Рождение человека – краткое содержание рассказа Горького

Рассказ Рождение человека (Горький Максим)

Когда М. Горький кончил читать свой новый, еще не опубликованный рассказ — несколько тысяч слушателей, заполнивших вечером 15 апреля 1912 года самый большой в Париже зал Ваграм, устроили ему овацию. Чем взволновало собравшихся, в большинстве — русских политических эмигрантов, произведение писателя-революционера? Оно не имело никакого отношения к теме вечера, посвященного столетию со дня рождения А. И. Герцена, и совершенно не было связано с современными событиями, С приходившими из России вестями о начале нового революционного подъема. Автор рассказа вспоминал об эпизоде двадцатилетней давности, на первый взгляд — бесконечно далеком не только от последних политических событий, но и от политики вообще.

Наши эксперты могут проверить Ваше сочинение по критериям ЕГЭ
ОТПРАВИТЬ НА ПРОВЕРКУ

Эксперты сайта Критика24.ру
Учителя ведущих школ и действующие эксперты Министерства просвещения Российской Федерации.

И все же многочисленные слушатели, целиком поглощенные злобой дня, трудной судьбой своей Родины, никак не могли успокоиться, выражая признательность автору. Было ясно, что его новое произведение необыкновенно созвучно их думам и чувствам, всему их душевному настрою. Рассказ назывался «Рождение человека».

Эпизод, о котором вспомнил в этом рассказе М. Горький, глубоко трагичен. В страшный для России 1892-й «голодный» год, когда на краю гибели оказались миллионы крестьян, — толпы их двинулись пешком из охваченных неурожаем губерний на юг в поисках работы и хлеба. С одной из групп голодающих шел и будущий писатель. Вдруг он увидел, как отстала от других беременная крестьянка (она вынуждена была отмерять версты до последней минуты), и понял, что у нее начинаются роды. Он не мог не прийти к ней на помощь и невольно стал «акушером». Что ждало новорожденного? Для какой жизни родился среди горя, отчаяния, голодных смертей «новый житель земли русской, человек неизвестной судьбы»? «Помог ты мне — спасибо, — говорит мать своему спутнику, «проходящему», — а хорошо ли это для него, и — не знаю уж. » Этот вопрос не может ее не мучить. Отражая бушующую в душе матери бурю тревог и надежд, борются в ее глазах — глазах «синевато-серого цвета» — серый, мутный цвет боли, тоски, безнадежности и синий, как море и как небо, цвет радости, счастья, любви. И синий цвет побеждает, побеждает вера в будущее сына: «Хорошо-то как, хорошо! И так бы всё — шла, всё бы шла, до самого аж до краю света, а он бы, сынок, — рос да всё бы рос на приволье. » Не случайно именно в этом бесстрашно правдивом произведении прозвучали слова, ставшие одним из самых крылатых изречений XX века: «Превосходная должность — быть на земле человеком».

Если мы вспомним, какие настроения преобладали в литературе той поры — норы реакции, наступившей после поражения первой русской революции, — нам станет понятнее, почему рассказ «Рождение человека» произвел столь большое впечатление на своих первых слушателей, а затем и на тысячи и тысячи читателей. Леонид Андреев доказывал тогда в своей философской драме «Жизнь Человека» (ее первое действие имело особое название: «Рождение Человека и муки матери»), что страдания матерей ничем не оправданы, так как рождаемые в муках дети обречены на бесцельную и бессмысленную жизнь. Ему вторил М. П. Арцыбашев, заявляя, что лучше людям совсем не появляться на свет, чем рождаться «на жизнь несчастную и бесцельную». М. Горький гневно ответил этим писателям и всем проповедникам пессимизма в 1912 году в статье «Издалека». Но еще более ярким и убедительным ответом был написанный им тогда же рассказ «Рождение человека». Уж если люди угнетенной, многострадальной народной массы не теряют веры в жизнь, то можно ли простить безверие тем, кто призван поднимать народ па борьбу, а не подавлять его волю отчаянием?!

Спустя год, в 1913 году, В. И. Ленин возразил в статье «Рабочий класс и неомальтузианство» людям, утверждавшим, что нелепо «убеждать матерей рождать детей, чтобы их калечили. доводили до самоубийства!». Назвав подобные рассуждения мещанскими и реакционными, В. И. Ленин писал: «. «Рождать детей, чтобы их калечили». Только для этого? Почему же не для того, чтобы они лучше, дружнее, сознательнее, решительнее нашего боролись против современных условий жизни, калечащих и губящих наше поколение. Мы боремся лучше, чем наши отцы. Наши дети будут бороться еще лучше, и они победят» Впоследствии М. Горький тщетно пытался узнать, как сложилась жизнь человека, которому он помог когда-то появиться на свет. Он ничего не узнал об этом, и мы ничего не знаем о судьбе того человека, но нам хорошо известна судьба его поколения. Подростком тот человек мог увидеть революцию 1905 года, а юношей участвовать в Великой Октябрьской революции; он мог стать одним из строителей первого социалистического государства и его защитником на фронтах Великой Отечественной войны; мог участвовать в героическом возрождении Родины. Ему стоило родиться.

Источники:

    Горький А. М. По Руси; Дело Артамоновых./Вступит, статьяnи примеч. Б. Бялика; Худо ж. А. Таран и С. Герасимов.—М.: Худож. лит., 1982.—590с— (Б-ка классики. Сов. лит-ра)

В том вошли цикл рассказов «По Руси» (1912—1917) и «Дело Артамоновых» (1925) — произведение, рассказывающее историю трек поколений семьи фабрикантов.

Посмотреть все сочинения без рекламы можно в нашем

Чтобы вывести это сочинение введите команду /id1878

Краткое содержание «В людях»

Повесть «В людях» Горького была написана в 1914 году. В центре повествования – подросток, сирота, вынужденный ютиться у чужих людей и зарабатывать на жизнь непростым трудом. Подобный образ жизни и обозначает фраза «в людях», которой Максим Горький назвал свой рассказ.

Для лучшей подготовки к уроку литературы рекомендуем читать онлайн краткое содержание «В людях». Проверить полученные знания можно при помощи теста на нашем сайте.

Главные герои

Алексей Пешков – подросток, сирота, честный и порядочный мальчик, который стремится учиться, но вынужден тяжело зарабатывать себе на жизнь.

Другие персонажи

Саша – старший брат Алексея, надменный, жестокий мальчик.

Василий Васильевич Каширин – дед Алексея, скупой, бессердечный мужчина.

Акулина Ивановна – бабушка Алеши, добрая, ласковая женщина.

Людмила – хромая девушка, подруга Алеши.

Матрена – сестра Акулины Ивановны, жадная, сварливая, завистливая женщина.

Василий – старший сын Матрены, чертежник, добрый, снисходительный мужчина средних лет, хозяин Алеши.

Иван Ларионович – управляющий иконописной мастерской, добрый, терпеливый человек.

Павел Одинцов – подмастерье в иконописной мастерской, друг Алеши, честный, бойкий, умный мальчик.

«Королева Марго» – красавица-соседка, в которую тайно влюблен Алеша.

