Краткое содержание Иосиф и его братья Томас Манн для читательского дневника
Основой книги является библейская история об Израилевой семье. Исаак и Ревекка имели сыновей близнецов Иакова и Исава. Ревекка сильнее всего любила Иакова. Старый и слабый Исаак позвал старшего сына и попросил приготовить дичь, чтобы получить его благословение. Ревекка решила схитрить и отправила к супругу Иакова. Так младший брат получил благословение. Иакову пришлось бежать из дома. За ним погнался сын Исава и отобрал у него всю поклажу. 17 дней бродил Иаков по пустыне и добрался до Харрана. Дядя Лаван пустил его к себе жить. Он влюбился в Рахиль в младшую дочь Лавана. Дядя заключил с ним договор, по которому он женится на Рахиль только через 7 лет. Все эти годы парень работал и пас скот. Кроме Рахили у Лавана была дочь Лия. Отец хотел в первую очередь выдать ее замуж. Иаков отказался жениться на Лии.
Прошло 7 лет. Лаван сыграл свадьбу. Ночью Лаван одел Лию в наряд Рахили и впустил в спальню. Иаков ничего не заподозрил. Наутро Иаков был зол таким поступком. Лаван предложил жениться на Рахиле через 7 лет. Годы быстро проходили. Лия каждый год рожала сыновей. А Рахиль никак не могла родить. У Иакова появилась новая наложница Валла, которая родила 2 мальчиков. Через несколько лет Иаков обзавелся еще одной наложницей Зелфой. Наложница родила 2 мальчиков. После 13 лет совместной жизни Рахиль забеременела, и в муках родила Иосифа. Мальчик стал любимцем Иакова.
Чуть позже Иаков переехал всем семейством. По пути перед караваном Иакова выступил отряд всадников во главе с Исавом. Чтобы благополучно уйти Иаков отдал половину скота. Иаков взял клин земли за плату возле Шекема. Его семейство раскинуло шатер и прожило там 4 года. Сын князя Шекема полюбил единственную дочь Дину. Князь с сыном посватались к Дине. Иаков выставил условия, по которым Сихем должен сделать обрезание. Спустя неделю Сихем сказал, что выполнил условие. Братья Дины отказались выдавать ее замуж. Сихем ушел и спустя 4 дня похитил девушку. Чуть позже братья обманом освободили Дину.
Иаков разозлился за выходку сыновей. Юная Дина оказалась беременной. По решению старших от ребенка Дины избавились сразу после родов. За это время Рахиль родила еще одного сына и умерла при родах. Иаков назвал сына Веньямином. Тем временем погиб старый Исаак. Прошло 17 лет, Иосиф пас скот с братьями и изучал науку. Некоторые выходки Иосифа сильно раздражали братьев. Старшие братья ушли вместе со стадом в долину Шекема. Чтобы помириться отец отправил Иосифа за братьями. Поведение юнца сильно взбесили сыновей Иакова, и они бросили его в подсохший колодец. Иосиф кричал и остался в колодце на 3 дня. Его вытащили купцы и взяли с собой. По дороге мальчик встретил братьев, которые продали его как раба.
Старшие братья отправили к отцу гонцов, чтобы передать, что Иосифа он больше не увидит. Узнав о сыне, Иаков был очень подавлен и не захотел видеть старших сыновей. Так сыновья хотели получить благосклонность отца, но наоборот впали в немилость. Иосиф ехал с караваном в Египет. В Фивах Иосифа купил знатный богач Петепра. Благодаря своему смекалистому нраву Иосиф быстро стал управляющим в доме вельможи.
Так прошло 7 лет. Хозяйка дома стала домогаться Иосифа и прибегала к разным уловкам. Иосиф никак не поддавался соблазну. Хозяйка приманила парня в спальню и стала соблазнять. После отказа парня женщина закричала, что ее насилуют. Юнец не стал оправдываться и попал в темницу. В тюрьме он стал надзирателем. Чуть позже Иосифа вызвал фараон, чтобы понять значение своих снов. Иосиф предсказал по сну фараона, что Египет ждет богатый урожай и засуха. Юнец стал министром продовольствия. После повышения Иосиф достиг многих высот и сделал Египет великой державой, обогатив запас продовольствия. Фараон стал лучшим другом героя. Он женился на египтянке, которая родила 2 сыновей. Вскоре к нему пришли братья, чтобы попросить запас зерна. На тот момент все братья обзавелись семьей. В семействе насчитывало 70 человек. Поначалу они не узнали брата.
В конце Иосиф простил братьев и перевез всю семью в Египет. Так Иосиф вложил много сил на развитие Египта.
Читать краткое содержание Иосиф и его братья. Краткий пересказ. Для читательского дневника возьмите 5-6 предложений
Иосиф и его братья
В основе произведения — библейские сказания о роде Израилевом. У Исаака и Ревекки было два сына-близнеца — Исав и Иаков. Первым появился на свет волосатый Исав, у Иакова же не было на теле волос, он считался младшим и был у матери любимцем. Когда слабеющий и почти ослепший от старости Исаак призвал к себе старшего сына и приказал приготовить блюдо из дичи, с тем чтобы отцовскому благословению предшествовала трапеза, Ревекка пошла на подлог: обвязав козлиными шкурами открытые части тела Иакова, она отправила его к отцу под видом старшего брата. Таким образом Иаков получил благословение, предназначавшееся Исаву.
После этого Иаков вынужден был бежать. Сын Исава Елифаз бросился за ним в погоню, и Иакову пришлось умолять племянника сохранить ему жизнь. Тот пощадил дядю, но отобрал у него всю поклажу. Иакову, заночевавшему на холоде, было божественное видение.
После семнадцати дней пути Иаков прибыл в Харран, где стал жить с семьёй Лавана, дяди со стороны матери. Он сразу полюбил его младшую дочь Рахиль, но Лаван заключил с ним письменный Договор, по которому Рахиль станет его женой не раньше чем через семь лет службы у её отца. Семь лет Иаков верно служил Лавану — он не только был искусным скотоводом, но и сумел найти на засушливой земле Лавана источник, благодаря которому тот смог разбить пышные сады. Но у Лавана была ещё старшая дочь — Лия, и отец считал, что прежде надо выдать замуж её. Однако Иаков наотрез отказывался от некрасивой Лии.
По прошествии семи лет сыграли свадьбу. Под покровом ночи, закутав Лию в свадебное покрывало Рахили, Лаван впустил её в спальню к Иакову, и тот ничего не заметил. Наутро, обнаружив подлог, Иаков пришёл в ярость, но Лаван выразил готовность отдать ему и младшую при условии, что Иаков останется в доме ещё на семь лет. Тогда Иаков выставил своё условие — разделить стада.
Так шли годы, и Лия каждый год приносила Иакову сына, а Рахиль никак не могла забеременеть. Иаков взял в наложницы её служанку Валлу, и у той родились два сына, но Рахиль по-прежнему оставалась бесплодной. В это время перестала рожать и Лия, посоветовавшая Иакову взять в наложницы и её служанку, Зелфу. Та тоже принесла ему двоих сыновей. Только на тринадцатом году брака Рахиль наконец забеременела. В тяжких муках произвела она на свет Иосифа, сразу же ставшего любимцем отца.
Скоро Иаков стал замечать, что братья его жён косо посматривают на него, завидуя его тучным стадам. До него дошёл слух, что они замышляют его убить, и Иаков решил уйти со всем семейством и богатым скарбом. Жены сразу принялись за сборы, а Рахиль тайком взяла из отцовского святилища глиняных божков. Это послужило поводом для погони. Однако, настигнув Иакова и учинив в его лагере настоящий обыск, Лаван не нашёл того, что искал, поскольку хитрая Рахиль успела спрятать глиняные фигурки в куче соломы, на которой прилегла, сказавшись больной. Тогда Ладан взял с Иакова клятву, что он не обидит его дочерей и внуков, и ушёл.
