Как-то в связи с фильмом «Печки-лавочки» я получил с родины, с Алтая, анонимное письмо. Письмецо короткое и убийственное: «Не бери пример с себя, не позорь свою землю и нас» Потом в газете «Алтайская правда» была напечатана рецензия на этот же фильм (я его снимал на Алтае), где, кроме прочих упреков фильму, был упрек мне — как причинная связь с неудачей фильма: автор оторвался от жизни, не знает даже преобразований, какие произошли в его родном селе… И еще отзыв с родины: в газете «Бийский рабочий» фильм тоже разругали, в общем, за то же. И еще потом были выступления моих земляков (в центральной печати), где фильм тоже поминался недобрым словом… Сказать, что я все это принял спокойно, значит, зачем-то скрыть правду. Правда же тут в том, что все это, и письма и рецензии, неожиданно и грустно. В фильм я вложил много труда (это, впрочем, не главное, халтура тоже не без труда создается), главное, я вложил в него мою любовь к родине, к Алтаю, какая живет в сердце, — вот главное, и я думал, что это-то не останется незамеченным. Не стану кокетничать и говорить так: «Я задумался… Я спросил себя: может быть, они правы — я оторвался от родины. » Нет, не стану. Но и доказывать, что я люблю родину и не оторвался от нее, — тоже не стану, это никому не нужно. Но о родине сказать готов, это, впрочем, будет и о любви к ней, но только пусть не будет никаким доказательством. Я давно чувствовал потребность в этом слове. И вот почему.
Те, кому пришлось уехать (по самым разным причинам) с родины (понятно, что я имею в виду так называемую «малую родину»), — а таких много,- невольно несут в душе некую обездоленность, чувство вины и грусть. С годами грусть слабеет, но совсем не проходит. Может, отсюда проистекает наше неловкое заискивание перед земляками, когда мы приезжаем к ним из больших «центров» в командировку или в отпуск. Не знаю, как другие, а я чего-то смущаюсь и заискиваю. Я вижу какое-то легкое раздражение и недовольство моих земляков чем-то, может, тем, что я — уехал, а теперь, видите ли, — приехал. Когда мне приходится читать очерки или рассказы других писателей о том, как они побывали на родине, я с удивлением не нахожу у них вот этого вот мотива: что им пришлось слегка суетиться и заискивать. Или у них этого нет? Или они опускают это потом, вспоминая поездку. Не пойму. Я не могу опустить это, потому что всякий раз спотыкаюсь о какую-то неловкость, даже мне бывает стыдно, что вот я — взял и уехал, когда-то, куда-то… И вот все вокруг вроде бы и не мое родное, и я потерял право называть это своим. Я хотел бы в этом разобраться. Мое ли это — моя родина, где я родился и вырос? Мое. Говорю это с чувством глубокой правоты, ибо всю жизнь мою несу родину в душе, люблю ее, жив ею, она придает мне силы, когда случается трудно и горько… Я не выговариваю себе это чувство, не извиняюсь за него перед земляками — оно мое, оно — я. Не стану же я объяснять кому бы то ни было, что я — есть на этом свете пока, это, простите за неуклюжесть, факт.
Больше всего в родной своей избе я любил полати. Не печку даже (хотя печку тоже очень любил), а полати. Теперь, когда и видеть-то не видишь нигде полатей (даже в самых глухих и далеких деревнях), оглядываясь мысленно по стране (которую, по-моему, неплохо знаю), я вижу Алтай — как если бы это мои родные полати из детства, особый, в высшей степени дорогой мир. Может, это потому (возвышение-то чудится), что село мое — на возвышении, в предгорье, а может, потому это, что с полатями связана неповторимая пора жизни… Трудно понять, но как где скажут «Алтай», так вздрогнешь, сердце лизнет до боли мгновенное горячее чувство, а в памяти — неизменно — полати. Когда буду помирать, если буду в сознании, в последний момент успею подумать о матери, о детях и о родине, которая живет во мне. Дороже у меня ничего нет.
Редко кому завидую, а завидую моим далеким предкам — их упорству, силе огромной… Я бы сегодня не знал, куда деваться с такой силищей. Представляю, с каким трудом проделали они этот путь — с Севера Руси, с Волги, с Дона на Алтай. Я только представляю, а они его прошли. И если бы не наша теперь осторожность насчет красивостей, я бы позволил себе сказать, что склоняюсь перед их памятью, благодарю их самым дорогим словом, какое только удалось сберечь у сердца: они обрели — себе и нам, и после нас — прекрасную родину. Красота ее, ясность ее поднебесная — редкая на земле. Нет, это, пожалуй, легко сказалось: красивого на земле много, вся земля красивая… Дело не в красоте, дело, наверное, в том, что дает родина — каждому из нас — в дорогу, если, положим, предстоит путь, обратный тому, какой в давние времена проделали наши предки, — с Алтая, вообще что родина дает человеку на целую жизнь. Я сказал «ясность поднебесная», но и поднебесная, и земная, распахнутая, — ясность пашни и ясность людей, которых люблю и помню. Когда я хочу точно представить, что же особенно прочно запомнил я из той жизни, которую прожил на родине в те свои годы, в какие память наша, особенно цепкая, обладает способностью долго удерживать то, что ее поразило, то я должен выразиться громоздко и несколько неопределенно, хотя для меня это точность и конкретность полная: я запомнил образ жизни русского крестьянства, нравственный уклад этой жизни, больше того, у меня с годами окрепло убеждение, что он, этот уклад, прекрасен, начиная с языка, с жилья.
Я думаю, что еще не время восторженно приветствовать двухэтажное длинное здание, которое стало приходить в сибирскую деревню. Надо подождать, когда это здание станет родным, дорогим, когда оно привыкнет к человеку, как привык деревенский дом. Я хочу сказать, что нужно еще время, пока длинное кирпичное здание в деревне, претерпев множество изменений — от первоначального замысла в городском кабинете,- обвыкнется с деревенским человеком, станет таким же сподручным, понятным, необходимым, как деревенский дом в прошлом. Я понимаю, на какой я напрашиваюсь упрек, и все же расскажу, каким я запомнил дом деда моего, крестьянина, это тоже живет со мной и тоже чрезвычайно дорого.