Осип – пожилой плотник, мудрый, толковый мужчина с волевым характером.

Краткое содержание

Глава I

Одиннадцатилетний Алеша Пешков служит « «мальчиком» при магазине «модной обуви» ». Хозяин постоянно напоминает ему, что он работает « в первоклассном магазине на главной улице города », и должен стоять у двери, как статуя, не гримасничая и не почесывая руки.

В магазине также работает приказчик и брат Алеши – Саша, старше его « и по годам и по должности ». Саша вовсю пользуется своим старшинством, и при случае не прочь унизить брата.

По утрам кухарка будит Алешу раньше всех, и тот сразу принимается за дело: чистит « обувь и платье хозяев, приказчика, Саши », ставит самовар, приносит дрова. Мальчику тяжело привыкнуть к новой жизни, которая неожиданно показала ему « свою неказистую, лживую изнанку ».

Между братьями разгорается сильный конфликт, а Алеша решается на побег. Однако этому не суждено было сбыться: мальчик проливает себе на руки кипящие щи, и оказывается в больнице.

Алеше кажется, что больница – гиблое место, где его непременно заморят до смерти. Нестерпимо болят обожженные руки, и он никак не может написать письмо бабушке, « чтобы она пришла и выкрала » внука из больницы. Солдат, пожалев мальчика, сообщает о его мучениях бабушке, и та следующим же утром забирает Алешу домой.

Глава II

Алеша узнает, что его дед, Василий Васильевич Каширин, начисто разорен. Жалея супруга, Акулина Ивановна старается « господа задобрить немножко » и тайком раздает милостыню.

На улице от Костромы Алеша узнает печальные вести о своих товарищах: кто-то умер, кто-то тяжело болен. От него же герой узнает о появлении новых соседей, у которых была хромая, но очень красивая старшая дочь Людмила.

Алеша знакомится с девочкой, и быстро находит с ней общий язык. Они много проводят вместе времени, и бабушка Алеши всячески поощряет эту дружбу.

Кострома рассказывает жуткую историю про покойника, местного охотника, который, как только стемнеет, « встает из гроба и ходит по кладбищу ». Мальчишки спорят, кто сможет пролежать до утра в гробу. Все боятся, и только Алеша соглашается. По совету бабушки он всю ночь читает молитвы, и ему даже удается уснуть. На следующий день Алеша становится настоящим героем улицы.

Глава III

Умирает младший брат Алеши, Коля – « убогонький », болезненный мальчик. Бабушка даже рада – не будет мучиться всю жизнь.

С бабушкой и дедом Алеша отправляется в лес, чтобы собрать дров и лекарственных трав. Акулина Ивановна ловко собирает травы и рассказывает внуку о « целебных свойствах зверобоя, буквицы, подорожника ».

Алеше так понравилось в лесу, что он каждый день просит бабушку ходить туда. Она соглашается, и так они проводят счастливое « лето, до поздней осени, собирая травы, ягоды, грибы и орехи ».

Однажды дед сообщает Алеше неприятную новость – он собирается отвезти его к бабушкиной сестре, Матрене, чтобы мальчик выучился на чертежника.

Глава IV

Алеша вновь оказывается « в городе, в двухэтажном белом доме, похожем на гроб ». Матрена всегда « очень сердита и криклива », а старший ее сын, напротив, добр и честен.

Алеше не нравится у дальних родственников – в доме Матрены часто ругаются, сплетничают, ссорятся друг с другом. У него много обязанностей: мытье полов, чистка самовара и медной посуды, доставка купленных овощей с базара, выполнение мелких хозяйских поручений.

Наконец, Алеша приступает к обучению. С первого раза ему не удается верно скопировать эскиз дома, и он решает « исправить дело помощью фантазии », дорисовав на чертеже « ворон, голубей, воробьев, а на земле перед домом — кривоногих людей, под зонтиками ». Третья попытка оказывается более удачной, но « старуха-хозяйка » против обучения Алеши. Она каждый раз строит ему козни, и мальчику ничего не остается, как прекратить попытки обучиться чертежному искусству.

Глава V

Не выдержав тяжелой жизни у склочных родственников, по весне Алеша сбегает, но к бабушке не возвращается. Прислушавшись к совету, он поступает посудником на пароход «Добрый». Для этого нужно согласие родственников, и бабушка уговаривает деда выправить Алеше паспорт.

Повар по прозвищу Смурый, к которому Алеша поступил в распоряжение, относится к нему доброжелательно. Узнав, что юный посудник обучен грамоте, он частенько просит его почитать вслух. Смурый постоянно напоминает мальчику о важности книг – « чтобы поумнеть, надо читать правильные книги ». Он жалеет, что недостаточно богат, в противном случае непременно отправил бы толкового Алешу учиться.

Глава VI

На место второго посудника, покинувшего пароход, берут « с берега вятского солдатика, костлявого, с маленькой головкой и рыжими глазами ». Он не справляется с первым же заданием – зарезать кур, и распускает птиц по палубе. Пассажиры принимаются всячески издеваться над ним, а Алеша мучительно размышляет о природе человеческой жестокости.

Алеша не раз задумывался о побеге с парохода, но всегда его останавливали мысли о Смуром. Но ставшая привычной жизнь на пароходе оборвалась весьма неожиданно – Алешу рассчитали за то, что у него воровал посуду официант и продавал ее пассажирам. Он получил « около восьми рублей — первые крупные деньги » в его жизни, а Смурый на память подарил бисерный кисет.

Глава VII

Вернувшись домой, Алеша почувствовал себя совершенно взрослым и закурил у деда на глазах. Это ему очень не понравилось, и бабушке пришлось в шутку потрепать внука, чтобы успокоить деда.

Дед предлагает Алеше вновь вернуться к Матрене, перезимовать у нее, а весной сбежать на теплоход. Однако такой план не устраивает мальчика. Поразмыслив, он решает « заняться ловлей певчих птиц ». Ко всеобщему удивлению, это занятие оказывается весьма выгодным. Но больше всего Алеше нравится свобода и независимость, которые перебивают в его душе даже жалость к птицам.

Дед считает, что внуку пора бросать ловлю птиц – нужно подумать о том, как выбиться в люди. Алешу больше всего привлекает жизнь казаков и солдат – « простая, веселая ». Он частенько сбегает на учения с солдатами, которые угощали его махоркой.

Однажды Алеше на долю выпало « тяжелое и поразительное » переживание, когда он стал свидетелем избиения и изнасилования женщины. При этом насильник – пьяный казак – похвалялся своим поступком. Мальчик с ужасом размышляет о том, что в такой чудовищной ситуации могла оказаться его мать или бабушка.

Глава VIII

С первым снегом Алешу вновь отправляют к Матрене. В ее доме все по-прежнему – давящая скука, сплетни, ссоры, злословие. Чтобы справиться с нарастающей тоской, Алеша усердно принимается за работу.

Он часто ходит полоскать белье вместе с прачками, которые поначалу осмеивали мальчика, но после привыкли и уже не обращали на него внимания. Алеше было « с ними было весело, интересно » – прачки прекрасно были осведомлены о жизни города, и щедро делились свежими новостями друг с другом.