Навстречу каравану Иакова выступил Исав с отрядом в четыреста всадников. Однако встреча была дружественной. Исав предложил Иакову поселиться вместе, но тот отказался. Взяв подаренный Иаковом скот, Исав вернулся к себе, а его брат продолжил путь.
Иаков раскинул шатры невдалеке от города Шекема и договорился со старейшинами о плате за клин земли. Четыре года прожил Иаков со своим родом у стен Шекема, когда на его единственную дочь, тринадцатилетнюю Дину, положил глаз княжеский сын Сихем. Старик князь явился свататься. Иаков позвал на совет десять старших сыновей, и те выставили условие: Сихем должен сделать обрезание. Через неделю тот пришёл сказать, что условие выполнено, но братья объявили, что обряд выполнен не по правилам. Сихем с проклятиями удалился, а через четыре дня Дину похитили. Вскоре к Иакову явились люди Сихема, предложив заплатить за Дину выкуп, но братья потребовали, чтобы все мужчины совершили обрезание, причём в назначенный братьями день. Когда все мужчины города приходили в себя после обряда, братья Дины напади на Шекем и освободили сестру,
Иаков впал в ярость от поступка сыновей и велел уходить подальше от места кровопролития. Дина оказалась беременной; по решению мужчин младенца подкинули, едва он появился на свет.
Беременна в это время была и Рахиль. Роды начались в пути и были такими тяжёлыми, что мать умерла, успев только взглянуть на произведённого на свет мальчика. Она завешала назвать его Бенони, что означает «Сын смерти». Отец же выбрал для сына имя Вениамин. Рахиль похоронили у дороги; Иаков очень горевал.
Он дошёл до Мигдал Эгера, где сын Лии Рувим согрешил с наложницей отца Валлой. Иаков, узнавший о его поступке от Иосифа, проклял своего первенца. Рувим навсегда возненавидел брата. Тем временем умер Исаак, и Иаков едва успел на похороны отца.
До семнадцати лет Иосиф пас скот вместе с братьями и занимался науками со старшим рабом Иакова Елиезером. Он был и красивее, и умнее старших братьев; дружил с младшим, Бенони, и заботился о нем. Старшие братья недолюбливали Иосифа, видя, что отец выделяет его.
Однажды Иаков подарил Иосифу свадебное покрывало его матери, и тот стал без удержу им хвастать, вызывая раздражение и гнев старших братьев. Затем, во время работы в поле, он рассказал братьям сон: его сноп стоит в центре, а вокруг — снопы братьев, и все ему кланяются. Спустя несколько дней ему приснилось, что ему кланяются солнце, луна и одиннадцать звёзд. Этот сон привёл братьев в такую ярость, что Иаков был вынужден наказать Иосифа. Однако возмущённые старшие сыновья решили уйти со скотом в долины Шекема.
Вскоре Иаков решил помириться с сыновьями и послал Иосифа их навестить. Тайком от отца Иосиф взял с собой покрывало Рахили, дабы ещё покрасоваться перед братьями. Увидев его в сверкающем блёстками покрывале, они впали в такую ярость, что едва не растерзали его. Иосиф чудом остался в живых. В довершение всего братья связали его и бросили на дно пересохшего колодца. Сами же поспешили удалиться, чтобы не слышать душераздирающих криков Иосифа.
Через три дня проходившие мимо купцы-измаильтяне вызволили Иосифа. Позже они повстречали братьев. Те, представив Иосифа своим рабом, сказали, что бросили его в колодец за недостойное поведение, и согласились продать по сходной цене. Сделка состоялась.
Братья решили все же известить отца о том, что он никогда больше не увидится со своим любимцем, и отправили к нему двух гонцов, дав им перемазанное овечьей кровью и изодранное покрывало Рахили.
Получив вещественное подтверждение смерти Иосифа, старик Иаков впал в такое горе, что не хотел даже видеть явившихся к нему несколько дней спустя сыновей. Они рассчитывали завоевать наконец отцовское расположение, однако навлекли на себя ещё большую немилость, хотя отец и не знал об их подлинной роли в исчезновении Иосифа,
А Иосиф шёл с торговым караваном и своей учёностью и красноречием настолько расположил к себе хозяина, что тот обещал устроить его в Египте в вельможный дом.
Египет произвёл на Иосифа сильное впечатление. В Уазе (Фивах) он был продан в дом знатного вельможи Петепры, носителя царского опахала. Благодаря природной смекалке Иосиф, несмотря на все козни челяди, быстро продвинулся в помощники управляющего, а когда старик управляющий умер, стал его преемником.
Иосиф прослужил в доме Петепры семь лет, когда к нему воспылала страстью хозяйка дома. Дабы приворожить Иосифа, хозяйка на протяжении трёх лет прибегала к разным уловкам, даже не пытаясь скрыть свою страсть. Однако Иосиф считал себя не вправе поддаваться искушению. Тогда Мутэм-энет улучила момент, когда все домашние ушли в город на праздник, и заманила вернувшегося пораньше Иосифа к себе в спальню. Когда же тот отверг её домогательства, она закричала на весь дом, что Иосиф хотел взять её силой. Доказательством служил оставшийся у неё в руке кусок его платья.
Иосиф не стал оправдываться перед хозяином и оказался в темнице фараона, где провёл три года. К нему сразу проникся симпатией начальник темницы Маи-Сахме и назначил его надзирателем.
Однажды в темницу были доставлены два высокопоставленных узника — главный виночерпий и главный хлебодар фараона. Они обвинялись в государственной измене, но приговор ещё не был вынесен. Иосиф был приставлен к ним. За три дня до оглашения приговора оба видели сны и попросили Иосифа их истолковать. Тот счёл, что сон пекаря говорит о скорой казни, а сон виночерпия — о высочайшем помиловании. Так и случилось, и, прощаясь, Иосиф попросил виночерпия при случае замолвить за него словечко перед фараоном. Тот пообещал, но, как и предполагал Иосиф, сразу же забыл о своём обещании.
Вскоре старый фараон умер и на престол взошёл юный Аменхотеп IV. Однажды ему привиделся сон о семи тучных и семи тощих коровах, а потом — о семи полных и семи пустых колосьях. Весь двор тщетно бился над разгадкой сновидения, пока главный виночерпий не вспомнил о своём бывшем надзирателе.
Иосифа призвали к фараону, и он растолковал, что впереди Египет ждут семь урожайных и семь голодных лет и надо немедленно начать создавать в стране запасы зерна. Рассуждения Иосифа так понравились фараону, что он тотчас назначил его министром продовольствия и земледелия.
Иосиф весьма преуспел на новом поприще, провёл реформу земледелия и способствовал развитию орошения. Он женился на египтянке, которая родила ему двоих сыновей — Манассию и Ефрема. Фараон продолжал благоволить к своему министру, а тот жил теперь в большом красивом доме со множеством слуг. Управляющим он сделал своего бывшего тюремщика и большого друга Маи-Сахме. Несколько лет урожаи в Египте и впрямь были невиданные, а потом настала засуха. К тому времени Иосиф сумел создать в стране большие запасы зерна, и теперь Египет стал кормильцем всех соседних земель, откуда непрестанно прибывали караваны за продовольствием. Казна богатела, а авторитет и могущество государства укреплялись.
