Чем люди живы – краткое содержание рассказа Толстого

“Чем люди живы”: краткое содержание. Лев Толстой “Чем люди живы”

Позднее творчество Л. Н. Толстого вызывало и до сих пор вызывает неоднозначное мнение как со стороны читателей, так и литературоведов и критиков. Особое место в нём занимают так называемые «народные рассказы», в которых великий русский писатель культивирует жанр притчи как единственно возможный жанр «иносказательного утверждения правды должного». Так ли это? Рассказ «Чем люди живы» поможет в этом разобраться…

«Чем люди живы»: вступление

Жил когда-то на земле русской сапожник. Были у него и жена, и детишек полон дом. Жил он у мужика на квартире, ибо не имел он ни дома своего, ни земли. На хлеб он зарабатывал лишь сапожной работой. Но хлеб в те времена стоил дорого, а работа – дешево. Получалось, что заработает мужик, то и проест.

Была у них на двоих с женой шуба, да и та стала непригодной. Что делать? К осени скопились «деньжонки»: три рубля хранились дома в сундуке, а еще пять – были за мужиками в селе. Делать нечего, отправился он в село. Идёт по дороге и думает: “Вот получу свои пять рублей, добавлю ещё три, и тогда уж точно мой овчин на шубу…”

Да не тут-то было. Как пришёл мужик в село, так и ушёл ни с чем – со всех денег только двадцать копеек и вернули, и овчин в долг не дали. Пригорюнился сапожник, выпил на всю собравшуюся мелочь водки, и побрёл обратно домой. Идёт и сам с собой разговаривает. То утешает самого себя, то жалеет, думает, как дальше жить. Погодя немного и вовсе на весь свет разозлился: им нужда, а мне что, не нужда, ведь у них и дом, и скотина своя, и хлеб, а я весь тут – что заработал, тем и живу…

Старая часовня

Как же разворачивается дальше сюжет произведения «Чем люди живы»? Краткое содержание на этом не заканчивается. За всеми этими думами и не заметил, как подошел к часовне. Видит, за ней что-то белеет. Приглядывается, а разобрать не может. Не камень, не скотина… Вроде человек, да уж очень бело. Подходит ближе, так и есть – человек, голый совсем, сидит тихонько, к стене прислонён. Подойти помочь или мимо пройти? Подойдешь – какой он есть, кто его знает? Явно ведь, не за похвальные дела здесь он очутился, да и что с ним, с голым то делать, не с себя же последнюю «одежонку» снимать… Прошёл сапожник мимо, и вдруг совесть в нём заговорила, пуще прежних мыслей «закричала»: Что же это ты такое делаешь, Семён? Человек в беде оказался, околеть может, а ты мимо проходишь, за богатство своё трясешься: «Али дюже разбогател?»

Воротился Семён, подошёл ближе и видит: совсем молодой человек, в силе, не искалечен, одно только – замёрз очень и напуган до смерти, сидит тихонько, прислоняясь, ослаб вроде, глаз поднять не в силах… Вдруг очнулся, повернулся и посмотрел на Семёна. Взгляд этот умилил и растрогал Семёна. Скинул он кафтан свой, сапоги «валенные» и одел его: на вот, разхаживайся, согревайся, возьми палку мою, обопрись, если слаб, и пойдём ко мне в дом, «а дела эти все без нас разберут».

В доме у сапожника

Идут они легко, говорят мало. Как попал сюда человек – сказать не может, одно только твердит – не здешний, никто его не обидел, идти ему некуда, да и всё равно, потому что Бог его наказал. Подивился Семён: на речах мягок, а говорит про себя мало – скрывает что-то, с другого боку – да мало ли какие-такие дела бывают…

Пришли сапожник и странник к первому домой. Как только переступили порог, Матрёна – жена Семёна, сразу почуяла дух винный от мужа. Вышла в сени, так и есть: муж без кафтана, без овчина на новую шубу, и с ним мужик какой-то непутёвый без шапки и в валенках. Что делать? Оборвалось у неё сердце, думает, пропил всё, да ещё и связался с каким-то непутёвым. Видно, как вошёл только, так замер и голову вниз опустил – значит, боится чего-то. Ох, не к добру это…

Понял Семён, что баба его сердится сильно, да делать нечего: как вспомнит взгляд его у часовни, так «взыграет в нём сердце». Стал он рассказывать о том, что у мужиков в селе денег нет, обещали вернуть их позже, остальные же «деньжонки» он сохранил, не пропил, только двадцать копеек… Продолжил было сказывать и о часовне, о том, как повстречал там голого человека, как пожалел его, да Матрёна слушать не стала, кричит, ругается, остановится не может… Хотела уйти – зло сорвать, да остановилась – видит, странник этот сидит безмолвно на краю лавки, руки – на коленях, голова вниз опущена, всё морщится, будто горло его сдавливает кто-то. Говорит ей Семён: «Али в тебе Бога нет?». Услышала слова его и еще сильнее сжалилась. Достала кваса, последнюю краюшку хлеба, подала нож, ложки, и стали они ужинать. Вдруг повеселел странник, поднял глаза, посмотрел на Матрёну, пристально так, хорошо посмотрел, и улыбнулся, в первый раз за всё время.

Поели они, легли спать, да не спится им. Как вспомнит баба, что хлеба на завтра нет, что «одежонку» последнюю отдала, так сердце сжимается. А вспомнит улыбку его – веселее становится: что ж, живыми будем – сытыми будем… А с другого боку – мы-то даём, не скупимся, а добром нам это не возвращается. Так и уснули они в думах этих. Читаем дальше произведение, которое создал Л. Толстой, – «Чем люди живы». Главные события рассказа ещё впереди.

Сапожное дело

День за днём, неделя за неделей – так и год прошёл. Живёт странник Михайла по-прежнему у Семёна. За какую работу ни возьмётся – всякая выходит у него так, как будто век её делал: и чинит сапоги, и шьёт их сам. Пошла слава по округе, что никто так крепко сапог не сделает, как Михайла. Стало к Семёну больше людей приходить, и достаток стал увеличиваться. А Михайла, как только работа заканчивается, садится, ни слова, ни полслова не говорит и всё вверх глядит. Никогда на улицу не выходит, ест мало, говорит мало и не смеется.

Приезд барина

Однажды зимой приехал к сапожнику барин в шубе, лицо красное, налитое, шея, как у быка – словно с другого света человек. Приехал он не просто так – привёз «товар сапожный», дорогой, качества немецкого, и просит сапоги ему из него сшить, чтобы год носились, не порвались и не стёрлись. Если выполнит Семён работу хорошо, то получит десять рублей, а если «распорются» сапоги раньше года – в остроге будет сидеть. Испугался сапожник, а Михайла ему кивает головой, мол, бери работу и не робей. Стал Семён мерки с ноги барина снимать, вдруг видит, что странник его смотрит в угол пустой за барином, взгляд отвести не может, потом вдруг улыбнулся, второй раз за всё время и просветлел весь.

Барин встал, шубу свою поправил, еще раз предупредил сапожника, чтобы беду он не нажил, и направился к выходу. Да забыл нагнуться, и ударился головой об косяк. После его ухода принялся Михайла за работу новую.

Проходит время. Подходит к нему сапожник взглянуть, что получилось, смотрит – а у него из «товару» немецкого не сапоги сшиты, а босовики. Ахнул он, и только начал ругать его, как стучится кто-то в дверь. Открыли: входит мальчишка от того самого барина, и говорит, что хозяин до дома не доехал – умер на полпути, и барыня просит срочно сшить босовики «на мёртвого».