« Желая побыть наедине с самим собою », Алеша уходит в сарай колоть дрова. Там его находят денщики, которые просят грамотного мальчика написать письмо родным в деревню или любовную записку. Именно от них он узнает историю о жене закройщика.

Читайте также:  Мои университеты – краткое содержание повести Горького

Молодая женщина любила читать и регулярно наведывалась в библиотеку. Однажды скучающие офицеры затеяли с ней « обидную и злую игру », принявшись писать любовные письма. В ответ женщина просила оставить ее в покое, сожалела о причиненном горе. Офицеры читали ее ответы, смеялись, и принимались строчить очередное письмо.

Алеша не в силах наблюдать за тем, как издеваются над женщиной. Он сообщает жене закройщика о глупой офицерской шутке, и та в благодарность за честность дает мальчику серебряную монетку. Алеша был настолько впечатлен умной и образованной женщиной, что решает прийти к ней вновь и попросить почитать книгу. Так мальчик открывает для себя совершенно новый, поразительный мир литературы.

Глава IX

Книги закройщицы казались Алеше очень дорогими, и он боялся, что хозяйка может их испортить. Но жажда чтения была сильнее, и он « стал брать маленькие разноцветные книжки в лавке, где по утрам покупал хлеб к чаю ». За прочтение каждой книжки Алеша платил лавочнику копейку.

Старуха Матрена, узнав о новом занятии Алеши, нашла книгу и « разодрала ее в клочья ». Однако это не останавливает мальчика, и он продолжает брать книги в лавке. В итоге у него набегает долг « на огромную сумму в сорок семь копеек ». Лавочник требует деньги, и Алеша вынужден признаться хозяину, что задолжал деньги. Хозяин расплачивается за Алешин долг и начинает выписывать газету, которую мальчик читает вслух всей семье.

Однажды по вине хозяйского ребенка распаялся самовар. Попадает за это Алеше: старуха сильно избила его « пучком сосновой лучины », загнав в тело мальчика множество заноз. После осмотра доктор хочет составить « составить протокол об истязании », но Алеша не стал жаловаться. Семья в знак благодарности разрешает брать ему книги у закройщицы. Так Алеша приобщается к хорошим французским романам.

Глава Х

В доме поселяется « черноглазая молодая дама с девочкой и матерью ». Дама была красива « той редкой красотой, которая всегда кажется новой », и неизменно находилась в окружении мужчин.

Алеша, восхищенный внешностью новой соседки, называет ее про себя Королева Марго. Он очень привязывается к ее пятилетней хорошенькой дочери: часто играет с ней, читает сказки. В благодарность Королева Марго хочет что-то подарить Алеше, но мальчик просит только разрешения брать у нее книги. Он объясняет свою просьбу тем, что « жить очень трудно и скучно, а читая книги, забываешь об этом ». Так мальчик впервые знакомится с русской поэзией.

Накануне праздников у Алеши « страшно вспухли веки и совсем закрылись глаза ». Испугавшись, что мальчик ослепнет, хозяева показывают его доктору, который прорезает больному веки изнутри. Несколько дней Алеша лежит с повязкой « в мучительной, черной скуке », но все обходится.

Глава XI

Весной Алеша устраивается « посудником на пароходе «Пермь»» с окладом 7 рублей в месяц. В этот раз поваром оказыв ается «Иван Иванович, по прозвищу Медвежонок » – маленький, полненький щеголь. Но самым интересным человеком на пароходе является « кочегар Яков Шумов, широкогрудый, квадратный мужик », заядлый картежник, обжора и любитель рассказать байки.

Якова забавляют деньги, но он совсем не жаден. От скуки он учит играть в карты Алешу, и тот, в силу своей юношеской горячности, проигрывает ему пять рублей, новые сапоги и поддевку. Яков сердито возвращает мальчику его проигрыш, оставив себе только рубль « за науку ».

Алеша с удовольствием слушает рассказы Якова, но замечает, что в них нет «души», как в книгах.

Глава XII

Поздней осенью Алеша поступает « учеником в мастерскую иконописи ». Его хозяйка, « мягкая и пьяненькая старушка », заявляет, что днем он будет помогать в лавке, а вечером – учиться. В лавке приказчик заставляет его выучить цены на все иконы, имена все святых и в каких бедах они помогают.

Главные покупатели – « старообрядцы из Заволжья, недоверчивый и угрюмый лесной народ ». В обязанности Алеши входит зазывание покупателей на улице, навязчивая реклама своего товара. Мальчик жалеет покупателей, которые вынуждены втридорога платить за иконы, но с грустью понимает – от жизни не убежишь.

Глава XIII

В иконописной мастерской « работает около двадцати человек «богомазов» из Палеха, Холуя, Мстеры », которые любят петь невеселые, заунывные песни.

Иконопись не привлекает Алешу, потому что работа разделена « на длинный ряд действий, лишенных красоты, не способных возбудить любовь к делу, интерес к нему ». Мальчику неприятно смотреть на иконы в процессе их написания: святые на них были изображены без лица или рук.

Управляет мастерской Иван Ларионыч – тихий, спокойный человек. Он показывает, « как надо работать, даже лучшие мастера охотно слушали его советы ».

Глава XIV

Поначалу Алеша выполняет функцию подмастерья: отделяет для красок белки от желтков, растирает краски и «присматривается» к мастерству. Вскоре он замечает, что люди, « занятые этим раздробленным на куски мастерством, не любят его и страдают мучительной скукой ».

По вечерам Алеша рассказывает неграмотным мастеровым о своей жизни на пароходе, разные истории из книг, читает им, и вскоре занимает « в мастерской какое-то особенное место — рассказчика и чтеца ». Чтение благотворно влияет на людей, привыкших работать в страшной скуке. Наибольшее же оживление вызывает у них поэма Лермонтова «Демон».

Алеша заводит дружбу с Павлом Одинцовым, который любил рисовать карикатуры на мастеровых. Желая развлечь иконописцев, ребята принимаются разыгрывать сценки, и даже настоящие спектакли.

Глава XV

В день именин Алеша получает от всех мастеровых подарок – « маленький, красиво написанный образ Алексия — божия человека ». Однако радостное настроение быстро омрачается очередной стычкой с приказчиком, который откровенно недолюбливал мальчика.

Алеше тяжело жить в таких условиях, постоянно терпеть унижения и лишения. Ему кажется, будто он барахтается в какой-то жиже, все больше увязая в ней, и даже любимая бабушка не в состоянии понять и морально поддержать его.

Поддавшись тоскливому настроению, Алеша решает « снова поступить на пароход и, спустившись в Астрахань, убежать в Персию ». Однако планы мальчика нарушает Василий, бабушкин племянник, который приглашает его работать десятником – « принимать всякий материал, смотреть, чтоб всё было вовремя на месте и чтоб рабочие не воровали ».

Глава XVI

Торговые ряды часто затапливает, и Алеша возит хозяина на лодке. Ему нравится новая работа, позволяющая по вечерам много читать. В квартире Королевы Марго теперь живет большое семейство, и гимназисты делятся с Алешей своими книгами.