По указанию Иосифа всех прибывающих в страну регистрировали, записывая не только место постоянного проживания, но и имена деда и отца. Иосиф ждал братьев и наконец однажды из доставленного ему списка узнал, что они пришли в Египет. Шёл второй год засухи. Иаков сам послал сыновей в Египет, как это ни претило ему. Все сыновья к тому времени уже обзавелись семьями, так что теперь племя Израилево насчитывало семьдесят с лишним человек и всех надо было кормить. Лишь Вениамина старик оставил при себе, так как после гибели Иосифа особенно дорожил младшим сыном Рахили.
Когда десять сыновей Иакова предстали перед египетским верховным министром, он скрыл, кто он такой, и учинил им строгий допрос, притворившись, будто заподозрил их в шпионаже. Несмотря на все уверения братьев, он оставил одного в заложниках, а остальных отправил в обратный путь, наказав вернуться с Вениамином. Вдвоём с управляющим Иосиф придумал ещё одну уловку — велел подложить в мешки с зерном деньги, которые братья заплатили за товар. Обнаружив это на первом же привале, братья пришли в изумление. Первый их порыв был вернуть деньги, но затем они решили, что это знак свыше, и стали молиться, вспоминая свои грехи.
Иаков сначала корил сыновей, но когда в конце концов закупленные в Египте припасы истощились и стало ясно, что придётся вновь отправляться в путь, Иаков сменил гнев на милость и отпустил сыновей, на сей раз с Вениамином.
Теперь Иосиф принял братьев у себя, сказал, что снял с них подозрения, и угостил обедом. Вениамина он усадил рядом с собой и во время трапезы постоянно беседовал с ним, выспрашивая о семье и обнаруживая знание таких деталей, о которых никто, кроме Вениамина и Иосифа, знать не мог. Тогда у младшего брата впервые закралось подозрение, что перед ним пропавший Иосиф. Сам же Иосиф решил пока не открываться, а задумал вернуть братьев с полдороги.
Он распорядился, чтобы в торбу Вениамину подложили гадальную чашу, которую он показывал гостю во время обеда. Когда караван был с позором возвращён, братья вновь Предстали перед разгневанным Иосифом. Тот потребовал оставить у него Вениамина, на что Иуда, четвёртый из братьев по старшинству, решил умилостивить Иосифа и, раскаиваясь в грехах, признался, что много лет назад они избили до полусмерти и продали в рабство своего брата Иосифа. Рувима, не участвовавшего в том торге, и Вениамина, который тоже был непричастен к злодеянию, это известие повергло в ужас.
Тогда Иосиф назвал себя и по очереди обнял братьев, показывая, что простил их. Он пообещал переселить весь род Израилев в землю Госен, на окраину египетских владений, где на тучных пастбищах можно пасти несметные стада Иакова. Фараон одобрил этот план, поскольку искренне радовался счастью своего друга.
На обратном пути братья никак не могли решить, как же сообщить старому Иакову счастливую весть. Но невдалеке от места назначения им встретилась дочка одного из братьев, которой и было поручено подготовить деда к радостному известию. Девочка направилась в селение, на ходу сочиняя песню о воскресении Иосифа. Услышав её пение, Иаков сначала рассердился, но братья в один голос подтвердили истинность слов девочки, и тогда он решил немедленно отправиться в путь, чтобы перед смертью повидать любимого сына.
Перейдя египетскую границу, Иаков разбил лагерь и выслал за Иосифом сына Иуду. Когда вдали показалась колесница Иосифа, старик поднялся и пошёл ему навстречу. Радости не было конца.
Фараон назначил братьев Иосифа смотрителями царского скота. Так Иаков со своим родом осел в земле Госен, а Иосиф продолжал вершить государственные дела.
Почувствовав, что умирает, Иаков послал за Иосифом. Тот вместе с сыновьями предстал перед стариком. Иаков благословил юношей, случайно перепутав, кто из них старший, так что право первородства опять было нарушено.
Вскоре Иаков призвал к себе всех сыновей. Кого-то из них он благословил, а кого-то проклял, немало удивив собравшихся. Права старшего были отданы Иуде. Похоронили Иакова в родовой пещере, а после похорон сыновья Лии, Зелфы и Валлы попросили Вениамина замолвить за них словечко перед Иосифом. Вениамин попросил брата не держать на них зла, Иосиф только посмеялся, и все вместе они вернулись в Египет.
Томас Манн – Доклад – Иосиф и его братья
Томас Манн – Доклад – Иосиф и его братья краткое содержание
Доклад – Иосиф и его братья – читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Доклад – Иосиф и его братья
Доклад: Иосиф и его братья
Меня часто спрашивают, почему я, собственно говоря, решил обратиться к этому ни на что не похожему, далекому от современности сюжету и что меня побудило построить на основе библейской легенды об Иосифе Египетском эпически обстоятельный, монументальный цикл романов, которому я отдал так много лет труда. Задающие этот вопрос вряд ли будут удовлетворены, если, отвечая на него, я остановлюсь на внешней, так сказать, анекдотической, стороне дела и расскажу о том, как однажды вечером, в Мюнхене, – с того времени прошло целых пятнадцать лет, – меня почему-то потянуло раскрыть мою старую фамильную Библию, чтобы перечитать в ней эту легенду. Достаточно сказать, что я был восхищен и сразу же начал нащупывать пути и взвешивать возможности, – а нельзя ли преподнести эту захватывающую историю совершенно по-иному, рассказать ее заново, воспользовавшись для этого средствами современной литературы, _всеми_ средствами, которыми она располагает, – начиная с арсенала идей и кончая техническими приемами повествования? Экспериментируя в уме, я почти с самого начала связывал мои поиски с известной традицией: мне вспомнился Гете и то место в его мемуарах “Поэзия и правда”, где он рассказывает, как однажды, еще в детстве, он развил историю об Иосифе в пространную импровизированную повесть, которую он продиктовал одному из своих товарищей, но вскоре предал сожжению, так как, на взгляд самого автора, она была еще слишком “бессодержательной”. Поясняя, почему он взялся за эту явно преждевременную для подростка задачу, шестидесятилетний Гете говорит: “Как много свежести в этом безыскусственном рассказе; только он кажется чересчур коротким, и появляется искушение изложить его подробнее, дорисовав все детали”.
Удивительно! Отдавшись моим мечтаниям, я тотчас же вспомнил об этой фразе из “Поэзии и правды”: я знал ее наизусть, мне не надо было ее перечитывать. Она и в самом деле как будто создана для того, чтобы служить эпиграфом к произведению, которое я тогда задумал, – ведь она дает самое простое и самое убедительное объяснение мотивов, побудивших меня взяться за эту задачу. Искушение, которому наивно поддался юный Гете, вознамерившись изложить “во всех подробностях” скупую, как репортаж, легенду из Книги Бытия, – это искушение суждено было испытать и мне, но ко мне оно пришло в том возрасте, когда я мог надеяться, что, разрабатывая сюжет, я сумею извлечь из него и нечто нужное людям, какое-то внутреннее содержание. Но что значит разработать до мелочей изложенное вкратце? Это значит точно описать, претворить в плоть и кровь, придвинуть поближе нечто очень далекое и смутное, так что создается впечатление, будто теперь все это можно видеть воочию и потрогать руками, будто ты наконец раз и навсегда узнал всю правду о том, о чем так долго имел лишь очень приблизительные представления. Я до сих пор помню, как меня позабавили и каким лестным комплиментом мне показались слова моей мюнхенской машинистки, с которыми эта простая женщина вручила мне перепечатанную рукопись “Былого Иакова”, первого романа из цикла об Иосифе. “Ну вот, теперь хоть знаешь, как все это было на самом деле!” – сказала она. Это была трогательная фраза, – ведь на самом деле ничего этого не было. Точность и конкретность деталей является здесь лишь обманчивой иллюзией, игрой, созданной искусством, видимостью; здесь пущены в ход все средства языка, психологизации, драматизации действия и даже приемы исторического комментирования, чтобы добиться впечатления реальности и достоверности происходящего, но, несмотря на вполне серьезный подход к героям и их страстям, подоплекой всего этого кажущегося правдоподобия является юмор. Юмором пронизаны, в частности, те места книги, где проглядывают элементы анализирующей эссеистики, комментирования, литературной критики, научности, которые, точно так же как и элементы эпоса и наглядно-драматического изображения событий, служат средством для того, чтобы добиться ощущения реальности, так что справедливый для всех других случаев афоризм “Изображай, художник, слов не трать!” на этот раз оказывается неприменимым. Здесь перед нами встает эстетическая проблема, которая часто занимала меня Поясняющая и анализирующая авторская речь, прямое вмешательство писателя отнюдь не всегда противопоказаны искусству, – все это может быть элементом искусства, самостоятельным художественным приемом. Книга высказывает эту истину как нечто уже известное и руководствуется ею, комментируя даже самый комментарий. Книга комментирует и самое себя, – она говорит, что эта легенда, пережившая на своем веку столько разных переложений и преломлений, на этот раз преломляется в особой среде, где она как бы обретает самосознание и по ходу действия поясняет самое себя. Пояснения входят здесь “в правила игры”, они представляют собой, по сути дела, не авторскую речь, а язык самой книги, в сферу которого они включены, это речь косвенная, стилизованная и шутливая, способствующая мнимой достоверности, очень близкая к пародии или, во всяком случае, иронизирующая, ибо применять научные методы к материалу совсем не научному, сказочному – значит заведомо иронизировать над ним.
