09.01.2021

Анализ стихотворения Персидские мотивы Есенина

Цикл стихотворений, получивший название «Персидские мотивы» был навеян поэту экзотикой Востока, стремлением искать новые способы выражения образов, рождающихся в его душе. В стихах этого цикла Есенин обращается к теме Востока и его поэзии, однако, существенное место занимают традиционные для него любовь к женщине, природе и родной стране. Произведения, относящиеся к «Персидским мотивам», были написаны в середине двадцатых годов.

Обратившись к персидской теме, Есенин внес в стихотворения, написанные в этом ключе, восточную утонченность. В стихах этого цикла он описывает отношения с женщинами более утонченно, чем в другие периоды творчества. Девушки изображены загадочными и изящными, полными обаяния.

Персидские образы имеют отношение не столько к реальному Ирану, в котором поэт так и не побывал, хотя и желал этого, но скорее к сказкам Шахеризады.

В стихотворениях персидского цикла постоянно встречаются любимые поэтом три цвета. Это синий, голубой и золотой. Они служат для выражения светлого начала и нежности.

Россия предстает синей, по ней тоскует лирический герой, оказавшийся в далекой Персии. Персия представлена голубой. Поэт подчеркивает прозрачный воздух этой земли, который видится ему именно голубым, ласковым и прозрачным. Желтый цвет связан с любовью. Именно в такие тона Есенин окрашивает чары, прелесть и влюбленное сердце. Черный цвет, который у поэта всегда служит изображением негативного и уродливого, также встречается, но окрашенного им мало. Светлые тона превалируют.

Любуясь Персией, нарисованной его поэтическим воображением, Есенин никогда не забывал о любви к России. Перенеся место действия на загадочный Восток, он показывает свою любовь к родным полям Рязанщины. Даже обращаясь к персиянке Шаганэ, он все равно вспоминает не только поля, среди которых он вырос, но и русских девушек. Противопоставляет Есенин и нормы морали в Персии и у себя на Родине, отдавая предпочтение своей стране.

Поэт остается полностью русским. Экспериментируя с восточной тематикой, Есенин не избавляется от русских простонародных слов, таких например, как «недаром», так как не создавал словесные конструкции, а выражал то, что было на душе.

Вариант 2

Персидские мотивы – цикл поздних стихотворений Есенина, который был создан под воздействием путешествия на Кавказ и по территории Средней Азии. Как писал сам автор, этот цикл давался ему легко и приятно, он не часто мог писать так много и продуктивно. Помимо этого Сергей Александрович отмечал общую тему этих стихов, которые говорили о счастье и его быстротечности.

Есенин не ездил в Персию, поэтому его образ «голубой страны» является по большей части собирательным, представляет собой своеобразный культурный слепок, который формируется на основе сведений из Корана и восточных сказок, рассказов путешественников и распространенных образов, сочиненных метафор и даже грез. Поэт не претендует на фактологическую достоверность, более того он часто перемешивает содержание, описывающее далекую страну со своими бытовыми подробностями. К примеру, в «Голубая и веселая страна» он вкрапляет детали диалога с маленьким ребенком, дочкой своего приятеля-издателя Чагина, в «Шагане..» он говорит о своих северных корнях.

Таким образом, в каком-то смысле этот цикл представляет собой своеобразный диалог культур. Тут довольно символично выглядит стихотворение о Босфоре, тогда как сам Есенин предстает как своеобразный Босфор, который соединяет собой восточную и западную культуры. Именно в сознании самого поэта и пролегает эта граница между его пониманием другой страны и изначально северными корнями, которые обуславливают собственный отпечаток.

Подтверждение факта о диалоге культур также наблюдается и в наличии в этих стихотворениях исторических фигур, которые являются фактически репрезентативными образами Востока наиболее известными для есенинской поры. Сергей Александрович упоминает Магомета, Хаяма, Саади, Фирдуоси, а, помимо этого, есть и фольклорные образы, к примеру, Шехерезада. Таким образом, поэт, который на протяжении практически всего своего творческого пути представлял некую исконную русскость, начинает диалог с представителями традиционной восточности, если возможно так выразиться.

Поэт также стремится усвоить и передать мудрость Востока, он даже структурно строит некоторые свои стихотворения по примеру типичных восточных произведений, таких как, например, рубаи. Мотив понятой жизненной мудрости, полученного опыта, который имеет ценность на все времена, является основным в этом цикле.

Анализ стихотворения Персидские мотивы по плану

Персидские мотивы

Возможно вам будет интересно

Это стихотворение заканчивает цикл романтических стихотворений А.С. Пушкина, написанных им в Южной ссылке. По форме произведение напоминает элегию, по жанру перед нами

Анна Ахматова, поэтесса писавшая стихи о земной любви. Её искрение пронзительные строки о этом сложном чувстве наполняют всю ее жизнь. В то же время язык понятен любому, ведь каждый человек на Земле

Афанасий Фет очень дорожил возможностью заниматься сельских хозяйством, он любил проводить время среди природы, которая вдохновляла его своей красотой. В письмах близким друзьям он часто

В стихотворении «Забелелся туман за рекой…» поэт-символист Федор Сологуб приглашает читателя в свой особый мир – мир тончайших оттенков чувств и красок, мир неведомого и невыразимого.

Произведение Настанет день, исчезну я написано Буниным в первой половине XX века и относится к философской лирике. Представлено в виде размышления о жизни и смерти.

Анализ отдельных произведений С. А. Есенина

Цикл “Персидские мотивы” (1925)

К “своему” Востоку Есенин шел исподволь и сознательно в течение целого ряда лет. Он был глубоко убежден в том, что древневосточная классическая литература необходима ему для совершенствования поэтического мастерства (“я еду учиться” – писал он Г. А. Бениславской в апреле 1924 г.). “Персидские мотивы”, включающие 15 стихотворений, возникли в результате поездок Есенина в Ташкент в 1921 г., когда он увидел “настоящий” Восток, и в Закавказье в 1924-1925 гг. Главная в цикле – тема любви: к женщине, к родине, к природе, к Востоку и его древней поэзии.