Новые товарищи Алеши старше его, и мальчик невольно завидует им – ведь они учатся. « Не желая ни в чем отставать от них », он влюбляется в барышню Птицыну. Однако из этой затеи не выходит ничего хорошего – Алеша предлагает своей «даме» прокатиться по пруду на доске, но та переворачивается, и барышня оказывается в тине, теряя всю свою привлекательность.

Глава XVII

Каждое утро в шесть часов утра Алеша отправляется на работу на Ярмарку. Там его встречают интересные люди – плотники, штукатуры, каменщики, кровельщики. В обязанности Алеши входит следить за тем, что рабочий люд не воровал материалы со стройки.

Плотник Осип – мудрый и толковый старик – берет под свою опеку Алешу, которому поначалу было неловко следить за взрослыми мастерами. Он рассказывает, кто из бригады хитер и вороват, а кто – наивен и честен.

Платят Алеше очень мало, и он живет впроголодь. Работники из жалости подкармливают мальчика, а тот читает им книги.

Глава XVIII

Алеша все больше привязывается к Осипу, в котором он видит все прекрасные качества своих прежних товарищей. Он кажется мальчику « гораздо умнее всех людей, когда-либо встреченных » им на жизненном пути. Осип привлек внимание мальчика не только умом, но и способностью не поддаваться внешним условиям, сохранить себя « среди поразительно неустойчивых людей» .

Глава XIX

Зимой на Ярмарке почти нет работы, и Алеша выполняет « многочисленные мелкие обязанности » по дому. Он не на шутку увлекается поэзией и даже пытается писать стихи.

Мальчик, замечает, что в последнее время хозяин стал удивительно тих и задумчив. Казалось, что-то « подорвало ему сердце, и теперь он жил не уверенно, не охотно, а как-то так, по привычке ».

По вечерам Алеша с удовольствием ходит в трактир, хозяин которого, большой любитель пения, всегда рад принять у себя хороших певцов из народа. Однажды Алеша приглашает хозяина насладиться душевным пением вместе с ним и тот соглашается.

Хозяин близко к сердцу принимает пение простого рабочего, и делится с Алешей своей сердечной болью – он влюбился в прекрасную женщину, ставшую для него настоящей отрадой. Однако она была замужем за фальшивомонетчиком, осужденным на каторгу, и отправилась вслед за мужем в Сибирь. Хозяин признается, что если опять встретит ее, то без сожаления бросит семью.

Глава ХХ

В течение трех лет Алеша трудится «десятником», наблюдая за тем, как с приходом холодов рабочие ломают опустевшие лавки, а весной отстраивают их заново. Это кажется мальчику глупым, как и вся жизнь.

В возрасте пятнадцати лет Алеша « чувствовал себя пожилым человеком », познавшим всей тайны бытия и безмерно уставшего от жизни. Понимая, что нужно как-то выкарабкиваться из этого болота, Алеша решает осенью уехать в Казань, чтобы пристроиться там учиться.

Заключение

Произведение Максима Горького во многом автобиографично, и раскрывает главную проблему – конфликт человека и эпохи. Основная идея повести – несмотря на все жизненные невзгоды сохранить в себе человечность, чистые душевные порывы.

Краткий пересказ «В людях» будет полезен как для читательского дневника, так и для подготовки к уроку литературы.

Тест по повести

Проверьте запоминание краткого содержания тестом:

Проходящий Алеша Пешков в рассказе Рождение человека

Первые одиннадцать рассказов цикла были написаны в 1912—1913 годах. В 1915 г. они вышли в свет под общим заглавием «По Руси. Очерки».

Сюжетной основой этого сборника рассказов является путешествие Горького пешком по стране, которое он предпринял в 1891 году. Лишь несколько рассказов («Ледоход», «Губин» и «Нилушка») наполнены впечатлениями более ранних лет. Хождение но Руси Горький предпринял после тяжелого душевного кризиса, который в 1887 г. привел его к попытке самоубийства. Юноша Алеша Пешков не мог смириться с окружающей обывательской средой. Книги, которые он жадно читал, еще больше укрепляли в нем желание изменить все вокруг. Ему казалось, что достаточно «убедить людей дружно взяться за работу самоосвобождения», и «наступит новая, чистая, дружная жизнь!». Но это горячее стремление разбивалось о непонимание окружающих, о прочность тех основ жизни, в которой господствовал «хозяин». Почувствовав свою изолированность от живой жизни, юный Горь-кий решается на подобный шаг, который, к счастью, закончился только ранением. Выздоровев, он пешком отправляется в путешествие по родной земле, чтобы окунуться в гущу народа, глубже понять жизнь и найти свое место в ней.

С большой точностью можно установить хронологию того или иного события, описанного Горьким в рассказах. Так, действие в рассказе «Рождение человека» произошло летом 1892 г., в рассказе «Женщина» — в сентябре — октябре 1891 г. и т. д. В основе каждого произведения лежат конкретные факты, свидетелем которых был писатель. Вероятно, поэтому он называл эти произведения очерками. Но сила художественного обобщения оказалась настолько большой, что превратила эти «очерки» в художественные социально-философские исследования российской действительности.

Большая роль в процессе художественного обобщения отведена «проходящему», герою всех рассказов, который в основе своей безусловно автобиографичен. Горький уточнял: «Я намеренно говорю «проходящий», а не «прохожий»; мне кажется, что прохожий не оставляет по себе следов, тогда как проходящий — до некоторой степени лицо деятельное и не только почерпающее впечатления бытия, но и сознательно творящее нечто определенное».

Да, «проходящий» — это Алексей Пешков, который странствовал по Руси, встречался с людьми, ставшими героями его рассказов, порою принимал участие в их судьбе, жил бок о бок с ними. Но в то же время это не просто путевые очерки очевидца. Рассказы о странствиях были написаны намного позже, и писатель соединил в них свой идеал человека с идеями социализма. Это не могло не сказаться на образе «проходящего». Он, не теряя автобиографической основы, становится более зорким, чем Алеша Пешков, более четко разбирающимся в окружающей жизни, то есть превращается в литературный образ. Горький подчеркивал, что суть этого образа заключается в его активности. Активность его была не только непосредственно действенной, но и творческой: из разрозненных жизненных впечатлений он должен был воссоздать целую картину Руси. Над «проходящим» возвышается фигура самого автора, который, повествуя о впечатлениях «проходящего», передавая его вдумчивое отношение к жизни и людям, в художественном изображении этих впечатлений и жизни поднимается до глубоких обобщений и социального анализа действительности.

В рассказах перед читателем предстает Русь и в ее географическом размахе (это Поволжье, средняя полоса России, кубанские и украинские степи, Кавказ), и в разнообразии социальных категорий (крестьяне, артельные рабочие, мещане, интеллигенция, собственники и т. д.), и в разнообразии индивидуальных характеров.

«Проходящий» видит, что люди живут тяжело и трудно, господствует Русь «окуровская», застойная, нищая и голодная, несущая тяжелую печать рабства не только на условиях жизни, но и на душах людей.

      Горький А. М По Руси; Хозяин/Предисл. и прим. Е. А. Тенишевой.— М., Правда, 1986. — 480 с., ил.

