Свой круг
Дружеская компания много лет собиралась по пятницам у Мариши и Сержа. Хозяин дома, Серж, талант и общая гордость, вычислил принцип полёта летающих тарелок, его приглашали в особый институт завотделом, но он предпочёл свободу рядового младшего научного сотрудника института Мирового океана. К компании принадлежал и Андрей-стукач, работавший вместе с Сержем. Его стукачество не пугало собравшихся: Андрей обязан был стучать только во время океанских экспедиций, на суше же он не нанимался. Андрей появлялся сначала с женой Анютой, потом с разными женщинами и наконец с новой женой Надей, восемнадцатилетней дочерью обеспеченного полковника, по виду напоминающей испорченную школьницу, у которой от волнения выпадал на щеку глаз. Ещё одним участником пятничных сборищ был талантливый Жора, будущий доктор наук, еврей наполовину, о чем никто никогда не заикался, как о каком-то его пороке. Всегда бывала Таня, валькирия метр восемьдесят росту, которая маниакально чистила белоснежные зубы по двадцать минут три раза в день. Двадцатилетняя Ленка Марчукайте, красавица в «экспортном варианте», почему-то так и не была принята в компанию, хотя и втёрлась было в доверие к Марише. И наконец, к компании принадлежала героиня со своим мужем Колей, закадычным другом Сержа.
Десять ли лет прошло в этих пьяных пятницах, пятнадцать ли, прокатились чешские, польские, китайские, румынские события, прошли политические судебные процессы, — все это пролетело мимо «своего круга». «Иногда залетали залётные пташки из других, смежных областей человеческой деятельности» — например, повадился ходить участковый Валера, неизвестно кого выслеживавший на вечеринках и мечтавший о скором приходе «хозяина», подобного Сталину. Когда-то все они любили походы, костры, вместе жили в палатках у моря в Крыму. Все мальчики, включая Колю, с институтских пор были влюблены в Маришу, недоступную жрицу любви. На закате общей жизни Коля ушёл к ней, бросив жену. Серж к тому времени оставил Маришу, продолжая, впрочем, поддерживать видимость семейной жизни ради горячо любимой дочери Сонечки, вундеркинда с выдающимися способностями к рисованию, музыке и стихам. Семилетний сын героини и Коли, Алеша, никаких способностей не имел, чем ужасно раздражал отца, видевшего в сыне свою копию.
Героиня — человек жёсткий и ко всем относится с насмешкой. Она знает, что очень умна, и уверена: то, чего она не понимает, не существует вообще. Она не питает никаких иллюзий будущего и участи своего сына, так как знает, что больна неизлечимой болезнью почек с прогрессирующей слепотой, от которой недавно в страшных муках умерла её мать. Убитый горем отец умер от инфаркта вскоре после матери. Сразу после похорон матери Коля как раз и предложил жене развестись. Зная о своей скорой смерти, героиня не рассчитывает на то, что её бывший муж позаботится о сыне: в свои редкие посещения он только кричит на мальчика, раздражённый его неталантливостью, а однажды ударил его по лицу, когда после смерти дедушки и бабушки ребёнок начал мочиться в постель.
На Пасху героиня приглашает «свой круг» в гости. Пасхальные сборища у неё и Коли всегда были такой же традицией, как пятничные — у Мариши и Сержа, и никто из компании не решается отказаться. Прежде в этот день она готовила вместе с мамой и папой много еды, потом родители брали Алешку и уезжали на садовый участок в полутора часах езды от города, чтобы гостям было удобно всю ночь есть, пить и гулять. В первую после смерти родителей Пасху героиня везёт сына на кладбище к бабушке и дедушке, без объяснений показывая мальчику, что ему надо будет делать после её смерти. До прихода гостей она отправляет Алешку одного на дачный участок. Во время привычной общей пьянки героиня вслух говорит о пороках «своего круга»: бывший муж Коля удаляется в спальню, чтобы унести оттуда простыни; Мариша приглядывается к квартире, размышляя, как её получше разменять; преуспевающий Жора снисходительно разговаривает с неудачником Сержем; дочка Сержа и Мариши Сонечка отправлена на время вечеринки к сыну Тани-валькирии, причём все знают, чем занимаются эти дети наедине. А лет через восемь Сонечке предстоит стать любовницей собственного отца, которого сумасшедшая любовь к дочери «ведёт по жизни углами, закоулками и тёмными подвалами».
Героиня мимоходом сообщает, что собирается отдать сына в детдом, чем вызывает общее возмущение. Собравшись наконец уходить, гости обнаруживают на лестнице под дверью Алешу. На глазах всей компании героиня бросается к сыну и с диким криком до крови бьёт его по лицу. Ее расчёт оказывается верным: люди «своего круга», которые могли бы спокойно разрезать друг друга на части, не выносили вида детской крови. Возмущённый Коля забирает сына, все хлопочут над мальчиком. Глядя им вслед из окна, героиня думает о том, что после её смерти всей этой «сентиментальной» компании неловко будет не позаботиться об её осиротевшем ребёнке и он не пойдёт по интернатам. Ей удалось устроить его судьбу, отправив без ключа на дачный участок. Мальчику пришлось вернуться, а роль матери-изверга она разыграла точно. Навсегда расставаясь с сыном, героиня надеется, что он придёт к ней на кладбище на Пасху и простит за то, что она ударила его по лицу вместо благословения.
Людмила Петрушевская – Время ночь
Людмила Петрушевская – Время ночь краткое содержание
В сборник Людмилы Петрушевской вошли ее новые рассказы и повести, а также уже известные читателям произведения. Герои Петрушевской — люди, с которыми мы встречаемся на работе, ездим в метро, живем в одном подъезде. Каждый из них — целый мир, умещающийся водин рассказ, и потому каждый такой рассказ содержит драматический и эмоциональный заряд целого романа. Людмила Петрушевская — самое традиционное и самое современное явление в нашей нынешней словесности. Она традиционна до архаики и современна до шока. Вечное и сиюминутное связаны в ее творчестве, как корень и листья.
Время ночь – читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Мне позвонили, и женский голос сказал: — Извините за беспокойство, но тут после мамы, — она помолчала, — после мамы остались рукописи. Я думала, может, вы прочтете. Она была поэт. Конечно, я понимаю, вы заняты. Много работы? Понимаю. Ну тогда извините.
Через две недели пришла в конверте рукопись, пыльная папка со множеством исписанных листов, школьных тетрадей, даже бланков телеграмм. Подзаголовок «Записки на краю стола». Ни обратного адреса, ни фамилии.