По сравнению с предшествующими есенинскими произведениями любовь в “Персидских мотивах” выступает в романтическом ореоле. Поэт щедро использует традиционные художественные символы персидской лирики (соловей, луна, кипарис, роза, флейта, Коран, чадра, шальвары; такие имена и названия, как Саади, Хайям, Фирдоуси, Шираз, Тегеран, Багдад, Босфор, Хороссан и др.). В “Персидских мотивах” немало лежащих на поверхности параллелей с классическими образцами восточной поэзии: множество раз варьируемые образы соловья и розы (Саади, Хафиз), сравнение влюбленного с нищим (Саади), разговор с цветами (Руми) и т.д. Но Восток в цикле Есенина – только романтический фон того лирического повествования, главным героем которого является русский поэт, уроженец рязанской земли. Отсюда употребление специфически русских разговорных слов и сочетаний в “восточных” стихотворениях (“незадаром”, “нынче”, “страшно похожа” и т.д.). Любовь к России явственно ощутима в каждом из них. Например, в открывающем цикл стихотворении “Улеглась моя былая рапа. ” память о родине видна в противопоставлении русских обычаев чуждым поэту нормам морали:

Мы в России девушек весенних На цепи не держим, как собак, Поцелуям учимся без денег, Без кинжальных хитростей и драк.

Однако уже в третьем стихотворении цикла – “Шаганэ ты моя, Шаганэ. ” звучит глубокая тоска по родным полям и далекой северянке:

Шаганэ ты моя, Шаганэ! Там, на севере, девушка тоже, На тебя она страшно похожа. Может, думает обо мне.

Цикл последовательно развивает приемы метафорического стиля. Метафоры “Персидских мотивов” подвижны, динамичны. Иногда поэт по собственным моделям образует новые метафоры:

Мотив русской тальянки также становится своеобразной метафорической принадлежностью цикла, символом далекой родины. В начальных стихотворениях этого мотива нет совсем, но затем, появившись, он усиливается (“У меня в душе звенит тальянка. “) и становится все более настойчивым (“Заглуши в душе тоску тальянки. “).

Характерную особенность “Персидских мотивов” составляют лирические повторения как средство усиления эмоциональной выразительности. Поставленные в начале метрической единицы повторяющиеся слова образуют анафору. В цикле встречаются синтаксические (анафорический параллелизм), лексические, строфико-синтаксические анафоры с преобладанием первых. Особенно часто анафора используется поэтом в наиболее драматическом из стихотворений цикла – “Отчего луна так светит тускло. “, в котором повторяющиеся слова и звуки задерживают внимание читателя на фразах, несущих особую смысловую нагрузку.

Выразительная звукопись есенинского стиха так же естественна, как естественна она в народных песнях. Особенную звуковую выразительность придают “Персидским мотивам” характерные для этого цикла повторения в соседних словах одних и тех же гласных звуков, продление гласных одного звукового ряда. Подобные звукоряды не являются принадлежностью только “Персидских мотивов”. Роль гласных в поэтическом языке Есенина 1910-1925-х гг. явственно ощутима. В основном это гармония звуков [о], [у], [и], реже – [е], еще более редко – [а]. Есенинский стих г самого начала поэтического пути автора сложился как напевный, эмоционального типа, и тенденция к продлению гласных одного звукового ряда прослеживается во многих стихотворениях поэта. По именно для “восточных” стихов Есенина с их оптимистическим звучанием характерна гармония звука [а] – открытого, радостного, мажорного, что можно проиллюстрировать на примере любого из 15 стихотворений цикла. Так, в стихотворении “Свет вечерний шафранного края. ” (строки пронумерованы) звук [а] встречается наиболее часто:

1. Свет вечерний шафранного края (а-а) 3. Спой мне песню, моя дорогая (а-а) 6. Лунным светом Шираз осиянен (а-а) 10. Лунным светом Шираз осиянен (а-а)
17. Заучи эту заповедь вкратце (а-а)
18. Ведь и так коротка наша жизнь (а-а-а)
19. Мало счастьем дано любоваться (а-а)
20. Заучи эту заповедь вкратце (а-а) 22. Осеняет своя благодать (а-а-а)
27. Сердцу снится страна другая (а-а)
28. Я спою тебе сам, дорогая (а-а)

Явственно ощутима в “Персидских мотивах” гармония согласных звуков. Это обильные аллитерации па [л], создающие впечатление ласкового любопытства, с каким лирический герой воспринимает окружающее:

Иль они от тепла застыли, Закрывая телесную медь? Или, чтобы их больше любили, Не желают лицом загореть, Закрывая телесную медь?

(“Свет вечерний шафранного края”)

Сочетание шипящих и свистящих с мягким [л] рождает предчувствие печальной вести об измене любимой – печальной, но не трагической:

“Отчего луна так светит грустно?” – У цветов спросил я в тихой чаще, И цветы сказали: “Ты почувствуй Но печали розы шелестящей”.