Купчиха с двумя девочками

Прошло еще два года. Живут по-прежнему, и не нарадуется сапожник на своего работника. Сидят раз они дома. Мальчик, сын Семёна, подбежал к окну и смотрит во двор. Глядь, к их дому идёт купчиха с двумя девочками в шубках и в платочках. У одной ножка хромая. Подбежал к окну и Михайла. Удивился сапожник – ведь никогда прежде не выглядывал он на улицу.

Зашли он в дом к сапожнику, и просит женщина сшить сапожки для девочек. Снимали мерки, разговорились, и узнали, что малышки не родные, а приёмыши. Шесть лет назад случилась беда: на отца в роще упало дерево. Только довезли, он и умер. Во вторник похоронили. А мать в это же самое время родила двойню, вот этих самых девочек, да не прожила и трёх дней – отдала Богу душу. Да как умирала, задавила одну из них. Вот ей ножку и вывернуло. Остались сироты одни. Жили они тогда с мужем по соседству с ним, поэтому и забрали малышек. Кормила она их грудью, потому, как и сама только родила. Через год родной сын умер, и больше Бог детей не давал. А достаток стал расти, жизнь улучшилась. И чтобы бы могло быть, если бы не эти девочки – «только у меня и воску в свече», что есть они – самые родные из родных. Как говорится, без отца и матери прожить можно, а без Бога нет… Л. Толстой («Чем люди живы») незаметно подводит читателя к главной идее произведения.

Исповедь Михайла

Л. Толстой, «Чем люди живы» – краткое содержание произведения далее повествует о том, что во всё время разговора не сводил Михайла глаз с девочек. Сложил руки на коленях, как прежде, глядит вверх и улыбается, третий раз за всё время. Вдруг встал, снял фартук, поклонился Семёну и Матрёне, и просил, чтоб простили они его, как и Бог ему простил. И видят муж с женою, что от него свет начал идти. Упали на колени перед ним, и просили объяснить всё: кто он есть, почему три раза улыбнулся, и за что его Бог простил.

И рассказал он им свою историю. Есть он ангел. Однажды Бог отправил его к женщине забрать её душу. Прилетел он, и видит, что родила она двойню. Копошатся они возле неё, а она встать не может, и к груди их приложить не в силах. Увидела ангела, и поняла сразу, зачем он к ней явился. Взмолилась к нему, мол, мужа деревом задавило, и ни осталось у неё никого, кто же детей её вскормит и на ноги поставит? Пожалел Михайла женщину, приложил одного младенца к груди её, а другого – подал ей в руки. Но вернул Господь ангела на землю, сказав, что после того, как заберёт он душу женщины, познает он три истины: «что есть в людях, чего не дано людям, и чем люди живы». Краткое содержание произведения на этом не заканчивается.

Понял ангел, что когда познает их, тогда и вернётся на небо. Вынул он душу матери, завалилось бездыханное тело и придавило одну из двойни. Ножка оказалась вывернутой. Поднялся ангел над деревней, да крылья его отвались. Понеслась душа одна к Богу, а Михайла упал на землю.

Л. Толстой, «Чем люди живы»: три главных слова

Часовня была закрыта. Не ведал он доселе, что есть жизнь людская, что есть холод, голод. Теперь же враз испытал на себе все людские невзгоды. Потом встретил Семёна, и понял, что не поможет он ему, потому как сам не знает, как себя, жену и детей своих прокормить и обогреть. Отчаялся было, да видит, возвращается Семён, и не узнал он его: то в лице его жила смерть, а теперь он в нём узнал Бога. Потом встретил он Матрёну – жену Семёна, и казалась она хуже мужа – «мёртвым духом дышала она». Но сапожник напомнил ей о Боге, и враз она переменилась: стала живой, и в ней он узнал Бога. Познал в это мгновение ангел первую истину – что есть в людях любовь, и улыбнулся тогда в первый раз.

Потом в дом к сапожнику прибыл барин в шубе. Как только переступил он порог, увидел Михайла у него за спиной ангела смерти, и понял, что умрёт барин ещё до захода солнца. Значит, не дано людям знать, что им необходимо для своего тела. Это и была вторая истина. Обрадовался он второму слову и улыбнулся.

Прошло еще несколько лет, а Бог всё еще не открыл ему последнюю истину. Но здесь пришла купчиха с девочками. Узнал он их сразу и удивился несказанно. Ведь думал он, что без родных родителей не прожить детям, а, оказывается, взрастила и любила их безмерно чужая женщина. Тогда увидел он в её лице живого Бога, и принял третью истину – жив человек не заботой о себе, а любовью. Так он улыбнулся и в третий раз.

Рассказ «Чем люди живы» заканчивается чудесным вознесением Михайла на небо к Богу. Запел ангел хвалебную песнь Богу, затрясся весь дом, раздвинулся потолок, распустились у ангела крылья за спиной, и поднялся он на небо…

Ещё раз хочется напомнить, что в статье шла речь о произведении Л. Толстого «Чем люди живы». Краткое содержание не может так передать тот «евангельский дух», который незримо присутствует в каждой строчке, в каждой букве рассказа, который поражает неожиданно и неотразимо. Поэтому прочтение произведения в полном объеме просто необходимо.

Лев Толстой – Чем люди живы

Лев Толстой – Чем люди живы краткое содержание

Чем люди живы – читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок

Лев Николаевич Толстой

Мы знаем, что мы перешли из смерти и жизнь, потому что любим братьев: не любящий брата пребывает в смерти.

(I посл. Иоан. III, 14)

А кто имеет достаток в мире, но, видя брата своего в нужде, затворяет от него сердце свое: как пребывает в том любовь божия?

Дети мои! станем любить не словом или языком, но делом и истиной.

Любовь от бога, и всякий любящий рожден от бога и знает бога.

Кто не любит, тот не познал бога, потому что бог есть любовь.

Бога никто никогда не видел. Если мы любим друг друга, то бог в нас пребывает.

Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в боге, и бог в нем.

Кто говорит: я люблю бога, а брата своего ненавидит, тот лжец, ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить бога, которого не видит?

Жил сапожник с женой и детьми у мужика на квартире. Ни дома своего, ни земли у него не было, и кормился он с семьею сапожной работой. Хлеб был дорогой, а работа дешевая, и что заработает, то и проест. Была у сапожника одна шуба с женой, да и та износилась в лохмотья; и второй год собирался сапожник купить овчин на новую шубу.

К осени собрались у сапожника деньжонки: три рубля бумажка лежала у бабы в сундуке, а еще пять рублей двадцать копеек было за мужиками в селе.

И собрался с утра сапожник в село за шубой. Надел нанковую бабью куртушку на вате на рубаху, сверху кафтан суконный, взял бумажку трехрублевую в карман, выломал палку и пошел после завтрака. Думал: «Получу пять рублей с мужиков, приложу своих три, – куплю овчин на шубу».

Пришел сапожник в село, зашел к одному мужику – дома нет, обещала баба на неделе прислать мужа с деньгами, а денег не дала; зашел к другому, – забожился мужик, что нет денег, только двадцать копеек отдал за починку сапог. Думал сапожник в долг взять овчины, – в долг не поверил овчинник.

Читайте также:  Лев Толстой Филипок читать онлайн

– Денежки, – говорит, – принеси, тогда выбирай любые, а то знаем мы, как долги выбирать.

Так и не сделал сапожник никакого дела, только получил двадцать копеек за починку да взял у мужика старые валенки кожей обшить.