Вполне возможно, что эти тайные соблазны играли для меня известную роль уже в то время, когда замысел произведения был еще в самом зародыше. Однако это отнюдь не ответ на вопрос о том, почему я остановился в своем выборе на столь архаичном материале. Выбор этот определяется целым рядом обстоятельств, как личных, так и более общих, касавшихся всех, кто жил в то время, причем на обстоятельствах личных тоже лежал отпечаток времени, они были связаны с прожитыми годами, с достижением известного жизненного этапа. The readiness is all [самое важное – это готовность (англ.)].
По всей вероятности, я находился тогда, – как человек и как художник, в состоянии какой-то внутренней _готовности_, был предрасположен к тому, чтобы воспринять такого рода тему как нечто созвучное моим творческим интересам, и мне не случайно захотелось почитать Библию. У каждой жизненной поры есть свои склонности, свои притязания и вкусы, а может быть, и свои особый способности и преимущества. По-видимому, существует какая-то закономерность в том, что в известном возрасте начинаешь постепенно терять вкус ко всему чисто индивидуальному и частному, к отдельным конкретным случаям, к бюргерскому, то есть житейскому и повседневному в самом широком смысле слова. Вместо этого на передний план выходит интерес к типичному, вечно человеческому, вечно повторяющемуся, вневременному, короче говоря – к области мифического. Ведь в типичном всегда есть много мифического, мифического в том смысле, что типичное, как и всякий миф, – это изначальный образец, изначальная форма жизни, вневременная схема, издревле заданная формула, в которую укладывается осознающая себя жизнь, смутно стремящаяся вновь обрести некогда предначертанные ей приметы. Можно смело сказать, что та пора, когда эпический художник начинает смотреть на вещи с точки зрения типичного и мифического, составляет важный рубеж в его жизни, этот шаг одухотворяет его творческое самосознание, несет ему новые радости познания и созидания, которые, как я уже говорил, обычно являются уделом более позднего возраста: ибо если в жизни человечества мифическое представляет собой раннюю и примитивную ступень, то в жизни отдельного индивида это ступень поздняя и зрелая.
Краткое содержание Манн Иосиф и его братья
Созданный в период с 1926 г. по 1943 г. роман в виде тетралогии подробно передает легенду из Библии об Иосифе Прекрасном. История из Ветхого завета совпадает по времени с 18-ой династией в Древнем Египте. Действие в книге происходит при нахождении у власти Аменхотепа III и его сына Аменхотепа IV. Знаменитый писатель признает данное произведение как наиболее удачное.
Сюжет
Обширное по размеру вступление схоже с созданным к опере началом и служит для:
- Осознания предстоящего масштаба изображения прошлых событий.
- Раздумий о важных проблемах нахождения людей в реальном мире.
- Определения отношения человеческой души к Богу.
В итоге читатель убеждается в отсутствии отличий Иосифа от каждого живущего на планете человека.
Прошлое Иакова
Начало являет собой событие у колодца с присутствием Иакова, его 11-ти летнего сына Ицхака и любимого сына Иосифа в возрасте 17 лет. Нежная беседа передачи жизненного пути Иакова напоминает библейское повествование. Автором описывается украденное благословение у близнеца Исава, побег во избежание возмездия со стороны брата в Харран и известный сон Иакова с простершейся ввысь лестницей.
В повествовании трогательные чувства Иакова к младшей дочери его дяди Лавана Рахили, женитьба на которой гарантируется при определенном сроке работ у Лавана. Героя оскорбляет факт замены отцом в первую брачную ночь обещанной любимой младшей дочери на старшую Лию. Рахиль все же становится женой Иакова с обещанием дальнейшей службы на протяжении 7 лет. Отец семейства с 11-ю детьми, обладая достатком, решается совершить побег в родные края, теряя по пути Рахиль.
Молодые годы
Передается конфликт Иосифа с ближайшими родственниками – братьями. По аналогии здесь присутствуют ненависть старших и искреннее отношение к младшему. Сюжет развивается изображением деятельности пасущих скот людей, обучения основного персонажа, многочисленных празднеств и религиозных обрядов, выразительно придуманных автором.
В финале Иосифа жестоко избивают, после чего для него наступает пребывание в течение 3-х дней в колодце и передача проезжавшим мимо торговцам, доставивших его в Египет. В этой стране герою суждено вознестись от не влиятельного лица до значимого управляющего в имении Потифара. Его помещают в темницу по ложному обвинению в неблагочестивом поступке по отношению к супруге хозяина.
Полезность Иосифа
В заточении герою удается заслужить благосклонность начальника тюрьмы. Успешное разъяснение сновидений паре слуг управителя страной заставляет обратить на него внимание молодого фараона Эхнатона. Объяснение снов о будущих зажиточных и полных нужды годах с последующей помощью в выходе из трудных ситуаций вскоре возносят его до высокого титула.
В завершении роскошные похороны напоминают длительное шествие к гробнице, много лет назад приобретенной Авраамом в местности Ханаанской. В этом месте писатель завершает роман, надеясь, что люди, как и примирившийся с братьями Иосиф, задумаются о собственной жизни, о добрых поступках, коварных намерениях и о любви к близким людям и окружающим.
Можете использовать этот текст для читательского дневника
Манн Томас. Все произведения
Иосиф и его братья. Картинка к рассказу
Сейчас читают
В младших классах должен был состояться карнавал. Один мальчик со своим другом Вовкой придумали такие костюмы, которых больше ни у кого быть не может. Изображать они собрались рыцаря на коне. Роль лошади досталась нашему герою
Жила одна женщина со своим мужем, а детей у них не было. Их это очень огорчало. И как-то раз эта женщина поняла, что малыш у них скоро появится.
