечную деревушку Погорелку. Муж Анны скоро ее бросает, сама Анна умирает. Арина Петровна вынуждена приютить у себя двух девочек — близнецов Анны — Анниньку и Любиньку. Средний сын Порфирий служил в Петербурге, был женат, но овдовел. В семье его зовут Иудушкой, «откровенным мальчиком», «кровопивцем». Он — подхалим, лицемерный и подлый человек. Еще маленьким мальчиком Порфирий любил доносить на домочадцев матери в надежде на собственную выгоду. Он был настолько неискренним в своем послушании, что Арину Петровну это настораживало. Младший сын Головлевых Павел — апатичный и угрюмый человек, «полнейшее олицетворение человека, лишенного каких бы то ни было поступков». Арина Петровна узнает, что Степка-балбес теперь приедет жить к ней. Женщина не хочет ничего ему давать, но в то же время она опасается осуждения соседей, поэтому решает вызвать двух младших сыновей из Петербурга, чтобы решить, как поступить со старшим. Она рассказывает сыновьям, как собирала и приумножала свое состояние, сколько натерпелась, отказывая себе во всем. Павел отказывается от того, чтобы судить брата, а Иудушка в своей подхалимской манере отговаривает мать от того, чтобы отдать Степану небольшую деревушку, и убеждает ее в том, что Степана следует оставить жить в Головлеве. Арина Петровна думала, глядя на Иудушку, о том, решится ли он выгнать брата на улицу. После семейного совета оба брата возвращаются в Петербург. Степан в Головлеве живет не в доме, а в конторе, питается он объедками со стола Арины Петровны. Он постепенно спивается и однажды просто исчезает из дома. Арина Петровна шлет за сыном погоню, его возвращают. С этого самого дня он перестает разговаривать: «казалось, он весь погрузился в беспросветную мглу, в которой нет места не только для действительности, но и для фантазии. Мозг его вырабатывал нечто, но это нечто не имело отношения ни к прошедшему, ни к настоящему, ни к будущему». Скоро Степан умирает. Арина Петровна пишет Порфирию письмо, полное лицемерных сожалений о смерти сына и рассказов об отслуженных дорогих молебнах. Господа Головлевы – краткое содержание – Глава 2 «По-родственному»После смерти мужа Арина Петровна делит все имущество между Иудушкой и Павлом. Иудушке достается лучшая часть — имение Головлево. Иудушка просит мать, чтобы она вела все дела в Головлеве. Она прикупает на свои деньги земли к имению. Средства ее тают, и в это время Иудушка присылает ей «целый тюк форм счетоводства», где учитывается каждая копейка и каждая ягодка с куста крыжовника. Арина Петровна поражена скупостью сына. Она осознает, что дальнейшее ее существование в доме сына невозможно, и перебирается к Павлу в имение Дубровино. В его доме всем заправляет ключница Улита. Все разворовывается, а Улита доносит на Павла Иудушке. Павел живет замкнуто, с матерью почти не общается. Он начинает много пить и заболевает. Арина Петровна заводит с ним разговор о наследстве. Павел: «только не кровопивцу. Собакам выброшу, а не ему!» Павел так и не составляет завещания в присутствии матери. Арина Петровна в отчаянии, так как знает, что после смерти Павла все перейдет в руки Иудушки. Когда последний приезжает повидать брата перед смертью, сыновья Иудушки Петя и Володя рассказывают Арине Петровне о том, насколько скуп отец, как он выматывает их поучениями, что он любит фарисействовать и подслушивать. Кроме того, внуки сообщают, что Иудушка очень боится материнского проклятия. Павел умирает, и все имущество переходит к Иудушке. Сразу после поминок Арина Петровна уезжает вместе с Аннинькой и Любинькой жить в деревню «сироток» Погорелку. Иудушка замечает, что они уезжают в тарантасе, принадлежавшем Павлу, а теперь ему. Он просит вернуть тарантас при случае. Господа Головлевы – краткое содержание – Глава 3 «Семейные итоги»Спустя несколько лет состарившаяся Арина Петровна впервые в жизни ощущает себя всем опостылевшим «лишним ртом». Аннинька и Любинька уезжают из Погорелки, так как там очень скучно. Дом погружен в «безнадежную тишину». Арина Петровна очень экономит. После отмены крепостного права она распускает всю прислугу. Она все чаще думает о Головлеве, готовая уже к участи приживалки. Женщина начинает все чаще ездить к Иудушке. Иудушка берет в экономки девку Евпраксеюшку. Порфирий со временем становится все более невыносимым.