У меня было время и была возможность видеть красивые здания, нарядные гостиные, воспитанных, очень культурных людей, которые непринужденно, легко входят в эти гостиные, сидят, болтают, курят, пьют кофе… Я всегда смотрел и думал: «Ну вот это, что ли, и есть та самая жизнь — так надо жить?» Но что-то противилось во мне этой красоте и этой непринужденности: пожалуй, я чувствовал, что это не непринужденность, а демонстрация непринужденности, свободы — это уже тоже, по-своему, несвобода. В доме деда была непринужденность, была свобода полная. Я вдумываюсь, проверяю, конечно, свои мысли, сознаю их беззащитность перед «лицом» фигуры иронической… Но и я хочу быть правдивым перед собой до конца, поэтому повторяю: нигде больше не видел такой ясной, простой, законченной целесообразности, как в жилище деда — крестьянина, таких естественных, правдивых, добрых, в сущности, отношений между людьми там. Я помню, что там говорили правильным, свободным, правдивым языком, сильным, точным, там жила шутка, песня по праздникам, там много, очень много работали… Собственно, вокруг работы и вращалась вся жизнь. Она начиналась рано утром и затихала поздно вечером, но она как-то не угнетала людей, не озлобляла — с ней засыпали, к ней просыпались. Никто не хвастался сделанным, не оскорбляли за промах, но — учили… Никак не могу внушить себе, что это все — глупо, некультурно, а думаю, что отсюда, от такого устройства и самочувствия в мире, — очень близко к самым высоким понятиям о чести, достоинстве и прочим мерилам нравственного роста человека: неужели в том только и беда, что слов этих «честь», «достоинство» там не знали? Но там знали все, чем жив и крепок человек и чем он — нищий: ложь есть ложь, корысть есть корысть, праздность и суесловие… Нет явления в жизни, нет такого качества в человеке, которое бы там не знали, или, положим, знали его так, а пришло время, и стало это качество человеческое на поверку, в результате научных открытий, вовсе не плохим, а хорошим, ценным. Ни в чем там не заблуждались, больше того, мало-мальски заметные недостатки в человеке, еще в маленьком, губились на корню. Если в человечке обнаруживалась склонность к лени, то она никак не выгораживалась, не объяснялась никакими редкими способностями ребенка — она была просто лень, потому высмеивалась, истреблялась. Зазнайство, хвастливость, завистливость — все было на виду в людях, никак нельзя было спрятаться ни за слова, ни за фокусы, Я не стремлюсь здесь кого-то обмануть или себя, например, обмануть — нарисовать зачем-то картину жизни идеальной, нет, она, конечно, была далеко не идеальная, но коренное русло жизни всегда оставалось — правда, справедливость. И даже очень и очень развитое чувство правды и справедливости, здесь нет сомнений. Только с этим чувством люди живут значительно. Этот кровный закон — соблюдение правды — вселяет в человеке уверенность и ценность его пребывания здесь, я так думаю, потому что все остальное прилагается к этому, труд в том числе, ибо правда и в том, что — надо есть.
Эту сумму унаследованных представлений о жизни, о способе жить я и хотел, кстати, обнаружить в Иване и Нюре, героях фильма «Печки-лавочки».
Когда я подъезжаю на поезде к Бийску (от Новосибирска до Бийска поезд идет ночь), когда начинаю слышать в темноте знакомое, родное, сельское подпевание в словах, я уже не могу заснуть, даже если еду в купе, волнуюсь, начинаю ворошить прожитую жизнь… Поезд останавливается у каждого столба, собирает в ночи моих шумных, напористых земляков, вагон то и дело оглашается голосами. Конечно, тут не решаются проблемы НТР, но тут опять обнаруживается глубокое, давнее чувство справедливости, перед которым я немею. Как-то ночью в купе вошла тетя-пассажирка, увидела, что здесь сравнительно свободно (в бойкие месяцы едут даже в коридорах купейных вагонов, сидят на чемоданах, благо ехать близко), распахнула пошире двери и позвала еще свою товарку: «Нюра, давай ко мне, я тут нашла местечко!» На замечание, что здесь — купе, места, так сказать, дополнительно оплаченные, тетя искренне удивилась: «Да вы гляньте, чо в коридоре-то делается. А у вас вон как просторно». Отметая в уме все «да» и «нет» в пользу решения вопроса таким способом, я прихожу к мысли, что это — справедливо. Конечно, это несколько неудобно, но… но уж пусть лучше мы придем к мысли, что надо строить больше удобных вагонов, чем вести дело к иному: одни будут в коридоре, а другие — в загородочке, в купе. Дело в том, что и в купе-то, когда так людно, тесно, ехать неловко, совестно. А совесть у человека должна быть, пусть это и нелепо с точки зрения «правила передвижения пассажиров» — правила можно написать другие, была бы жива совесть. Человек, начиненный всяческими «правилами», но лишенный совести, — пустой человек, если не хуже.
Родина… Я живу с чувством, что когда-нибудь я вернусь на родину навсегда. Может быть, мне это нужно, думаю я, чтобы постоянно ощущать в себе житейский «запас прочности»: всегда есть куда вернуться, если станет невмоготу. Одно дело жить и бороться, когда есть куда вернуться, другое дело, когда отступать некуда. Я думаю, что русского человека во многом выручает сознание этого вот — есть еще куда отступать, есть где отдышаться, собраться с духом. И какая-то огромная мощь чудится мне там, на родине, какая-то животворная сила, которой надо коснуться, чтобы обрести утраченный напор в крови. Видно, та жизнеспособность, та стойкость духа, какую принесли туда наши предки, живет там с людьми и поныне, и не зря верится, что родной воздух, родная речь, песня, знакомая с детства, ласковое слово матери врачуют душу.
Я долго стыдился, что я из деревни и что деревня моя черт знает где — далеко. Любил ее молчком, не говорил много. Служил действительную, как на грех, во флоте, где в то время, не знаю, как теперь, витал душок некоторого пижонства: ребятки в основном все из городов, из больших городов, я и помалкивал со своей деревней. Но потом — и дальше, в жизни — заметил: чем открытее человек, чем меньше он чего-нибудь стыдится или боится, тем меньше желания вызывает у людей дотронуться в нем до того места, которое он бы хотел, чтоб не трогали. Смотрит какой-нибудь ясными-ясными глазами и просто говорит: «вяцкий». И с него взятки гладки. Я удивился — до чего это хорошо, не стал больше прятаться со своей деревней. Конечно, родина простит мне эту молодую дурь, но впредь я зарекся скрывать что-нибудь, что люблю и о чем думаю. То есть нельзя и надоедать со своей любовью, но как прижмут — говорю прямо.
Родина… И почему же живет в сердце мысль, что когда-то я останусь там навсегда? Когда? Ведь непохоже по жизни-то… Отчего же? Может, потому, что она и живет постоянно в сердце, и образ ее светлый погаснет со мной вместе. Видно, так. Благослови тебя, моя родина, труд и разум человеческий! Будь счастлива! Будешь ты счастлива, и я буду счастлив.
Слово о малой Родине – краткое содержание рассказа Шукшина
Слово о «малой родине»
Как-то в связи с фильмом «Печки-лавочки» я получил с родины, с Алтая, анонимное письмо. Письмецо короткое и убийственное: «Не бери пример с себя, не позорь свою землю и нас» Потом в газете «Алтайская правда» была напечатана рецензия на этот же фильм (я его снимал на Алтае), где, кроме прочих упреков фильму, был упрек мне — как причинная связь с неудачей фильма: автор оторвался от жизни, не знает даже преобразований, какие произошли в его родном селе… И еще отзыв с родины: в газете «Бийский рабочий» фильм тоже разругали, в общем, за то же. И еще потом были выступления моих земляков (в центральной печати), где фильм тоже поминался недобрым словом… Сказать, что я все это принял спокойно, значит, зачем-то скрыть правду. Правда же тут в том, что все это, и письма и рецензии, неожиданно и грустно. В фильм я вложил много труда (это, впрочем, не главное, халтура тоже не без труда создается), главное, я вложил в него мою любовь к родине, к Алтаю, какая живет в сердце, — вот главное, и я думал, что это-то не останется незамеченным. Не стану кокетничать и говорить так: «Я задумался… Я спросил себя: может быть, они правы — я оторвался от родины. » Нет, не стану. Но и доказывать, что я люблю родину и не оторвался от нее, — тоже не стану, это никому не нужно. Но о родине сказать готов, это, впрочем, будет и о любви к ней, но только пусть не будет никаким доказательством. Я давно чувствовал потребность в этом слове. И вот почему.