(“Отчего луна так светит тускло. “)

Есенин – мастер не только звукописи, но и словесной живописи. “Персидские мотивы” словно нарисованы прозрачными акварельными красками. Синий, голубой и золотой, любимые поэтом, постоянно встречающиеся в его лирике цвета, связанные со светлыми началами, всегда означали для Есенина беспредельную нежность. Цветовая символика продолжена поэтом и в “Персидских мотивах”. Как и в других стихах Есенина, цвета-символы в цикле характеризуют извечное противоборство светлых и темных сторон жизни. Светлые стороны жизни в цикле обозначены голубым, синим, золотым, желтым, сиреневым, красным. Родина, по которой и в сказочной южной стране тоскует сердце поэта, – “далекий синий край”. Персия – “голубая родина Фирдуси”, “голубая ласковая страна”. Воздух там прозрачный и синий, ночи сиреневые, у месяца – “желтые чары”, “желтая прелесть”, луна отливает “холодным золотом”, поцелуи – красные розы, влюбленное сердце – “золотая глыба”. Черный цвет, концентрирующий в себе все мрачное, уродливое, губительное, злое (“черная горсть” железного гостя в стихотворении “Я последний поэт деревни. “, “черная жаба” в стихотворении “Мне осталась одна забава. “) встречается в стихотворениях цикла “Улеглась моя былая рана. ” и “Я спросил сегодня у менялы. “. Это “черная чадра”, однако в обоих произведениях данное словосочетание заключено в контекст, оптимистический по своему настроению: “Незадаром мне мигнули очи, / Приоткинув черную чадру” и “”Ты – моя” сказать лишь могут руки, / Что срывали черную чадру”. Как видим, цветовая символика цикла показывает борьбу светлых и темных сторон жизни с явным перевесом первых.

Богатая словесная живопись, искусная инструментовка звуков, лирические повторения слов и их сочетаний усиливают эмоциональную насыщенность стихотворений цикла и характеризуют их как яркие, жизнелюбивые, прославляющие радость бытия. Разнообразные композиционно-стилистические и ритмико-интонационные приемы придают “Персидским мотивам” характерные черты песенной лирики. Не случайно все 15 стихотворений цикла положены на музыку и стали песнями. “Персидские мотивы” Есенина – не только и не столько живые впечатления увиденного и пережитого. Поэт так глубоко проникся прелестью этого неповторимого мира, что сам отчасти поверил в свое пребывание в Персии: “Ах, и я эти страны знаю. / Сам немалый прошел там путь” (“Эта улица мне знакома. “).

Роль цветов в цикле стихотворений Сергея Есенина «Персидские мотивы»

Работа содержит интересный материал по циклу “Персидские мотивы” С.Есенина, связанные с флористикой

Скачать:

Вложение	Размер
persidskie_motivy.rar	2.45 МБ
persidskie_motivy.rar	2.45 МБ
persidskie_motivy.rar	2.45 МБ

Предварительный просмотр:

Муниципальный этап научно-практической конференции (номинация «Научный конвент») в рамках краевого молодежного форума «Научно-технический потенциал Сибири»

Полное название темы работы

Роль цветов в цикле стихотворений Сергея Есенина «Персидские мотивы»

Название секции форума

Фамилия имя отчество (полностью)
автора, дата рождения (ДД.ММ.ГГГГ)

Мальцева Анна Владимировна, 20.12.2000г.

Муниципальное бюджетное общеобразовательное учреждение «Кириковская средняя школа»

Место выполнения работы

Вебер Галина Алексеевна, МБОУ «Кириковская средняя школа», учитель русского языка и литературы

Ответственный за корректуру текста работы

Вебер Галина Алексеевна, МБОУ «Кириковская средняя школа», учитель русского языка и литературы

E-mail (обязательно)
Контактный телефон

Мальцева Анна Владимировна

с. Кириково, МБОУ «Кириковская СШ» 11 класс

«Роль цветов в цикле стихотворений Сергея Есенина «Персидские мотивы», руководитель: Вебер Галина Алексеевна, учитель русского языка и литературы.

Цель работы: анализировать семантику и образы цветов в «Персидских мотивах» Сергея Александровича Есенина. Методы проведенных исследований: метод контекстуального анализа, сопоставительный анализ, прием количественного анализа. Основные результаты исследования: полученные результаты могут быть использованы при исследовании флористической лексики в творчестве других писателей. Данная работа посвящена вопросам изучения роли цветов в «Персидских мотивах» Сергея Есенина. Проведя анализ стихотворений Сергея Есенина из сборника «Персидские мотивы» выявила наиболее часто употребляемые названия цветов и их семантическое и культурологическое значение.

Основная часть Роль цветов в цикле стихотворений С.Есенина «Персидские мотивы» …………………………………………………………………………………….5-6

особенности и анализ цикла «Персидские мотивы».…………………………………………………………………………………. 8-10

Из растений, покрывающих нашу планету, природа создала поистине волшебную кладовую. Особенно прекрасен мир цветов! Волшебный дар цветов и их красота творят чудеса. Соприкасаясь с этими прекрасными творениями, человек становится нежнее, добрее, духовно богаче. Цветы – лучшие посредники в общении между людьми. Они

сопутствуют нам постоянно в течение жизни, дарят радость, олицетворяют любовь и внимание. В древние времена их обожествляли. Наши предки считали, что духи и волшебники жили в дуплистых дубах, и среди цветов слышался их шепот. Им было известно, что растения обладают волшебной силой, поэтому с незапамятных времен цветы использовали при совершении магических действий, чтобы изменить свою жизнь к лучшему. (Вспомним русскую народную сказку “Аленький цветочек”, рассказанную в детстве ключницей Пелагеей Сергею Аксакову и записанную им в 1885 году).

С древних времён цветы занимают особое место в творчестве поэтов, художников и писателей всего мира. В одной библейской легенде упоминается, например, о лилии, выросшей из слёз Евы, изгнанной из рая. В древнерусском сказании о Новгородском купце Садко, говорится об отвергнутой им морской царевне, из слёз которой появились ландыши. А один из греческих мифов повествует о юноше Нарциссе и цветке, названном его именем. Не только древние, но и авторы более поздних эпох, так или иначе, затрагивали эту тему в своих произведениях. Особую роль в её развитии играют русские писатели и поэты.