Он не ведает, что в гостях нельзя жадно кидаться к подзеркальнику и цапать все, вазочки, статуэтки, флакончики и особенно коробочки с бижутерией. Нельзя за столом просить дать еще. Он, придя в чужой дом, шарит всюду, дитя голода, находит где-то на полу заехавший под кровать автомобильчик и считает, что это его находка, счастлив, прижимает к груди, сияет и сообщает хозяйке, что вот он что себе нашел, а где — заехал под кровать! А моя приятельница Маша, это ее внук закатил под кровать ее же подарок, американскую машинку, и забыл, она, Маша, по тревоге выкатывается из кухни, у ее внука Дениски и моего Тимочки дикий конфликт. Хорошая послевоенная квартира, мы пришли подзанять до пенсии, они все уже выплывали из кухни с маслеными ртами, облизываясь, и Маше пришлось вернуться ради нас на ту же кухню и раздумывать, что без ущерба нам дать. Значит так, Денис вырывает автомобильчик, но этот вцепился пальчиками в несчастную игрушку, а у Дениса этих автомобилей просто выставка, вереницы, ему девять лет, здоровая каланча. Я отрываю Тиму от Дениса с его машинкой, Тимочка озлоблен, но ведь нас сюда больше не пустят, Маша и так размышляла, увидев меня в дверной глазок! В результате веду его в ванную умываться ослабевшего от слез, истерика в чужом доме! Нас не любят поэтому, из-за Тимочки. Я-то веду себя как английская королева, ото всего отказываюсь, от чего ото всего: чай с сухариками и с сахаром! Я пью их чай только со своим принесенным хлебом, отщипываю из пакета невольно, ибо муки голода за чужим столом невыносимы, Тима же налег на сухарики и спрашивает, а можно с маслицем (на столе забыта масленка). «А тебе?» — спрашивает Маша, но мне важно накормить Тимофея: нет, спасибо, помажь потолще Тимочке, хочешь, Тима, еще? Ловлю косые взгляды Дениски, стоящего в дверях, не говоря уже об ушедшем на лестницу курить зяте Владимире и его жене Оксане, которая приходит тут же на кухню, прекрасно зная мою боль, и прямо при Тиме говорит (а сама прекрасно выглядит), говорит:
— А что, тетя Аня (это я), ходит к вам Алена? Тимочка, твоя мама тебя навещает?
— Что ты, Дунечка (это у нее детское прозвище), Дуняша, разве я тебе не говорила. Алена болеет, у нее постоянно грудница.
— Грудница. — (И чуть было не типа того, что от кого ж это у нее грудница, от чьего такого молока?)
И я быстро, прихватив несколько еще сухарей, хорошие сливочные сухари, веду вон из кухни Тиму смотреть телевизор в большую комнату, идем-идем, скоро «Спокойной ночи», хотя по меньшей мере осталось полчаса до этого.
Но она идет за нами и говорит, что можно заявить на работу Алены, что мать бросила ребенка на произвол судьбы. Это я, что ли, произвол судьбы? Интересно.
— На какую работу, что ты, Оксаночка, она же сидит с грудным ребенком!
Наконец-то она спрашивает, это, что ли, от того, о котором Алена когда-то ей рассказывала по телефону, что не знала, что так бывает и что так не бывает, и она плачет, проснется и плачет от счастья? От того? Когда Алена просила взаймы на кооператив, но у нас не было, мы меняли машину и ремонт на даче? От этого? Да? Я отвечаю, что не в курсе.
Все эти вопросы задаются с целью, чтобы мы больше к ним не ходили. А ведь они дружили, Дуня и Алена, в детстве, мы отдыхали рядом в Прибалтике, я, молодая, загорелая, с мужем и детьми, и Маша с Дуней, причем Маша оправлялась после жестокой беготни за одним человеком, сделала от него аборт, а он остался с семьей, не отказавшись ни от чего, ни от манекенщицы Томика, ни от ленинградской Туси, они все были известны Маше, а я подлила масла в огонь: поскольку была знакома и с еще одной женщиной из ВГИКа, которая славна была широкими бедрами и тем, что потом вышла замуж, но ей на дом пришла повестка из кожно-венерологического диспансера, что она пропустила очередное вливание по поводу гонореи, и вот с этой-то женщиной он порывал из окна своей «Волги», а она, тогда еще студентка, бежала следом за машиной и плакала, тогда он из окна ей кинул конверт, а в конверте (она остановилась поднять) были доллары, но немного. Он был профессор по ленинской теме. А Маша осталась при Дуне, и мы с моим мужем ее развлекали, она томно ходила с нами в кабак, увешанный сетями, на станции Майори, и мы за нее платили, однова живем, несмотря на ее серьги с сапфирами. А она на мой пластмассовый браслетик простой современной формы 1 рубль 20 копеек чешский сказала: «Это кольцо для салфетки?» — «Да», — сказала я и надела его на руку.
А время прошло, я тут не говорю о том, как меня уволили, а говорю о том, что мы на разных уровнях были и будем с этой Машей, и вот ее зять Владимир сидит и смотрит телевизор, вот почему они так агрессивны каждый вечер, потому что сейчас у Дениски будет с отцом борьба за то, чтобы переключить на «Спокойной ночи». Мой же Тимочка видит эту передачу раз в год и говорит Владимиру: «Ну пожалуйста! Ну я вас умоляю!» — и складывает ручки и чуть ли не на колени становится, это он копирует меня, увы. Увы.
Владимир имеет нечто против Тимы, а Денис ему вообще надоел как собака, зять, скажу я вам по секрету, явно на исходе, уже тает, отсюда Оксанина ядовитость. Зять тоже аспирант по ленинской теме, эта тема липнет к данной семье, хотя сама Маша издает все что угодно, редактор редакции календарей, где и мне давала подзаработать томно и высокомерно, хотя это я ее выручила, быстро намарав статью о двухсотлетии Минского тракторного завода, но она мне выписала гонорар даже неожиданно маленький, видимо, я незаметно для себя выступила с кем-нибудь в соавторстве, с главным технологом завода, так у них полагается, потому что нужна компетентность. Ну а потом было так тяжело, что она мне сказала ближайшие пять лет там не появляться, была какая-то реплика, что какое же может быть двухсотлетие тракторного, в тысяча семьсот каком же году был выпущен (сошел с конвейера) первый русский трактор?
Что касается зятя Владимира, то в описываемый момент Владимир смотрит телевизор с красными ушами, на этот раз какой-то важный матч. Типичный анекдот! Денис плачет, разинул рот, сел на пол. Тимка лезет его выручать к телевизору и, неумелый, куда-то вслепую тычет пальцем, телевизор гаснет, зять вскакивает с воплем, но я тут как тут на все готовая, Владимир прется на кухню за женой и тещей, сам не пресек, слава Богу, спасибо, опомнился, не тронул брошенного ребенка. Но уже Денис отогнал всполошенного Тиму, включил что где надо, и уже они сидят, мирно смотрят мультфильм, причем Тима хохочет с особенным желанием.