Потужил сапожник, выпил на все двадцать копеек водки и пошел домой без шубы. С утра сапожнику морозно показалось, а выпивши – тепло было и без шубы. Идет сапожник дорогой, одной рукой палочкой по мерзлым калмыжкам постукивает, а другой рукой сапогами валеными помахивает, сам с собой разговаривает.

– Я, – говорит, – и без шубы тёпел. Выпил шкалик; оно во всех жилках играет. И тулупа не надо. Иду, забывши горе. Вот какой я человек! Мне что? Я без шубы проживу. Мне ее век не надо. Одно – баба заскучает. Да и обидно – ты на него работай, а он тебя водит. Постой же ты теперь: не принесешь денежки, я с тебя шапку сниму, ей-богу, сниму. А то что же это? По двугривенному отдает! Ну что на двугривенный сделаешь? Выпить – одно. Говорит: нужда. Тебе нужда, а мне не нужда? У тебя и дом, и скотина, и все, а я весь тут; у тебя свой хлеб, а я на покупном, – откуда хочешь, а три рубля в неделю на один хлеб подай. Приду домой – а хлеб дошел; опять полтора рубля выложь. Так ты мне мое отдай.

Подходит так сапожник к часовне у повертка, глядит – за самой за часовней что-то белеется. Стало уж смеркаться. Приглядывается сапожник, а не может рассмотреть, что такое. «Камня, думает, здесь такого не было. Скотина? На скотину не похоже. С головы похоже на человека, да бело что-то. Да и человеку зачем тут быть?»

Подошел ближе – совсем видно стало. Что за чудо: точно, человек, живой ли, мертвый, голышом сидит, прислонен к часовне и не шевелится. Страшно стало сапожнику; думает себе: «Убили какие-нибудь человека, раздели, да и бросили тут. Подойди только, и не разделаешься потом».

И пошел сапожник мимо. Зашел за часовню – не видать стало человека. Прошел часовню, оглянулся, видит – человек отслонился от часовни, шевелится, как будто приглядывается. Еще больше заробел сапожник, думает себе: «Подойти или мимо пройти? Подойти – как бы худо не было: кто его знает, какой он? Не за добрые дела попал сюда. Подойдешь, а он вскочит да задушит, и не уйдешь от него. А не задушит, так поди вожжайся с ним. Что с ним, с голым, делать? Не с себя же снять, последнее отдать. Пронеси только бог!»

И прибавил сапожник шагу. Стал уж проходить часовню, да зазрила его совесть.

И остановился сапожник на дороге.

– Ты что же это, – говорит на себя, – Семен, делаешь? Человек в беде помирает, а ты заробел, мимо идешь. Али дюже разбогател? боишься, ограбят богатство твое? Ай, Сема, неладно!

Повернулся Семен и пошел к человеку.

Подходит Семен к человеку, разглядывает его и видит: человек молодой, в силе, не видать на теле побоев, только видно – измерз человек и напуган; сидит, прислонясь, и не глядит на Семена, будто ослаб, глаз поднять не может. Подошел Семен вплоть, и вдруг как будто очнулся человек, повернул голову, открыл глаза и взглянул на Семена. И с этого взгляда полюбился человек Семену. Бросил он наземь валенки, распоясался, положил подпояску на валенки, скинул кафтан.

– Будет, – говорит, – толковать-то! Одевай, что ли! Ну-ка!

Взял Семен человека под локоть, стал поднимать. Поднялся человек. И видит Семен – тело тонкое, чистое, руки, ноги не ломаные и лицо умильное. Накинул ему Семен кафтан на плечи, – не попадет в рукава. Заправил ему Семен руки, натянул, запахнул кафтан и подтянул подпояскою.

Снял было Семен картуз рваный, хотел на голого надеть, да холодно голове стало, думает: «У меня лысина во всю голову, а у него виски курчавые, длинные». Надел опять. «Лучше сапоги ему обую».

Посадил его и сапоги валеные обул ему.

Одел его сапожник и говорит:

– Так-то, брат. Ну-ка, разминайся да согревайся. А эти дела все без нас разберут. Идти можешь?

Стоит человек, умильно глядит на Семена, а выговорить ничего не может.

– Что же не говоришь? Не зимовать же тут. Надо к жилью. Ну-ка, на вот дубинку мою, обопрись, коли ослаб. Раскачивайся-ка!

И пошел человек. И пошел легко, не отстает.

Идут они дорогой, и говорит Семен:

– Чей, значит, будешь?

– Здешних-то я знаю. Попал-то, значит, как сюда, под часовню?

– Нельзя мне сказать.

– Должно, люди обидели?

– Никто меня не обидел. Меня бог наказал.

– Известно, все бог, да все же куда-нибудь прибиваться надо. Куда надо-то тебе?

Подивился Семен. Не похож на озорника и на речах мягок, а не сказывает про себя. И думает Семен: «Мало ли какие дела бывают», – и говорит человеку:

Лев Толстой – Чем люди живы

Лев Толстой – Чем люди живы краткое содержание

Чем люди живы читать онлайн бесплатно

Толстой Лев Николаевич

Мы знаем, что мы перешли из смерти и жизнь, потому что любим братьев: не любящий брата пребывает в смерти. (I посл. Иоан. III, 14)

А кто имеет достаток в мире, но, видя брата своего в нужде, затворяет от него сердце свое: как пребывает в том любовь божия? (III, 17)

Дети мои! станем любить не словом или языком, но делом и истиной. (III, 18)

Любовь от бога, и всякий любящий рожден от бога и знает бога. (IV, 7)

Кто не любит, тот не познал бога, потому что бог есть любовь. (IV, 8)

Бога никто никогда не видел. Если мы любим друг друга, то бог в нас пребывает. (IV, 12)

Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в боге, и бог в нем. (IV, 16)

Кто говорит: я люблю бога, а брата своего ненавидит, тот лжец, ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить бога, которого не видит? (IV, 20).

Жил сапожник с женой и детьми у мужика на квартире. Ни дома своего, ни земли у него не было, и кормился он с семьею сапожной работой. Хлеб был дорогой, а работа дешевая, и что заработает, то и проест. Была у сапожника одна шуба с женой, да и та износилась в лохмотья; и второй год собирался сапожник купить овчин на новую шубу.

К осени собрались у сапожника деньжонки: три рубля бумажка лежала у бабы в сундуке, а еще пять рублей двадцать копеек было за мужиками в селе.

И собрался с утра сапожник в село за шубой. Надел нанковую бабью куртушку на вате на рубаху, сверху кафтан суконный, взял бумажку трехрублевую в карман, выломал палку и пошел после завтрака. Думал: “Получу пять рублей с мужиков, приложу своих три, – куплю овчин на шубу”.

Пришел сапожник в село, зашел к одному мужику – дома нет, обещала баба на неделе прислать мужа с деньгами, а денег не дала; зашел к другому, – забожился мужик, что нет денег, только двадцать копеек отдал за починку сапог. Думал сапожник в долг взять овчины, – в долг не поверил овчинник.

– Денежки, – говорит, – принеси, тогда выбирай любые, а то знаем мы, как долги выбирать.

Так и не сделал сапожник никакого дела, только получил двадцать копеек за починку да взял у мужика старые валенки кожей обшить.

Потужил сапожник, выпил на все двадцать копеек водки и пошел домой без шубы. С утра сапожнику морозно показалось, а выпивши – тепло было и без шубы. Идет сапожник дорогой, одной рукой палочкой по мерзлым калмыжкам постукивает, а другой рукой сапогами валеными помахивает, сам с собой разговаривает.