Однажды, из павильона имения, где главный герой любил охотиться, он услышал песню, которая звучала очень знакомо. Несомненно, он уже слышал этот голос, но не в России, а в Италии, в Сорренто
Георгий Скребицкий родился в 1903 году. В возрасте 4-х лет он был усыновлен. Отчим Георгия, заядлый охотник и любитель живой природы, брал мальчика на охоту. В лесу, отчим не столько охотился
В рассказе М. Зощенко Трусишка Вася повествуется о шестилетнем Васе, живущем в деревне, и его отце, который работает кузнецом. Каждый день отец Васи ездил на работу на чёрной лошади с впряженной телегой
Михайлов В. В.: Концепция Библии в романе Т. Манна “Иосиф и его братья”
В. В. Михайлов
Чувашский госуниверситет
КОНЦЕПЦИЯ БИБЛИИ В РОМАНЕ Т. МАННА
«ИОСИФ И ЕГО БРАТЬЯ»
ВЕСТНИК Нижегородского университета им. Н. И. Лобачевского Серия ФИЛОЛОГИЯ
Издательство ННГУ
Место издания Нижний Новгород
№ 1, 2001 , http://www.vestnik.unn.ru/nomera?jnum=26
http://www.unn.ru/pages/e-library/vestnik/9999-0196Westfilol20011(3)/16.pdf
Эволюция мировоззрения Томаса Манна, а также жанровая природа интеллектуального романа справедливо становятся объектом пристального внимания литературоведов и философов. Среди наиболее крупных исследователей концептуальной основы и традиций мировой культуры в тетралогии об Иосифе — А. А. Федоров, М. С. Кургинян, Б. Л. Сучков, Н. С. Павлова, С. К. Апт, К. Егер,Э. Кайати.
Появление в печати романа-тетралогии на библейский сюжет об Иосифе, проданном в рабство своими братьями, было закономерно связано с особенностями развития исторической прозы в немецкой литературе 30–40-х годов XX века [1]. Однако существовала и более глубокая преемственность, которую не преминул отметить Т. Манн в докладе, посвященном тетралогии «Иосиф и его братья» и прочитанном перед студентами Принстонского университета: подобная творческая идея возникла в сознании И. В. Гете уже в XVIII веке, однако не была реализована [2].
Работая над тетралогией, Т. Манн осознавал, что является новатором в этой области. «Смелость вопреки скованности, — писал он, — наполнение традиции волнующей новизной — вот в чем видит он (художник. — В. М.) свою цель и свою первейшую художественную задачу, и мысль о том, что «этого еще никто и никогда не делал», неизменно служит двигателем всех его творческих усилий» (2,702).
Показать события прошлого, настоящего и будущего как единый процесс, подчиненный диалектической закономерности, — такова творческая установка Т. Манна. Реализация этой задачи осуществляется, во-первых, через создание эпического стиля, который объединяет в себе различные культурно-исторические пласты и представляет все человечество как нечто единое (2,710); во-вторых, воплощением в тетралогии свойственной Ветхому Завету идеи — развития земного и божественного, в котором стремления этих сфер к высшим целям переплетаются между собой (2,713).
Библия становится для писателя историческим документом, зафиксировавшим процесс познания божественной воли. Т. Манн показывает, что рост самосознания личности во многом определил направленность исторических событий. Притязание человеческого «я» на роль центра мироздания является предпосылкой открытия Бога, и пафос высокого назначения «я» с самого начала связан с пафосом высокого назначения человечества (2,712), — так объясняет причины создания Библии Т. Манн.
Вне божественного откровения невозможно представить Библию, концептуальное ядро которой составляют обещания Бога человеку (обетования). Пятикнижие, составляющее первый раздел Ветхого Завета, является книгой обетований. В ней повествуется о том, как Адаму и Еве после грехопадения возвещается спасение в будущем, или Протоевангелие. Ною после потопа обещается новый порядок в мире. Еще более характерно обетование, данное Аврааму и возобновленное Исааку и Иакову: оно распространяется на весь народ, который произойдет от них, и означает, что между Израилем и Богом его отцов существуют особые исключительные отношения [3]. Разделение истории на отдельные периоды, в которых человек, соответственно его послушанию, испытывает ту или иную степень близости к Богу, толкователи Библии называют диспенсацией. В Святом Писании, с их точки зрения, есть восемь таких периодов: Едемский (Быт. 1, 28), Адамов (Быт. 3, 15), Ноев (Быт. 9, 1), Авраамов (Быт. 15, 8), Моисеев (Исх. 19, 25), Палестинский (Втор. 30, 3), Давыдов (2 Цар. 7, 16), Новый (Евр. 8, 8). Каждый из названных периодов библейской истории включает обетования и пророчества о Христе, нашедшие исполнение в его рождении и делах во время его первого пришествия [4].
Художник сосредоточил свое внимание на Авраамовом завете, историю которого излагает первая книга Бытия. Главный герой тетралогии, Иосиф, помнит о предыдущих библейских событиях, однако началом своей собственной духовной и физической жизни он считает семью урского странника, выведенную из Халдеи (1,343). Эту особенность еврейского сознания отмечает богослов Л. Буйе в книге «О Библии и Евангелии»: «В глазах народа Авраам останется первым, кто услышал божье слово, и первым, кто уверовал в его обетование. Еврейский народ произошел от божественного слова, которое врывается в историю Израиля» [5]. В данном высказывании достаточно четко выражена мысль о том, что источником творческого начала является мир небесный. Для Т. Манна становится более важным иной аспект обозначенной идеи — способность человека воспринять божественный замысел.
Рефлектирующее сознание, индивидуальный опыт, духовная забота о человечестве — эти понятия близки по значению в толковании писателя. В главе «Как Авраам открыл бога» подробно повествуется о том, как патриарх усомнился в том, что нужно поклоняться Земле, Солнцу, Луне и посвятил своё богоискательство самому Высшему (1,343).
Таким образом, Библия становится хранительницей гуманистических ценностей, созданных усилиями божества и человека. Для доказательства тезиса о диалектике земного и божественного писатель вспоминает драматичный эпизод, где Авраам должен по повелению Бога принести в жертву своего любимого сына Исаака (Быт. 22, 1–13). По мысли писателя, здесь мы видим человека, настолько далеко ушедшего в познании Бога, что он расстается с отжившим обычаем, выполняя волю божества, которое стремится приподнять — и уже приподняло нас — над подобными предрассудками. В книге Бытия был зафиксирован момент, когда Авраам отказался (курсив мой. — В. М.) заклать своего сына, Исаака, заменив человеческую жертву животным (2,714). Возникновение библейских преданий связывается философом с индивидуальным опытом суверенной личности, которая испытала на себе божественную благодать.
Б. Н. Пушкарь, автор «Священной библейской истории», напротив, полагает, что в данном эпизоде, символизирующем воскресение Господне и великую голгофскую жертву, которая была совершена ради спасения всего человечества от греха, проклятия и жертвы, главным является не сопротивление отжившему обычаю, а готовность человека подчиниться божеству: «Послушание Исаака здесь является вере Авраама, и оба они проявляют героизм духа и непоколебимость веры в Бога», — подчеркивает автор [6]. Т. Манн концентрирует свое внимание при толковании последнего восьмого богоявления Авраама не столько на символически-пророческом значении этого эпизода (жертвоприношение Исаака как символ жертвы Христовой), сколько на признании уникальности духовного опыта отдельной личности, запечатленного в Библии.
Духовный опыт человека отражает уровень развития нравственности в обществе, — именно этот момент привлекает Т. Манна, трактующего своё произведение как роман-притчу, «символический образ человечества» (1,56). Писатель также, подобно Б. Н. Пушкарю, переносит акцент с реально-исторического на условно-аллегорическое толкование эпизода с жертвоприношением Исаака, но его внимание приковано к становлению человеческой личности. Подобная двуплановость мировосприятия (эмпирическое — духовное), воссозданная в романе, служит своеобразной «надстройкой», помогающей установить контакт с миром духовным, раскрывающим глубокую правду о человеке [7]. Особенность концепции Библии Т. Манна заключается в том, что в романе показана специфика возникновения новых знаний как восприятие и переоценка старых представлений и традиций.