Те, кому пришлось уехать (по самым разным причинам) с родины (понятно, что я имею в виду так называемую «малую родину»), — а таких много, — невольно несут в душе некую обездоленность, чувство вины и грусть. С годами грусть слабеет, но совсем не проходит. Может, отсюда проистекает наше неловкое заискивание перед земляками, когда мы приезжаем к ним из больших «центров» в командировку или в отпуск. Не знаю, как другие, а я чего-то смущаюсь и заискиваю. Я вижу какое-то легкое раздражение и недовольство моих земляков чем-то, может, тем, что я — уехал, а теперь, видите ли, — приехал. Когда мне приходится читать очерки или рассказы других писателей о том, как они побывали на родине, я с удивлением не нахожу у них вот этого вот мотива: что им пришлось слегка суетиться и заискивать. Или у них этого нет? Или они опускают это потом, вспоминая поездку. Не пойму. Я не могу опустить это, потому что всякий раз спотыкаюсь о какую-то неловкость, даже мне бывает стыдно, что вот я — взял и уехал, когда-то, куда-то… И вот все вокруг вроде бы и не мое родное, и я потерял право называть это своим. Я хотел бы в этом разобраться. Мое ли это — моя родина, где я родился и вырос? Мое. Говорю это с чувством глубокой правоты, ибо всю жизнь мою несу родину в душе, люблю ее, жив ею, она придает мне силы, когда случается трудно и горько… Я не выговариваю себе это чувство, не извиняюсь за него перед земляками — оно мое, оно — я. Не стану же я объяснять кому бы то ни было, что я — есть на этом свете пока, это, простите за неуклюжесть, факт.
Больше всего в родной своей избе я любил полати. Не печку даже (хотя печку тоже очень любил), а полати. Теперь, когда и видеть-то не видишь нигде полатей (даже в самых глухих и далеких деревнях), оглядываясь мысленно по стране (которую, по-моему, неплохо знаю), я вижу Алтай — как если бы это мои родные полати из детства, особый, в высшей степени дорогой мир. Может, это потому (возвышение-то чудится), что село мое — на возвышении, в предгорье, а может, потому это, что с полатями связана неповторимая пора жизни… Трудно понять, но как где скажут «Алтай», так вздрогнешь, сердце лизнет до боли мгновенное горячее чувство, а в памяти — неизменно — полати. Когда буду помирать, если буду в сознании, в последний момент успею подумать о матери, о детях и о родине, которая живет во мне. Дороже у меня ничего нет.
Редко кому завидую, а завидую моим далеким предкам — их упорству, силе огромной… Я бы сегодня не знал, куда деваться с такой силищей. Представляю, с каким трудом проделали они этот путь — с Севера Руси, с Волги, с Дона на Алтай. Я только представляю, а они его прошли. И если бы не наша теперь осторожность насчет красивостей, я бы позволил себе сказать, что склоняюсь перед их памятью, благодарю их самым дорогим словом, какое только удалось сберечь у сердца: они обрели — себе и нам, и после нас — прекрасную родину. Красота ее, ясность ее поднебесная — редкая на земле. Нет, это, пожалуй, легко сказалось: красивого на земле много, вся земля красивая… Дело не в красоте, дело, наверное, в том, что дает родина — каждому из нас — в дорогу, если, положим, предстоит путь, обратный тому, какой в давние времена проделали наши предки, — с Алтая, вообще что родина дает человеку на целую жизнь. Я сказал «ясность поднебесная», но и поднебесная, и земная, распахнутая, — ясность пашни и ясность людей, которых люблю и помню. Когда я хочу точно представить, что же особенно прочно запомнил я из той жизни, которую прожил на родине в те свои годы, в какие память наша, особенно цепкая, обладает способностью долго удерживать то, что ее поразило, то я должен выразиться громоздко и несколько неопределенно, хотя для меня это точность и конкретность полная: я запомнил образ жизни русского крестьянства, нравственный уклад этой жизни, больше того, у меня с годами окрепло убеждение, что он, этот уклад, прекрасен, начиная с языка, с жилья.
Я думаю, что еще не время восторженно приветствовать двухэтажное длинное здание, которое стало приходить в сибирскую деревню. Надо подождать, когда это здание станет родным, дорогим, когда оно привыкнет к человеку, как привык деревенский дом. Я хочу сказать, что нужно еще время, пока длинное кирпичное здание в деревне, претерпев множество изменений — от первоначального замысла в городском кабинете, — обвыкнется с деревенским человеком, станет таким же сподручным, понятным, необходимым, как деревенский дом в прошлом. Я понимаю, на какой я напрашиваюсь упрек, и все же расскажу, каким я запомнил дом деда моего, крестьянина, это тоже живет со мной и тоже чрезвычайно дорого.
У меня было время и была возможность видеть красивые здания, нарядные гостиные, воспитанных, очень культурных людей, которые непринужденно, легко входят в эти гостиные, сидят, болтают, курят, пьют кофе… Я всегда смотрел и думал: «Ну вот это, что ли, и есть та самая жизнь — так надо жить?» Но что-то противилось во мне этой красоте и этой непринужденности: пожалуй, я чувствовал, что это не непринужденность, а демонстрация непринужденности, свободы — это уже тоже, по-своему, несвобода. В доме деда была непринужденность, была свобода полная. Я вдумываюсь, проверяю, конечно, свои мысли, сознаю их беззащитность перед «лицом» фигуры иронической… Но и я хочу быть правдивым перед собой до конца, поэтому повторяю: нигде больше не видел такой ясной, простой, законченной целесообразности, как в жилище деда — крестьянина, таких естественных, правдивых, добрых, в сущности, отношений между людьми там. Я помню, что там говорили правильным, свободным, правдивым языком, сильным, точным, там жила шутка, песня по праздникам, там много, очень много работали… Собственно, вокруг работы и вращалась вся жизнь. Она начиналась рано утром и затихала поздно вечером, но она как-то не угнетала людей, не озлобляла — с ней засыпали, к ней просыпались. Никто не хвастался сделанным, не оскорбляли за промах, но — учили… Никак не могу внушить себе, что это все — глупо, некультурно, а думаю, что отсюда, от такого устройства и самочувствия в мире, — очень близко к самым высоким понятиям о чести, достоинстве и прочим мерилам нравственного роста человека: неужели в том только и беда, что слов этих «честь», «достоинство» там не знали? Но там знали все, чем жив и крепок человек и чем он — нищий: ложь есть ложь, корысть есть корысть, праздность и суесловие… Нет явления в жизни, нет такого качества в человеке, которое бы там не знали, или, положим, знали его так, а пришло время, и стало это качество человеческое на поверку, в результате научных открытий, вовсе не плохим, а хорошим, ценным. Ни в чем там не заблуждались, больше того, мало-мальски заметные недостатки в человеке, еще в маленьком, губились на корню. Если в человечке обнаруживалась склонность к лени, то она никак не выгораживалась, не объяснялась никакими редкими способностями ребенка — она была просто лень, потому высмеивалась, истреблялась. Зазнайство, хвастливость, завистливость — все было на виду в людях, никак нельзя было спрятаться ни за слова, ни за фокусы, Я не стремлюсь здесь кого-то обмануть или себя, например, обмануть — нарисовать зачем-то картину жизни идеальной, нет, она, конечно, была далеко не идеальная, но коренное русло жизни всегда оставалось — правда, справедливость. И даже очень и очень развитое чувство правды и справедливости, здесь нет сомнений. Только с этим чувством люди живут значительно. Этот кровный закон — соблюдение правды — вселяет в человеке уверенность и ценность его пребывания здесь, я так думаю, потому что все остальное прилагается к этому, труд в том числе, ибо правда и в том, что — надо есть.