        :Рассказы, составившие цикл «По Руси», занимают важное место в творчестве Горького. Русь лредстает перед читателем и в ее географическом размахе, и в разнообразии социальных категорий, и в разнообразии индивидуальных характеров.

    В книгу вошла также повесть «Хозяин». В ее основе лежат конкретные факты, свидетелем которых был автор.

    Комментарии к рассказу Рождение человека

    Впервые с подзаголовком «Из воспоминаний «проходящего»» напечатано в журнале «Заветы», 1912, № 1, апрель, с. 5—15.

    Летом 1892 г. будущий писатель работал вместе с голодающими на постройке шоссе Сухум — Новороссийск. После окончания работ на пути в Очамчиры ему пришлось выполнить обязанности акушера. Этот случай лег в основу рассказа. Писатель К. Тренев свидетельствовал, что Горький сам подтвердил автобиографический характер этого произведения (К. Тренев. Рождение человека —«Известия», 1941, № 142, 18 июня).

    6(19) марта 1912 г. Горький получил телеграмму от В. С. Миролюбова, редактора «Заветов», о скором выходе первого номера журнала и «всё бросил, сел писать». Рассказ был написан за три часа.

    До появления рассказа в печати Горький читал его 2(15) апреля 1912 г. в Париже на многолюдном митинге в честь столетия со дня рождения А. И. Герцена, устроенном русскими эмигрантами.

    Рассказ вызвал много откликов. Литератор С. Недолин 13(26) сентября 1912 г. сообщал в письме к Горькому, что он и писатель С. Н. Сергеев-Ценский «восхищались… «Рождением человека»».

    Встретившись с Горьким в 1927 г., А. И. Цветаева записала: «Из всех своих вещей Горький больше всего любит «Рождение человека»».

    Максим Горький: Рождение человека

    Здесь есть возможность читать онлайн «Максим Горький: Рождение человека» весь текст электронной книги совершенно бесплатно (целиком полную версию). В некоторых случаях присутствует краткое содержание. категория: Русская классическая проза / на русском языке. Описание произведения, (предисловие) а так же отзывы посетителей доступны на портале. Библиотека «Либ Кат» — LibCat.ru создана для любителей полистать хорошую книжку и предлагает широкий выбор жанров:

    Выбрав категорию по душе Вы сможете найти действительно стоящие книги и насладиться погружением в мир воображения, прочувствовать переживания героев или узнать для себя что-то новое, совершить внутреннее открытие. Подробная информация для ознакомления по текущему запросу представлена ниже:

    • 80
    • 1
    • 2
    • 3
    • 4
    • 5

    Рождение человека: краткое содержание, описание и аннотация

    Предлагаем к чтению аннотацию, описание, краткое содержание или предисловие (зависит от того, что написал сам автор книги «Рождение человека»). Если вы не нашли необходимую информацию о книге — напишите в комментариях, мы постараемся отыскать её.

    Максим Горький: другие книги автора

    Кто написал Рождение человека? Узнайте фамилию, как зовут автора книги и список всех его произведений по сериям.

    Возможность размещать книги на на нашем сайте есть у любого зарегистрированного пользователя. Если Ваша книга была опубликована без Вашего на то согласия, пожалуйста, направьте Вашу жалобу на info@libcat.ru или заполните форму обратной связи.

    В течение 24 часов мы закроем доступ к нелегально размещенному контенту.

    Рождение человека — читать онлайн бесплатно полную книгу (весь текст) целиком

    Ниже представлен текст книги, разбитый по страницам. Система автоматического сохранения места последней прочитанной страницы, позволяет с удобством читать онлайн бесплатно книгу «Рождение человека», без необходимости каждый раз заново искать на чём Вы остановились. Не бойтесь закрыть страницу, как только Вы зайдёте на неё снова — увидите то же место, на котором закончили чтение.

    Это было в 92-м, голодном году, между Сухумом и Очемчирами, на берегу реки Кодор, недалеко от моря – сквозь веселый шум светлых вод горной речки ясно слышен глухой плеск морских волн.

    Осень. В белой пене Кодера кружились, мелькали желтые листья лавровишни, точно маленькие, проворные лососи, я сидел на камнях над рекою и думал, что, наверное, чайки и бакланы тоже принимают листья за рыбу и – обманываются, вот почему они так обиженно кричат, там, направо, за деревьями, где плещет море.

    Каштаны надо мною убраны золотом, у ног моих – много листьев, похожих на отсеченные ладони чьих-то рук. Ветви граба на том берегу уже голые и висят в воздухе разорванной сетью; в ней, точно пойманный, прыгает желто-красный горный дятел-расудук, стучит черным носом по коре ствола, выгоняя насекомых, а ловкие синицы и сизые поползни – гости с далекого севера – клюют их.

    Слева от меня по вершинам гор тяжело нависли, угрожая дождем, дымные облака, от них ползут тени по зеленым скатам, где растет мертвое дерево самшит, а в дуплах старых буков и ляп можно найти “пьяный мед”, который, в древности, едва не погубил солдат Помпея Великого пьяной сладостью своей, свалив с ног целый легион железных римлян; пчелы делают его из цветов лавра и азалии, а “проходящие” люди выбирают из дупла и едят, намазав на лаваш тонкую лепешку из пшеничной муки.

    Этим я и занимался, сидя в камнях под каштанами, сильно искусанный сердитой пчелой, макал куски хлеба в котелок, полный меда, и ел, любуясь ленивой игрою усталого солнца осени.

    Осенью на Кавказе – точно в богатом соборе, который построили ве’ликие мудрецы – они же всегда и великие грешники,- построили, чтобы скрыть от зорких глаз совести свое прошлое, необъятный храм из золота, бирюзы, изумрудов, развесили по горам лучшие ковры, шитые шелками у тюркмен, в Самарканде, в Шемахе, ограбили весь мир и все – снесли сюда, на глаза солнца, как бы желая сказать ему:

    – Твое – от Твоих – Тебе.

    . Я вижу, как длиннобородые седые великаны, с огромными глазами веселых детей, спускаясь с гор, украшают землю, всюду щедро сея разноцветные сокровища, покрывают горные вершины толстыми пластами серебра, а уступы их живою тканью многообразных деревьев, и – безумно-красивым становится под их руками этот кусок благодатной земли.

    Превосходная должность – быть на земле человеком, сколько видишь чудесного, как мучительно сладко волнуется сердце в тихом восхищении пред красотою!

    Ну да – порою бывает трудно, вся грудь нальется жгучей ненавистью и тоска жадно сосет кровь сердца, но это – не навсегда дано, да ведь и солнцу, часто, очень грустно смотреть на людей: так много потрудилось оно для них, а – не удались людишки.

    Разумеется, есть немало и хороших, но – их надобно починить или – лучше переделать заново.

    . Над кустами, влево от меня, качаются темные головы: в шуме волн моря и ропоте реки чуть слышно звучат человечьи голоса – это “голодающие” идут на работу в Очемчиры из Сухума, где они строили шоссе.

    Я знаю их – орловские, вместе работал с ними и вместе рассчитался вчера; ушел я раньше их, в ночь, чтобы встретить восход солнца на берегу моря.