Людмила Петрушевская – Время ночь
Людмила Петрушевская – Время ночь краткое содержание
Время ночь читать онлайн бесплатно
Мне позвонили, и женский голос сказал: — Извините за беспокойство, но тут после мамы, — она помолчала, — после мамы остались рукописи. Я думала, может, вы прочтете. Она была поэт. Конечно, я понимаю, вы заняты. Много работы? Понимаю. Ну тогда извините.
Через две недели пришла в конверте рукопись, пыльная папка со множеством исписанных листов, школьных тетрадей, даже бланков телеграмм. Подзаголовок «Записки на краю стола». Ни обратного адреса, ни фамилии.
Он не ведает, что в гостях нельзя жадно кидаться к подзеркальнику и цапать все, вазочки, статуэтки, флакончики и особенно коробочки с бижутерией. Нельзя за столом просить дать еще. Он, придя в чужой дом, шарит всюду, дитя голода, находит где-то на полу заехавший под кровать автомобильчик и считает, что это его находка, счастлив, прижимает к груди, сияет и сообщает хозяйке, что вот он что себе нашел, а где — заехал под кровать! А моя приятельница Маша, это ее внук закатил под кровать ее же подарок, американскую машинку, и забыл, она, Маша, по тревоге выкатывается из кухни, у ее внука Дениски и моего Тимочки дикий конфликт. Хорошая послевоенная квартира, мы пришли подзанять до пенсии, они все уже выплывали из кухни с маслеными ртами, облизываясь, и Маше пришлось вернуться ради нас на ту же кухню и раздумывать, что без ущерба нам дать. Значит так, Денис вырывает автомобильчик, но этот вцепился пальчиками в несчастную игрушку, а у Дениса этих автомобилей просто выставка, вереницы, ему девять лет, здоровая каланча. Я отрываю Тиму от Дениса с его машинкой, Тимочка озлоблен, но ведь нас сюда больше не пустят, Маша и так размышляла, увидев меня в дверной глазок! В результате веду его в ванную умываться ослабевшего от слез, истерика в чужом доме! Нас не любят поэтому, из-за Тимочки. Я-то веду себя как английская королева, ото всего отказываюсь, от чего ото всего: чай с сухариками и с сахаром! Я пью их чай только со своим принесенным хлебом, отщипываю из пакета невольно, ибо муки голода за чужим столом невыносимы, Тима же налег на сухарики и спрашивает, а можно с маслицем (на столе забыта масленка). «А тебе?» — спрашивает Маша, но мне важно накормить Тимофея: нет, спасибо, помажь потолще Тимочке, хочешь, Тима, еще? Ловлю косые взгляды Дениски, стоящего в дверях, не говоря уже об ушедшем на лестницу курить зяте Владимире и его жене Оксане, которая приходит тут же на кухню, прекрасно зная мою боль, и прямо при Тиме говорит (а сама прекрасно выглядит), говорит:
— А что, тетя Аня (это я), ходит к вам Алена? Тимочка, твоя мама тебя навещает?
— Что ты, Дунечка (это у нее детское прозвище), Дуняша, разве я тебе не говорила. Алена болеет, у нее постоянно грудница.
— Грудница. — (И чуть было не типа того, что от кого ж это у нее грудница, от чьего такого молока?)
И я быстро, прихватив несколько еще сухарей, хорошие сливочные сухари, веду вон из кухни Тиму смотреть телевизор в большую комнату, идем-идем, скоро «Спокойной ночи», хотя по меньшей мере осталось полчаса до этого.
Но она идет за нами и говорит, что можно заявить на работу Алены, что мать бросила ребенка на произвол судьбы. Это я, что ли, произвол судьбы? Интересно.
— На какую работу, что ты, Оксаночка, она же сидит с грудным ребенком!
Наконец-то она спрашивает, это, что ли, от того, о котором Алена когда-то ей рассказывала по телефону, что не знала, что так бывает и что так не бывает, и она плачет, проснется и плачет от счастья? От того? Когда Алена просила взаймы на кооператив, но у нас не было, мы меняли машину и ремонт на даче? От этого? Да? Я отвечаю, что не в курсе.
Все эти вопросы задаются с целью, чтобы мы больше к ним не ходили. А ведь они дружили, Дуня и Алена, в детстве, мы отдыхали рядом в Прибалтике, я, молодая, загорелая, с мужем и детьми, и Маша с Дуней, причем Маша оправлялась после жестокой беготни за одним человеком, сделала от него аборт, а он остался с семьей, не отказавшись ни от чего, ни от манекенщицы Томика, ни от ленинградской Туси, они все были известны Маше, а я подлила масла в огонь: поскольку была знакома и с еще одной женщиной из ВГИКа, которая славна была широкими бедрами и тем, что потом вышла замуж, но ей на дом пришла повестка из кожно-венерологического диспансера, что она пропустила очередное вливание по поводу гонореи, и вот с этой-то женщиной он порывал из окна своей «Волги», а она, тогда еще студентка, бежала следом за машиной и плакала, тогда он из окна ей кинул конверт, а в конверте (она остановилась поднять) были доллары, но немного. Он был профессор по ленинской теме. А Маша осталась при Дуне, и мы с моим мужем ее развлекали, она томно ходила с нами в кабак, увешанный сетями, на станции Майори, и мы за нее платили, однова живем, несмотря на ее серьги с сапфирами. А она на мой пластмассовый браслетик простой современной формы 1 рубль 20 копеек чешский сказала: «Это кольцо для салфетки?» — «Да», — сказала я и надела его на руку.
А время прошло, я тут не говорю о том, как меня уволили, а говорю о том, что мы на разных уровнях были и будем с этой Машей, и вот ее зять Владимир сидит и смотрит телевизор, вот почему они так агрессивны каждый вечер, потому что сейчас у Дениски будет с отцом борьба за то, чтобы переключить на «Спокойной ночи». Мой же Тимочка видит эту передачу раз в год и говорит Владимиру: «Ну пожалуйста! Ну я вас умоляю!» — и складывает ручки и чуть ли не на колени становится, это он копирует меня, увы. Увы.
Владимир имеет нечто против Тимы, а Денис ему вообще надоел как собака, зять, скажу я вам по секрету, явно на исходе, уже тает, отсюда Оксанина ядовитость. Зять тоже аспирант по ленинской теме, эта тема липнет к данной семье, хотя сама Маша издает все что угодно, редактор редакции календарей, где и мне давала подзаработать томно и высокомерно, хотя это я ее выручила, быстро намарав статью о двухсотлетии Минского тракторного завода, но она мне выписала гонорар даже неожиданно маленький, видимо, я незаметно для себя выступила с кем-нибудь в соавторстве, с главным технологом завода, так у них полагается, потому что нужна компетентность. Ну а потом было так тяжело, что она мне сказала ближайшие пять лет там не появляться, была какая-то реплика, что какое же может быть двухсотлетие тракторного, в тысяча семьсот каком же году был выпущен (сошел с конвейера) первый русский трактор?