Чтобы понять глубинный смысл произведения или разгадать необычное историческое явление, нужно знать «язык цветов», их символический смысл, символический подтекст.

Использование цветов в поэзии является значимым средством выражения не столько мысли, сколько чувств и эмоций. По палитре используемых цветов можно воссоздать образ поэта и его внутреннее самоощущение. Ещё А. Блок писал в своей статье «Краски и слова», что современные писатели «отупели к зрительным восприятиям» и воспитывают душу читателя среди абстракций и отсутствия света и цвета. А. Блок предсказал, что появится поэт, который привнесет в поэзию русскую природу с изумительными по своей простоте красками. Таким поэтом стал Сергей Есенин, который обогатил поэзию многоцветными русскими пейзажами.

Я попробую доказать это на примере есенинского цикла «Персидские мотивы»

Мир «Персидских мотивов»

Существует известный цикл стихов Есенина «Персидские мотивы» (1924 – 1925). Существует и критическая литература о нем. Быть может, не столь уж изобильная, но все же достаточно обширная. И достаточно противоречивая.

Во-первых, есенинский цикл рассматривается (вполне естественно) в контексте своего прототипа – классической персидской лирики X – XIII веков. К этому поощряют сами стихи, с их именными ссылками на Фирдоуси, Хайяма, Саади. Но одновременно, притом столь же настойчиво (хотя уж вовсе не столь «естественно»), «Персидские мотивы» включаются в совсем другой ряд – в есенинские стихи о России, о судьбах родины.

Во-вторых, во взаимоисключающем духе трактуется самый мотив путешествия на Восток. Под пером одних исследователей персидское паломничество осмысляется как бегство, уход от русской реальности тех бурных лет. По крайней мере – как отчаянный поиск душевной передышки. Другие возражают: побудительная причина «Персидских мотивов» нисколько не трагична; напротив, она оптимистична. Именно в этом – переломном – творении писатель обрел ясный я радостный взгляд на жизнь, на поэзию, на любовь. Именно отсюда начинается то активное приятие нового мира, которое так существенно повлияет на творчество позднего Есенина.

Наконец, неодинаково оценивается подлинность персидского колорита в цикле – глубина, с какой вжился русский лирик в восточную культуру. На сей счет диапазон разногласий особенно велик. При первом же появлении «Персидские мотивы» были эпиграмматически резко охарактеризованы Маяковским («восточные сладости» 1 ) и восторженно встречены С. М. Кировым, знавшим Восток по личной работе («…написал, как будто был в Персии» 2 ). От язвительно-скептического: «местный колорит напоминает декорации очень посредственного провинциального театра» 3 – к более корректному: «виртуозность и надуманность» 4 – и к безоговорочно восхищенному: «подлинная, большая литературная и человеческая культура» 5 , – восприятие «Персидских мотивов» остается разноречивым и в позднейших откликах.

Причем одно дело, когда мы сталкиваемся с разницей идеологической: тут полярность оценок заведомо предполагается 6 . Совсем другая ситуация – сравнительно недавняя, например, полемика А. Марченко contra В. Турбин 7 . Тем сильней читательское замешательство при виде столь решительного несогласия между критиками.

Многоплановость и неоднозначность неотъемлемы от литературы (тем паче – поэзии, тем паче – лирической). Однако все-таки напрашивается вопрос. Нет ли более четких критериев, с помощью которых можно доказывать (а не только темпераментно полемизировать), какова идейно-философская ориентация есенинского произведения?

Один из возможных подступов к объективному анализу уже намечен литературоведами. Это путь изучения художественного пространства. «Разнообразные сочетания художественного временя и художественного пространства порождают в литературном произведении различные формы динамичности художественной среды и связаны с различными же формами сюжетного построения…» 8 И быть может, те же «Персидские мотивы» раскроют свою идейную суть с большей достоверностью, если попытаться извлечь ее «изнутри» архитектоники самого произведения. При этом полезна и обратная сторона такого анализа: лирическая «география» предстанет перед нами не в виде самодовлеющей абстракции или формальной схемы, но как явление весьма содержательное. Больше того – как безупречный идейный ориентир в художественном мире поэта.

А перспектива получить такой ориентир, согласимся, выглядит для литературоведения отнюдь не мелкой и не частной.

Картина мира в цикле Сергея Есенина – двоемирие. Это двоемирие приобретает различный смысл в зависимости от того, как истолковываются составляющие его «миры».

Поначалу весь персидский мир осмысляется как «не-русский», а русский, соответственно, как «не-персидский». Противостояние задано с первых же строк. «Рана» и «пьяный бред» немедленно восстанавливают в читательской памяти мотивы «Москвы кабацкой», «Черного человека» и любовной лирики Есенина начала 20-х годов. Их антиподами-двойниками становятся «синие цветы Тегерана» и «чайхана» (при подразумеваемой антитезе «кабак»):

Улеглась моя былая рана –

Пьяный бред не гложет сердце мне.

Синими цветами Тегерана

Я лечу их нынче в чайхане.

По мере того как разворачивается цикл, противопоставлению будут подвергаться решительно все составные части обоих миров: портрет, пейзаж, предметно-бытовая среда, ситуации, система персонажей, – вплоть до таких важнейших и обобщенных категорий, как интересующее нас художественное пространство.

Бывает, что второй из элементов-антиподов (чаще всего «русский») не задан сразу же, в ближайшем текстовом окружении. Значит, его нужно искать в пределах всего цикла. Если и во всем цикле он не выражен словесно, то его можно уверенно восстановить из культурного контекста соответствующего мира.