– Я, – говорит, – и без шубы тёпел. Выпил шкалик; оно во всех жилках играет. И тулупа не надо. Иду, забывши горе. Вот какой я человек! Мне что? Я без шубы проживу. Мне ее век не надо. Одно – баба заскучает. Да и обидно – ты на него работай, а он тебя водит. Постой же ты теперь: не принесешь денежки, я с тебя шапку сниму, ей-богу, сниму. А то что же это? По двугривенному отдает! Ну что на двугривенный сделаешь? Выпить – одно. Говорит: нужда. Тебе нужда, а мне не нужда? У тебя и дом, и скотина, и все, а я весь тут; у тебя свой хлеб, а я на покупном, – откуда хочешь, а три рубля в неделю на один хлеб подай. Приду домой – а хлеб дошел; опять полтора рубля выложь. Так ты мне мое отдай.

Подходит так сапожник к часовне у повертка, глядит – за самой за часовней что-то белеется. Стало уж смеркаться. Приглядывается сапожник, а не может рассмотреть, что такое. “Камня, думает, здесь такого не было. Скотина? На скотину не похоже. С головы похоже на человека, да бело что-то. Да и человеку зачем тут быть?”

Подошел ближе – совсем видно стало. Что за чудо: точно, человек, живой ли, мер 1000 твый, голышом сидит, прислонен к часовне и не шевелится. Страшно стало сапожнику; думает себе: “Убили какие-нибудь человека, раздели, да и бросили тут. Подойди только, и не разделаешься потом”.

И пошел сапожник мимо. Зашел за часовню – не видать стало человека. Прошел часовню, оглянулся, видит – человек отслонился от часовни, шевелится, как будто приглядывается. Еще больше заробел сапожник, думает себе: “Подойти или мимо пройти? Подойти – как бы худо не было: кто его знает, какой он? Не за добрые дела попал сюда. Подойдешь, а он вскочит да задушит, и не уйдешь от него. А не задушит, так поди вожжайся с ним. Что с ним, с голым, делать? Не с себя же снять, последнее отдать. Пронеси только бог!”

И прибавил сапожник шагу. Стал уж проходить часовню, да зазрила его совесть.

И остановился сапожник на дороге.

– Ты что же это, – говорит на себя, – Семен, делаешь? Человек в беде помирает, а ты заробел, мимо идешь. Али дюже разбогател? боишься, ограбят богатство твое? Ай, Сема, неладно!

Повернулся Семен и пошел к человеку.

Подходит Семен к человеку, разглядывает его и видит: человек молодой, в силе, не видать на теле побоев, только видно – измерз человек и напуган; сидит, прислонясь, и не глядит на Семена, будто ослаб, глаз поднять не может. Подошел Семен вплоть, и вдруг как будто очнулся человек, повернул голову, открыл глаза и взглянул на Семена. И с этого взгляда полюбился человек Семену. Бросил он наземь валенки, распоясался, положил подпояску на валенки, скинул кафтан.

– Будет, – говорит, – толковать-то! Одевай, что ли! Ну-ка!

Взял Семен человека под локоть, стал поднимать. Поднялся человек. И видит Семен – тело тонкое, чистое, руки, ноги не ломаные и лицо умильное. Накинул ему Семен кафтан на плечи, – не попадет в рукава. Заправил ему Семен руки, натянул, запахнул кафтан и подтянул подпояскою.

Снял было Семен картуз рваный, хотел на голого надеть, да холодно голове стало, думает: “У меня лысина во всю голову, а у него виски курчавые, длинные”. Надел опять. “Лучше сапоги ему обую”.

Посадил его и сапоги валеные обул ему.

Одел его сапожник и говорит:

– Так-то, брат. Ну-ка, разминайся да согревайся. А эти дела все без нас разберут. Идти можешь?

Стоит человек, умильно глядит на Семена, а выговорить ничего не может.

– Что же не говоришь? Не зимовать же тут. Надо к жилью. Ну-ка, на вот дубинку мою, обопрись, коли ослаб. Раскачивайся-ка!

И пошел человек. И пошел легко, не отстает.

Идут они дорогой, и говорит Семен:

– Чей, значит, будешь?

– Здешних-то я знаю. Попал-то, значит, как сюда, под часовню?

– Нельзя мне сказать.

– Должно, люди обидели?

– Никто меня не обидел. Меня бог наказал.

– Известно, все бог, да все же куда-нибудь прибиваться надо. Куда надо-то тебе?

Подивился Семен. Не похож на озорника и на речах мягок, а не сказывает про себя. И думает Семен: “Мало ли какие дела бывают”, – и говорит человеку:

– Что ж, так пойдем ко мне в дом, хоть отойдешь мало-мальски.

Идет Семен, не отстает от него странник, рядом идет. Поднялся ветер, прохватывает Семена под рубаху, и стал с него сходить хмель, и прозябать стал. Идет он, носом посапывает, запахивает на себе куртушку бабью и думает: “Вот-те и шуба, пошел за шубой, а без кафтана приду да еще голого с собой приведу. Не похвалит Матрена!” И как подумает об Матрене, скучно станет Семену. А как поглядит на странника, вспомнит, как он взглянул на него за часовней, так взыграет в нем сердце.

Убралась Семена жена рано. Дров нарубила, воды принесла, ребят накормила 1000 , сама закусила и задумалась; задумалась, когда хлебы ставить: нынче или завтра? Краюшка большая осталась.

“Если, думает, Семен там пообедает да много за ужином не съест, на завтра хватит хлеба”.

Повертела, повертела Матрена краюху, думает: “Не стану нынче хлебов ставить. Муки и то всего на одни хлебы осталось. Еще до пятницы протянем”.

Убрала Матрена хлеб и села у стола заплату на мужнину рубаху нашить. Шьет и думает Матрена про мужа, как он будет овчины на шубу покупать.

“Не обманул бы его овчинник. А то прост уж очень мой-то. Сам никого не обманет, а его малое дитя проведет. Восемь рублей деньги не малые. Можно хорошую шубу собрать. Хоть не дубленая, а все шуба. Прошлую зиму как бились без шубы! Ни на речку выйти, ни куда. А то вот пошел со двора, все на себя падел, мне и одеть нечего. Не рано пошел. Пора бы ему. Уж не загулял ли соколик-то мой?”

Только подумала Матрена, заскрипели ступеньки на крыльце, кто-то вошел. Воткнула Матрена иголку, вышла в сени. Видит – вошли двое: Семен и с ним мужик какой-то без шапки и в валенках.

Сразу почуяла Матрена дух винный от мужа. “Ну, думает, так и есть загулял”. Да как увидела, что он без кафтана, в куртушке в одной и не несет ничего, а молчит, ужимается, оборвалось у Матрены сердце. “Пропил, думает, деньги, загулял с каким-нибудь непутевым, да и его еще с собой привел”.

Пропустила их Матрена в избу, сама вошла, видит – человек чужой, молодой, худощавый, кафтан на нем ихний. Рубахи не видать под кафтаном, шапки нет. Как вошел, так стал, не шевелится и глаз не поднимает. И думает Матрена: недобрый человек – боится.

Насупилась Матрена, отошла к печи, глядит, что от них будет.

Снял Семен шапку, сел на лавку, как добрый.

– Что ж, – говорит, – Матрена, собери ужинать, что ли!

Пробурчала что-то себе под нос Матрена. Как стала у печи, не шевельнется: то на одного, то на другого посмотрит и только головой покачивает. Видит Семен, что баба не в себе, да делать нечего: как будто не примечает, берет за руку странника.