Что касается зятя Владимира, то в описываемый момент Владимир смотрит телевизор с красными ушами, на этот раз какой-то важный матч. Типичный анекдот! Денис плачет, разинул рот, сел на пол. Тимка лезет его выручать к телевизору и, неумелый, куда-то вслепую тычет пальцем, телевизор гаснет, зять вскакивает с воплем, но я тут как тут на все готовая, Владимир прется на кухню за женой и тещей, сам не пресек, слава Богу, спасибо, опомнился, не тронул брошенного ребенка. Но уже Денис отогнал всполошенного Тиму, включил что где надо, и уже они сидят, мирно смотрят мультфильм, причем Тима хохочет с особенным желанием.
Но не все так просто в этом мире, и Владимир настучал женщинам основательно, требуя крови и угрожая уходом (я так думаю!), и Маша входит с печалью на лице как человек, сделавший доброе дело и совершенно напрасно. За ней идет Владимир с физиономией гориллы. Хорошее мужское лицо, что-то от Чарльза Дарвина, но не в такой момент. Что-то низменное в нем проявлено, что-то презренное.
Дальше можно не смотреть этот кинофильм, они орут на Дениса, две бабы, а Тимочка что, он этих криков наслушался… Только начинает кривить рот. Нервный тик такой. Крича на Дениса, кричат, конечно, на нас. Сирота ты, сирота, вот такое лирическое отступление. Еще лучше было в одном доме, куда мы зашли с Тимой к очень далеким знакомым, нет телефона. Пришли, вошли, они сидят за столом. Тима: «Мама, я хочу тоже есть!» Ох, ох, долго гуляли, ребенок проголодался, идем домой, Тимочка, я только ведь спросить, нет ли весточки от Алены (семья ее бывшей сослуживицы, с которой они как будто перезваниваются). Бывшая сослуживица встает от стола как во сне, наливает нам по тарелке жирного мясного борща, ах, ох. Мы такого не ожидали. От Алены нет ничего. — Жива ли? — Не заходила, телефона дома нет, а на работу она не звонит. Да и на работе человек то туда, то сюда… То взносы собираю. То что. — Ах что вы, хлеба… Спасибо. Нет, второго мы не будем, я вижу, вы устали, с работы. Ну разве только Тимофейке. Тима, будешь мясо? Только ему, только ему (неожиданно я плачу, это моя слабость). Неожиданно же из-под кровати выметывается сука овчарки и кусает Тиму за локоть. Тима дико орет с полным мяса ртом. Отец семейства, тоже чем-то отдаленно напоминающий Чарльза Дарвина, вываливается из-за стола с криком и угрозами, конечно, делает вид, что в адрес собаки. Все, больше нам сюда дороги нет, этот дом я держала про большой запас, на совсем уже крайний случай. Теперь все, теперь в крайнем случае надо искать будет другие каналы.
Идейно-художественные особенности, проблематика, образы повести Петрушевской «Время ночь»
К прозе «жестокого реализма» относится повесть «Время ночь» Людмилы Петрушевской.
Произведение имеет рамочную композицию и открывается кратким предисловием, из которого мы узнаем историю появления основного текста повести. Сообщается, что автору позвонила женщина с просьбой прочитать рукопись своей матери. Так перед нами появляется дневник поэтессы Анны Андриановны, раскрывающий трагедию жизни многодетной семьи.
В повести «Время ночь» мы обнаруживаем практически все основные темы и мотивы, звучащие в творчестве Петрушевской: одиночество, сумасшествие, болезнь, страдание, старость, смерть.
При этом используется прием гиперболизации: изображается крайняя степень человеческих страданий, ужасы жизни. «Шоковой проза» – именно так определяют творчество Петрушевской многие критики.
Каков мир персонажей повести? Это замкнутый круг тяжелых жизненных обстоятельств: тесная квартира, в которой живут три поколения людей, неустроенный быт, социальная незащищенность, невозможность получения достоверной информации.
Петрушевская показывает бытовые условия и ситуации, на которых замкнуто существование героев, и своеобразно рисует признаки этих ситуаций: от пустых тарелок, заштопанного белья, «полбуханки черняшки и супа из минтая» до абортов, разводов, брошенных детей, сумасшедших старух.
При этом можно заметить, что текст рукописи Анны Андриановны крайне физиологичен, в нем широко используется просторечие («цапать», «шарить», «тыкать», «шнырять», «рехнуться», «урвать» и т. п.) и даже бранная лексика (диалоги поэтессы и ее дочери, реплики Андрея).
Мне показалось, что в мире героев повести отсутствует представление о реальном времени. Отсюда, как мне думается, возникает одно из значений названия этого произведения: ночью время не ощущается, как бы замирает. Не ощущают времени и Анна Андриановна, и Алена, и Андрей, которые живут сиюминутными проблемами, повседневной рутиной. С другой стороны, ночь — время интенсивной духовной жизни, занятое размышлениями, воспоминаниями, самоанализом. Ночью пишутся стихи, ведутся дневники, как это и делает рассказчица: «ночью можно остаться наедине с бумагой и карандашом».
С моей точки зрения, «время ночь» — это еще и постоянное ощущение всеми персонажами повести тоски, подавленности, душевной тяжести, предчувствие новых проблем и трагедий: «Все висело в воздухе как меч, вся наша жизнь, готовая обрушиться». Кроме того, создается впечатление, что герои постоянно блуждают в темноте, двигаются на ощупь.
Таким образом, Петрушевская изображает мир, в котором человек не осознает ценности своей жизни и жизни других людей, даже самых близких. В этом произведении мы наблюдаем страшное состояние разъединенности, отчужденности близких людей: дети не нужны родителям, и наоборот. Так, Анна Андриановна пишет о своих детях: «Им не нужна была моя любовь. Вернее, без меня бы они сдохли, но при этом, лично я им мешала».
Такое состояние души вселяет мысли о безысходности, конце существования. «Жизнь моя кончена», — несколько раз заявляет Анна Андриановна. Подобные размышления бесконечно варьируются и становятся лейтмотивом всего повествования. Кто виноват в этих бесконечных страданиях? Анна Андриановна находит самое простое объяснение: «О, обманщица природа! О великая! Зачем-то ей нужны эти страдания, этот ужас, кровь, вонь, пот, слизь, судороги, любовь, насилие, боль, бессонные ночи, тяжелый труд, вроде чтобы все было хорошо! Ан нет, и все плохо опять».
Можно заметить, что и способ изложения событий в этом произведении типичен для художественной манеры Петрушевской. Так, в тексте рукописи Анны Андриановны часто отсутствуют причинно-следственные связи, логические объяснения поступков персонажей. Мне кажется, что делается это намеренно — с целью усиления передачи хаоса происходящего.