Эту сумму унаследованных представлений о жизни, о способе жить я и хотел, кстати, обнаружить в Иване и Нюре, героях фильма «Печки-лавочки».
Когда я подъезжаю на поезде к Бийску (от Новосибирска до Бийска поезд идет ночь), когда начинаю слышать в темноте знакомое, родное, сельское подпевание в словах, я уже не могу заснуть, даже если еду в купе, волнуюсь, начинаю ворошить прожитую жизнь… Поезд останавливается у каждого столба, собирает в ночи моих шумных, напористых земляков, вагон то и дело оглашается голосами. Конечно, тут не решаются проблемы НТР, но тут опять обнаруживается глубокое, давнее чувство справедливости, перед которым я немею. Как-то ночью в купе вошла тетя-пассажирка, увидела, что здесь сравнительно свободно (в бойкие месяцы едут даже в коридорах купейных вагонов, сидят на чемоданах, благо ехать близко), распахнула пошире двери и позвала еще свою товарку: «Нюра, давай ко мне, я тут нашла местечко!» На замечание, что здесь — купе, места, так сказать, дополнительно оплаченные, тетя искренне удивилась: «Да вы гляньте, чо в коридоре-то делается. А у вас вон как просторно». Отметая в уме все «да» и «нет» в пользу решения вопроса таким способом, я прихожу к мысли, что это — справедливо. Конечно, это несколько неудобно, но… но уж пусть лучше мы придем к мысли, что надо строить больше удобных вагонов, чем вести дело к иному: одни будут в коридоре, а другие — в загородочке, в купе. Дело в том, что и в купе-то, когда так людно, тесно, ехать неловко, совестно. А совесть у человека должна быть, пусть это и нелепо с точки зрения «правила передвижения пассажиров» — правила можно написать другие, была бы жива совесть. Человек, начиненный всяческими «правилами», но лишенный совести, — пустой человек, если не хуже.
Родина… Я живу с чувством, что когда-нибудь я вернусь на родину навсегда. Может быть, мне это нужно, думаю я, чтобы постоянно ощущать в себе житейский «запас прочности»: всегда есть куда вернуться, если станет невмоготу. Одно дело жить и бороться, когда есть куда вернуться, другое дело, когда отступать некуда. Я думаю, что русского человека во многом выручает сознание этого вот — есть еще куда отступать, есть где отдышаться, собраться с духом. И какая-то огромная мощь чудится мне там, на родине, какая-то животворная сила, которой надо коснуться, чтобы обрести утраченный напор в крови. Видно, та жизнеспособность, та стойкость духа, какую принесли туда наши предки, живет там с людьми и поныне, и не зря верится, что родной воздух, родная речь, песня, знакомая с детства, ласковое слово матери врачуют душу.
Я долго стыдился, что я из деревни и что деревня моя черт знает где — далеко. Любил ее молчком, не говорил много. Служил действительную, как на грех, во флоте, где в то время, не знаю, как теперь, витал душок некоторого пижонства: ребятки в основном все из городов, из больших городов, я и помалкивал со своей деревней. Но потом — и дальше, в жизни — заметил: чем открытее человек, чем меньше он чего-нибудь стыдится или боится, тем меньше желания вызывает у людей дотронуться в нем до того места, которое он бы хотел, чтоб не трогали. Смотрит какой-нибудь ясными-ясными глазами и просто говорит: «вяцкий». И с него взятки гладки. Я удивился — до чего это хорошо, не стал больше прятаться со своей деревней. Конечно, родина простит мне эту молодую дурь, но впредь я зарекся скрывать что-нибудь, что люблю и о чем думаю. То есть нельзя и надоедать со своей любовью, но как прижмут — говорю прямо.
Родина… И почему же живет в сердце мысль, что когда-то я останусь там навсегда? Когда? Ведь непохоже по жизни-то… Отчего же? Может, потому, что она и живет постоянно в сердце, и образ ее светлый погаснет со мной вместе. Видно, так. Благослови тебя, моя родина, труд и разум человеческий! Будь счастлива! Будешь ты счастлива, и я буду счастлив.
Слово о малой Родине – краткое содержание рассказа Шукшина
Больше всего в родной своей избе я любил полати. Не печку даже (хотя печку тоже очень любил), а полати. Теперь, когда и видеть-то не видишь нигде полатей (даже в самых глухих и далеких деревнях), оглядываясь мысленно по стране (которую, по-моему, неплохо знаю), я вижу Алтай – как если бы это мои родные полати из детства, особый, в высшей степени дорогой мир. Может, это потому (возвышение-то чудится), что село мое – на возвышении, в предгорье, а может, потому это, что с полатями связана неповторимая пора жизни. Трудно понять, но как где скажут «Алтай», так вздрогнешь, сердце лизнет до боли мгновенное горячее чувство, а в памяти – неизменно – полати. Когда буду помирать, если буду в сознании, в последний момент успею подумать о матери, о детях и о родине, которая живет во мне. Дороже у меня ничего нет.
Редко кому завидую, а завидую моим далеким предкам – их упорству, силе огромной. Я бы сегодня не знал, куда деваться с такой силищей. Представляю, с каким трудом проделали они этот путь – с Севера Руси, с Волги, с Дона на Алтай. Я только представляю, а они его прошли. И если бы не наша теперь осторожность насчет красивостей, я бы позволил себе сказать, что склоняюсь перед их памятью, благодарю их самым дорогим словом, какое только удалось сберечь у сердца: они обрели – себе и нам, и после нас – прекрасную родину. Красота ее, ясность ее поднебесная – редкая на земле. Нет, это, пожалуй, легко сказалось: красивого на земле много, вся земля красивая. Дело не в красоте, дело, наверное, в том, что дает родина – каждому из нас – в дорогу, если, положим, предстоит путь, обратный тому, какой в давние времена проделали наши предки, – с Алтая, вообще что родина дает человеку на целую жизнь. Когда я хочу точно представить, что же особенно прочно запомнил я из той жизни, которую прожил на родине в те свои годы, в какие память наша, особенно цепкая, обладает способностью долго удерживать то, что ее поразило, то я должен выразиться громоздко и несколько неопределенно, хотя для меня это точность и конкретность полная: я запомнил образ жизни русского крестьянства, нравственный уклад этой жизни, больше того, у меня с годами окрепло убеждение, что он, этот уклад, прекрасен, начиная с языка, с жилья.