Читайте также:  Анализ стихотворения Где гнутся над омутом лозы Толстого

Краткое содержание чем люди живы Толстой

Повесть Льва Николаевича Толстого рассказывает нам о сошествии на Землю ангела божьего и о том, как искал тот ангел смысл жизни человеческой.

Какая история случилась с бедным сапожником

Начинается повесть рассказом о том, как один бедный сапожник, живший в наемном доме с женой, выручив деньги, отправился в село за овчиной на шубу. Шуба была ему очень нужна, потому как зима была суровой, а телогрейка у них с женой одна на двоих была. Однако, не получив в селе денег от своих должников, он никакой овчины не купил, а выпил на двадцать копеек водки и отправился домой восвояси. Шел он и рассуждал о том, что выпивка ему была крайне необходима для согрева, а жена, которая сейчас начнет его ругать за то, что пришел домой пьяный, без овчины и без денег, пусть сама попробует так, как он, потрудиться.

У церкви он увидел сидящего скрючившись, обнаженного человека, но прошел мимо, испугавшись, что тот мертвый.

Отошел мужик недалеко и совесть его замучила, что оставил несчастного на улице замерзать.

Вернулся он назад к церкви и видит, что человек жив, лицом приятен и умилен, без побоев и ссадин. Спросил Семен горемыку, откуда он и что тут делает, а тот ответил, что он нездешний и его бог наказал. Отдал тогда Семен несчастному свою телогрейку, валенки, что нес из села домой на починку, и забрал его к себе домой.

Матрена, жена сапожника, закончив работу по дому, размышляла, что не стоит последнюю краюху хлебы к столу подавать, лучше приберечь ее на попозже. А тем временем и путники наши вернулись. Увидала Матрена мужа выпивши и без овчины и начала ругать его за все, что смогла только припомнить, и за то, конечно, что, когда им самим есть нечего, он чужака в дом притащил.

Сорвала она с мужа телогрейку, и хотела было из дома уйти, как муж и говорит ей: «Матрена, али в тебе бога нет?!» Опомнилась женщина и на спутника мужниного посмотрела, а тот сидит на краю лавки, ни жив, ни мертв, как будто душит его что-то, и молчит.

Засовестилась баба, накрыла на стол и даже хлеба мужчинам подала. Накормила Матрена странника, а после дала ему и одежду и приютила на ночь. И так он на нее посмотрел и улыбнулся, что сердце ее взыграло. Жалела она потом и о хлебе последнем и об одежде отданной, но вспоминался ей взгляд этот светлый, и отпускала жадность ее.

Начал странник Михайла у мужика в доме жить, выучился работать и стал сапожнику подмастерьем. Тихим очень он был, бессловесным и безрадостным, все ввысь смотрел да работал. Только и улыбнулся раз, когда баба им впервые на стол собрала. Так ладно сработались мастера наши, что и достаток у них появился.

И вот однажды приехал к сапожнику богатый барин на тройке лошадей и привез очень дорогую кожу на сапоги, и все сказывал, что сшить так надобно, чтобы год им сносу не было и чтобы в срок готовы были. А Михаил смотрел за спину барина внимательно, будто вглядываясь во что-то, а потом вдруг просветлел лицом, улыбнулся и говорит: «Не волнуйся, барин, как раз к сроку поспеют». Уехал барин, а Михаил из его материала скроил и сшил не сапоги, а босовики. Как увидел это Семен, так от ужаса чуть чувств не лишился, собрался было выговаривать мастеру, как стук в дверь раздался. Это от барина слуги прибежали сообщить, что помер барин накануне, и нужны ему теперь не сапоги заказанные, а босовики новые. Как раз их-то и подал сразу слуге Михаил.

Так в труде да заботах прожил Михаил в семье сапожника шесть лет. И однажды пожаловала к ним купчиха с двумя дочерьми, одна из которых хромала. И рассказала женщина свою историю, что девочки эти не родные ей, а приемные. Лет шесть тому жили они с мужем в крестьянстве и родился у них сыночек маленький. В ту же пору у соседей их тоже две девочки родились, да только нелегкая им выпала доля, в пятницу отец их умер, а во вторник и мать схоронили.

Душа у женщины была добрая и щедрая, забрала она к себе сироток и стала вместе со своим сыночком выкармливать, да сложилось так, что сыночек ее на втором годочке приставился и остались у нее только две девочки приемные, а больше детей у нее не было.

Жить они с мужем стали в достатке, и теперь у них только и воску в свечке, что девочки эти приемные. Оставил Михаил работу свою, сложил руки на коленях и на женщину и девочек смотрит и улыбается.

Какую истину поведал ангел мужику

Снял он фартук рабочий и говорит сапожнику: «Простил меня бог, и ты прости». Согласился с ним Семен и попросил лишь объяснить ему, отчего за шесть лет Михаил лишь трижды улыбался: когда ему баба есть подала, когда барин преставился и когда женщина девочек привела, и каждый раз после улыбок этих он все светлее ликом становился.

И рассказал ему его подмастерье, что был он ангелом на небе и послал его однажды бог забрать душу у молодой женщины. Михаил прилетел к ней и видит, что у нее две девочки новорожденные. И стала просить его женщина оставить ее в живых, чтобы могла она о детях своих позаботиться. Сжалился ангел и вернулся на небо без души этой женщины. А Господь осерчал на него, велел все же отнять у женщины ее душу, а самому отправляться на землю и понять, что есть в людях, что не дано людям и чем же люди живы.

Так попал ангел к церкви, где и нашел его сапожник. Там он сидел и видел, как идет по дороге черный человек, такой недобрый, что и не поймешь, живой ли. Но затем вернулся путник и подобрал ангела и рассмотрел Михаил, что не такой уже этот человек страшный.

Затем, когда пришли они к сапожнику домой и начала баба ругаться, Михаила чернота ее душить начала, и почувствовал он, что сейчас и умрет такая злая женщина.

Однако, она опомнилась и накормила путника, тогда и улыбнулся ангел, потому что увидел в женщине бога и понял, что есть в людях любовь.

Когда же смотрел Михаил на богатого барина, то узрел он за спиной его смертного ангела и понял, что не дано людям знать, что им для своего тела нужно, и улыбнулся во второй раз. А когда увидел ангел женщину, сирот вырастившую, и ясен стал ему божий промысел, понял он третью истину, что живы люди не заботой о себе, а любовью. Это и вызвало у него третью улыбку, ибо простил его Господь.

И сказал ангел Семену: «Кто в любви, тот в боге и бог в нем, потому что бог есть любовь», – выросли за его спиной крылья и вознесся он на небо.

Лев Толстой – Чем люди живы

99 Пожалуйста дождитесь своей очереди, идёт подготовка вашей ссылки для скачивания.

Скачивание начинается. Если скачивание не началось автоматически, пожалуйста нажмите на эту ссылку.

Описание книги “Чем люди живы”

Описание и краткое содержание “Чем люди живы” читать бесплатно онлайн.

Толстой Лев Николаевич

Мы знаем, что мы перешли из смерти и жизнь, потому что любим братьев: не любящий брата пребывает в смерти. (I посл. Иоан. III, 14)

А кто имеет достаток в мире, но, видя брата своего в нужде, затворяет от него сердце свое: как пребывает в том любовь божия? (III, 17)

Дети мои! станем любить не словом или языком, но делом и истиной. (III, 18)

Любовь от бога, и всякий любящий рожден от бога и знает бога. (IV, 7)

Кто не любит, тот не познал бога, потому что бог есть любовь. (IV, 8)

Бога никто никогда не видел. Если мы любим друг друга, то бог в нас пребывает. (IV, 12)

Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в боге, и бог в нем. (IV, 16)

Кто говорит: я люблю бога, а брата своего ненавидит, тот лжец, ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить бога, которого не видит? (IV, 20).