Возьмем, например, портретную деталь: «чайханщик с круглыми плечами». Она не только и не просто живописный штрих, чистая изобразительность. Есть в ней и второй, «межкультурный» смысл: скрытое напоминание-противопоставление русскому канону мужской внешности («широко плечий»). Или деталь другого портрета: персидская девушка, с ее «движеньем стана». Она оживляет в читательском восприятии неназванный, но бесспорно имеющийся в русском фольклоре (а шире – в национальном эстетическом кодексе) атрибут девичьей красоты: «прямой стан». «Прямой» же подразумевает статуарную неподвижность.

Внутренний контраст двух миров мы находим и в ситуациях. Герой, обращаясь к возлюбленной, говорит о себе:

Не ходил в Багдад я с караваном,

Не возил я шелк туда и хну…

Это «персидская» антитеза известного мотива русской любовной лирики – фольклорного «коробейничества». Объяснение в любви там ритуализовано именно в форме «торговли», а лирический герой исполняет роль «купца».

Неуклонное противопоставление приводит к результату, в высшей степени интересному. В каком бы из двух миров ни использовались «экзотические» стилевые приметы, это усиливает национальную окраску соответствующего противообраза из другой системы. Так приобретают вторичный – «есенинский», национально-окрашенный смысл многие образы, объективно его не имеющие. Окраска придается им только в контексте цикла, в условиях двоемирия.

«Соловей», в общем-то, никогда не относился к национальным реалиям только Персии или только России. Однако внутри есенинского цикла он принадлежит всецело и исключительно персидскому миру, проецируясь на восточную любовную лирику. Отсюда ему приписываются качества этого мира: возвышенность, красота – но и неподвижность, уравновешенность, доходящая до бесчувствия (согласимся: для «соловья» переосмысление довольно неожиданное):

Соловей поет – ему не больно,

У него одна и та же песня… 9

Пространственно-образное двоемирие особенно очевидно там, где какое-либо явление кажется заведомо принадлежащим обоим мирам сразу. Например, луна. Пусть речь у нас идет не об астрономическом светиле на реальном земном небе, а о луне лирической, в пространстве художественном. Но не может же и там быть две луны? Оказывается: не только может. В двоичной системе есенинского цикла должно существовать две луны.

Владимир Маяковский, Полн. собр. соч. в 13-ти томах, т. 9, Гослитиздат, М. 1958, стр. 431. Критики указывали на «горячку литературной борьбы» 20-х годов, породившую такие резкости (С. Гайсарьян, Высоты поэзии, «Литературная газета», 30 сентября 1965 года). Нам сейчас важен не оценочный знак в реплике Маяковского, а отнесение «Мотивов» по истинно восточному ведомству. [↩]
В статье: Петр Чагин, Сергей Есенин в Баку, «Литературная Россия», 1 октября 1965 года. [↩]
Sophie Lafitte, Serge Essenine (Une etude. Choix de textes, bibliographie, portraits), Paris (P. Seghers), 1959, p. 138 – 139. [↩]
Jan Jisa, Droji Vyklad Sergeje Jesenina, «Ceskoslovenska rusis-tika», VII, 1962, N 1, s. 60. [↩]
Степан Щипачев, Я воспринял его как чудо…, «Литературная газета», 30 сентября 1970 года. [↩]
«Начало упадка есенинского творчества Софи Лафитт относит к периоду, наступившему после заграничной поездки С. А. Есенина, и связывает его с принятием поэтом, как она выражается, «стороны коммунистов», – П. Ф. Юшин, Сергей Есенин, Изд. МГУ, 1969, стр. 52. [↩]
В. Турбин, Есенин как легенда и как проблема, «Молодая гвардия», 1965, N 11; А. Марченко, Зачем разрушаются легенды, «Вопросы литературы», 1966, N 4. В. Турбин предложил концепцию есенинской поэзии, как сложившейся «между Востоком и Западом», а самого автора – как носителя Востока «в себе». Доказательством, по Турбину, служили: орнаментальный принцип есенинских словесных образов, азиатская тема в «Пугачеве», но прежде всего, понятно, «Персидские мотивы». А. Марченко оспаривала не только концепцию, а и методологию своего оппонента: «как же доказывает В Турбин свои рискованные положения? А никак» (стр. 59). [↩]
Д. С. Лихачев, Художественная среда литературного произведения, – в сб. материалов симпозиума: «Проблемы ритма, художественного времени и пространства в литературе и искусстве», «Советский писатель», Л. 1970, стр. 8. [↩]
Тот же соловей, но уже олицетворяющий Россию, родные края (с чем мы неоднократно встречаемся в русской поэзии), становится «не тем же», получает совершенно иные свойства. Ср. у А. Вознесенского:

Я тебе расскажу о России,

где злодействует соловей,

сжатый страшной любовной силой,

как серебряный силомер. [↩]

Хотите продолжить чтение? Подпишитесь на полный доступ к архиву.

VII Международная студенческая научная конференция Студенческий научный форум – 2015

ПЕРСИДСКИЕ РЕАЛИИ В ПОЭЗИИ СЕРГЕЯ ЕСЕНИНА

Авторы
Файлы работы
Сертификаты

В первой четверти XX века поэзия персидская лирика была уже достаточно широко представлена и на русском языке. Поэтому величайший лирик XX века, Есенин даже в переводе уловил необыкновенное изящество персидской поэзии, встреча с которой не представляла труда, и нет оснований сомневаться в том, что Есенин уже в двадцатом году знал и, так же как другие, испытал на себе ее очарование.

Нет ничего удивительного в том, что Есенин захотел подышать воздухом Шираза, пройти к могилам великих лириков Персии. Он был уверен, что произойдет чудо, что его душа отзовется на все увиденное и услышанное в стране роз.

И Персия сделалась для Есенина Меккой классической лирики. Поклониться ее могилам стало целью жизни поэта.

Несмотря на то, что Сергей Есенин никогда не был в Персии, тем не менее в его «Персидских мотивах» присутствуют типичные для персидской поэзии образы и символы.