    Четверо мужиков и скуластая баба, молодая, беременная, с огромным вздутым к носу животом, испуганно вытаращенными глазами синевато-серого цвета. Я вижу над кустами ее голову в желтом платке, она качается, точно цветущий подсолнечник под ветром. В Сухуме у нее помер муж – объелся фруктами. Я жил в бараке среди этих людей: по доброй русской привычке они толковали о своих несчастиях так много и громко, что, вероятно, их жалобные речи было слышно верст на пять вокруг.

    Это – скучные люди, раздавленные своим горем, оно сорвало их с родной, усталой, неродимой земли и, как ветер сухие листья осени, занесло сюда, где роскошь незнакомой природы – изумив – ослепила, а тяжкие условия труда окончательно пришибли этих людей. Они смотрели на все здесь, растерянно мигая выцветшими, грустными глазами, жалко улыбаясь друг другу, тихо говоря:

    – А-яй. экая землища.

    – Прямо – прет из нее.

    – Н-да-а. а однако – камень ведь.

    – Неудобная земля, надобно сказать.

    И вспоминали о Кобыльем ложке. Сухом гоне. Мокреньком – о родных местах, где каждая горсть земли была прахом их дедов и все памятно, знакомо, дорого орошено их потом.

    Была там с ними еще одна баба – высокая, прямая, плоская, как доска, с лошадиными челюстями и тусклым взглядом черных, точно угли, косых глаз.

    Максим Горький – Рождение человека

    Максим Горький – Рождение человека краткое содержание

    Рождение человека читать онлайн бесплатно

    Это было в 92-м, голодном году, между Сухумом и Очемчирами, на берегу реки Кодор, недалеко от моря – сквозь веселый шум светлых вод горной речки ясно слышен глухой плеск морских волн.

    Осень. В белой пене Кодера кружились, мелькали желтые листья лавровишни, точно маленькие, проворные лососи, я сидел на камнях над рекою и думал, что, наверное, чайки и бакланы тоже принимают листья за рыбу и – обманываются, вот почему они так обиженно кричат, там, направо, за деревьями, где плещет море.

    Каштаны надо мною убраны золотом, у ног моих – много листьев, похожих на отсеченные ладони чьих-то рук. Ветви граба на том берегу уже голые и висят в воздухе разорванной сетью; в ней, точно пойманный, прыгает желто-красный горный дятел-расудук, стучит черным носом по коре ствола, выгоняя насекомых, а ловкие синицы и сизые поползни – гости с далекого севера – клюют их.

    Слева от меня по вершинам гор тяжело нависли, угрожая дождем, дымные облака, от них ползут тени по зеленым скатам, где растет мертвое дерево самшит, а в дуплах старых буков и ляп можно найти “пьяный мед”, который, в древности, едва не погубил солдат Помпея Великого пьяной сладостью своей, свалив с ног целый легион железных римлян; пчелы делают его из цветов лавра и азалии, а “проходящие” люди выбирают из дупла и едят, намазав на лаваш тонкую лепешку из пшеничной муки.

    Этим я и занимался, сидя в камнях под каштанами, сильно искусанный сердитой пчелой, макал куски хлеба в котелок, полный меда, и ел, любуясь ленивой игрою усталого солнца осени.

    Осенью на Кавказе – точно в богатом соборе, который построили ве’ликие мудрецы – они же всегда и великие грешники,- построили, чтобы скрыть от зорких глаз совести свое прошлое, необъятный храм из золота, бирюзы, изумрудов, развесили по горам лучшие ковры, шитые шелками у тюркмен, в Самарканде, в Шемахе, ограбили весь мир и все – снесли сюда, на глаза солнца, как бы желая сказать ему:

    – Твое – от Твоих – Тебе.

    . Я вижу, как длиннобородые седые великаны, с огромными глазами веселых детей, спускаясь с гор, украшают землю, всюду щедро сея разноцветные сокровища, покрывают горные вершины толстыми пластами серебра, а уступы их живою тканью многообразных деревьев, и – безумно-красивым становится под их руками этот кусок благодатной земли.

    Превосходная должность – быть на земле человеком, сколько видишь чудесного, как мучительно сладко волнуется сердце в тихом восхищении пред красотою!

    Ну да – порою бывает трудно, вся грудь нальется жгучей ненавистью и тоска жадно сосет кровь сердца, но это – не навсегда дано, да ведь и солнцу, часто, очень грустно смотреть на людей: так много потрудилось оно для них, а – не удались людишки.

    Разумеется, есть немало и хороших, но – их надобно починить или – лучше переделать заново.

    . Над кустами, влево от меня, качаются темные головы: в шуме волн моря и ропоте реки чуть слышно звучат человечьи голоса – это “голодающие” идут на работу в Очемчиры из Сухума, где они строили шоссе.

    Я знаю их – орловские, вместе работал с ними и вместе рассчитался вчера; ушел я раньше их, в ночь, чтобы встретить восход солнца на берегу моря.

    Четверо мужиков и скуластая баба, молодая, беременная, с огромным вздутым к носу животом, испуганно вытаращенными глазами синевато-серого цвета. Я вижу над кустами ее голову в желтом платке, она качается, точно цветущий подсолнечник под ветром. В Сухуме у нее помер муж – объелся фруктами. Я жил в бараке среди этих людей: по доброй русской привычке они толковали о своих несчастиях так много и громко, что, вероятно, их жалобные речи было слышно верст на пять вокруг.

    Это – скучные люди, раздавленные своим горем, оно сорвало их с родной, усталой, неродимой земли и, как ветер сухие листья осени, занесло сюда, где роскошь незнакомой природы – изумив – ослепила, а тяжкие условия труда окончательно пришибли этих людей. Они смотрели на все здесь, растерянно мигая выцветшими, грустными глазами, жалко улыбаясь друг другу, тихо говоря:

    – А-яй. экая землища.

    – Прямо – прет из нее.

    – Н-да-а. а однако – камень ведь.

    – Неудобная земля, надобно сказать.

    И вспоминали о Кобыльем ложке. Сухом гоне. Мокреньком – о родных местах, где каждая горсть земли была прахом их дедов и все памятно, знакомо, дорого орошено их потом.

    Была там с ними еще одна баба – высокая, прямая, плоская, как доска, с лошадиными челюстями и тусклым взглядом черных, точно угли, косых глаз.

    Вечерами она, вместе с этой – в желтом платке,- уходила за барак и, сидя там на груде щебня, положив щеку на ладонь, склоня голову вбок, пела высоким и сердитым голосом:

    во зелены-их куста-ах

    расстелю я белый плат.

    дружка милого мово.

    поклонюся яй ему.

    Желтая обычно молчала, согнув шею и разглядывая свой живот, но иногда вдруг, неожиданно, лениво и густо, мужицким сиповатым голосом вступала в песню рыдающими словами:

    ой, миленок дорогой.

    боле видетьси с табой.

    В черной душной темноте южной ночи эти плачевные голоса напоминали север, снежные пустыни, визг метели и отдаленный вой волков.