Жил сапожник с женой и детьми у мужика на квартире. Ни дома своего, ни земли у него не было, и кормился он с семьею сапожной работой. Хлеб был дорогой, а работа дешевая, и что заработает, то и проест. Была у сапожника одна шуба с женой, да и та износилась в лохмотья; и второй год собирался сапожник купить овчин на новую шубу.

К осени собрались у сапожника деньжонки: три рубля бумажка лежала у бабы в сундуке, а еще пять рублей двадцать копеек было за мужиками в селе.

И собрался с утра сапожник в село за шубой. Надел нанковую бабью куртушку на вате на рубаху, сверху кафтан суконный, взял бумажку трехрублевую в карман, выломал палку и пошел после завтрака. Думал: “Получу пять рублей с мужиков, приложу своих три, – куплю овчин на шубу”.

Пришел сапожник в село, зашел к одному мужику – дома нет, обещала баба на неделе прислать мужа с деньгами, а денег не дала; зашел к другому, – забожился мужик, что нет денег, только двадцать копеек отдал за починку сапог. Думал сапожник в долг взять овчины, – в долг не поверил овчинник.

– Денежки, – говорит, – принеси, тогда выбирай любые, а то знаем мы, как долги выбирать.

Так и не сделал сапожник никакого дела, только получил двадцать копеек за починку да взял у мужика старые валенки кожей обшить.

Потужил сапожник, выпил на все двадцать копеек водки и пошел домой без шубы. С утра сапожнику морозно показалось, а выпивши – тепло было и без шубы. Идет сапожник дорогой, одной рукой палочкой по мерзлым калмыжкам постукивает, а другой рукой сапогами валеными помахивает, сам с собой разговаривает.

– Я, – говорит, – и без шубы тёпел. Выпил шкалик; оно во всех жилках играет. И тулупа не надо. Иду, забывши горе. Вот какой я человек! Мне что? Я без шубы проживу. Мне ее век не надо. Одно – баба заскучает. Да и обидно – ты на него работай, а он тебя водит. Постой же ты теперь: не принесешь денежки, я с тебя шапку сниму, ей-богу, сниму. А то что же это? По двугривенному отдает! Ну что на двугривенный сделаешь? Выпить – одно. Говорит: нужда. Тебе нужда, а мне не нужда? У тебя и дом, и скотина, и все, а я весь тут; у тебя свой хлеб, а я на покупном, – откуда хочешь, а три рубля в неделю на один хлеб подай. Приду домой – а хлеб дошел; опять полтора рубля выложь. Так ты мне мое отдай.

Подходит так сапожник к часовне у повертка, глядит – за самой за часовней что-то белеется. Стало уж смеркаться. Приглядывается сапожник, а не может рассмотреть, что такое. “Камня, думает, здесь такого не было. Скотина? На скотину не похоже. С головы похоже на человека, да бело что-то. Да и человеку зачем тут быть?”

Подошел ближе – совсем видно стало. Что за чудо: точно, человек, живой ли, мер 1000 твый, голышом сидит, прислонен к часовне и не шевелится. Страшно стало сапожнику; думает себе: “Убили какие-нибудь человека, раздели, да и бросили тут. Подойди только, и не разделаешься потом”.

И пошел сапожник мимо. Зашел за часовню – не видать стало человека. Прошел часовню, оглянулся, видит – человек отслонился от часовни, шевелится, как будто приглядывается. Еще больше заробел сапожник, думает себе: “Подойти или мимо пройти? Подойти – как бы худо не было: кто его знает, какой он? Не за добрые дела попал сюда. Подойдешь, а он вскочит да задушит, и не уйдешь от него. А не задушит, так поди вожжайся с ним. Что с ним, с голым, делать? Не с себя же снять, последнее отдать. Пронеси только бог!”

И прибавил сапожник шагу. Стал уж проходить часовню, да зазрила его совесть.

И остановился сапожник на дороге.

– Ты что же это, – говорит на себя, – Семен, делаешь? Человек в беде помирает, а ты заробел, мимо идешь. Али дюже разбогател? боишься, ограбят богатство твое? Ай, Сема, неладно!

Повернулся Семен и пошел к человеку.

Подходит Семен к человеку, разглядывает его и видит: человек молодой, в силе, не видать на теле побоев, только видно – измерз человек и напуган; сидит, прислонясь, и не глядит на Семена, будто ослаб, глаз поднять не может. Подошел Семен вплоть, и вдруг как будто очнулся человек, повернул голову, открыл глаза и взглянул на Семена. И с этого взгляда полюбился человек Семену. Бросил он наземь валенки, распоясался, положил подпояску на валенки, скинул кафтан.

– Будет, – говорит, – толковать-то! Одевай, что ли! Ну-ка!

Взял Семен человека под локоть, стал поднимать. Поднялся человек. И видит Семен – тело тонкое, чистое, руки, ноги не ломаные и лицо умильное. Накинул ему Семен кафтан на плечи, – не попадет в рукава. Заправил ему Семен руки, натянул, запахнул кафтан и подтянул подпояскою.

Снял было Семен картуз рваный, хотел на голого надеть, да холодно голове стало, думает: “У меня лысина во всю голову, а у него виски курчавые, длинные”. Надел опять. “Лучше сапоги ему обую”.

Посадил его и сапоги валеные обул ему.

Одел его сапожник и говорит:

– Так-то, брат. Ну-ка, разминайся да согревайся. А эти дела все без нас разберут. Идти можешь?

Стоит человек, умильно глядит на Семена, а выговорить ничего не может.

– Что же не говоришь? Не зимовать же тут. Надо к жилью. Ну-ка, на вот дубинку мою, обопрись, коли ослаб. Раскачивайся-ка!

И пошел человек. И пошел легко, не отстает.

Идут они дорогой, и говорит Семен:

– Чей, значит, будешь?

– Здешних-то я знаю. Попал-то, значит, как сюда, под часовню?

– Нельзя мне сказать.

– Должно, люди обидели?

– Никто меня не обидел. Меня бог наказал.

– Известно, все бог, да все же куда-нибудь прибиваться надо. Куда надо-то тебе?

Подивился Семен. Не похож на озорника и на речах мягок, а не сказывает про себя. И думает Семен: “Мало ли какие дела бывают”, – и говорит человеку:

– Что ж, так пойдем ко мне в дом, хоть отойдешь мало-мальски.

Идет Семен, не отстает от него странник, рядом идет. Поднялся ветер, прохватывает Семена под рубаху, и стал с него сходить хмель, и прозябать стал. Идет он, носом посапывает, запахивает на себе куртушку бабью и думает: “Вот-те и шуба, пошел за шубой, а без кафтана приду да еще голого с собой приведу. Не похвалит Матрена!” И как подумает об Матрене, скучно станет Семену. А как поглядит на странника, вспомнит, как он взглянул на него за часовней, так взыграет в нем сердце.

Убралась Семена жена рано. Дров нарубила, воды принесла, ребят накормила 1000 , сама закусила и задумалась; задумалась, когда хлебы ставить: нынче или завтра? Краюшка большая осталась.