Уже с первых строк первого стихотворения цикла

Улеглась моя былая рана –

Пьяный бред не гложет сердце мне.

Синими цветами Тегерана

Я лечу их нынче в чайхане.

поэт погружает читателя в атмосферу восточного города.

Как известно, Тегеран с 1796 года до настоящего времени являлся столицей , тогда еще Персии, а ныне – Ирана. Под «синими цветами» автор, скорее всего, подразумевает огуречник или бурачник лекарственный (перс.گُلگاوزبانgol-gav-zaban), из которого тогда готовили и подавали в чайхане популярный в Персии напиток. Чайхана же, в переводе с персидского «чайный дом» – это традиционное место сбора мужчин, где за чаем происходило заключение договоров, обсуждение новостей.

Угощай, хозяин, да не очень.

Много роз цветёт в твоём саду.

Незадаром мне мигнули очи,

Приоткинув чёрную чадру.

Традиционно роза упоминается в персидской поэзии как характерная эмблема любовной лирики. Упоминание о розе встречается в пятнадцати стихотворениях цикла более двадцати раз. Что касается чадры, то это – русифицированное название женской накидки, покрывала или вуали, именуемой в Персии как чадар ر چدا.

Ну, а этой за движенья стана,

Что лицом похожа на зарю,

Подарю я шаль из Хороссана

И ковёр ширазский подарю.

В этом четверостишии встречаютсятрадиционые продукты персидских народных ремесел– шаль и ковер, производимые в исторических областях –Хоросане, на северо-востоке современного Ирана, и Ширазе – административном центре провинции Фарс.

В следующем стихотворении цикла,

Я спросил сегодня у менялы,

Что даёт за полтумана по рублю,

Как сказать мне для прекрасной Лалы

По-персидски нежное «люблю»?

мы встречаем наименование денежной единицы – туман, равной 10 риалам и женское имя Лала.

В стихотворении «Шаганэ ты моя, Шаганэ. » поэт обращается со словами любви и нежности к персиянке Шаганэ, или, как было бы правильно, Шахандохт (перс. شاهاندختshahandokht), что значит «царевна». В четвертом стихотворении

Ты сказала, что Саади

Целовал лишь только в грудь…

упоминается имя известного классика персидской поэзии XIIIвека.

Свет вечерний шафранного края,

Тихо розы бегут по полям.

Спой мне песню, моя дорогая,

Ту, которую пел Хаям.

Тихо розы бегут по полям….

под шафранным краем, как центральном образе шестого стихотворения, Сергей Есенин заменяет название Хорасана. Шафранный край находится там, где растет очень редкое и дорогое растение под названием шафран (перс. زعفران [za’faran], лат.Crocus), родиной которого является именно Хорасан. Шафран называют «царем пряностей», и существует версия, что это одна из самых древних и самых дорогих пряностей в мире.Хайам, упомянутый в этом же отрывке это –известный персидский поэт и философ XI–XII веков.

В отрывке из седьмого стихотворения

Голос раздастся пери,

Тихий, как флейта Гассана.

В крепких объятиях стана

Нет ни тревог, ни потери,

Только лишь флейта Гассана.

пери (перс. پری‎) — в иранской мифологии существа в виде прекрасных девушек, аналог европейских фей. Гассан же, скорее всего, это —ИзеттдинГасан-оглу персидский поэт азербайджанского происхождения конца XIII – нач. XIV вв.

Далеко-далече там Багдад,

Где жила и пела Шахразада.

Багдад – столица современного Ирака, ранее столица одноименного халифата Аббасидов, находящийся на территории исторического Ирана.Шахразада– легендарная главная героиня «Рассказа о царе Шахрияре и его брате», окаймляющего персидский сказочный цикл «Тысяча и одна ночь».

В строках«Голубая родина Фирдуси…»упоминается имя персидского поэтаX – XIвеков, автора эпической поэмы «Шахнаме».

В восточной лирике Есенин нашел исторические истоки размышлений о вечных истинах, уже найденных и им самим, – истоки, давшие ему возможность постигнуть единство и связующие нити человеческого мира, прошлого и настоящего, Востока и Запада. «Персидские мотивы» – это та связь времен, которая основана на осознании роли национальных шедевров в культуре разных народов.

В цикле «Персидские мотивы», таким образом, воплотились самобытные творческие поискипоэта, через приобщение к восточной культуре он не только отразил новые грани своего гуманистического миросозерцания, но и развил сложившуюся в русской литературе традицию изображения Востока.

Использованная литература:

Аташбараб Х. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук. Москва, кафедра истории русской литературы XX века филологического факультета, Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова, 2010. С.11