    Потом косоглазая баба заболела лихорадкой и ее снесли в город на носилках из брезента – она тряслась в них и мычала, словно продолжая петь свою песню о погосте и песочке. . Ныряя в воздухе, желтая голова исчезла. Я кончил свой завтрак, закрыл листьями мед в котелке, завязал котомку и, не спеша, двинулся вослед ушедшим, постукивая кизиловой палкой о твердый грунт тропы.

    Вот и я на узкой, серой полосе дороги, справа – качается густо-синее море; точно невидимые столяры строгают его тысячами фуганков – белая стружка, шурша, бежит на берег, гонимая ветром, влажным, теплым и пахучим, как дыхание здоровой женщины. Турецкая фелюга, накренясь на левый борт, скользит к Сухуму, надув паруса, как важный сухумский инженер надувал свои толстые щеки серьезнейший человек. Почему-то он говорил вместо тише – “чише” и “хыть” вместо хоть.

    – Чише! Хыть ты и боек, но я тебя моментально в полицию.

    Любил он отправлять людей в полицию, и хорошо думать, что теперь его, наверное, уже давно, до костей обглодали червяки могилы.

    . Идти – легко, точно плывешь в воздухе. Приятные думы, пестро одетые воспоминания ведут в памяти тихий хоровод; этот хоровод в душе – как белые гребни волн на море, они сверху, а там, в глубине – спокойно, там тихо плавают светлые и гибкие надежды юности, как серебряные рыбы в морской глубине.

    Дорогу тянет к морю, она, извиваясь, подползает ближе к песчаной полосе, куда вбегают волны,- кустам тоже хочется заглянуть в лицо волны, они наклоняются через ленту дороги, точно кивая синему простору водной пустыни.

    Ветер подул с гор – будет дождь.

    . Тихий стон в кустах – человечий стон, всегда родственно встряхивающий душу.

    Раздвинув кусты, вижу – опираясь спиною о ствол ореха, сидит эта баба, в желтом платке, голова опущена на плечо, рот безобразно растянут, глаза выкатились и безумны; она держит руки на огромном животе и так неестественно страшно дышит, что весь живот судорожно прыгает, а баба, придерживая его руками, глухо мычит, обнажив желтые волчьи зубы.

    – Что – ударили? – спросил я, наклоняясь к ней,- она сучит, как муха, голыми ногами в пепельной пыли и, болтая тяжелой головою, хрипит:

    – Уди-и. бесстыжий. ух-ходи.

    Я понял, в чем дело,- это я уже видел однажды,- конечно, испугался, отпрыгнул, а баба громко, протяжно завыла, из глаз ее, готовых лопнуть, брызнули мутные слезы и потекли по багровому, натужно надутому лицу.

    Это воротило меня к ней, я сбросил на землю котомку, чайник, котелок, опрокинул ее спиною на землю и хотел согнуть ей ноги в коленях – она оттолкнула меня, ударив руками в лицо и грудь, повернулась и, точно медведица, рыча, хрипя, пошла на четвереньках дальше в кусты:

    Подломились руки, “на упала, ткнулась лицом в землю и снова завыла, судорожно вытягивая ноги.

    В горячке возбуждения, быстро вспомнив все, что знал по этому делу, я перевернул ее на спину, согнул ноги – у нее уже вышел околоплодный пузырь.

    – Лежи, сейчас родишь.

    Сбегал к морю, засучил рукава, вымыл руки, вернулся и – стал акушером.

    Баба извивалась, как береста на огне, шлепала руками по земле вокруг себя и, вырывая блеклую траву, все хотела запихать ее в рот себе, осыпала землею страшное, нечеловеческое лицо, с одичалыми, налитыми кровью глазами, а уж пузырь прорвался и прорезывалась головка,- я должен был сдерживать судороги ее ног, помогать ребенку и следить, чтобы она не совала траву в свой перекошенный, мычащий рот.

    Мы немножко ругали друг друга, она – сквозь зубы, я – тоже не громко, она – от боли и, должно быть, от стыда, я – от смущения и мучительной жалости к ней.

    – Х-хосподи,- хрипит она, синие губы закушены и в пене, а из глаз, словно вдруг выцветших на солнце, вс(R) льются эти обильные слезы невыносимого страдания матери, и все тело ее ломается, разделяемое надвое.

    Максим Горький – Рождение человека

    99 Пожалуйста дождитесь своей очереди, идёт подготовка вашей ссылки для скачивания.

    Скачивание начинается. Если скачивание не началось автоматически, пожалуйста нажмите на эту ссылку.

    Описание книги “Рождение человека”

    Описание и краткое содержание “Рождение человека” читать бесплатно онлайн.

    Это было в 92-м, голодном году, между Сухумом и Очемчирами, на берегу реки Кодор, недалеко от моря – сквозь веселый шум светлых вод горной речки ясно слышен глухой плеск морских волн.

    Осень. В белой пене Кодера кружились, мелькали желтые листья лавровишни, точно маленькие, проворные лососи, я сидел на камнях над рекою и думал, что, наверное, чайки и бакланы тоже принимают листья за рыбу и – обманываются, вот почему они так обиженно кричат, там, направо, за деревьями, где плещет море.

    Каштаны надо мною убраны золотом, у ног моих – много листьев, похожих на отсеченные ладони чьих-то рук. Ветви граба на том берегу уже голые и висят в воздухе разорванной сетью; в ней, точно пойманный, прыгает желто-красный горный дятел-расудук, стучит черным носом по коре ствола, выгоняя насекомых, а ловкие синицы и сизые поползни – гости с далекого севера – клюют их.

    Слева от меня по вершинам гор тяжело нависли, угрожая дождем, дымные облака, от них ползут тени по зеленым скатам, где растет мертвое дерево самшит, а в дуплах старых буков и ляп можно найти “пьяный мед”, который, в древности, едва не погубил солдат Помпея Великого пьяной сладостью своей, свалив с ног целый легион железных римлян; пчелы делают его из цветов лавра и азалии, а “проходящие” люди выбирают из дупла и едят, намазав на лаваш тонкую лепешку из пшеничной муки.

    Этим я и занимался, сидя в камнях под каштанами, сильно искусанный сердитой пчелой, макал куски хлеба в котелок, полный меда, и ел, любуясь ленивой игрою усталого солнца осени.

    Осенью на Кавказе – точно в богатом соборе, который построили ве’ликие мудрецы – они же всегда и великие грешники,- построили, чтобы скрыть от зорких глаз совести свое прошлое, необъятный храм из золота, бирюзы, изумрудов, развесили по горам лучшие ковры, шитые шелками у тюркмен, в Самарканде, в Шемахе, ограбили весь мир и все – снесли сюда, на глаза солнца, как бы желая сказать ему:

    – Твое – от Твоих – Тебе.

    . Я вижу, как длиннобородые седые великаны, с огромными глазами веселых детей, спускаясь с гор, украшают землю, всюду щедро сея разноцветные сокровища, покрывают горные вершины толстыми пластами серебра, а уступы их живою тканью многообразных деревьев, и – безумно-красивым становится под их руками этот кусок благодатной земли.

    Превосходная должность – быть на земле человеком, сколько видишь чудесного, как мучительно сладко волнуется сердце в тихом восхищении пред красотою!