Все свое время Иудушка проводил в проверках отчетности — на счету каждая ягодка, писал жалобы. Из полученного письма Арина Петровна узнает, что Аннинька и Любинька поступили в актрисы. Иудушка осуждает их за то, что не берегут единственное свое сокровище, — девичью честь. Приезжает из полка сын Иудушки Петр. Он проиграл три тысячи казенных рублей и просит отца заплатить, так как ему грозит Сибирь. Но Иудушка отказывает, поучает при этом сына положиться во всем на Бога и принять наказание. Петр напоминает отцу о том, что тот в свое время отказал в поддержке сыне Володе, который женился без отцовского согласия, и тот покончил собой. Но Иудушка фарисействует, не признает за собой вины. Петр называет его убийцей, предлагает отслужить молебен «по убиенному Владимиру». При разговоре присутствует Арина Петровна. Она проклинает Иудушку. Господа Головлевы – краткое содержание – Глава 4 «Племяннушка»Проклятие Арины Петровны не оказывает на Иудушку ожидаемого действия. На следующий день после отъезда Петра Арина Петровна уезжает в Погорелку. Она не возвращается в Головлево, заболевает. Иудушка приезжает. чтобы «повидать мать». Но она не разговаривает с ним, не благословляет. Это озадачивает и пугает Иудушку. Он еще не готов к тому, что мать может умереть, поскольку не успел сосчитать, какой доход он получит от ее капитала. После того как Арина Петровна умерла, Иудушка объявил себя единственным наследником. Он раздает одежду матери прислуге, забирает все, что можно, себе. Крестьян же заставляет ждать приезда близнецов. Петр присылает письмо отцу, в котором спрашивает, будет ли он высылать ему в ссылку содержание. Иудушка посылает лицемерное письмо о справедливости возмездия. Через месяц приходит уведомление о смерти Петра. В Головлево приезжает Аннинька. Это уже хорошенькая молодая женщина. Иудушка проявляет к ней недвусмысленный интерес. Аннинька едет в Погорелку на могилу бабушки. Она высказывает Иудушке, что он забрал даже бабушкины образа. Иудушка хочет, чтобы Аннинька не возвращалась на сцену. Аннинька сама для себя признает, что
В Головлево же она почувствовала себя «барышней». Она вспомнила, что здесь есть и кое-что, принадлежащее ей — свой дом, например. Ей хотелось увидеть «прежнюю обстановку». «Но впечатление это немедленно же должно было разбиться при столкновении с действительностью, встретившейся в Головлево». Аннинька торопится уехать в Москву, чтобы вести переговоры о поступлении на казенную сцену. Иудушка предлагает остаться у него, но девушка отказывается. Все жители Головлева представляют себе жизнь актрисы «непристойностью», о чем постоянно спрашивают Анниньку. Девушка оформляет владение Погорелкой и бежит от дяди в Москву. Уже сидя в повозке, она кричит, что не вернется. Господа Головлевы – краткое содержание – Глава 5 «Недозволенные семейные радости»История из прошлого. Рассказ о сожительнице Иудушки Евпраксеюшке. Арина Петровна незадолго до приезда Петра обнаружила, что Евпраксеюшка беременна. Женщина задает вопросы сыну, но он отвечает уклончиво. Удивительно, но Арина Петровна с радостью готовится к появлению ребенка, зачатого «под постный день». Она зовет в повитухи Улиту. Однако Арина Петровна умирает. Иудушка боится обвинений в прелюбодеянии и отстраняет от себя Евпраксеюшку. Он общается с ней через Улиту, говорит, что ребенок не его, а Евпраксеюшку называет «больной». После рождения и крещения ребенка (родился мальчик) Иудушка тайком отправляет Улиту с новорожденным в Москву, чтобы там отдать ребенка в воспитательный дом. Господа Головлевы – краткое содержание – Глава 6 «Выморочный»
Евпраксеюшка «взбунтовалась» —лишенная радости материнства, она гуляет с молодыми парнями, бросает хозяйство, изводит придирками Иудушку. Евпраксия хочет уехать то к сыну, то к своим родителям. Иудушка постепенно дичает.