Этой же цели служит и неразработанность характеров повести. Например, мы не знаем, какие стихи пишет Анна Андриановна. Сложно понять, кого действительно любит Алена и почему она бросила своего сына, но сама воспитывает двух других детей. Не совсем ясно, за что сидит в тюрьме ее брат Андрей.
Одновременно можно заметить, что определенный схематизм персонажей делает их обобщенными типами, типичными образами. Перед нами возникает, например, образ «невинной жертвы», в котором оказываются практически все герои повести.
Так, Андрей — жертва своей правдивой, но ранимой натуры. Тимофей — жертва семейных распрей, «дитя голода», «замкнутый ребенок до слез». Алена — жертва оставивших ее неверных мужчин. Сама Анна Андриановна — жертва бытовых обстоятельств и своих жизненных взглядов. надо в дурдом!»; «Да к тебе надо врача со шприцом!»
Тема болезни и сумасшествия типична для прозы Петрушевской. В повести «Время ночь» эта тема достигает предельного развития. Болезнь — естественное состояние героев. На каждом из них лежит печать не только духовного страдания, но и физического вырождения. Шизофрения — родовое проклятие всей семьи. Этой болезнью страдают бабушка маленького Тимофея по отцовской линии и мать Анны Андриановны. На учете в диспансере состоит Алена.
Однако я думаю, что мотив болезни приобретает здесь более философское, расширительное значение: весь мир «болен» духовно, но люди не видят и не понимают этого. Рассказчица справедливо предполагает, что «там, за пределами больницы, гораздо больше сумасшедших».
Время ночь – краткое содержание рассказа Петрушевской
Пигасова Гузялия Шарибзяновна –
учитель русского языка и литературы МОУ «Основная общеобразовательная школа № 7» г.Чусового, Пермского края;
победитель конкурса лучших учителей России, 2006г.;
почетный работник общего образования Российской Федерации
Конспекты уроков внеклассного чтения
по творчеству Людмилы Петрушевской
Мне хотелось бы предложить конспекты уроков внеклассного чтения по творчеству Л.Петрушевской в 5-11 классах.
Произведения Людмилы Петрушевской рассказывают не только о «свинцовых мерзостях жизни», о боли и страданиях «маленького человека», они учат любить людей, сострадать им. Читая рассказы Петрушевской, вспоминаешь слова А.П.Чехова: «надо, чтобы за дверью каждого счастливого человека стоял кто-нибудь с молоточком и напоминал о несчастных и обездоленных, о пошлостях нашей жизни…».
Петрушевская остается там, где людям плохо и стыдно, а плохо и стыдно, хотя бы иногда, бывает всем. Поэтому Петрушевская пишет про каждого из нас [1; c . 21]. Кроме того, произведения писательницы учат любить жизнь и жить в, казалось бы, невыносимых условиях: «в этом мире, однако, надо выдерживать все и жить…».
Петрушевская – профессионал, работающий в самых разнообразных жанрах, поэтому произведения писательницы можно использовать, когда мы на уроках говорим о сказках, о мифах, о притче, об антиутопии и других жанрах.
Конспект урока по повести Л.Петрушевской «Время ночь»
(урок был проведен в 10 классе после изучения романа М.Е.Салтыкова-Щедрина «Господа Головлевы»)
На уроках говорилось, почему история семьи Головлевых превращается в «историю умертвий»; вымирает весь головлевский род, историческая выморочность входит в кровь, проникает в естество, передается из поколения в поколение. Роман Салтыкова-Щедрина предупреждает: где неограниченная власть – там жестокое отношение к человеку; где нет любви, где царят лицемерие, алчность, ложь, где попрекают куском хлеба – там нет Семьи, нет Жизни. О семье пойдет речь и в повести Людмилы Петрушевской «Время ночь».
Тема урока «Кривая семья»
Цель урока: анализ повести «Время ночь», нравственные уроки, художественное мастерство Л.Петрушевской.
Оборудование: мульмедийный проектор, экран, презентация в формате Power Point по творчеству Л.Петрушевской.
Все висело в воздухе, как меч, вся наша жизнь,
готовая обрушиться. Западня захлопывалась,
как она захлопывается за нами ежедневно,
но иногда еще сверху падало бревно, и в наступившей
тишине все расползались раздавленные…
Сегодня на уроке речь снова пойдет о семье, ибо в наше непростое время никогда еще не была так значима роль семьи. Еще Л.Н.Толстой говорил: «Счастлив тот, кто счастлив у себя дома». От семьи зависит, какими мы выйдем в большую жизнь – умеющими преодолевать трудности и лишения, радоваться жизни и любить ее или будем чувствовать себя постылыми, никому не нужными, лишними в этой жизни.
– Как вы думаете, на чем основывается семья (в это время на экране презентация «Счастливые мгновения» с изображениями счастливых моментов семейной жизни)?
На доске появляется запись:
Честность по отношению друг к другу и людям
Дай Бог, сохранить вам любовь, уважение, благодарность на всю жизнь, помните библейскую заповедь: «Чти отца твоего и матерь твою, да благо ти будет и да долголетен будеши на земле». И не дай Бог, чтобы в один момент, оглянувшись и увидев лишь пустоту и полное разорение, вы воскликнули: «Что такое, что сделалось. где все?»
О «кривой семье» пойдет речь сегодня на уроке.
Повесть «Время ночь» впервые была опубликована в журнале «Новый мир» в 1992 году.
– Как вы понимаете смысл названия повести?
Перед нами записи, сделанные ночью, когда все спят, когда есть возможность собраться с мыслями, обдумать прожитое. Героиня повести Анна Андриановна говорит: «… мое время ночь – свидание со звездами и с Богом, время разговора, все записываю» (здесь и далее текст цитируется по изданию Л.Петрушевская. Собрание сочинений, том 1. Проза. Из пяти книг. М., 1996, с. 311-398).
Но, кроме того, герои Петрушевской – ночные жители. Они словно по команде пробуждаются ближе к ночи. «Время ночь» – условный сигнал, пароль обострения чувств, учащения пульса, оживления сюжета, событий и происшествий. И катастрофическая слепота героев в отношениях друг с другом, непонимание, трагическая разобщенность обусловлены тем, что живут они во мраке ночи.
Но повесть, вернее дневниковые записи героини, имеют подзаголовок «записки на краю стола.
– Как бы вы объяснили это название?
Стол издавна на Руси считался символом жизни, дома. Это записки «на краю жизни», записки между жизнью и смертью «… тут после мамы остались рукописи».
– Определите жанр произведения?
Перед нами дневник, а точнее, два дневника – матери и дочери. Это значит, что повести присуща предельная искренность, исповедальность. Дневник как жанровая разновидность прозы привлекает автора непринужденностью выбора темы, большими композиционными возможностями, позволяет создать иллюзию свободного выражения мыслей и впечатлений, а также полно и глубоко раскрыть характер героини.