    Ну да – порою бывает трудно, вся грудь нальется жгучей ненавистью и тоска жадно сосет кровь сердца, но это – не навсегда дано, да ведь и солнцу, часто, очень грустно смотреть на людей: так много потрудилось оно для них, а – не удались людишки.

    Разумеется, есть немало и хороших, но – их надобно починить или – лучше переделать заново.

    . Над кустами, влево от меня, качаются темные головы: в шуме волн моря и ропоте реки чуть слышно звучат человечьи голоса – это “голодающие” идут на работу в Очемчиры из Сухума, где они строили шоссе.

    Я знаю их – орловские, вместе работал с ними и вместе рассчитался вчера; ушел я раньше их, в ночь, чтобы встретить восход солнца на берегу моря.

    Четверо мужиков и скуластая баба, молодая, беременная, с огромным вздутым к носу животом, испуганно вытаращенными глазами синевато-серого цвета. Я вижу над кустами ее голову в желтом платке, она качается, точно цветущий подсолнечник под ветром. В Сухуме у нее помер муж – объелся фруктами. Я жил в бараке среди этих людей: по доброй русской привычке они толковали о своих несчастиях так много и громко, что, вероятно, их жалобные речи было слышно верст на пять вокруг.

    Это – скучные люди, раздавленные своим горем, оно сорвало их с родной, усталой, неродимой земли и, как ветер сухие листья осени, занесло сюда, где роскошь незнакомой природы – изумив – ослепила, а тяжкие условия труда окончательно пришибли этих людей. Они смотрели на все здесь, растерянно мигая выцветшими, грустными глазами, жалко улыбаясь друг другу, тихо говоря:

    – А-яй. экая землища.

    – Прямо – прет из нее.

    – Н-да-а. а однако – камень ведь.

    – Неудобная земля, надобно сказать.

    И вспоминали о Кобыльем ложке. Сухом гоне. Мокреньком – о родных местах, где каждая горсть земли была прахом их дедов и все памятно, знакомо, дорого орошено их потом.

    Была там с ними еще одна баба – высокая, прямая, плоская, как доска, с лошадиными челюстями и тусклым взглядом черных, точно угли, косых глаз.

    Вечерами она, вместе с этой – в желтом платке,- уходила за барак и, сидя там на груде щебня, положив щеку на ладонь, склоня голову вбок, пела высоким и сердитым голосом:

    во зелены-их куста-ах

    расстелю я белый плат.

    дружка милого мово.

    поклонюся яй ему.

    Желтая обычно молчала, согнув шею и разглядывая свой живот, но иногда вдруг, неожиданно, лениво и густо, мужицким сиповатым голосом вступала в песню рыдающими словами:

    ой, миленок дорогой.

    боле видетьси с табой.

    В черной душной темноте южной ночи эти плачевные голоса напоминали север, снежные пустыни, визг метели и отдаленный вой волков.

    Потом косоглазая баба заболела лихорадкой и ее снесли в город на носилках из брезента – она тряслась в них и мычала, словно продолжая петь свою песню о погосте и песочке. . Ныряя в воздухе, желтая голова исчезла. Я кончил свой завтрак, закрыл листьями мед в котелке, завязал котомку и, не спеша, двинулся вослед ушедшим, постукивая кизиловой палкой о твердый грунт тропы.

    Вот и я на узкой, серой полосе дороги, справа – качается густо-синее море; точно невидимые столяры строгают его тысячами фуганков – белая стружка, шурша, бежит на берег, гонимая ветром, влажным, теплым и пахучим, как дыхание здоровой женщины. Турецкая фелюга, накренясь на левый борт, скользит к Сухуму, надув паруса, как важный сухумский инженер надувал свои толстые щеки серьезнейший человек. Почему-то он говорил вместо тише – “чише” и “хыть” вместо хоть.

    – Чише! Хыть ты и боек, но я тебя моментально в полицию.

    Любил он отправлять людей в полицию, и хорошо думать, что теперь его, наверное, уже давно, до костей обглодали червяки могилы.

    . Идти – легко, точно плывешь в воздухе. Приятные думы, пестро одетые воспоминания ведут в памяти тихий хоровод; этот хоровод в душе – как белые гребни волн на море, они сверху, а там, в глубине – спокойно, там тихо плавают светлые и гибкие надежды юности, как серебряные рыбы в морской глубине.

    Дорогу тянет к морю, она, извиваясь, подползает ближе к песчаной полосе, куда вбегают волны,- кустам тоже хочется заглянуть в лицо волны, они наклоняются через ленту дороги, точно кивая синему простору водной пустыни.

    Ветер подул с гор – будет дождь.

    . Тихий стон в кустах – человечий стон, всегда родственно встряхивающий душу.

    Раздвинув кусты, вижу – опираясь спиною о ствол ореха, сидит эта баба, в желтом платке, голова опущена на плечо, рот безобразно растянут, глаза выкатились и безумны; она держит руки на огромном животе и так неестественно страшно дышит, что весь живот судорожно прыгает, а баба, придерживая его руками, глухо мычит, обнажив желтые волчьи зубы.

    – Что – ударили? – спросил я, наклоняясь к ней,- она сучит, как муха, голыми ногами в пепельной пыли и, болтая тяжелой головою, хрипит:

    – Уди-и. бесстыжий. ух-ходи.

    Я понял, в чем дело,- это я уже видел однажды,- конечно, испугался, отпрыгнул, а баба громко, протяжно завыла, из глаз ее, готовых лопнуть, брызнули мутные слезы и потекли по багровому, натужно надутому лицу.

    Это воротило меня к ней, я сбросил на землю котомку, чайник, котелок, опрокинул ее спиною на землю и хотел согнуть ей ноги в коленях – она оттолкнула меня, ударив руками в лицо и грудь, повернулась и, точно медведица, рыча, хрипя, пошла на четвереньках дальше в кусты:

    Подломились руки, “на упала, ткнулась лицом в землю и снова завыла, судорожно вытягивая ноги.

    В горячке возбуждения, быстро вспомнив все, что знал по этому делу, я перевернул ее на спину, согнул ноги – у нее уже вышел околоплодный пузырь.

    – Лежи, сейчас родишь.

    Сбегал к морю, засучил рукава, вымыл руки, вернулся и – стал акушером.

    Баба извивалась, как береста на огне, шлепала руками по земле вокруг себя и, вырывая блеклую траву, все хотела запихать ее в рот себе, осыпала землею страшное, нечеловеческое лицо, с одичалыми, налитыми кровью глазами, а уж пузырь прорвался и прорезывалась головка,- я должен был сдерживать судороги ее ног, помогать ребенку и следить, чтобы она не совала траву в свой перекошенный, мычащий рот.

    Мы немножко ругали друг друга, она – сквозь зубы, я – тоже не громко, она – от боли и, должно быть, от стыда, я – от смущения и мучительной жалости к ней.

    – Х-хосподи,- хрипит она, синие губы закушены и в пене, а из глаз, словно вдруг выцветших на солнце, вс(R) льются эти обильные слезы невыносимого страдания матери, и все тело ее ломается, разделяемое надвое.

Ссылка на основную публикацию