Родина. Я живу с чувством, что когда-нибудь я вернусь на родину навсегда. Может быть, мне это нужно, думаю я, чтобы постоянно ощущать в себе житейский «запас прочности»: всегда есть куда вернуться, если станет невмоготу. Одно дело жить и бороться, когда есть куда вернуться, другое дело, когда отступать некуда. Я думаю, что русского человека во многом выручает сознание этого вот – есть еще куда отступать, есть где отдышаться, собраться с духом. И какая-то огромная мощь чудится мне там, на родине, какая-то животворная сила, которой надо коснуться, чтобы обрести утраченный напор в крови. Видно, та жизнеспособность, та стойкость духа, какую принесли туда наши предки, живет там с людьми и поныне, и не зря верится, что родной воздух, родная речь, песня, знакомая с детства, ласковое слово матери врачуют душу.
Я долго стыдился, что я из деревни и что деревня моя черт знает где – далеко. Любил ее молчком, не говорил много. Служил действительную, как на грех, во флоте, где в то время, не знаю, как теперь, витал душок некоторого пижонства: ребятки в основном все из городов, из больших городов, я и помалкивал со своей деревней. Но потом – и дальше, в жизни – заметил; чем открытее человек, чем меньше он чего-нибудь стыдится или боится, тем меньше желания вызывает у людей дотронуться в нем до того места, которое он бы хотел, чтоб не трогали. Смотрит какой-нибудь ясными-ясными глазами и просто говорит: «вяцкий». И с него взятки гладки. Я удивился – до чего это хорошо, не стал больше прятаться со своей деревней. Конечно, родина простит мне эту молодую дурь, но впредь я зарекся скрывать что-нибудь, что люблю и о чем думаю. То есть нельзя и надоедать со своей любовью, но как прижмут – говорю прямо.
Родина. И почему же живет в сердце мысль, что когда-то я останусь там навсегда? Когда? Ведь непохоже по жизни-то. Отчего же? Может, потому что она и живет постоянно в сердце, и образ ее светлый погаснет со мной вместе. Видно, так. Благослови тебя, моя родина, труд и разум человеческий! Будь счастлива! Будешь ты счастлива, и я буду счастлив.
Книга: Василий Шукшин «Слово о “малой родине”»
 | Родина. И почему же живет в сердце мысль, что когда-то я останусь там навсегда? Когда? Ведь непохоже по жизни-то. Отчего же? Может, потому, что она и живет постоянно всердце, и образ ее светлый погаснет со мной вместе. Видно, так. Благослови тебя, моя родина, труд и разум человеческий! Будь счастлива! Будешь ты счастлива, и я буду счастлив. Василий Шукшин
Издательство: “Союз кинематографистов СССР” (1989)
Формат: 60×90/16, 64 стр.
Другие книги автора:
| Книга | Описание | Год | Цена | Тип книги |
|---|
| Вопросы самому себе | В книге собраны публицистические выступления В. М. Шукшина, его статьи, очерки, эссе разных лет, письма, затрагивающие темы нравственного воспитания — Молодая гвардия, (формат: 84×108/32, 256 стр.) Писатель – молодежь – жизнь Подробнее. | 1981 | 170 | бумажная книга |
| Василий Шукшин. Киноповести | Киноповести В. М. Шукшина, известного писателя, кинорежиссера и актера, помимо уже известных широкому читателю произведений “Живет такой парень”, “Позови меня в даль светлую…”, “Брат мой…”… — Искусство, (формат: 84×108/32, 304 стр.) Подробнее. | 1975 | 140 | бумажная книга |
| Василий Шукшин. Киноповести | Киноповестн В. М. Шукшина, известного писателя, кинорежиссера и актера, помимо уже известных широкому читателю произведений “Живет такой парень”, “Позови меня в даль светлую. “, “Брат мой. “… — Искусство, (формат: 84×108/32, 368 стр.) Подробнее. | 1991 | 180 | бумажная книга |
| Далекие зимние вечера | Герои большинства рассказов, вошедших в этот сборник В. М. Шукшина, еще только начинают познавать жизнь. Мастерски писатель показывает мир, окружающий его героев, формирующий их характеры — Алтайское книжное издательство, (формат: 84×100/32, 80 стр.) Подробнее. | 1978 | 110 | бумажная книга |
| Василий Шукшин. Избранное | В книгу вошли рассказы талантливого писателя и его роман “Любавины” — Ставропольское книжное издательство, (формат: 84×108/32, 700 стр.) Подробнее. | 1978 | 260 | бумажная книга |
| Там, вдали | В книгу известного киноактера, режиссера и писателя Василия Шукшина входят повести “Там, вдали”, “До третьих петухов” и рассказы. В. Шукшин показывает очень разных людей. Порой у них нелегкая судьба… — Туркменистан, (формат: 84×108/32, 288 стр.) Подробнее. | 1984 | 90 | бумажная книга |
| Я пришел дать вам волю | “Я пришел дать вам волю” – единственный исторический роман Василия Шукшина (1929-1974) – известного писателя, режиссера, актера. Роман рассказывает о сложных и драматических событиях крестьянского… — Советская Россия, (формат: 84×108/32, 400 стр.) Биография Отечества Подробнее. | 1984 | 300 | бумажная книга |
| Наказ | В сборник включены лучшие рассказы Василия Макаровича Шукшина, написанные им в разные годы — Алтайское книжное издательство, (формат: 84×108/32, 272 стр.) Подробнее. | 1980 | 100 | бумажная книга |
| Калина красная | В книгу вошли рассказы писателя, написанные в разные годы, а также известная киноповесть “Калина красная” — Марийское книжное издательство, (формат: 84×108/32, 224 стр.) Сельская библиотека Нечерноземья Подробнее. | 1983 | 200 | бумажная книга |
| Василий Шукшин. Избранные произведения в 2 томах (комплект из 2 книг) | Вашему вниманию предлагается сборник Василия Макаровича Шукшина, составленный из произведений разных лет. В первый том включены рассказы и киноповесть “Калина красная” . Герои их – люди сложные… — Молодая гвардия, (формат: 84×108/32, 992 стр.) Подробнее. | 1975 | 620 | бумажная книга |
| Василий Шукшин. Киноповести | Киноповести В. М. Шукшина, известного писателя, кинорежиссера и актера, помимо уже известных широкому читателю произведений “Живет такой парень”, “Позови меня в даль светлую. “, “Брат мой. “… — Искусство, (формат: 84×108/32, 365 стр.) Подробнее. | 1991 | 150 | бумажная книга |
| Беседы при ясной луне | Творчество Шукшина-рассказчика известно широкому читателю. В настоящей книге собраны рассказы писателя, написанные им за последние годы жизни — Советская Россия, (формат: 84×108/32, 318 стр.) Подробнее. | 1975 | 70 | бумажная книга |
| Любавины | В это издание вошли первая и вторая книги романа В. Шукшина “Любавины” . Во второй книге действуют дети героев первой, но в целом она не стала непосредственным ее продолжением. Из драмы “великого… — Книжная палата, (формат: 60×90/16, 448 стр.) Популярная библиотека Подробнее. | 1988 | 300 | бумажная книга |
| Нечаянный выстрел | В этот сборник вошли рассказы Василия Шукшина разных лет, объединенные темой провинции недавнего прошлого – темой деревни и маленького городка, которые становятсядля его любящих, страдающих… — АСТ, Зебра Е, (формат: 70×90/32, 320 стр.) Подробнее. | 2011 | 101 | бумажная книга |
| Калина красная | В этот сборник вошли классические повести и рассказы Шукшина. Ставшие жемчужинами его творческого наследия, вошедшие в золотой фонд отечественной литературы, неоднократно поставленные на сцене и… — АСТ, Астрель, (формат: 70×90/32, 320 стр.) Книга на все времена Подробнее. | 2010 | 67 | бумажная книга |
Василий Шукшин
| Василий Шукшин |
| Василий Макарович Шукшин |
| Василий Макарович Шукшин |
|---|
| Дата рождения: |
|---|
| Место рождения: | село Сростки Бийского района, Алтайский край
|---|
| Дата смерти: |
|---|
| Место смерти: | Васи́лий Мака́рович Шукши́н (25 июля 1929, село Сростки Бийского района Алтайского края — 2 октября 1974, станица Клетская Волгоградской области) — советский писатель, кинорежиссёр, актёр.