“Если, думает, Семен там пообедает да много за ужином не съест, на завтра хватит хлеба”.

Читайте также:  Анализ стихотворения Толстого Колокольчики мои (цветики степные)

Повертела, повертела Матрена краюху, думает: “Не стану нынче хлебов ставить. Муки и то всего на одни хлебы осталось. Еще до пятницы протянем”.

Убрала Матрена хлеб и села у стола заплату на мужнину рубаху нашить. Шьет и думает Матрена про мужа, как он будет овчины на шубу покупать.

“Не обманул бы его овчинник. А то прост уж очень мой-то. Сам никого не обманет, а его малое дитя проведет. Восемь рублей деньги не малые. Можно хорошую шубу собрать. Хоть не дубленая, а все шуба. Прошлую зиму как бились без шубы! Ни на речку выйти, ни куда. А то вот пошел со двора, все на себя падел, мне и одеть нечего. Не рано пошел. Пора бы ему. Уж не загулял ли соколик-то мой?”

Только подумала Матрена, заскрипели ступеньки на крыльце, кто-то вошел. Воткнула Матрена иголку, вышла в сени. Видит – вошли двое: Семен и с ним мужик какой-то без шапки и в валенках.

Сразу почуяла Матрена дух винный от мужа. “Ну, думает, так и есть загулял”. Да как увидела, что он без кафтана, в куртушке в одной и не несет ничего, а молчит, ужимается, оборвалось у Матрены сердце. “Пропил, думает, деньги, загулял с каким-нибудь непутевым, да и его еще с собой привел”.

Пропустила их Матрена в избу, сама вошла, видит – человек чужой, молодой, худощавый, кафтан на нем ихний. Рубахи не видать под кафтаном, шапки нет. Как вошел, так стал, не шевелится и глаз не поднимает. И думает Матрена: недобрый человек – боится.

Насупилась Матрена, отошла к печи, глядит, что от них будет.

Снял Семен шапку, сел на лавку, как добрый.

– Что ж, – говорит, – Матрена, собери ужинать, что ли!

Пробурчала что-то себе под нос Матрена. Как стала у печи, не шевельнется: то на одного, то на другого посмотрит и только головой покачивает. Видит Семен, что баба не в себе, да делать нечего: как будто не примечает, берет за руку странника.

«Чем люди живы»: краткое содержание. Лев Толстой «Чем люди живы»

  • Позднее творчество Л. Н. Толстого вызывало и до сих пор вызывает неоднозначное мнение как со стороны читателей, так и литературоведов и критиков. Особое место в нём занимают так называемые «народные рассказы», в которых великий русский писатель культивирует жанр притчи как единственно возможный жанр «иносказательного утверждения правды должного». Так ли это? Рассказ «Чем люди живы» поможет в этом разобраться…

    «Чем люди живы»: вступление

    Жил когда-то на земле русской сапожник. Были у него и жена, и детишек полон дом. Жил он у мужика на квартире, ибо не имел он ни дома своего, ни земли. На хлеб он зарабатывал лишь сапожной работой. Но хлеб в те времена стоил дорого, а работа – дешево. Получалось, что заработает мужик, то и проест.

    Была у них на двоих с женой шуба, да и та стала непригодной. Что делать? К осени скопились «деньжонки»: три рубля хранились дома в сундуке, а еще пять – были за мужиками в селе. Делать нечего, отправился он в село. Идёт по дороге и думает: «Вот получу свои пять рублей, добавлю ещё три, и тогда уж точно мой овчин на шубу…»

    Да не тут-то было. Как пришёл мужик в село, так и ушёл ни с чем – со всех денег только двадцать копеек и вернули, и овчин в долг не дали. Пригорюнился сапожник, выпил на всю собравшуюся мелочь водки, и побрёл обратно домой. Идёт и сам с собой разговаривает. То утешает самого себя, то жалеет, думает, как дальше жить. Погодя немного и вовсе на весь свет разозлился: им нужда, а мне что, не нужда, ведь у них и дом, и скотина своя, и хлеб, а я весь тут – что заработал, тем и живу…

    Старая часовня

    Как же разворачивается дальше сюжет произведения «Чем люди живы»? Краткое содержание на этом не заканчивается. За всеми этими думами и не заметил, как подошел к часовне. Видит, за ней что-то белеет. Приглядывается, а разобрать не может. Не камень, не скотина… Вроде человек, да уж очень бело. Подходит ближе, так и есть – человек, голый совсем, сидит тихонько, к стене прислонён. Подойти помочь или мимо пройти? Подойдешь – какой он есть, кто его знает? Явно ведь, не за похвальные дела здесь он очутился, да и что с ним, с голым то делать, не с себя же последнюю «одежонку» снимать… Прошёл сапожник мимо, и вдруг совесть в нём заговорила, пуще прежних мыслей «закричала»: Что же это ты такое делаешь, Семён? Человек в беде оказался, околеть может, а ты мимо проходишь, за богатство своё трясешься: «Али дюже разбогател?»

    Воротился Семён, подошёл ближе и видит: совсем молодой человек, в силе, не искалечен, одно только – замёрз очень и напуган до смерти, сидит тихонько, прислоняясь, ослаб вроде, глаз поднять не в силах… Вдруг очнулся, повернулся и посмотрел на Семёна. Взгляд этот умилил и растрогал Семёна. Скинул он кафтан свой, сапоги «валенные» и одел его: на вот, разхаживайся, согревайся, возьми палку мою, обопрись, если слаб, и пойдём ко мне в дом, «а дела эти все без нас разберут».

    В доме у сапожника

    Идут они легко, говорят мало. Как попал сюда человек – сказать не может, одно только твердит – не здешний, никто его не обидел, идти ему некуда, да и всё равно, потому что Бог его наказал. Подивился Семён: на речах мягок, а говорит про себя мало – скрывает что-то, с другого боку – да мало ли какие-такие дела бывают…

    Пришли сапожник и странник к первому домой. Как только переступили порог, Матрёна – жена Семёна, сразу почуяла дух винный от мужа. Вышла в сени, так и есть: муж без кафтана, без овчина на новую шубу, и с ним мужик какой-то непутёвый без шапки и в валенках. Что делать? Оборвалось у неё сердце, думает, пропил всё, да ещё и связался с каким-то непутёвым. Видно, как вошёл только, так замер и голову вниз опустил – значит, боится чего-то. Ох, не к добру это…

    Понял Семён, что баба его сердится сильно, да делать нечего: как вспомнит взгляд его у часовни, так «взыграет в нём сердце». Стал он рассказывать о том, что у мужиков в селе денег нет, обещали вернуть их позже, остальные же «деньжонки» он сохранил, не пропил, только двадцать копеек… Продолжил было сказывать и о часовне, о том, как повстречал там голого человека, как пожалел его, да Матрёна слушать не стала, кричит, ругается, остановится не может… Хотела уйти – зло сорвать, да остановилась – видит, странник этот сидит безмолвно на краю лавки, руки – на коленях, голова вниз опущена, всё морщится, будто горло его сдавливает кто-то. Говорит ей Семён: «Али в тебе Бога нет?». Услышала слова его и еще сильнее сжалилась. Достала кваса, последнюю краюшку хлеба, подала нож, ложки, и стали они ужинать. Вдруг повеселел странник, поднял глаза, посмотрел на Матрёну, пристально так, хорошо посмотрел, и улыбнулся, в первый раз за всё время.