Уже полусумасшедший Иудушка видит давно умерших людей, которые появляются, чтобы похвалить его или поспособствовать приумножению его богатств. Господа Головлевы – краткое содержание – Глава 7 «Расчет»В Головлево приезжает опасно больная Аннинька. Она рассказывает, что Любинька отравилась, не перенеся позора и понимая, что жизнь ее не состоялась. На казенную сцену поступить не удалось, она и сестра жили «в кралях» у купцов, которых затем отдали в суд за растрату. Все подарки и имущество у сестер отбирают. Их все чаще «разбирают по рукам» проезжающие господа. На сцене успеха они не имеют. Любинька предлагает покончить с собой Анниньке. Она готовит яд и пьет его. Но Аннинька очень напугана и яд пить отказывается. Находясь в Головлеве, Аннинька вспоминает о своей жизни актрисы. Она, приученная покровителями к спиртному, начинает все чаще выпивать с дядей. Далее следует авторское размышление о фатуме, который тяготеет над семьей Головлевых:
Выпивая, Аннинька постоянно напоминает Иудушке, сколько человек он свел в могилу. Он понимает, что уже стал стар и «нет на свете существа, которое приблизилось бы к нему, пожалело бы его». У Иудушки проснулась совесть, но уже поздно. Порфирий больше не пьет. Однажды он обращается к Анниньке со словами участия, та бросается к нему, обнимает его. Он просит простить его. Ночью Иудушка идет проститься на могилу матери — он чувствует, что близится конец. На следующий день у дороги находят его труп. Из своего имения в Головлево собирается родственница Надежда Ивановна Галкина. Она «уже с прошлой осени зорко следила за всем происходящим в Головлеве». Так заканчивается роман «Господа Головлевы», краткое содержание которого вы прочли. Надеюсь, краткое содержание романа Салтыкова-Щедрина «Господа Головлевы» помогла вам вспомнить содержание романа и на отлично подготовится к уроку русской литературы. Володенька и Петенька в романе “Господа Головлевы”: образ, характеристика, описание
Володенька и Петенька Головлевы являются одними из центральных персонажей романа “Господа Головлевы”. В этой статье представлен цитатный образ и характеристика Володеньки и Петеньки в романе “Господа Головлевы”: описание в цитатах. Смотрите: Володенька и Петенька в романе “Господа Головлевы”: образ, характеристика, описание в цитатах
История Володеньки
История Петеньки
Это был цитатный образ и характеристика Петеньки и Володеньки в романе “Господа Головлевы” Салтыкова-Щедрина: описание в цитатах. Володенька и Петенька в романе Господа ГоловлевыМ. Е. Салтыков-Щедрин Однажды бурмистр из дальней вотчины, Антон Васильев, окончив барыне Арине Петровне Головлевой доклад о своей поездке в Москву для сбора оброков с проживающих по паспортам крестьян и уже получив от нее разрешение идти в людскую, вдруг как-то таинственно замялся на месте, словно бы за ним было еще какое-то слово и дело, о котором он и решался и не решался доложить. Арина Петровна, которая насквозь понимала не только малейшие телодвижения, но и тайные помыслы своих приближенных людей, немедленно обеспокоилась. – Что еще? – спросила она, смотря на бурмистра в упор. – Все-с, – попробовал было отвильнуть Антон Васильев. – Не ври! еще есть! по глазам вижу! Антон Васильев, однако ж, не решался ответить и продолжал переступать с ноги на ногу. – Сказывай, какое еще дело за тобой есть? – решительным голосом прикрикнула на него Арина Петровна, – говори! не виляй хвостом… сумб переметная! Арина Петровна любила давать прозвища людям, составлявшим ее административный и домашний персонал. Антона Васильева она прозвала «переметной сумуй» не за то, чтоб он в самом деле был когда-нибудь замечен в предательстве, а за то, что был слаб на язык. Имение, которым он управлял, имело своим центром значительное торговое село, в котором было большое число трактиров. Антон Васильев любил попить чайку в трактире, похвастаться всемогуществом своей барыни и во время этого хвастовства незаметным образом провирался. А так как у Арины Петровны постоянно были в