Обретение гармонии, целостности мироощущения достигается через «достраивание», переосмысление и частичное разрушение традиционной картины мира, обретённой в сфере духа. В тетралогии доказывается, что Библия также подчинена этому процессу и является отражением изначальной сложности и противоречивости духовного опыта, направленного на богопознание. Важной составляющей концепции Т. Манна стала мысль о том, что рассказчики вносили в библейский текст эпизоды, исключая существовавшие ранее.
Двойственность, неоднозначность человеческого существа заставляют автора тетралогии обратиться к истокам зарождения цивилизации. Библейские предания служат писателю опорой, ориентиром в бездонном колодце прошлого. История урского странника, вавилонская башня, всемирный потоп, Атлантида, исчезнувший континент Лемурия, гностическая легенда о душе — таковы основные «пункты» путешествия к началам всех начал, среди которых Библия является лишь промежуточной точкой.
«Праслой», древнейший пласт библейской истории, принадлежит к истории о всемирном потопе. Повествователь полагает, что слово «первоисточник» в отношении вавилонских клинописных табличек, в которых упоминается о глобальном наводнении, в данном случае выбрано не совсем точно, ибо подлинник был на добрую тысячу лет старше и восходил ко временам лунного странника (Авраама. — В. М.), который был в свою очередь снабжен примечаниями и приписками, сделанными рукой писца для лучшего понимания опять-таки с какого-то сверхдревнего текста (2,37). Поиски нравственно-психологического идеала писателя выразились в философском этюде о душе, ставшем последним пределом в «колодце времен». Нарастание таких регрессивных явлений в обществе, как примат материальных интересов, крайний ндивидуализм и рост жестокости закономерно связывается в Библии с грехопадением человека. Ева — первая женщина — вкусила яблоко с древа познания. Адам также нарушил божественный запрет. Люди были изгнаны из рая (Быт. 2, 6–24). В первоначальном тексте Библии, как полагает Т. Манн, не было нарушения божественной воли. Художник называет эпизод с грехопадением «благонамеренной, но неудачной вставкой», ибо речь в нем идёт просто о познании, следствием которого является не нравственная способность различать добро и зло, а смерть (2,56). В этом высказывании прямо декларируется мысль об изменчивости текста Библии, которая является одним из положений концепции Т. Манна.
Концептуальное значение в Библии имеет проблема выбора достойного преемника, способного передать духовные ценности рода своим потомкам. Мысль о библейской истории как о поступательном движении, в котором происходит отбор и сохранение всего самого лучшего на гуманистической основе, находит зримое воплощение в тетралогии.
В одном из библейских эпизодов, в частности, показана борьба двух сыновей Исаака за благословение — получение исключительного права на духовное наследство, которое означало бы милость перед Богом и, как следствие, великое потомство. Как известно, Исаак отдавал предпочтение в вопросе о духовном наследстве своему старшему сыну Исаву. В Библии есть простое объяснение этому: «дичь» Исава была по вкусу отцу (Быт. 25, 28). Причины предпочтения матери Ревекки младшему в Библии не комментируются. Писатель обращает наше внимание на то, что объективные причины для ее чувств всё-таки существовали; маленькое и к тому же узурпированное преимущество Исава родители никогда не считали решающим, и до самого возмужания братьев, до самого дня судьбы, не было ясно, кого из них благословят (2, 170–171). Слова о «дичи по вкусу» не могут восприниматься всерьёз в полной мере, ибо в тексте присутствуют портретные и авторские характеристики, из которых становится ясно, что других достоинств, необходимых для благословения (кротость, забота о будущем народа израильского) у Исава нет: «С этим гадким, беззубым, говорил он (Иаков. — В. М.), делая над собой усилие, ведь фигурка этого второго так и светилась кротостью, и он улыбался мирной и смышлёной улыбкой, в то время как первый весь содрогался от истошного визга, корча премерзкие гримасы, — с этим гладким дело обстоит явно скверно, почти безнадёжно, но зато у косматого (из Библии мы узнаём также, что Исав был рожден с атавистическими отклонениями, был покрыт шерстью. — В. М.), кажется, задатки героя, и он, несомненно, преуспеет пред господом» (2,171). Следующий за монологом героя авторский комментарий полностью подтверждает догадку о мнимом предпочтении патриархом Исава: «Исаак твердил это изо дня в день, машинально, в одних и тех же устойчивых выражениях, правда, вскоре уже дрожащим от скрытой досады голосом: ибо своими отвратительными ранними зубами Исав жестоко искусал груди Ревекки, так что вскоре оба соска болезненно воспалились» (2,171). Причина неприязни родителей к старшему сыну в этой фразе передана кратко, лаконично, убедительно.
В пользу духовной несостоятельности Исава, ограниченности его кругозора свидетельствует и текст Библии, в котором сообщается, что Исав продал право первородства за чечевичную похлёбку [8]. В Библии этот эпизод освещается нейтрально, лишь в последних строках главы слышится осуждение повествователя: «и пренебрег Исав первородством» (Быт. 25, 29–34).
Ни в Библии, ни в тетралогии нет ответа на вопрос, какова была реакция окружающих на этот поступок. Любопытную версию предлагает А. Лопухин в «Библейской истории Ветхого Завета»: «Исав едва ли сообщил отцу о продаже своего права первородства, а Иаков, в свою очередь, не смел открыто высказывать притязаний на это право» [9].
Совершенно неожиданно в романе звучит мысль о том, что обманут не был никто, не исключая Исава (1,173). Для доказательства своего предположения повествователь выстраивает пассаж о мнимой слепоте патриарха: «Исаак был слеп или почти слеп, когда умирал. От этого мы не отказываемся, — утверждается в романе, — . но он годами запускал своё зрение, не упражнял, не напрягал и даже попросту выключал его, оправдываясь предрасположенностью к воспалению конъюнктивы. » (1,175). Все эти детали: косматость, капризность младенца, продажа первородства, наконец, слабое зрение Исаака — дополняются в романе ещё одной — повязкой на глазах Исаака, которая придаёт этой истории фарсовый, трагикомический характер. После того, как Исав узнаёт о предстоящем благословении и собирается отправиться за дичью, Исаак приподнимает тряпочки над бровями (1,175). Сомнения в том, слеп ли патриарх на самом деле, не исчезают у читателя и в тот момент, когда в шатре вместо старшего брата появляется Иаков. Патриарх спрашивает, чуть приподняв тряпочки с краю двумя острыми пальцами: «Ты и в самом деле Исав, большой мой сын?» (1,181).
Художник смещает акценты с помощью дополнительных штрихов и деталей, добиваясь изображения драматичных событий с новой точки зрения. Вместе с тем сохраняется и основная линия сюжета, доказывающая, что благословение должно достаться достойнейшему.
В библейских преданиях мы находим еще одно свидетельство, утверждающее богоизбранность младшего сына. Исаак решил благословить его повторно перед тем, как отправить в Месопотамию, в дом родственника Вафуила (Быт. 28, 3–4). «Таким образом Исаак прозрел от духовной слепоты и дал своё благословение достойнейшему. А Исав всё более и более предавался чувственности и взял себе третью жену Махалафу. Так духовная неспособность Исава к первородству проявилась во всей полноте», — резюмирует А. Лопухин [10]. Можно отметить, что Т. Манн не изменяет традиционной трактовки этого эпизода, он лишь расцвечивает с помощью ярких зарисовок то, что могло бы присутствовать в тексте Библии.