    Поели они, легли спать, да не спится им. Как вспомнит баба, что хлеба на завтра нет, что «одежонку» последнюю отдала, так сердце сжимается. А вспомнит улыбку его – веселее становится: что ж, живыми будем – сытыми будем… А с другого боку – мы-то даём, не скупимся, а добром нам это не возвращается. Так и уснули они в думах этих. Читаем дальше произведение, которое создал Л. Толстой, — «Чем люди живы». Главные события рассказа ещё впереди.

    Сапожное дело

    День за днём, неделя за неделей – так и год прошёл. Живёт странник Михайла по-прежнему у Семёна. За какую работу ни возьмётся – всякая выходит у него так, как будто век её делал: и чинит сапоги, и шьёт их сам. Пошла слава по округе, что никто так крепко сапог не сделает, как Михайла. Стало к Семёну больше людей приходить, и достаток стал увеличиваться. А Михайла, как только работа заканчивается, садится, ни слова, ни полслова не говорит и всё вверх глядит. Никогда на улицу не выходит, ест мало, говорит мало и не смеется.

    Приезд барина

    Однажды зимой приехал к сапожнику барин в шубе, лицо красное, налитое, шея, как у быка – словно с другого света человек. Приехал он не просто так – привёз «товар сапожный», дорогой, качества немецкого, и просит сапоги ему из него сшить, чтобы год носились, не порвались и не стёрлись. Если выполнит Семён работу хорошо, то получит десять рублей, а если «распорются» сапоги раньше года – в остроге будет сидеть. Испугался сапожник, а Михайла ему кивает головой, мол, бери работу и не робей. Стал Семён мерки с ноги барина снимать, вдруг видит, что странник его смотрит в угол пустой за барином, взгляд отвести не может, потом вдруг улыбнулся, второй раз за всё время и просветлел весь.

    Барин встал, шубу свою поправил, еще раз предупредил сапожника, чтобы беду он не нажил, и направился к выходу. Да забыл нагнуться, и ударился головой об косяк. После его ухода принялся Михайла за работу новую.

    Проходит время. Подходит к нему сапожник взглянуть, что получилось, смотрит – а у него из «товару» немецкого не сапоги сшиты, а босовики. Ахнул он, и только начал ругать его, как стучится кто-то в дверь. Открыли: входит мальчишка от того самого барина, и говорит, что хозяин до дома не доехал – умер на полпути, и барыня просит срочно сшить босовики «на мёртвого».

    Купчиха с двумя девочками

    Прошло еще два года. Живут по-прежнему, и не нарадуется сапожник на своего работника. Сидят раз они дома. Мальчик, сын Семёна, подбежал к окну и смотрит во двор. Глядь, к их дому идёт купчиха с двумя девочками в шубках и в платочках. У одной ножка хромая. Подбежал к окну и Михайла. Удивился сапожник – ведь никогда прежде не выглядывал он на улицу.

    Зашли он в дом к сапожнику, и просит женщина сшить сапожки для девочек. Снимали мерки, разговорились, и узнали, что малышки не родные, а приёмыши. Шесть лет назад случилась беда: на отца в роще упало дерево. Только довезли, он и умер. Во вторник похоронили. А мать в это же самое время родила двойню, вот этих самых девочек, да не прожила и трёх дней – отдала Богу душу. Да как умирала, задавила одну из них. Вот ей ножку и вывернуло. Остались сироты одни. Жили они тогда с мужем по соседству с ним, поэтому и забрали малышек. Кормила она их грудью, потому, как и сама только родила. Через год родной сын умер, и больше Бог детей не давал. А достаток стал расти, жизнь улучшилась. И чтобы бы могло быть, если бы не эти девочки – «только у меня и воску в свече», что есть они – самые родные из родных. Как говорится, без отца и матери прожить можно, а без Бога нет… Л. Толстой («Чем люди живы») незаметно подводит читателя к главной идее произведения.

    Исповедь Михайла

    Л. Толстой, «Чем люди живы» — краткое содержание произведения далее повествует о том, что во всё время разговора не сводил Михайла глаз с девочек. Сложил руки на коленях, как прежде, глядит вверх и улыбается, третий раз за всё время. Вдруг встал, снял фартук, поклонился Семёну и Матрёне, и просил, чтоб простили они его, как и Бог ему простил. И видят муж с женою, что от него свет начал идти. Упали на колени перед ним, и просили объяснить всё: кто он есть, почему три раза улыбнулся, и за что его Бог простил…

    И рассказал он им свою историю. Есть он ангел. Однажды Бог отправил его к женщине забрать её душу. Прилетел он, и видит, что родила она двойню. Копошатся они возле неё, а она встать не может, и к груди их приложить не в силах. Увидела ангела, и поняла сразу, зачем он к ней явился. Взмолилась к нему, мол, мужа деревом задавило, и ни осталось у неё никого, кто же детей её вскормит и на ноги поставит? Пожалел Михайла женщину, приложил одного младенца к груди её, а другого – подал ей в руки. Но вернул Господь ангела на землю, сказав, что после того, как заберёт он душу женщины, познает он три истины: «что есть в людях, чего не дано людям, и чем люди живы». Краткое содержание произведения на этом не заканчивается.

    Понял ангел, что когда познает их, тогда и вернётся на небо. Вынул он душу матери, завалилось бездыханное тело и придавило одну из двойни. Ножка оказалась вывернутой. Поднялся ангел над деревней, да крылья его отвались. Понеслась душа одна к Богу, а Михайла упал на землю.

    Л. Толстой, «Чем люди живы»: три главных слова

    Часовня была закрыта. Не ведал он доселе, что есть жизнь людская, что есть холод, голод. Теперь же враз испытал на себе все людские невзгоды. Потом встретил Семёна, и понял, что не поможет он ему, потому как сам не знает, как себя, жену и детей своих прокормить и обогреть. Отчаялся было, да видит, возвращается Семён, и не узнал он его: то в лице его жила смерть, а теперь он в нём узнал Бога. Потом встретил он Матрёну – жену Семёна, и казалась она хуже мужа – «мёртвым духом дышала она». Но сапожник напомнил ей о Боге, и враз она переменилась: стала живой, и в ней он узнал Бога. Познал в это мгновение ангел первую истину – что есть в людях любовь, и улыбнулся тогда в первый раз.

    Потом в дом к сапожнику прибыл барин в шубе. Как только переступил он порог, увидел Михайла у него за спиной ангела смерти, и понял, что умрёт барин ещё до захода солнца. Значит, не дано людям знать, что им необходимо для своего тела. Это и была вторая истина. Обрадовался он второму слову и улыбнулся.

    Прошло еще несколько лет, а Бог всё еще не открыл ему последнюю истину. Но здесь пришла купчиха с девочками. Узнал он их сразу и удивился несказанно. Ведь думал он, что без родных родителей не прожить детям, а, оказывается, взрастила и любила их безмерно чужая женщина. Тогда увидел он в её лице живого Бога, и принял третью истину – жив человек не заботой о себе, а любовью. Так он улыбнулся и в третий раз.

    Рассказ «Чем люди живы» заканчивается чудесным вознесением Михайла на небо к Богу. Запел ангел хвалебную песнь Богу, затрясся весь дом, раздвинулся потолок, распустились у ангела крылья за спиной, и поднялся он на небо…

    Ещё раз хочется напомнить, что в статье шла речь о произведении Л. Толстого «Чем люди живы». Краткое содержание не может так передать тот «евангельский дух», который незримо присутствует в каждой строчке, в каждой букве рассказа, который поражает неожиданно и неотразимо. Поэтому прочтение произведения в полном объеме просто необходимо.

    Ссылка на основную публикацию