ходу различные тяжбы, то частенько случалось, что болтливость доверенного человека выводила наружу барынины военные хитрости прежде, нежели они могли быть приведены в исполнение. – Есть, действительно… – пробормотал наконец Антон Васильев. – Что? что такое? – взволновалась Арина Петровна. Как женщина властная и притом в сильной степени одаренная творчеством, она в одну минуту нарисовала себе картину всевозможных противоречий и противодействий и сразу так усвоила себе эту мысль, что даже побледнела и вскочила с кресла. – Степан Владимирыч дом-то в Москве продали… – доложил бурмистр с расстановкой. – Почему? как? не мни! сказывай! – За долги… так нужно полагать! Известно, за хорошие дела продавать не станут. – Стало быть, полиция продала? суд? – Стало быть, что так. Сказывают, в восьми тысячах с аукциона дом-то пошел. Арина Петровна грузно опустилась в кресло и уставилась глазами в окно. В первые минуты известие это, по-видимому, отняло у нее сознание. Если б ей сказали, что Степан Владимирыч кого-нибудь убил, что головлевские мужики взбунтовались и отказываются идти на барщину или что крепостное право рушилось, – и тут она не была бы до такой степени поражена. Губы ее шевелились, глаза смотрели куда-то вдаль, но ничего не видели. Она не приметила даже, что в это самое время девчонка Дуняшка ринулась было с разбега мимо окна, закрывая что-то передником, и вдруг, завидев барыню, на мгновение закружилась на одном месте и тихим шагом поворотила назад (в другое время этот поступок вызвал бы целое следствие). Наконец она, однако, опамятовалась и произнесла: После чего опять последовало несколько минут грозового молчания. – Так ты говоришь, полиция за восемь тысяч дом-то продала? – переспросила она. – Это – родительское-то благословение! Хорош… мерзавец! Арина Петровна чувствовала, что, ввиду полученного известия, ей необходимо принять немедленное решение, но ничего придумать не могла, потому что мысли ее путались в совершенно противоположных направлениях. С одной стороны, думалось: «Полиция продала! ведь не в одну же минуту она продала! чай, опись была, оценка, вызовы к торгам? Продала за восемь тысяч, тогда как она за этот самый дом, два года тому назад, собственными руками двенадцать тысяч, как одну копейку, выложила! Кабы знать да ведать, можно бы и самой за восемь-то тысяч с аукциона приобрести!» С другой стороны, приходило на мысль и то: «Полиция за восемь тысяч продала! Это – родительское-то благословение! Мерзавец! за восемь тысяч родительское благословение спустил!» – От кого слышал? – спросила наконец она, окончательно остановившись на мысли, что дом уже продан и что, следовательно, надежда приобрести его за дешевую цену утрачена для нее навсегда. – Иван Михайлов, трактирщик, сказывал. – А почему он вовремя меня не предупредил? – Поопасился, стало быть. – Поопасился! вот я ему покажу: «поопасился»! Вызвать его из Москвы, и как явится – сейчас же в рекрутское присутствие и лоб забрить! «Поопасился»! Хотя крепостное право было уже на исходе, но еще существовало. Не раз случалось Антону Васильеву выслушивать от барыни самые своеобразные приказания, но настоящее ее решение было до того неожиданно, что даже и ему сделалось не совсем ловко. Прозвище «сумб переметная» невольно ему при этом вспомнилось. Иван Михайлов был мужик обстоятельный, об котором и в голову не могло прийти, чтобы над ним могла стрястись какая-нибудь беда. Сверх того, это был его приятель душевный и кум – и вдруг его в солдаты, ради того только, что он, Антон Васильев, как сумб переметная, не сумел язык за зубами попридержать! – Простите… Ивана-то Михайлыча! – заступился было он. – Ступай… потатчик! – прикрикнула на него Арина Петровна, но таким голосом, что он и не подумал упорствовать в дальнейшей защите Ивана Михайлова. Но прежде, нежели продолжать мой рассказ, я попрошу читателя поближе познакомиться с Ариной Петровной Головлевой и семейным ее положением. Арина Петровна – женщина лет шестидесяти, но еще бодрая и привыкшая