Дневник Анна Андриановны позволяет Петрушевской отстраниться от повествования, наблюдать за жизнью семьи Голубевых со стороны, но ведь сама Петрушевская в «Карамзине» скажет:
наблюдать со стороны
«Неприличная и беззащитная» жизнь семьи Голубевых встает перед нами со страниц дневника, у которого нет начала и конца.
– Можно ли повесть «Время ночь» назвать семейной хроникой? Расскажите о главных героях повести.
В повести три центральных женских образа: Анна, Серафима и Алена. Их судьбы зеркальны, их жизни с фатальной неизбежностью повторяют друг друга.
Анна Андриановна – типичная мать, но в недавнем прошлом и в своих воспоминаниях – типичная дочь. В свое время с ней происходило то же, что теперь происходит с ее «дурой» Аленкой: «это было сумасшествие одной археологической экспедиции и моя очередная грандиозная ошибка, роман с женатым мужчиной, рождение детей, затем уход мужа. Интересно, что сама героиня абсолютно не осознает этого подобия, которое автор все время подчеркивает. Анна Андриановна все время утверждается в своем превосходстве над дочерью: «что такое есть она и что такое есть я», не понимая, что дочь в точности повторяет ее судьбу. В ее сознании будто стоит какая-то стенка, мешающая ей увидеть истину. В их судьбах одни и те же эпизоды, мелькают те же лица, звучат те же фразы.
«Что не в порядке с пищей было всегда у членов нашей семьи, нищета тому виной, какие-то счеты, претензии, бабушка укоряла моего мужа в открытую, «все сжирает у детей» и так далее. А я так не делала никогда, разве что меня выводил из себя Шура, действительно, дармоед и кровопиец». А через много лет так же, наверное, будет упрекать своего зятя Алена, не заметив, быть может, что в гневе повторяет слова своей матери и бабки.
– Какие слова в дневнике Анны Андриановны повторяются чаще всего?
Это слова ЕСТЬ, НАКОРМИТЬ, ЖРАТЬ В ТРИ ГОРЛА. Происходит постепенное омертвение, и знаком мертвого, как это ни странно, становится питание. Анна Андриановна говорит о сыне Андрее, опустившемся безвольном человеке: «…он ел мой мозг и пил мою кровь, весь слепленный из моей пищи, но желтый, грязный, смертельно усталый». Не случайно и в конце повести и в конце дневника возникает образ смерти: «Шаги судьбы… Спят мертвецким сном. Живы ли…Не могу предугадать насчет четырех гробов мал мала меньше, и как все это хоронить?!».
Скрепляющим началом любой семьи является любовь. Любовь в семье зажигает в душе человека огонь, который горит в нем всю жизнь, который в нем должен гореть, несмотря на холод, который может окружить человека. Может быть анна Андриановна – человек, у которого атрофированы все чувства: любовь, сострадание, жалость.
– Опровергните или подтвердите это предположение.
Героиня сохраняет неизбывную потребность в душевном тепле, хотя и не может найти его в мире: «два раза в день душ и подолгу: чужое тепло! Тепло ТЭЦ за неимение лучшего». Он сохраняет способность и потребность любить. «Любовь, любовь и еще раз любовь и жалость к нему руководили мною, когда он вышел из колонии», – вспоминает героиня.
Но в ее способности и потребности любить чувствуется какая-то ущербность. Любовь воспринимается как долг, который должен вернуться с большими процентами. «Моя мать сама хотела быть объектом любви своей дочери, то есть меня, чтобы я только ее любила, объектом любви и доверия, это мать хотела быть всей семьей для меня, заменить собою все»,- говорит героиня о своей матери. Но эти слова можно отнести и к самой Анне Андриановне. Она страстно любит своего внука, «греховная любовь… ребенок от нее только черствеет и распоясывается». Любовь, которая только требует, не скрепляет, а разрушает семью. Анна Андриановна оказалась «лишней в жизни».
– Можно ли героиню повести назвать женщиной с жаждой разрушения? Если можно, то почему?
Главная героиня упорно и сознательно рвет нити, связывающие ее с внешним миром, с окружающими людьми: «мы на разных уровнях». Вначале уходит муж. В психбольницу отправляется мать, больная, выжившая из ума старуха. Уходит зять, которого Анна Андриановна когда-то насильно женила на своей дочери, а потом безжалостно третировала, попрекая куском хлеба. Уходит дочь к новому мужчине, чтобы снова быть брошенной. Уходит сын, спившийся, сломленный после тюрьмы человек. Анна Андриановна остается рядом с единственным родным существом – внуком Тимофеем. Но в конце покинет ее и он.
Героиня останется одна в стенах своей нищей квартиры, наедине со своими мыслями, наедине с ночью. И обводя взглядом «пепелище», прислушиваясь к мертвой тишине, она могла бы, как и герой романа Салтыкова-Щедрина Иудушка, воскликнуть: «Надо меня простить! За всех… и за себя и за тех, которых уже нет. Что такое? Что такое сделалось?! где все?!».
Повесть Людмилы Петрушевской предупреждает нас: где нет взаимопонимания, доброты, любви, заботы, благодарности, там нет Семьи, нет жизни.
Домашнее задание: написать сочинение-миниатюру «Моя семья» или создать презентацию в электронном виде «Моя семья».
Примечание автора: в основу подготовки и проведения урока по теме «Кривая семья» в гуманитарном классе был положен групповой метод работы по исследованию текста. За две недели до урока класс был разделен на три группы, группам были предложены следующие вопросы и задания:
– Почему сразу после изучения романа М.Е.Салтыкова-Щедрина «Господа Головлевы» мы обратились к повести Л.Петрушевской «Время ночь»?
– Можно ли назвать повесть Л.Петрушевской «Время ночь» семейной хроникой?
– Расскажите о судьбе трех поколений семьи Голубевых: бабе Серафиме, Анне Андриановне, Алене и Андрее.
– Что больше всего вас поразило в описании быта, взаимоотношений в семье Голубевых, какие эпизоды потрясли?
– В чем, на ваш взгляд, причина трагической разобщенности героев повести?
– Объясните смысл названия повести «Время ночь»?
– Определите жанровые особенности повести «Время ночь»?
– Почему Л.Петрушевская обращается к такому жанру как дневник?
– Как вы понимаете смысл названия дневника героини «Записки на краю стола»?
– Почему семья Анна Андриановны не стала спасением в этом дисгармоничном мире?
– Речь героев как средство создания художественных образов. Понаблюдайте над речью персонажей, какие фразы, слова используют герои, описывая взаимоотношения в семье, отношения к людям, к миру. Найдите ключевые слова повести.
– Как речь характеризует героев?
– Какие еще художественные приемы использует Петрушевская (гротеск, сленг, поток сознания, неожиданный конец или, вернее, его отсутствие и т.д.)? Приведите примеры.