Содержание
Биография
Родился Василий Макарович Шукшин 25 июля 1929 в крестьянской семье. Отец его, Макар Леонтьевич Шукшин (1912—-1933) был арестован и расстрелян в 1933 году, во время коллективизации. Мать, Мария Сергеевна (в девичестве Попова) (1909 – 17 января 1979) взяла на себя все заботы о семье. Во втором браке – Куксина. Несмотря на все трудности, она дожила до глубокой старости. Сестра – Наталья Макаровна Шукшина (16 ноября 1931 – 10 июля 2005).
В 1943 Шукшин оканчивает 7 классов школы в селе Сростки и поступает в Бийский автомобильный техникум. Учится там два с половиной года, однако техникум не заканчивает. Вместо этого в 1945 идёт работать в колхоз в селе Сростки. Но и в колхозе работает он недолго: в 1946 Шукшин покидает родное село. В 1947—1949 году Шукшин работает слесарем на нескольких предприятиях треста Союзпроммеханизация: на турбинном заводе в Калуге, на тракторном заводе во Владимире.
В 1949 году Шукшина призвали служить в Военно-Морской флот. Сперва он матрос на Балтийском флоте, потом радист на Черноморском. В 1953 году его демобилизуют со флота из-за обнаружившейся язвы желудка, и он возвращается в село Сростки.
В родном селе Василий Макарович сдает экстерном экзамен на аттестат зрелости в сросткинской средней школе № 32. Идёт работать учителем русского языка и словесности в Сросткинской школе сельской молодёжи. Некоторое время был директором этой школы.
В 1954 году Шукшин поступает на режиссёрское отделение ВГИКа, заканчивает его в 1960 году (мастерская Ромма).
В 1956 году состоялся дебют Шукшина в кино: в фильме С. Герасимова «Тихий Дон» (вторая серия) он сыграл в крошечном эпизоде – изобразил выглядывающего из-за плетня матроса. С этого матроса и началась кинематографическая судьба Шукшина-актёра.
Во время учёбы во ВГИКе в 1958 году Шукшин снялся в первой своей главной роли в фильме М. Хуциева «Два Фёдора» и опубликовал свой первый рассказ «Двое на телеге» в журнале «Смена». В своей дипломной работе «Из Лебяжьего сообщают», Шукшин выступил, как сценарист, режиссёр и исполнитель главной роли.
Первая книга Шукшина — «Сельские жители» вышла в 1963 году в издательстве «Молодая гвардия». В этом же году он начинает работать режиссёром на киностудии имени Горького. Снимает по своему сценарию фильм «Живёт такой парень». Фильм вышел на экран в 1964 году и сразу же привлёк внимание зрителей и критики.
В 1965-м году Шукшин начал писать киносценарий о восстании под предводительством Степана Разина, но не получил одобрения Госкомкино СССР. Впоследствии сценарий был переработан в роман «Я пришёл дать вам волю».
В 1969 году за заслуги в области советской кинематографии удостоен звания заслуженного деятеля искусств РСФСР.
Многие годы Василий Макарович совмещал работу над фильмами с писательской деятельностью. Писал он от руки в толстую тетрадь и обычно по ночам.
В 1973-1974 годы стали очень плодотворными для Шукшина. Вышел на экраны его фильм Калина красная, получивший первый приз ВКФ. Опубликован новый сборник рассказов «Характеры». На сцене Большого драматического театра готовилась постановка пьесы «Энергичные люди» – режиссёром Товстоноговым. В 1974 Шукшин принял приглашение сниматься в новом фильме Сергея Бондарчука. Но Василия Шукшина уже давно мучили приступы язвы желудка, которые преследовали его ещё с молодости и усугублялись пристрастием к спиртному. [1]
2 октября 1974 года Василий Макарович Шукшин скоропостижно скончался в период съёмок фильма «Они сражались за Родину», на теплоходе «Дунай». Первым обнаружил его близкий друг Георгий Бурков.
Похоронен в г. Москве на Новодевичьем кладбище. Именем Шукшина названы улица и Театр Драмы в Барнауле. А с 1976 года на его родине в селе Сростки проводятся Шукшинские чтения.
Премии и награды
- Заслуженный деятель искусств РСФСР
- 1964 — Живёт такой парень (фильм) удостоен первой премии на Всесоюзном кинофестивале в Ленинграде и главной награды XVI Международного кинофестиваля в Венеции — «Золотой лев Святого Марка».
- 1969 — Государственная премия РСФСР им. бр. Васильевых — За художественный фильм «Ваш сын и брат»
- 1967 — Указом Президиума Верховного Совета СССР Василий Шукшин награждён орденом Трудового Красного Знамени.
- 1971 — Государственная премия СССР — за исполнение роли в фильме С. А. Герасимова «У Озера»
- 1974 — Калина красная (фильм) — первая премия на Всесоюзном кинофестивале
- 1976 — Ленинская премия— за совокупность творчества (посмертно)
Проблематика
Герои книг и фильмов Шукшина — это люди российской деревни, простые труженики со своеобразными характерами, наблюдательные и острые на язык. Один из его первых героев, Пашка Колокольников (Живёт такой парень) — деревенский шофёр, в жизни которого «есть место для подвига». Некоторых из его героев можно назвать чудаками, людьми «не от мира сего» (рассказ «Микроскоп», «Чудик»). Другие персонажи прошли тяжёлое испытание заключением (Егор Прокудин, Калина красная).