Белоусов В. Персидские мотивы. М.: Знание, 1968. С. 13

Реферат: “Персидские мотивы”: реалистические картины инонационального мира

“Персидские мотивы”: реалистические картины инонационального мира

Л.П. Егорова, П.К. Чекалов

С.Есенин хорошо осознавал большие творческие возможности русского поэта, приобщившегося к богатствам национальных культур. Трогательны и искренни его обращения к Кавказу: “Ты научи мой русский стих Кизиловым струиться соком”; к русским поэтам, оставившим славные традиции художественного решения кавказской темы: “. Я полон дум о них, ушедших и великих. Их исцелял гортанный шум твоих долин и речек диких”. Однако реалистический характер лирики Есенина предполагал весьма “умеренное” использование красок Востока, в отличие от романтиков, стремившихся к максимальной передаче инонационального колорита адекватными художественными образами. Истоки такого ракурса изображения инонационального мира – в особенностях мировосприятия самого поэта. В 1921г. в Ташкенте поэт, увлеченный красочным национальным праздником, “под конец заговорил все-таки о березках, о своей рязанской глуши. ” Именно в Ташкенте он пишет письмо Иванову-Разумнику о национальных истоках своей русской словесности. “Двоемирие Есенина наблюдается не только в стихах, где чередуются картины Закавказья и родной поэту Руси: как бы ни был красив Шираз, он не лучше рязанских раздолий, а персиянке поэт предлагает богатства “далекого синего края”. Такую же “двуплановость” сохраняют и есенинские образы, раскрывающие своеобразие кавказской природы. “Ситец неба такой голубой”, – так сказать о небесах Закавказья мог только поэт исконно русский, воспитанный на неярких красках его родины. Отзвук параллелизмов русских народных песен ощутим в образах “Баллада о двадцати шести”: “То не ветер шумит, не туман. Слышишь, как говорит Шаумян”. При максимальной точности в передаче инонационального колорита Есенин в гораздо большей, чем поэты-романтики, мере сохраняет особенности русского восприятия и передает последнее национально-русской образностью и складом речи.

В “Персидских мотивах” (1924-1925) нет характерного для классического романтизма противопоставления идеала и действительности. Для поэта Восток – не романтический идеал (чудесного, священного и т.д.), противопоставленный прозе российской жизни, и не источник глобальных раздумий о будущем.

Персия Есенина – орнамент, в котором раскрывается внутренний мир самого поэта, его поиски смысла жизни. Былому смятению чувств (“Улеглась моя былая рана. ” противостоит “удел желанный, тех, кто в пути устал”. Эта “голубая и веселая страна”, где “тихо розы бегут по полям”, вовсе не противопоставлена Руси, что хорошо показано в работах А.Марченко, Л.Бельской, В.Холшевникова. Общеизвестные примеры можно дополнить стихотворением, не включенным в цикл:

Тихий вечер. Вечер сине-хмурый.

Я смотрю широкими глазами.

В Персии такие ж точно куры,

Как у нас в соломенной Рязани.

Тот же месяц, только чуть пошире,

Чуть желтее и с другого края.

Мы с тобою любим в этом мире

Одинаково со всеми, дорогая.

Согласимся с Бельской, писавшей: “И Персия перестает противостоять России. и на одной плоскости оказываются сады Хороссана с шелестящими розами и русская равнина под шуршащими розами и русская равнина под шуршащим пологом тумана – все это наша земля. ” (1; 108).

Вместе с тем в поэтической форме “Персидских мотивов” романтические черты, несомненно, присутствуют. Налицо традиция общевосточного стиля, далекого от попыток воссоздать исторически достоверную жизнь Ирана (что было бы возможно в жанре лиро-эпической поэмы). Персия предстает как идеальная страна с мудрым восприятием жизни, гармонией любви и счастья (за исключением отдельных деталей: положения женщины Востока; любви как купли-продажи; кинжальные хитрости). Но в этом не слабость, а напротив, сила есенинской лирики, угадавшей, что нужно русскому читателю не только тогда, но и во все последующие времена. Сердцем откликается он на светлую есенинскую грусть о недостижимом:

В Хороссане есть такие двери,

Где обсыпан розами порог.

Там живет задумчивая пери.

В Хороссане есть такие двери,

Но открыть те двери я не смог.

и вторит поэту, покидающему свою Персию: “Но и все ж вовек благословенны На земле сиреневые ночи”.

Раскрытию внутреннего мира человека, жизни сердца способствовал чуть загадочный и необычный предметный колорит, цветовой колорит восточных эмалей:

Никогда я не был на Босфоре,

Ты меня не спрашивай о нем.

Я в твоих глазах увидел море,

Полыхающее голубым огнем.

Так словесная палитра Есенина в “Персидских мотивах” обогатилась яркими красками и образами Востока.

В значительной мере причина этого в совершенно неповторимой музыке и форме стиха. И хотя персидский колорит самой стихотворной композиции, насыщенной повторами специалисты называют таким же иллюзорным, как и колорит женских имен (Шаганэ – имя армянское), они отмечают, что в лирике Есенина, тяготеющего к напевному стиху, все виды повторов встречаются не раз – но нигде в таком количестве и в такой концентрации, как в “Персидских мотивах” (40; 359). Эти повторы, как отмечает В.Холшевников, слабо меняют или совсем не меняют логическое содержание слова, но значительно усиливают его экспрессию, эмоциональное напряжение. Исследователь отмечает обилие рифм, выражающих сопоставление “Персия – Россия”, зарифмованность, т.е. выделение, экзотических слов. В каждом из пятнадцати стихотворений встречаются рефрены, кольцо строфы или стихотворения, либо их сочетание. “Венком строф” называют знаменитое стихотворение “Шаганэ ты моя, Шаганэ”, где каждое из пяти пятистиший – кольцевые; пятый стих точно повторяет первый. Второе пятистишие обрамлено вторым стихом первого и т.д. Заключительное, пятое обрамлено тем же стихом, что и первое. Так образуется кольцевая композиция всего стихотворения, замыкающая венок строф. Вот почему есенинские фразы льются свободно и естественно. Музыкальная композиция придает ему особое очарование и делает еще более выразительной сложную игру чувств и мыслей” (40; 360).

У истоков “восточного стиля” Есенина традиции восточной поэзии – Хайяма, Фирдоуси, Саади. Есенин хорошо знал книгу “Персидские лирики X-XV веков” (М., 1916) в переводе акад. Ф.Кроша, переданную ему Н.Вержбицким, и, по словам последнего, “что-то глубоко очаровало Сергея в этих стихах”. У автора “Персидских мотивов” была сознательная установка “на эффект заимствования”. По справедливому замечанию П.Тартаковского, с восточными поэтами Есенина сближает не характерный для Востока аллегорический дидактизм, а “мудрость опыта”, ощущение радости бытия (34а). Однако сравнительный анализ, проделанный литературоведами, хотя и обнаруживает отдельные аналогии в изображении любовного томления (Саади), разговора с цветами (Руни), поэта-гуляки (Хафиз), образов соловья и розы (Хафиз, Саади), но убеждает в том, что эти аналогии не выходят за пределы общеупотребительных в ориентальной поэзии традиционных образов.