На уроке идет обсуждение предложенных вопросов.
Примечание: данный урок можно провести также в 11 классе при изучении современной прозы.
Н.Агишева. Звуки «Му», журнал «Театр», 1988, №9, с.21
С.П.Бавин. Обыкновенные истории (Людмила Петрушевская): Б13.Библиографический очерк. Москва РГБ, 1995.
Н.Иванова. Пройти через отчаяние, журнал «Юность», 1990, №2, с.94.
Т.Касаткина. «Но страшно мне: изменишь облик ты…», журнал «Новый мир», 1996, №4, с.212-219.
А.Куралех. Быт и бытие в прозе Л.Петрушевской, журнал «Литературное обозрение», 1993, №5, с.63-66.
О.Лебедушкина. Книга царств и возможностей, журнал «Дружба народов», 1998, №4, с.199-207.
Л.Панн. Вместо интервью, или опыт чтения прозы Людмилы Петрушевской вдали от литературной жизни метрополии, журнал «Звезда», 1994, №5, с.197-201
Л.Петрушевская. Собрание сочинений, т.т.1,2, Москва, 1996.
М.Ремизова. Теория катастроф или несколько слов в защиту ночи, литературная газета, 1996, №11, с.4.
О.Славникова. Петрушевская и пустота, журнал «Вопросы литературы», 2000, №2, с.47-61.
петрушевская время ночь
Повесть «Время ночь»
Во всем пестром хороводе мифом отлитых ролей центральное
положение у Петрушевской чаще всего занимают Мать и Дитя.
Лучшие ее тексты про это: «Свой круг», «Дочь Ксении», «Случай
Богородицы», «Бедное сердце Пани», «Материнский привет»,
«Маленькая Грозная», «Никогда». Наконец — ее повесть «Время
ночь». Именно «Время ночь» (1991), самое крупное прозаическое
произведение писательницы, позволяет увидеть характерную для
Петрушевской интерпретацию отношений между матерью и ди-
тем с максимальной сложностью и полнотой.
Петрушевская всегда и в этой повести в особенности доводит
будничные, бытовые коллизии до последнего края. Повседневный
быт в ее прозе располагается где-то на грани с небытием и требует
от человека колоссальных усилий для того, чтобы не соскользнуть
за эту грань. Этот мотив настойчиво прочерчен автором повести,
начиная уже с эпиграфа, из которого мы узнаем о смерти пове-
ствовательницы, Анны Андриановны, считавшей себя поэтом и
оставившей после смерти «Записки на краях стола», которые, собственно,
и образуют корпус повести. Как нам кажется, повесть и
заканчивается этой «смертью автора». Несмотря на то, что она,
эта смерть, прямо не объявлена — о ней можно догадаться — ее
приход подготовлен постоянным ощущением сворачивания жизни,
неуклонного сокращения ее пространства — до пятачка на
краях, до точки, до коллапса наконец: «Настало белое, мутное
Сюжет повести также выстроен как цепь необратимых утрат.
Мать теряет контакт с дочерью и с сыном, от жен уходят мужья,
бабушку отвозят в далекий интернат для психохроников, дочь рвет
все отношения с матерью, и самое страшное, бьющее насмерть:
дочь отнимает внуков у бабушки (своей матери). До предела все
накалено еще и оттого, что жизнь по внешним признакам вполне
интеллигентной семьи (мать сотрудничает в редакции газеты, дочь
учится в университете, потом работает в каком-то научном институте)
протекает в перманентном состоянии абсолютной нищеты,
когда семь рублей — большие деньги, а даровая картофелина
— подарок судьбы. И вообще еда в этой повести — всегда
событие, поскольку каждый кусок на счету, да на каком! «Акула
Глотовна Гитлер, я ее так один раз в мыслях назвала на прощание,
когда она съела по два добавка первого и второго, а я не
знала, что в тот момент она уже была сильно беременна, а есть ей
было-то нечего совершенно. » — это так мать думает о своей дочери.
Как ни странно, «Время ночь» — повесть о любви. Об испепеляющей
любви матери к своим детям. Характерная черта этой любви
— боль и даже мучительство. Именно восприятие боли как про-
явление любви определяет отношения матери с детьми, и прежде
всего с дочерью. Очень показателен телефонный разговор Анны
Андриановны с Аленой, когда мать дешифрует каждую свою грубость
по отношению к дочери как слова своей любви к ней. «Будешь
любить — будут терзать», — формулирует она. Еще более
откровенно эта тема звучит в финале повести, когда Анна Андри-
ановна возвращается домой и обнаруживает, что Алена с детьми
ушли от нее: «Живыми ушли от меня», — с облегчением вздыхает
Анна Андриановна неуклонно и часто неосознанно стремится
доминировать — это единственная форма ее самореализации. Но
самое парадоксальное состоит в том, что именно власть она понимает
как любовь. В этом смысле Анна Андриановна воплощает
своеобразный «домашний тоталитаризм» — исторические модели
которого отпечаталась на уровне подсознания, рефлекса, инстинкта1.
Способность причинять боль служит доказательством материнской
власти, а следовательно — любви. Вот почему она деспотически
пытается подчинить своих детей себе, ревнуя дочь к ее мужчинам,
сына к его женщинам, а внука к его матери. В этой любви
нежное «маленький мой» тянет за собой грубое: «сволочь неотвязная
». Любовь матери у Петрушевской монологична по своей природе.
За все жизненные потери и неудачи мать требует себе компенсации
любовью — иначе говоря, признанием ее безусловной власти.
И естественно, она оскорбляется, ненавидит, лютует, когда
свою энергию любви дети отдают не ей, а другим. Любовь в таком
понимании становится чем-то ужасно материалистичным, чем-то
вроде денежного долга, который обязательно надо получить обратно,
и лучше — с процентами. «О ненависть тещи, ты ревность
и ничто другое, моя мать сама хотела быть объектом любви своей
дочери, т.е. меня, чтобы я только ее любила, объектом любви и
доверия, это мать хотела быть всей семьей для меня. Заменить
собою все, и я видела такие женские семьи, мать, дочь и маленький
ребенок, полноценная семья! Жуть и кошмар», — так Анна
Андриановна описывает свои собственные отношения с матерью,
не замечая, что и ее отношения с дочерью полностью укладываются
Однако несмотря на «жуть и кошмар», любовь Анны Андриановны
не перестает быть великой и бессмертной. Собственно го-
1 Такая интерпретация повести Петрушевской была наиболее подробно обоснована
X. Гощило. См.: Goscilo Helena. Mother as Mothra: Totalizing Narrative
and Nurture in Petrushevskaya / / A Plot of Her Own: The Female Protagonist in Russian
Literature / Ed. Sona Stephan Hoisington. — Evanston, 1995. — P. 105—161; Goscilo
Helena. Dexecing Sex: Russian Womanhood During and After Glasnost. — Ann Arbor:
Univ. of Michigan Press, 1996. — P. 40—42. Гощило Х. Ни одного луча в темном
царстве: Художественная оптика Петрушевской / / Русская литература XX века:
Направления и течения. — Вып. 3. — С. 109— 119.