В произведениях Шукшина дано лаконичное и ёмкое описание российской деревни, его творчество характеризует глубокое знание языка и деталей быта, на первый план в нем зачастую выходят глубокие нравственные проблемы и общечеловеческие ценности (рассказы «Охота жить», «Космос, нервная система и шмат сала»).
Жизнь и творчество В. М. Шукшина. Слово о «малой родине» – презентация
Презентация была опубликована 4 года назад пользователемПётр Ошанин
Похожие презентации
Презентация на тему: ” Жизнь и творчество В. М. Шукшина. Слово о «малой родине»” — Транскрипт:
1 Жизнь и творчество В. М. Шукшина
2 Слово о «малой родине»
3 «…Мое ли это – моя родина, где я родился и вырос? Моё. Говорю это с чувством глубокой правоты, ибо всю жизнь мою несу родину в душе, люблю её, жив ею, она придает мне силы, когда случается трудно и горько…. Я не выговариваю себе это чувство, не извиняюсь за него перед земляками – оно моё, оно – я. Не стану же я объяснять кому бы то ни было, что я есть на этом свете…»
4 Родина В. М. Шукшина – деревня Сростки, что в 35 километрах от города Бийска. Год его рождения – 1929 –й. родители – крестьяне. Мать, Мария Сергеевна, в девичестве – Попова. Родилась на Алтае в 1909 году. Отец Василия Макаровича – Шукшин Макар Леонтьевич – родился на Алтае в 1912 году в семье сельского плотника. В 1933 году – отец арестован органами ОГПУ. Дальнейшая судьба его не известна. В 1956 году он посмертно реабилитирован.
5 По окончании школы – семилетки поступил в Бийский автотехникум. Но с 3 курса выбыл. Он уходил из родной деревни не только по зову сердечному (очень ещё смутному). Он просто уходил. Из-за куска хлеба. Не лишнего, а насущного куска, которого не было. В 1946 году ушел из родной деревне ещё раз. Работал в Калуге, на строительстве турбинного завода, во Владимире на тракторном заводе, на стройках Подмосковья. А затем в 1949 призван в Военно-Морской Флот служил радиотелеграфистом в Севастополе; в декабре 1952 года досрочно демобилизован по болезни.
6 Вернувшись в Сростки, сдал экстерном экзамены на аттестат зрелости в 1953 году, работал учителем и директором вечерней школы сельской молодёжи. В 1954 – 1960 годах учился во ВГИКе. Работал на киностудии им. Горького и «Мосфильме».
7 « Родина … Я живу с чувством, что когда- нибудь я вернусь на родину навсегда. Может быть, мне это нужно, думаю я, чтобы постоянно ощущать в себе житейский «запас прочности»: всегда есть куда вернуться, если станет невмоготу. Одно дело жить и бороться, когда есть куда вернуться, другое дело, когда отступать некуда. Я думаю, что русского человека во многом выручает сознание этого вот – есть ещё куда отступать. Есть где отдышаться, собраться с духом. И какая огромная мощь чудится мне там, на родине, какая – то животворная сила, которой надо коснуться, чтобы обрести утраченный напор в крови.
8 Видно, та жизнеспособность, та стойкость духа, какую принесли туда наши предки, живет там с людьми и поныне, и не зря верится, что родной воздух, родная речь, песня, знакомая с детства, ласковое слово матери врачуют душу. Я долго стыдился, что я из деревни и что моя деревня черт знает где – далеко. Любил её молчком, не говорил много. Служил во флоте, где в то время витал душок некоторого пижонства: ребятки в основном из городов, из больших городов, я и помалкивал со своей деревней.
9 Но потом – и дальше в жизни – заметил: чем открытее человек, чем меньше он чего – нибудь стыдится или боится, тем меньше желания вызывает у людей дотронуться в нем до того места, которое он хотел бы, чтоб не трогали. Родина … И почему же живет в сердце мысль, что когда то я останусь там навсегда? Когда? Ведь не похоже по жизни – то … Отчего же? Может, потому, что она и живет постоянно в сердце, и образ её светлый погаснет со мной вместе. Видно, так. Благослови тебя, моя родина, труд и разум человеческий! Будь счастлива! Будешь ты счастлива – и я буду счастлив.»
11 В году учился во ВГИКе, на режиссерском факультете, в мастерской М.И. Ромма. Работал на киностудии им. Горького в годах, затем на «Мосфильме». Ещё в студенческие годы начал сниматься в кинофильмах «Тихий Дон», «Два Фёдора», «Золотой эшелон», «Простая история». Всего за 15 лет творческой деятельности снялся в 20 фильмах, 6 поставил по собственным сценариям, из них в трёх сыграл главные роли. Фильм «Живёт такой парень»(1964) удостоен почётного приза «Золотой лев св.Марка» на 16 Международном кинофестивале в Венеции и приз на Ленинградском фестивале;
12 «Ваш сын и брат» (1965) – Государственная премия им. Братьев Васильевых; «Калина красная» (1974) – первая премия на 7 Всесоюзном кинофестивале. За исполнение роли инженера Черных в фильме «У озера» Шукшину присуждена Государственная премия СССР (1971), «за актёрские работы последних лет» – Ленинская премия (1976 посмертно). За заслуги в области киноискусства награждён орденом Трудового Красного Знамени (1967), заслуженный деятель искусств РСФСР (1969).
14 Ярко проявился Шукшин и как писатель. При жизни им издано 5 сборников рассказов: «Сельские жители» (1963) «Там, вдали» (1968) «Земляки» (1970) «Характеры» (1973) «Беседы при ясной луне» (1974) 2 романа: «Любавины» (1965) «Я пришёл дать вам волю» (1974)
15 На сценах многих театров страны шли пьесы «Энергичные люди», «До третьих петухов», «А по утру они проснулись». Известны публицистические выступления Шукшина. Сквозная тема творчества в кино и литературе – судьба российской деревни, крестьянства, серьезное исследование народного характера. Любимые герои книг и фильмов – «странные люди», «чудики» с их обостренным чувством правды и справедливости.
17 Связь его личной судьбы с судьбами героев книг и фильмов, огромный и глубокий человеческий талант, неподдельная любовь к людям обеспечили Шукшину всенародное признание. Традиционны ежегодные Шукшинские чтения Именем Шукшина названы:в Сростках – улица и школа, там же действует музейный комплекс; в Барнауле – краевой драмтеатр, Дом литераторов, улица, где установлен памятник; в Бийске – центральная библиотека
18 Его имя носят: Малая планета Ледник на Белухе Два теплохода Во ВГИКе учреждена специальная премия При Алтайском государственном университете создан Центр исследования жизни и творчества Шукшина Проводятся всероссийские и международные конференции Имя Шукшина – одно из самых ярких в литературе и киноискусстве России второй половины ХХ в. Велика его популярность и за рубежом.