В библейском предании акцентируется мысль о том, что третья женитьба Исава была выражением протеста против воли родителей, что также служит важным указанием отверженности Исава: «И увидел Исав, что дочери Ханаанские не угодны Исааку, отцу его. И пошёл Исав к Измаилу, и взял себе жену Махалафу сверх других жён своих» (Быт. 28, 8–9). В тексте тетралогии это событие, данное с точки зрения Ревекки, изображается в положительном контексте, так как оно способно отвлечь Исава, унять его гнев после обманом отнятого благословения: «Она знала Исава, это был человек взбалмошный, но лёгкий. Сейчас он жаждал крови, но мог легко отвлечься», — и далее сообщается, что любовь к Махалафе занимала его недалекий ум больше, чем план мести (1,185). В этой косвенной характеристике, где мысли автора сливаются со словами и выражениями персонажа, имеется ключевой момент, определяющий причины ухода Исава со «сцены» библейской истории: Исав не способен глубоко переживать события, касающиеся жизни рода. Мысль о духовной косности Исава, его ограниченном земном существовании особенно ярко утверждается в сцене примирения братьев, которое станет взможным спустя долгие годы. Иаков много испытал на своем веку, он исполнен чувства собственного достоинства, тогда как Исав полон животного легкомыслия и даже внешне не изменился (1,132).
Т. Манн, обратившись к широкому историко-культурному контексту, сумел актуализировать новые смысловые пласты, выраженные в Библии имплицитно. Знание мировой культуры, талант художника позволили Т. Манну создать оригинальную концепцию Библии, в которой опыт человечества получил яркое и образное воплощение.
ЛИТЕРАТУРА И ПРИМЕЧАНИЯ
1. Широкие возможности исторического романа как литературного жанра обосновывали Л. Фейхтвангер («О смысле и бессмыслии исторического романа», 1935), А. Деблин («Исторический роман», 1936), Д. Лукач («Исторический роман», 1937).
2. Манн Т. Иосиф и его братья: В 2-х т., М.: Правда, Т. 2. С. 702. Далее ссылки на это издание в тексте с указанием тома и страницы. (Т. Mann. Gesammelte Werke in 12 Bd. Brl.: Aufbau – Verlak, 1955. Bd. 3).
3. Библия. Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета, Брюссель: Изд-во «Жизнь с богом», 1989. С. 1852. Здесь можно привести богословское толкование эпизода, в котором Господь объявил Аврааму, что земля Ханаанская будет принадлежать ему (Быт. 12,7). Протоиерей В. Иванов интерпретирует данные строки символически: в духовно-таинственном смысле обетование предвещало основание христианской церкви, членами которой могли сделаться верующие — истинные чада Авраама по духу: «Но сам Авраам не дождался наступления этого царства, он радовался, только издалека созерцая его» (Евр. 11, 13–16). См.: Священное Писание Ветхого Завета. Учебное нос. для учащихся 2-го класса / Под ред. доцента протоиерея В. Иванова, Загорск, 1986. С. 54–55.
4. Библия. Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета: Изд-во «Славянское евангельское общество». Чикаго, 1990. С. 16.
5. Буйе Л. О Библии и Евангелии. Брюссель, 1988. С. 21.
6. Пушкарь Б. Н. Священная библейская история Ветхого Завета. Чебоксары, 1986. С. 74.
7. Данная особенность является характерной для жанра интеллектуального романа, создателем которого считается Т. Манн. В докладе «Введение к «Волшебной горе» писатель указывает на то, что повествование в его произведении выходит за рамки реалистического, символически активизируя и приподнимая его и давая возможность заглянуть сквозь него в сферу духовную, в сферу идей. См.: Манн Т. Собр. соч.: В 10-и т. Т. 10. С. 166.
8. «Первородство» включало в себя три элемента: 1) глава семьи был священником; 2) семья Авраама сохраняла обещание, что кто-то из потомков — Авель. Сиф, Сим, Авраам, Исаак, Исав — раздавит голову змею (Быт. 3, 15); 3) как рождённый первым, Исав нес также на себе по эдемскому обетованию благословение божие (Быт. 12, 3). См.: Библия. Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета. Чикаго: Изд-во «Славянское евангельское общество», 1990. С. 49.
9. Лопухин А. Библейская история Ветхого Завета, Монреаль, 1986. С. 50.
Томас Манн – Иосиф и его братья (Пролог)
Томас Манн – Иосиф и его братья (Пролог) краткое содержание
Иосиф и его братья (Пролог) читать онлайн бесплатно
Иосиф и его братья (Пролог)
Иосиф и его братья (Пролог)
ПРОЛОГ. СОШЕСТВИЕ В АД
Прошлое – это колодец глубины несказанной. Не вернее ли будет назвать его просто бездонным?
Так будет вернее даже в том случае и, может быть, как раз в том случае, если речь идет о прошлом всего только человека, о том загадочном бытии, в которое входит и наша собственная, полная естественных радостей и сверхъестественных горестей жизнь, о бытии, тайна которого, являясь, что вполне понятно, альфой и омегой всех наших речей и вопросов, делает нашу речь такой пылкой и сбивчивой, а наши вопросы такими настойчивыми. Ведь чем глубже тут копнешь, чем дальше проберешься, чем ниже спустишься в преисподнюю прошлого, тем больше убеждаешься, что первоосновы рода человеческого, его истории, его цивилизации совершенно недостижимы, что они снова и снова уходят от нашего лота в бездонную даль, в какие бы головокружительные глубины времени мы ни погружали его. Да, именно “снова и снова”; ибо то, что не поддается исследованию, словно бы подтрунивает над нашей исследовательской неуемностью, приманивая нас к мнимым рубежам и вехам, за которыми, как только до них доберешься, сразу же открываются новые дали прошлого. Вот так же порой не можешь остановиться, шагая по берегу моря, потому что за каждой песчаной косой, к которой ты держал путь, тебя влекут к себе новые далекие мысы.
Поэтому практически начало истории той или иной людской совокупности, народности или семьи единоверцев определяется условной отправной точкой, и хотя нам отлично известно, что глубины колодца так не измерить, наши воспоминания останавливаются на подобном первоистоке, довольствуясь, какими-то определенными, национальными и личными, историческими пределами.
Юный Иосиф, к примеру, сын Иакова и миловидной, так рано ушедшей на Запад Рахили, Иосиф, что жил в ту пору, когда на вавилонском престоле сидел весьма любезный сердцу Бел-Мардука коссеянин Куригальзу, властелин четырех стран, царь Шумера и Аккада, правитель строгий и блестящий, носивший бороду, завитки которой были так искусно уложены, что походили на умело выстроенный отряд щитоносцев; а в Фивах, в преисподней, которую Иосиф привык называть “Мицраим” или еще “Кеме, Черная”, на горизонте своего дворца, к восторгу ослепленных сынов пустыни, сиял его святейшество добрый бог, третий носитель имени “Амун-доволен”, телесный сын Солнца; когда благодаря могуществу своих богов возрастал Ассур, а по большой приморской дороге, что вела от Газы к перевалам Кедровых гор, между двором фараона и дворами Двуречья, то и дело ходили царские караваны с дарами вежливости – лазуритом и чеканным золотом; когда в городах амореев, в Бет-Шане, Аялоне, Та’Анеке, Урусалиме служили Аштарти, когда в Сихеме и в Бет-Лахаме звучал семидневный плач о растерзанном Истинном Сыне, а в Гебале, городе Книги, молились Элу, не нуждавшемуся ни в храме, ни в обрядах; итак, Иосиф, что жил в округе Кенана, в земле, которая по-египетски называлась Верхнее Ретену, неподалеку от Хеврона, в отцовском стойбище, осененном теребинтами и вечнозелеными скальными дубами, этот общеизвестно приятный юноша, унаследовавший, к слову сказать, приятность от матери, ибо та была прекрасна, как луна, когда она достигает полноты, и как звезда Иштар, когда она тихо плывет по ясному небу, но, кроме того, получивший от отца недюжинные умственные способности, благодаря которым он даже превзошел в известном смысле отца, – Иосиф, стало быть, в пятый и шестой раз называем мы это имя, и называем его с удовольствием: в имени есть что-то таинственное, и нам кажется, что, владея именем, мы приобретаем заклинательскую власть над самим этим мальчиком, канувшим ныне в глубины времени, но когда-то таким словоохотливым и живым, – так вот, для Иосифа, например, все на свете, то есть все, что касалось лично его, началось в южновавилонском городе Уру, который он на своем языке называл “Ур Кашдим”, что значит “Ур Халдейский”.