воря, это попытка жить ответственностью, и только ею. Эта попытка
иной раз выглядит чудовищно — вроде шумных замечаний
незнакомому человеку в автобусе, который, на взгляд Анны Анд-
риановны, слишком пылко ласкает свою дочь: «И опять я спасла
ребенка! Я все время всех спасаю! Я одна во всем городе в нашем
микрорайоне слушаю по ночам, не закричит ли кто!». Но одно не
отменяет другое: противоположные оценки здесь совмещены воедино.
Парадоксальная двойственность оценки воплощена и в
«Память жанра», просвечивающая сквозь «записки на краю
стола», — это идиллия. Но если у Соколова в «Палисандрии» жанровый
архетип идиллии становится основой метапародии, то у
Петрушевской идиллические мотивы возникают вполне серьезно,
как скрытый, повторяющийся ритм, лежащий в основе семейного
распада и перманентного скандала. Так, «конкретный
пространственный уголок, где жили отцы, будут жить дети и внуки
» (Бахтин), идиллический символ бесконечности и целостности
бытия, у Петрушевской воплощен в хронотопе типовой двухкомнатной
квартиры. Здесь смысл «вековой прикрепленности к
жизни» приобретает все — от невозможности уединиться нигде и
никогда, кроме как ночью, на кухне («дочь моя. на кухне будет
праздновать одиночество, как всегда я ночами. Мне тут нет места!
») вплоть до продавленности на диванчике («. пришла моя
очередь сидеть на диванчике с норочкой»).
Более того, у Петрушевской бабушка — мать — дочь повторяют
друг друга «дословно», ступают след в след, совпадая даже в
мелочах. Анна ревнует и мучает свою дочь Алену, точно так же,
как ее мать Сима ревновала и мучила ее. «Разврат» (с точки зрения
Анны) Алены полностью аналогичен приключениям Анны в ее
младые годы. Даже душевная близость ребенка с бабушкой, а не с
матерью, уже была — у Алены с Симой, как теперь у Тимы с
Анной. Даже претензии матери по поводу якобы «чрезмерного»
аппетита зятя повторяются из поколения в поколение: «. бабушка
укоряла моего мужа в открытую, “все сжирает у детей” и т. д»1.
Даже ревность Алены к брату Андрею отзывается в неприязни
шестилетнего Тимы к годовалой Катеньке. Даже кричат все одинаково:
«. неся разинутую пасть. на вдохе: и. Аааа!»). Эту повторяемость
замечают и сами персонажи повести, «. какие еще ста-
1 Интересно, что эти вечные скандалы между разными поколениями из-за
еды по-своему тоже оправданы «памятью» идиллического жанра: «Еда и питье
носят в идиллии или общественный характер (походы Анны Андриановны с
внуком Тимой по гостям в надежде на даровое угощение, поездка с выступлением
в пионерлагерь — с той же целью. — Авт.), или — чаще всего — семейный
характер: за едой сходятся поколения, возрасты. Типично для идиллии
соседство еды и детей» (разрядка автора — Бахтин М. М. Вопросы литературы
и эстетики. — М., 1975. — С. 267).
рые, старые песни», — вздыхает Анна Андриановна. Но удивительно,
никто и не пытается извлечь хоть каких-то уроков из уже
совершенных ошибок, все повторяется заново, без каких бы то
ни было попыток выйти за пределы мучительного круга. Можно
объяснить это слепотой героев или бременем социальных обстоятельств.
Идиллический архетип нацеливает на иную логику: «Единство
места поколений ослабляет и смягчает все временные грани
между индивидуальными жизнями и между различными фазами
одной и той же жизни. Единство места сближает и сливает колыбель
и могилу. детство и старость. Это определяемое единством
места смягчение всех граней времени содействует и созданию характерной
для идиллии циклической ритмичности времени» (Бахтин)
В соответствии с этой логикой перед нами не три персонажа, а
один: единый женский персонаж в разных возрастных стадиях —
от колыбели до могилы. Извлечение опыта здесь невозможно, потому
что в принципе невозможна дистанция между персонажами —
они плавно перетекают друг в друга, принадлежа не себе, а этому
циклическому потоку времени, несущему для них только утраты,
только разрушения, только потери. Причем Петрушевская подчеркивает
телесный характер этого единства поколений. Колыбель
— это «запахи мыла, флоксов, глаженых пеленок». Могила —
«наше говно и пропахшие мочой одежды». Это телесное единство
выражается и в признаниях противоположного свойства. С одной
стороны: «Я плотски люблю его, страстно», — это бабушка о внуке.
А с другой стороны: «Андрей ел мою селедку, мою картошку,
мой черный хлеб, пил мой чай, придя из колонии, опять, как
раньше, ел мой мозг и пил мою кровь, весь слепленный из моей
пищи. » — это мать о сыне. Идиллический архетип в такой интерпретации
лишен традиционной идиллической семантики. Перед
нами антиидиллия, сохраняющая тем не менее структурный каркас
Сигналы повторяемости в жизни поколений, складывающиеся в
этот каркас, образуют центральный парадокс «Времени ночь» и всей
прозы Петрушевской в целом: то, что кажется саморазрушением
семьи, оказывается повторяемой, цикличной, формой ее устойчивого
существования. Порядком — иными словами: алогичным, «кривым
» («кривая семья», — говорит Алена), но порядком. Петрушевская
сознательно размывает приметы времени, истории, социума
— этот порядок, в сущности, вневременной, т.е. вечный.
Именно поэтому смерть центральной героини неизбежно наступает
в тот момент, когда Анна выпадает из цепи зависимых
отношений: когда она обнаруживает, что Алена ушла со всеми
тремя внуками от нее, и следовательно, ей больше не о ком забо-
1 Там же. — С. 266.
титься. Она умирает от утраты обременительной зависимости от
своих детей и внуков, несущей единственный осязаемый смысл
ее ужасного существования. Причем, как и в любой «хаотической
» системе, в семейной антиидиллии присутствует механизм
обратной связи. Дочь, ненавидящая (и не без причины) мать на
протяжении всей повести, после ее смерти — как следует из эпиграфа
— пытается опубликовать записки матери. Всегда называвшая
мать графоманкой, она теперь придает этим запискам несколько
иное значение. Этот, в общем-то тривиальный литературный
жест в повести Петрушевской наполняется особым смыслом
— в нем и примирение между поколениями, и признание
надличного порядка, объединяющего мать и дочь. Сами «Записки
» приобретают смысл формулы этого порядка, именно в силу
его надличностного характера, требующего выхода за пределы семейного
Загрузка...