19 Алтай и Шукшин неразрывны Как море, родник и река. А символ Алтая – калина Прославила его на века. Встают над землёю рассветы, Алеет калиновый край. Здесь песни слагают об этом, Здесь самый большой урожай! Здесь гостеприимные люди, Здесь самый красивый народ. Здесь множество праздников будет, К себе нас Шукшин соберёт. Шукшинские встречи Алтая, У славной Катуни – реки. Творенья твои прирастают, Их помнят и чтут земляки!
Доклад: Тема урока: Слово о малой Родине
Тема урока: Слово о малой Родине.
(по творчеству В.М.Шукшина).
Пробудить интерес к жизни и творчеству В.М.Шукшина;
Развитие способностей к аналитическому и творческому мышлению
Воспитание нравственных ценностей, любви к творчеству В.М.Шукшина.
Форма урока: урок- проект
Вид проекта: краткосрочный
Участники проекта: 10 класс
Форма представления: стенд, выставка по теме «Алтая и России сын», инсценировки «В мире героев Шукшина», показ слайдов.
Оборудование: портрет В.М.Шукшина, сбоку – стволы берез, вырезанные из бумаги. На боковинах – цитаты: » Я Шукшина представить без России, как без него Россию, не могу».
Прямо в тебя, в твою душу смотрит с портрета чуть усталый, пронзительный взгляд» Нам бы про душу не забыть. Нам бы с нашими большими скоростями не забыть, что мы люди, что мы должны быть. Мы один раз, уж так случилось, живем на земле. Ну так и будь ты повнимательнее друг к другу, подобрее.
Шукшин – не модное явленье.
Он сын России! Боль земли.
Шукшин – народа откровенье
Его слова нам душу жгли.
Сомненья мучили, терзали
Вселяя в сердце хмель и страсть…
Роднил он души в кинозале,
Сермяжной правды не боясь.
К вершине Правды поднимался
Взошёл на праведный престол.
В чём зло?- понять всю жизнь старался
В укладе видел наш раскол….
Жил как солдат, всю жизнь сражался
За человеческую связь.
На полдороге вниз сорвался-
Звезда Алтая взорвалась.
Нельзя до конца понять и узнать творческую природу Шукшина, не побывав в Сростках, не увидав Алтая» Милая моя родина» – так признавался в любви к своим родным местам В.М.Шукшин.
« Алтай- моя родина , где я родился и вырос… люблю ее жив ею , она придает мне силы, когда
случается трудно и горько. И какая та огромная мощь чудится мне там, на родине, какая-то животворная сила, которой надо коснуться, чтобы обрести утраченный напор крови. Благодарю тебя, моя Родина… Будь счастлива»
( показ слайдов: Село Сростки, школа, где учился В.М.Шукшин)
Разметалось село в предгорьях,
Где Катунь расплескалось светло,
Знало вдоволь и лиха, и горя
Стародавнее это село.
Край сибирский. Пейзаж неброский,
Бьёт о берег Катуни волна.
Знает каждый в России, что Сростки –
Это Родина Шукшина.
(показ слайдов: Вот моя деревня, Шукшин с родными и друзьями. Сростки, мать поэта).
Детство Шукшина было нелёгким, хотя во многим похожим на детство любого крестьянского мальчика тех лет.
Худощавый и низкорослый,
Среди мальчишек всегда герой,
Часто, часто с разбитым носом
Приходил я к себе домой.
Вместо учёбы в 7 классе он поехал за несколько сот вёрст по Чуйскому тракту в Онгудай, к дяде, учиться на бухгалтера.
Насчёт бухгалтера ничего не вышло. В 1949 году призван служить во флот.
Неутомимо влекла учёба. Решил – в Москву. Поступил в институт кинематографии на режиссёрский факультет.
1964 год. Фильм « Живёт такой парень» удостоен первой премии на Всесоюзном кинофестивале в Ленинграде и главной награды Международного кинофестиваля в Венеции – «Золотой Лев Святого Марка».
Фильм «Живёт такой парень» снимался в окрестностях Горно-Алтайска, Онгудая, на Чуйском тракте.
Герой фильма – весёлый, озорной и великодушный алтайский парень, шофёр Пашка Колокольников. Один из тех, кто день и ночь водят машины по опасным горным дорогам, диктующим свои законы: простые и суровые. По этим законам живёт Пашка, человек надёжной души. Фильм грустный и весёлый, полный раздумий о назначении человека, о смысле жизни.
Шукшин снимает фильм в Горно-Алтайске,
Снимает он на фоне вечных гор
И колышек в таловой опояске,
И этот покосившийся забор.
( Слайд « Природа Горного Алтая, кадры из фильма «Живёт такой парень».
Рассказы Шукшина конкретны, лаконичны, в них «история души человеческой». Её герои бесконечно близкие и родные ему сельские жители, его земляки, оригинальные, самобытные характеры.
Раздумье о жизни, о главных её проблемах , о нравственности, о духовном – вот философская суть лучших фильмов Шукшина. «Печки-лавочки»,»Калина красная», где он един в трёх лицах (сценарист, режиссёр, исполнитель главной роли ).
Кадры из фильма «Ваш сын и брат», «Печки-лавочки» (показ слайдов).
Затмило солнце над Пикетом,
Нависла туча, грянул гром.
И хлынул ливень над воспетым
Алтайским сказочным селом
Народ стоял под хмурым небом
Шукшин живым был вновь и вновь.
Он как родник на свет пробился,
Не замутили тот родник.
Он с горькой Правдой породнился,
Шёл с ней по жизни напрямик.
Всё шире становится «материк» Василия Шукшина. Всё больше людей на планете читает Пушкина.
Уход Шукшина был трагически неожидан, смерть оборвала яркую огненную линию таланта, поднимавшегося всё увереннее, всё круче –на взлёт. Не всякому дана такая сила: просиять над мирозданьем. Огонь Шукшина светит в трепещущем костёрке, на который смотрит Степан Разин в сценарии» Я пришёл дать вам волю», и в том ревущем пламени, которым полыхает фашистский самолёт, сбитый Лопахиным – Шукшиным на берегу Дона. Но прежде всего это огонь человеческой души.
Белов, Астафьев суть сказали,
Они отважились посметь:
«В России, чтоб талант признали,
Сначала надо умереть!
А мы? Жонглируем словами
И лезем в душу сапогами
С улыбками елейными.
За всё платить при жизни надо.
И в мёртвом царстве время мстит.
К чему посмертные награды?
А кто посмертно нас простит?!
Уходят лучшие, как будто мир им тесен,
Как будто он не в силах их понять.
Уходят лучшие, не спев последних песен,
Осиротив родную землю – мать.
Мы перечитываем сказанное ими,
И жжёт глаза горячая строка.
Уходят лучшие , своё оставив имя,
Утраты боль и память на века.
Нам бы про душу не забыть. Нам бы немножко добрее быть. Нам бы с нашими большими скоростями не забыть, что мы люди, что мы должны быть… Мы один раз, уж так случилось, живём на земле. Ну, так и будь ты повнимательнее друг к другу, подобрее, будь…!
Оценка статьи:
Загрузка...
|---|