жить на всей своей воле. Держит она себя грозно; единолично и бесконтрольно управляет обширным головлевским имением, живет уединенно, расчетливо, почти скупо, с соседями дружбы не водит, местным властям доброхотствует, а от детей требует, чтоб они были в таком у нее послушании, чтобы при каждом поступке спрашивали себя: что-то об этом маменька скажет? Вообще имеет характер самостоятельный, непреклонный и отчасти строптивый, чему, впрочем, немало способствует и то, что во всем головлевском семействе нет ни одного человека, со стороны которого она могла бы встретить себе противодействие. Муж у нее – человек легкомысленный и пьяненький (Арина Петровна охотно говорит об себе, что она – ни вдова, ни мужняя жена); дети частью служат в Петербурге, частью – пошли в отца и, в качестве «постылых», не допускаются ни до каких семейных дел. При этих условиях Арина Петровна рано почувствовала себя одинокою, так что, говоря по правде, даже от семейной жизни совсем отвыкла, хотя слово «семья» не сходит с ее языка и, по наружности, всеми ее действиями исключительно руководят непрестанные заботы об устройстве семейных дел. Глава семейства, Владимир Михайлыч Головлев, еще смолоду был известен своим безалаберным и озорным характером, и для Арины Петровны, всегда отличавшейся серьезностью и деловитостью, никогда ничего симпатичного не представлял. Он вел жизнь праздную и бездельную, чаще всего запирался у себя в кабинете, подражал пению скворцов, петухов и т. д. и занимался сочинением так называемых «вольных стихов». В минуты откровенных излияний он хвастался тем, что был другом Баркова и что последний будто бы даже благословил его на одре смерти. Арина Петровна сразу не залюбила стихов своего мужа, называла их паскудством и паясничаньем, а так как Владимир Михайлыч собственно для того и женился, чтобы иметь всегда под рукой слушателя для своих стихов, то понятно, что размолвки не заставили долго ждать себя. Постепенно разрастаясь и ожесточаясь, размолвки эти кончились, со стороны жены, полным и презрительным равнодушием к мужу-шуту, со стороны мужа – искреннею ненавистью к жене, ненавистью, в которую, однако ж, входила значительная доля трусости. Муж называл жену «ведьмою» и «чертом», жена называла мужа – «ветряною мельницей» и «бесструнной балалайкой». Находясь в таких отношениях, они пользовались совместною жизнью в продолжение с лишком сорока лет, и никогда ни тому, ни другой не приходило в голову, чтобы подобная жизнь заключала в себе что-либо противоестественное. С течением времени озорливость Владимира Михайлыча не только не уменьшилась, но даже приобрела еще более злостный характер. Независимо от стихотворных упражнений в барковском духе, он начал попивать и охотно подкарауливал в коридоре горничных девок. Сначала Арина Петровна отнеслась к этому новому занятию своего мужа брезгливо и даже с волнением (в котором, однако ж, больше играла роль привычка властности, нежели прямая ревность), но потом махнула рукой и наблюдала только за тем, чтоб девки-поганки не носили барину ерофеича. С тех пор, сказавши себе раз навсегда, что муж ей не товарищ, она все внимание свое устремила исключительно на один предмет: на округление головлевского имения, и действительно, в течение сорокалетней супружеской жизни, успела удесятерить свое состояние. С изумительным терпением и зоркостью подкарауливала она дальние и ближние деревни, разузнавала по секрету об отношениях их владельцев к опекунскому совету и всегда, как снег на голову, являлась на аукционах. В круговороте этой фанатической погони за благоприобретением Владимир Михайлыч все дальше и дальше уходил на задний план, а наконец и совсем одичал. В минуту, когда начинается этот рассказ, это был уже дряхлый старик, который почти не оставлял постели, а ежели изредка и выходил из спальной, то единственно для того, чтоб просунуть голову в полурастворенную дверь жениной комнаты, крикнуть: «Черт!» – и опять скрыться.  (пока оценок нет) Загрузка... Сохранить себе в: |