Отмечая неповторимую талантливость стилизации Есенина под традиционно-восточный стиль, надо подчеркнуть и роль живых наблюдений. Хотя Есенин никогда не был в Персии, но он хорошо знал Восток российский. “Самый русский”, по выражению Евгения Евтушенко, поэт за свою короткую жизнь проложил немало маршрутов: на Северный Кавказ, в Баку (1920), в Среднюю Азию через Казахстан (1921), что отразилось в живых деталях поэмы “Пугачева”. В 1921г. он побывал не только в Ташкенте, ни и в Самарканде, в Бухаре, давших будущему автору “Персидских мотивов” живое ощущение Востока. Исследователи уже обращали внимание на то, что многие слова в цикле не из фарси, а тюркские, как, например, чайхана.

Авторы воспоминаний о Есенине находят и другие возможные источники, из которых поэт черпал свое знание Востока: его восхищали узкие улочки бакинской крепости, ханский дворец, он поднимался на легендарную Девичью башню. Он расспрашивал своего спутника – В.А.Мануйлова – о канонах мусульманства, слушал на языке фарси стихи Фирдоуси и Саади. Аналогичные факты вспоминают и свидетели встреч С.Есенина с народным певцом Шуши, Джабаром Карягды, знавшим сотни песен, мугамов: пальцы певца ударяют в бубен, звенит до скрипа натянутая кожа. Застывают пальцы, и в тишину вдруг вторгается высокий и чистый голос. Взволнованный поэт назовет его “пророком” музыки Востока” и позже напишет в Москву: “И недаром мусульмане говорят: если он не поет, значит, он не из Шушу. “

Столь же плодотворными были для Есенина грузинские встречи. Читатель, тем более будущий педагог, найдет много интересного в книге “Сергей Есенин в Грузии”: “Товарищи по чувствам, по перу. ” (Тбилиси, 1986), любовно составленной Г.Бебутовым. Батумская учительница Шаганэ Нерсесовна Тальян вдохновила поэта на создание образа “милой Шаги”. И хотя свойственную реализму правдивость деталей в “Персидских мотивах” отыскать трудно, личные впечатления поэта, безусловно, сказались на общей романтико-реалистической тональности есенинского цикла.

Реалистичны написанные в те же годы стихи С.Есенина “На Кавказе”, “Поэтам Грузии”, “Баллада о двадцати шести”.

Разумеется, в таком жанре, как лирическое стихотворение, возможности объективного изображения значительно сужены. Тем не менее уже кавказская лирика С.Есенина, называющего себя “настоящим, а не сводным сыном – в великих штатах СССР”, являла собой пример вдохновенного лирического отклика на животрепещущие проблемы Советского Востока, понимания сути революционных перемен: “Самодержавный русский гнет сжимал все лучшее за горло, его мы кончили – и вот свобода крылья распростерла”. Даже персидская лирика Сергея Есенина считалась его острым протестом против рецидивов старины, против рабского положения женщины Востока. Несмотря на ярко выраженный традиционный колорит в духе Хайяма, пафос “Персидских мотивов” в том, “что сроду не пел Хайям”. “Половодье чувств” сопряжено с чувством тревоги за судьбу женщины Востока (едва ли не самая актуальная проблема на Кавказе и в Средней Азии 20-х годов): “Мне не нравится, что персияне держат женщин и дев под чадрой. “. Индустриальный Баку убеждал в необходимости научно-технического прогресса. Так, на Кавказе формулировалось понимание потребностей времени: “Через каменное и стальное вижу мощь родной стороны”; и рождались такие, казалось бы, непохожие на есенинские, строки: “Но я готов поклясться чистым сердцем, что фонари прекрасней звезд в Баку” (“Стансы”).

Внимание поэта-реалиста к реалиям быта и природы ощутима во многих образах есенинской кавказской лирики. Например, складывая поэтические строки: “Ты научи мой русский стих Кизиловым струиться соком”, Есенин знал, что этот сок в старину на Кавказе пили перед сражением, веря, что он, горя в крови, возбуждает ненависть к врагу и крепит братство.

Но главное в стихах Есенина и, прежде всего, в “Персидских мотивах” – лирическая рефлексия героя, встретившегося с инонациональным миром. Синими цветами Тегерана, светом вечерним шафранного края расцвечена лирика большого русского поэта, которая и через семь десятилетий волнует нас так, как будто она только что родилась в сердце нашего современника.

“Персидские мотивы”: реалистические картины инонационального мира

Л.П. Егорова, П.К. Чекалов

Тихий вечер. Вечер сине-хмурый.

Я смотрю широкими глазами.

В Персии такие ж точно куры,

Как у нас в соломенной Рязани.

Тот же месяц, только чуть пошире,

Чуть желтее и с другого края.

Мы с тобою любим в этом мире

Одинаково со всеми, дорогая.

В Хороссане есть такие двери,

Где обсыпан розами порог.

Там живет задумчивая пери.

В Хороссане есть такие двери,

Но открыть те двери я не смог.

и вторит поэту, покидающему свою Персию: “Но и все ж вовек благословенны На земле сиреневые ночи”.

Никогда я не был на Босфоре,

Ты меня не спрашивай о нем.

Я в твоих глазах увидел море,

Полыхающее голубым огнем.

Так словесная палитра Есенина в “Персидских мотивах” обогатилась яркими красками и образами Востока.

Оценка статьи:

(пока оценок нет)

Загрузка...