Оттуда в далеком прошлом – Иосиф не всегда мог толком сказать, как давно это было, – отправился в путь один пытливый и беспокойный искатель; взяв с собой жену, которую он из нежности, по-видимому, любил называть сестрою, а также других домочадцев, этот человек, по примеру божества Ура, Луны, пустился в странствия, поскольку такое решение показалось ему самым верным, наиболее сообразным с его неблагополучным, тревожным и, пожалуй, даже мучительным положением. Его уход, явившийся, несомненно, знаком недовольства и несогласия, был связан с некими строениями, запавшими ему в душу каким-то обидным образом, которые были, если не воздвигнуты, то, во всяком случае, обновлены и непомерно возвышены тогдашним царем и Нимродом тех мест, радевшим, как втайне был убежден пращур из Ура, не столько о вящей славе божественных светил, которым эти постройки были посвящены, сколько о том, чтобы воспрепятствовать рассеянию своих подданных и вознести к небесам знаки своей двойной – Нимрода и властелина земного власти, власти, из-под которой предок из Ура как раз и ушел, ибо рассеялся, пустившись вместе со своими близкими куда глаза глядят. Предания, дошедшие до Иосифа, не вполне сходились в вопросе о том, что именно вызвало гнев недовольного странника: громадный ли храм бога Сина, имя которого, звучавшее в названии страны Синеар, слышалось также в более привычных словах, например, в наименовании горы Синай; или, может быть, само капище Солнца, Эсагила, огромный Мардуков храм в Вавилоне, достигавший, по воле Нимрода, неба своей вершиной и хорошо известный Иосифу по устным описаниям. Этому искателю претило, конечно, и многое другое, начиная от нимродовского могущества вообще и кончая отдельными обычаями, которые другим представлялись священными и незыблемыми, а его душу все больше и больше наполняли сомнением; а так как с душою, полной сомнений, не сидится на месте, то он и тронулся в путь.
Он прибыл в Харран, город Луны на Севере, город Дороги в земле Нахараин, где провел много лет и собирал души тех, кто вступал в близкое родство с его приверженцами. Однако родство это почти ничего, кроме беспокойства, не приносило, – беспокойства души, которое, хоть и выражалось в непоседливости тела, все-таки не имело ничего общего с обычным скитальческим легкомыслием и бродяжнической подвижностью, а было, скорее, изнурительной неугомонностью избранника, в чьей крови только-только завязывались дальнейшие судьбы, между подавляющей значительностью которых и снедавшей его тревогой существовало, должно быть, какое-то точное и таинственное соответствие. Поэтому-то Харран, куда еще простиралась власть Нимрода, и в самом деле оказался всего только “городом Дороги”, то есть местом промежуточной остановки, с которого этот подражатель Луны вскоре опять снялся, взяв с собой Сару, свою сестру во браке, и всех своих родных, и их и свое имущество, чтобы в качестве их вождя и махди продолжать свою хиджру к неведомой цели.
Так он пришел на Запад, к амореям, что населяли Кенану, где тогда правили сыны Хатти, пересек эту землю в несколько переходов и продвинулся далеко на юг, под другое Солнце, в Страну Ила, где вода бежит вспять, не так, как воды рек Нахарины, и где по течению плывешь на север; где косный от старости народ поклонялся своим мертвецам и где беспокойному урскому страннику нечего было искать или добиваться. Он вернулся на Запад, то есть в край, лежащий между Страной Ила и Нимродовым царством, и, поладив с тамошними жителями, обрел относительную оседлость на юге этого края, неподалеку от пустыни, в гористой местности, бедной пашнями, но зато богатой пастбищами для его коз и овец.
Предание утверждает, будто его бог, бог, над чьим образом трудился его дух, высочайший среди богов, на безраздельное служение которому подвигали его любовь и гордость, бог вечности, которому он никак не находил достойного имени, а потому соотнес с ним множественное число и называл его на пробу Элохим, то есть божество, – предание утверждает, будто Элохим дал ему некие далеко идущие, но вместе с тем и вполне определенные обещания, в том смысле, что он, странник из Ура, должен был стать народом, многочисленным, как песок и звезды, и благословением всем народам, а земля, где покамест он жил чужестранцем и куда привел его из Халдеи Элохим, должна была целиком и навеки перейти в его и его потомков владение, причем бог богов поименно перечислил нынешних владельцев этой земли, народы, “врата” которых должны были принадлежать потомкам человека из Ура, то есть которым бог, заботясь об урском страннике и его семени, назначил рабство самым недвусмысленным образом. Эти сведения нужно принять с осторожностью или, во всяком случае, правильно понять. Перед нами позднейшие нарочитые вставки, и задача их – узаконить политические отношения, сложившиеся только благодаря войне, ссылкой на давнишний замысел бога. В действительности нрав этого лунного странника был совсем не таков, чтобы от кого-либо получать или у кого-либо вымогать политические обещания. Нет никаких доказательств, что, покидая родину, он уже заранее облюбовал для себя страну амурреев; а то, что он в виде опыта посетил также страну могил и курносой девы-львицы, говорит, скорее, как раз о противном. И если сперва он покинул могучее государство Нимрода, а потом поспешил уйти из многославного царства двухвенцового владыки оазисов и вернулся оттуда на Запад, то есть в страну, обреченную из-за своей раздробленной государственности на политическое убожество, то это отнюдь не свидетельствует о его пристрастии к имперскому величию и о его склонности к политическим прозрениям. Силой, заставившей его сняться с места, была тревога духовная, забота о боге, и если он сподоблялся каких-то обетовании, в чем сомневаться непозволительно, то относились они к распространению того нового и особого восприятия бога, которому он с самого начала и старался приобрести сторонников и радетелей. Он страдал и, сопоставляя меру своего внутреннего беспокойства с мерой его у огромного большинства людей, заключал, что его страдания служат будущему. Не напрасна, говорил ему новооткрытый бог, твоя мука, твоя тревога. Она оплодотворит множество душ, родит себе стольких приверженцев, сколько песка на дне морском, и повлечет за собой великое множество событий, зародыш которых в ней заключен, – одним словом, ты будешь благословением. Благословением? Вряд ли это слово верно передает смысл того, что предстало ему в видении и что соответствовало его душевному складу, его ощущению самого себя. В слове “благословение” есть та оценка, которая не подходит для деятельности таких натур, как он, людей внутренне беспокойных и непоседливых, чьи новые представления о боге призваны определить будущее. Жизнь тех, с кого начинается та или иная история, очень и очень редко бывает чистым и несомненным “благословением”, и совсем не это нашептывает им их самолюбие. “И будешь _судьбою_” – вот более четкий и более верный перевод слова обета, на каком бы языке оно ни было сказано: а уж означает ли эта судьба благословение или нет, это вопрос другой, вопрос, второстепенность которого явствует из того, что на него всегда и без всяких исключений можно ответить по-разному, хотя на него отвечали, конечно, утвердительно члены той возраставшей физически и духовно семьи, которая признавала бога, выведшего из Халдеи урского странника, истинным Баалом и Адду круговорота, семьи, образование которой Иосиф считал началом своей собственной, духовной и физической жизни.
Загрузка...